«Мы страдаем потому что, не любим. Кто не любит, тот не имеет мира, даже если его поместят в раю»,– сказал один старец.

Больничный брат монастыря Симонопетр старец Иларион, когда имел какого-нибудь больного, не спал. Он самоотверженно ухаживал за ним и всю ночь молился по четкам. Расхаживая взад и вперед, он повторял: «Господи Иисусе Христе, помилуй раба твоего», «Святые бессребреники, молите Бога о нас». Этот брат специально ходит ловить рыбу для своих больных, чтобы они укрепились и выздоровели.

На служение немощным и престарелым предал себя приснопамятный Симеон-исихаст из Святой Анны, живший в ксирокаливе Сретения Господня. Для этого он очень много работал, изготавливая деревянные кухонные принадлежности, и продавал их в Карее, куда всегда ходил пешком. Почил он в 1933 году в возрасте шестидесяти девяти лет.

Однажды отцы Нового Скита чистили костницу, и с ними был один старец по имени Даниил, который подвизался в башне Нового Скита и безропотно служил всем. Работая на своем месте, он сказал, обращаясь к почившим отцам:

– Вы подвизались на земле и за это были увенчаны и водворились в наша небесное отечество. Молитесь же и за нас, святые отцы.

И тогда в костнице раздался голос:

– Если имеете любовь!!! Без любви никто не спасется!

Один старый монах сказал: «Мы называемся христианами, но никто не хранит заповеди о любви к ближнему».

Были герои, мужественные и душой и телом, которые ради любви, этой вершины добродетелей, не считались ни с трудом, ни со своим здоровьем, чтобы послужить больным братиям. Таким героем любви был и иеромонах Пантелеимон из скита Святой Анны, принесший себя в жертву на алтарь служения ближнему. Он ухаживал за туберкулезными больными и кормил людей во время страшного голода в период немецкой оккупации. Наконец отец Пантелеимон сам заразился туберкулезом и почил в 1948 году, ни на что не жалуясь, но, напротив, непрестанно славословя имя Божие.

Не только в боях за Отечество, но и в сражениях за любовь и человеколюбие отличился приснопамятный монах Игнатий Хиосский из Святой Анны. В свое время он прославился в войнах на Балканах. Придя в скит, он построил на побережье каливу в честь Рождества Господня и оказывал гостеприимство всем, кто нуждался в крове, особенно потерпевшим кораблекрушение. С риском для жизни сей брат укрывал многих англичан и новозеландцев. Он ловил рыбу и всю ее отдавал страдальцам и гонимым. В 1947 году отец Игнатий упал с обрыва и разбился. Когда его нашли, рука его касалась лба, а на устах был крест.

Был еще один милосердный рыбак – отец Софроний из Святой Анны, подвизавшийся ниже Вулевтириона, в ксирокаливе с названием «Ловьярика». Когда он впервые отправился в Лавру, чтобы постричься в монахи, то вернулся ни с чем. Демоны напали тогда на него с ироническими воплями, издеваясь над ним: «Спиросом пошел, Спиросом и вернулся!» (это было его мирское имя). Но он не отчаялся, снова пошел в Лавру и наконец был пострижен в монахи. Жил отец Софроний крайне нестяжательно, но имел великую любовь. Рыбу, которую ему удавалось поймать, он раздавал бедным отцам. Почил в возрасте девяноста лет.

Обладавший даром непрестанной молитвы отец Исаак Дионисиат, молясь, забывал о сне. Он молился по ночам о здравии и спасении рабочих его монастыря, молился часто со слезами, с болью, от всего своего любящего сердца.

Какое-то время отец Исаак жил на подворье монастыря, на верхнем этаже, и рабочие слышали, как он громко и с плачем молился:

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй рабочих. Даруй им хлеб их. Помилуй тех, которые столько трудятся, чтобы они выдали замуж своих дочерей, дали образование своим детям!

Старец сказал:

– Мы иногда говорим, что имеем любовь. Но какого рода эта любовь? Я говорю сейчас о духовной любви, а не мирской. Как может прийти человек в такое состояние, чтобы всех людей считать своими братьями? А если человек окажется язычником, иеговистом?.. Да, но по плоти он брат. Не по духу, конечно, как мы, православные, но по плоти. Мы должны плакать и о нем. И опять же, если какой-нибудь православный стал бы иеговистом или папистом, не должен ли я плакать о нем? Теперь столько миллионов таких людей, а разве я сколько-нибудь плакал?.. Значит, я очень далек от настоящей любви.

Был один подвижник, которого знали почти все пещеры афонского полуострова. Лицо его было светлым и радостным. В одной из его пещер вода сочилась по капле, и ему приходилось наполнять одну чашку воды в течение двадцати четырех часов,– таким он обладал терпением. Этот подвижник молил Бога уйти из сей привременной жизни в светлый день Воздвижения Честнаго Креста, потому что отцы говорят, что в этот день не бывает мытарств и от души не требуют отчета. Он был крайне нестяжателен, не имел ничего. Но что было характерным для его благословенного облика, так это христоподражательная любовь. Едва он слышал о каком-нибудь больном или немощном брате, тотчас бежал к нему «радованною ногою», чтобы послужить, позаботиться, чтобы упокоить его старость. Он ухаживал за пятнадцатью старцами и больными подвижниками! Человек Божий, он стал истинным подражателем Владыки Христа, умывая ноги ближним.

