Доклад епископа Сергиево-Посадского и Дмитровского Кирилла, наместника Свято-Троицкой Сергиевой лавры,  ректора Московской духовной академии на Собрании игуменов и игумений монастырей Русской Православной Церкви под председательством Святейшего Патриарха Кирилла (Храм Христа Спасителя, зал Церковных Соборов, 25 сентября 2023 года)

«Стяжи дух мирен и тысячи вокруг тебя спасутся». Великий угодник Божий преподобный Серафим Саровский, произнесший эти всем нам известные слова о стяжании мирного духа как залоге спасения как своей души, так и окружающих нас, разъяснял в своих поучениях, что этот искомый мир душевный приобретается не иначе как скорбями: Проидохом сквозе́ огнь и воду, и извел еси ны в покой (Пс. 65:12).

Этот благодатный внутренний мир как особое духовное сокровище оставил Господь наш Иисус Христос ученикам Своим, а через них всей Своей Церкви. Святой Серафим поясняет, что «мы должны все свои мысли, желания и действия сосредоточивать к тому, чтобы получить мир Божий и с Церковью всегда вопиять: Господи Боже наш, мир даждь нам (Ис. 26:12)».

Преподобный Максим Исповедник также говорит об этом даре одновременно как об аскетической задаче для каждого христианина: «уходя на страдание, Господь послал нам мир, а восстав из мертвых, снова даровал нам мир (Ин. 14:27). Что хотел Он этим обозначить? Что мы должны бесстрастно терпеть неблагоприятные времена, не поддаваясь тягостным обстоятельствам и не лишаясь надежды на лучшее, но и не увлекаться событиями, дающими повод для радости, и не отвергать воспитывающий нас разум, – а оставаться всегда одинаковыми и в страдании, и в благополучии» [1].

Такое устроение души представляется для падшей человеческой природы совершенно сверхъестественным. Однако именно аскетическое усилие монашествующего становится основанием и условием усвоения его душе дара божественного мира. 

В толковании на слова апостола Павла Мир имейте и святыню со всеми, ихже кроме никтоже узрит Господа (Евр. 12:14) святитель Иоанн Златоуст указывает, что здесь апостол соединяет мир со святостью, чтобы показать, что Господь «требует не только чистоты тела, но и мира… чтобы мы и помыслы свои удерживали, не допуская в себе никакого возмущения или смятения душевного, а провождали жизнь спокойную и безмятежную, и чтобы со всеми другими обращались мирно, были тихи, кротки и снисходительны, так чтобы все черты добродетели отражались на нашем лице» [2].

Ученик преподобного Паисия Афонского, наш современник митрополит Афанасий Лимасольский, особо указывает на значение мирного устроения старшего в обители для ее благоустройства, сравнивая взаимоотношения игумена и братства с сообщающимися сосудами. «Если игумен радостен, улыбается, спокоен и в хорошем настроении, то его состояние передается и всей братии, все пребывают в радости и хорошем расположении духа. И наоборот, если игумен ходит нахмуренный, расстроенный, если он раздражен или разочарован, тогда и всё братство словно погружается во тьму этих отрицательных переживаний» [3].

Мы, конечно же, понимаем, что пронести свое служение без возмущения и смятения душевных сил невозможно никому из нас, но духовная борьба за превалирование мирного устроения в сердце и настроении начальствующего есть важнейшая часть того служения, на которое мы поставлены Господом Богом.

Преподобный Исидор Пелусиот призывал церковного начальника стараться «направлять ладью начальствования так, чтобы подначальные, сколько от тебя зависит, пребывали необуреваемыми. Если дело это требует трудов, то имеет оно и радости» [4]. Для этого, по суждению преподобного, мирность и кротость должны приводить начальствующего в святой обители к рассудительности и умиротворению окружающих: «начальственная власть, если не растворяется с кротостью и если не цветет в ней служащая Богу снисходительность, есть более безрассудство и жестокость. Если же соединена она с кротостью, а кротостью правит справедливость, то она и правота, и благость, и путь правосудия, и тишина в делах» [5]. 

Смятение внутреннее почти неизбежно для любого игумена, причем для имеющего большую степень страха Божиего скорби даже увеличиваются, приобретая характер духовного переживания. Так, по мысли преподобного Макария Оптинского, начальствование, проходимое «не для своих выгод и спокойствия, но для спасения ближних, …неминуемо сопряжено со скорбями и с неспокойствием». Скорби здесь имеют более внутренний характер, в том числе от духовного напряжения в заботах о братстве или сестричестве, когда, чувствуя ответственность и перед Богом, и перед людьми, начальствующий неизбежно встает перед мысленными и душевными дилеммами: «как поступить? Духом кротости? – не всем таковая полезна; духом строгости? – никого не останется, или до крайней степени отягчатся и возропщут. Иной живет [в монастыре] сколько лет, по внешним заслугам надо постричь, а по устроению опасно; тут и беда – тесно отовсюду» [6]. 

Нередко начальствующего могут посещать и дух уныния, и малодушия, которые «весьма вредны. Они не только не облегчают… но более усугубляют тяготу начальства, расслабляя дух и как бы отнимая руки от предлежащих дел» [7]. Преподобный Амвросий Оптинский вразумлял своих духовных чад, проходящих начальственное служение мыслями о возгревании монашеского самоотвержения в трудах на благо ближнего, а также взысканием глубокой преданности «воле Всеблагого и Всепремудрого Промысла Божия». Оптинский старец указывает на эти добродетели как главные «причины успокоения душевного», ссылаясь в том числе на «опытнейшего из начальников монастырских» преподобного авву Дорофея, любившего повторять: «Хочу, как будет» (прп. Амвросий Оптинский).

Святой же Серафим Саровский поучает, что «для сохранения мира душевного …всячески должно избегать осуждения других. Неосуждением и молчанием сохраняется мир душевный. Когда в таком устроении бывает человек, то получает Божественные откровения». Нам, безусловно, всем бы хотелось приблизиться к такому устроению, но для начальствующего в обители представляется весьма трудным исполнение  добродетелей, выделенных посреди множества других преподобным Серафимом Саровским, ибо по своему служению таковой призван выносить суждения и, принимая многоразличные решения, озвучивать их подчиненным. Последнее зачастую приводит к противоречиям, а подчас и пререканиям, еще более отдаляя нас от мира душевного. 

В утешение к такой ситуации мы находим в святоотеческом наследии мысль о том, что начальствование избавляет «от неправильного прохождения молитвы Иисусовой и не попускает впасть в прелесть вражию» [8], регулярно приводя нас в смирение через открывающиеся в бурных смятениях немощи. Легко, будучи отдаленным от человеческих страстей и пререканий, ощущать себя достигшим некоторого духовного уровня. Намного тяжелее носить тяготы и немощи ближних. Подаваемый среди множественных немирных ситуаций дар познания себя оказывается спасительным антидотом высокоумия.

Так, по учению преподобного Никиты Стифата «всё к бесчестью нашему с нами случающееся от людей или от демонов, праведным судом Божиим, по Его домостроительству случается к смирению суетного надмения наших душ… ибо Он кроток был и смирен сердцем (Мф. 11:29); каковыми и нам желает быть Он, претерпевший за нас смерть неправедную и бесчестную. Потому ничто другое так Ему не любезно и не привлекательно во всякой воистину добродетели, и ничто так не сильно́ возвысить нас от гноища страстей, как кротость, смирение и любовь к ближнему: так что, когда мы творим добродетели без соприсутствия их, тогда всякое наше делание суетно, и всякий труд подвизания бесполезен и Богу неприятен» [9].

Каждому начальствующему монаху стоит много рассуждать о пути стяжания мира сердечного через поношение и неуважение как подопечных, так и мирских. Оказывается, мы легко забываем, что именно треволнения окружающих нас человеческих страстей (в том числе и наши собственные) способны помочь нам в духовном прогрессе к искомому миру сердечному. 

Здесь мы обратим внимание на особый акцент в духовном наследии святителя Игнатия Кавказского на понятие «подвига нищеты духовной». В эпоху торжества информации и знания, когда души людей невольно надмеваются ощущением своей богатой осведомленности в разных сферах, острую актуальность приобретает именно этот подвиг, который также назван святителем Игнатием «подвигом веры» и означает смиренное «возвеличивание» в нашем внутреннем мире Бога при одновременном смирении самого себя. Такой подвиг называется также святителем «подвигом смирения». Он сам по себе приносит духовную победу христианину, даже не будучи усилен аскезой телесного и душевного плана. В то же время этот самый подвиг веры дает животворную силу телесному и душевному подвигам при их исполнении [10].

«Верою возвеличь в себе Бога, и Он возвеличит тебя безстрастием и духовным разумом» писал святитель Игнатий в одном из своих писем к монашествующим (Письмо 167). Подвигу телесного и даже душевного усилия, по мысли святителя, должен в нашу эпоху предпочитаться подвиг «духовного самоупразднения, самоуничижения – когда христианин отрекается «сам в себе от всякого сознания достоинства к преуспеянию» и пребывает «в нищете духа», предстоя мысленно Богу с терпеливым прошением и ожиданием милости Божией. Такой «смиренный подвиг» (Письмо 229) объединяет в себе добродетели трезвения, благоговения и искреннего послушания Богу и Его Святой Церкви. Человек в таком подвиге как бы отрекается от всего «своего», благоговейно отдавая место Божиему действию, трезво понимая, что все человеческое (даже самое лучшее и возвышенное) ненадежно и непостоянно, привыкая видеть, слышать и понимать Бога в Его Промысле о мире и человеке [11]. Такое духовное делание крайне важно для современных начальствующих и может стать крепким фундаментом для стяжания искомого мира душевного. 

При этом, конечно же, не отменяется посильный подвиг аскетических усилий. Так, например, преподобный Серафим Саровский говорил, что нам особенно важно хранить язык в момент душевного возмущения, чтобы исполнить слово Псалмопевца: Смятохся и не глаголах (Пс. 76:5): «Когда человек придет в мирное устроение, тогда он может от себя и на прочих издавать свет просвещения разума». А в смятенном духе человек даже если изречет истинно правдивые суждения, то,по мысли святителя Иоанна Златоустого,) обрекает себя на то, что не будет понят и услышан. 

Если сравнить игумена (игумению) с родителями многочисленной семьи, то вполне можно перенести на монашескую обитель наставление великого чудотворца XX века преподобного Порфирия Кавсокаливита: «Больше говорите Богу о детях, чем детям о Боге!» Старец, живя в столице Греции и наблюдая множество примеров неправильных воспитательных подходов, отмечал: «Матери умеют переживать, советовать, многословить, но не умеют молиться. Многие советы и указания приносят вред. Детям не нужно много слов. Слова ударяют в уши, а молитва идет в сердце. Требуется молитва с верою, без стрессов, но и с хорошим примером» [12]. Думается, что и в опыте монастырской жизни этот совет очень благоприличен.  

Не будем забывать, что такой отличительный признак нашей эпохи, как яркое проявление своеобразной атмосферы «отсутствия авторитетов», девальвации авторитета старшего поколения, имеющий своей причиной множественные возможности самообразования, пускай даже поверхностного, но создающего ложное впечатление глубокой осведомленности, делает наше слово весьма трудноусвояемым. «Поднахватавшиеся» множества аскетических и богословских идей – как через Интернет, так и посредством огромного количества свободно распространяемой духовной и псевдодуховной литературы [13], – современные послушники и иноки часто напоминают возгордившихся подростков. И здесь крайне уместными видятся следующие наставления преподобного Порфирия: «Когда ты видишь, что лукавый побеждает твоего сына, вместо того чтобы гневаться на него из-за его непослушания, помолись Богу. Научись говорить с Богом о своих детях, вместо того чтобы ссориться с ними; поведай Богу все свои скорби о них… Больше молись и меньше говори. Всем требуется много молитвы и мало слов» [14].