Вторым Павлом Препростым показал себя монах Гедеон Лавриот. Когда он видел какой-нибудь самолет, то начинал молиться.

– Что ты там делаешь, отец Гедеон?

– Вот, тяну четки, чтобы не падали самолеты. Чтобы люди долетели до места целыми и невредимыми.

Милосердный старец Харалампий из Нового Скита был прикован к постели тяжелой болезнью.

Его посетил отец К.

– Как ты, отец? – спросил его старец.

– Хорошо, геронда, твоими молитвами.

– У тебя есть пища?

– Есть немного сухарей.

Тогда старец встал и после нескольких отчаянных попыток, напрягая, сколько было сил, свои немощные ноги, дотянулся до полки и взял оттуда батон хлеба.

– Возьми это, брат и отец, и молись обо мне.

«Этот его поступок так меня тогда укрепил,– рассказывал отец К.,– что остался в моей памяти на всю жизнь.

Он был при смерти, но забота о брате не позволяла ему оставаться в покое...»

Старец говорил: «Будем оплакивать и прежние полуразвалившиеся келлии Скита, потому что тогда была любовь. А сейчас столько денег, а любви нет... Дай и какому-нибудь нищему, чтобы иметь тебе маленький домик на небе».

Старец Аввакум был учеником любви.

С великой жертвенностью и самоотвержением он принял в свою келлию одного юношу с запущенной формой туберкулеза легких. Согласившись с радостью взять все попечение о нем на себя, отец Аввакум в течение многих месяцев подобно нежной матери заботливо ухаживал за ним. Сам постился, но своего подопечного кормил мясом и другой укрепляющей пищей. Старец крепко сражался с болезнью юноши. Смерть приняла страдальца из его нежных объятий после глубокого покаяния и исповеди. Незадолго до смерти юноши старец постриг его в монахи с именем Фанурий.

Один раз какие-то паломники нашли старца плачущим наедине в своей келье. Когда они спросили его, что случилось, то узнали, что незадолго до их прихода другие посетители рассказали ему о страдающих в миру слепых детях и старец не мог сдержать слез. Какая истинная любовь, деятельная, бескорыстная!

Справедливо говорили о старце Аввакуме:

– Несомненно, что этот человек притягивал к себе людей, как целебный источник.

Старец N. отдавал все, что имел и что не имел. У приснопамятного был жизненный принцип: доброхотно дающего любит Бог (2 Кор. 9, 7).

Милосердная братия из пяти монахов жила в одной из калив скита Святой Анны. Когда отцы приходили к ним на всенощное бдение, братия наполняли их торбы (заплечные мешки) апельсинами и лимонами из своего сада.

А другие отцы собирали плоды в своем саду и клали их прямо на главную тропу Скита. Всякий желающий, монах или мирянин, паломник или рабочий, мог свободно приобщиться милостыни отцов и взять в нужном количестве то, что ему требовалось. На длинных переходах и в часовенках даже сегодня можно встретить немного хлеба и оливок, оставленных для незнакомого утомленного путника. Это знаки братолюбивого афонского гостеприимства в Саду Пресвятой Богородицы, где монахи в пришельце видят Самого Христа, согласно Его слову: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня (Мф. 25, 35). Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф. 25, 40).

В окрестностях монастыря Ватопед в скиту Колицу подвизался преподобный Агапий, достойный делатель сугубой любви. Он попал в плен к туркам и, после того как двенадцать лет прослужил у турецкого господина, чудесным образом был освобожден Пресвятой Богородицей из темницы и возвратился па Афон к своему старцу. Однако старец укорил преподобного Агапия за то, что тот тайком ушел от своего господина. Преподобный сотворил послушание, возвратился назад и своей святостью подвиг турка и двух его сыновей прийти на Святую Гору, где они приняли от него Святое Крещение и были пострижены в монахи.

Как призыв к пробуждению звучат в моих ушах и в моем «тяжко слышащем» и нечувственном сердце сладкогласные, исполненные любви и жажды богообщения слова мудрого учителя наших дней иеромонаха Афанасия Иверского:

– Небесным наслаждением и вкушением неотмирного бытия бывает минута, когда человек помышляет о таинстве воплощенного Домостроительства, Божественном замысле о спасении человечества через Пресвятую Деву. Мария и Иисус, Иисус и Мария, эти два радостнейших и сладчайших имени – вот рай.

– Господь низвел меня от созерцания к деянию,– говорил один послушник-аскет, служивший своему больному старцу, который страдал от беспамятства и простатита с частым мочеиспусканием. Каждую ночь он бодрствовал.

Другой подвижник сказал:

– Братской должна быть наша любовь как к родным, так и к чужим.

На страшных Карулях жил один русский подвижник, отец Зосима. Это был человек совершенной любви. Он помогал больным, бежал туда, где нуждались в его поддержке. Во время войны он плел корзины и на полученные деньги кормил других подвижников.

Папа-Гавриил из Нового Скита, украшенный многими добродетелями, говорил:

– Даже если кто ежедневно причащается Пречистых Таин, даже если отдаст на милостыню все свое имение, даже если высохнет от поста и поклонов, так что останется от него кожа да кости, не сподобится милости и щедрот Божиих, если не приобретет любви. Потому и великий апостол язычников, провозглашая похвалу любви, писал: Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий... (1 Кор. 13, 1–3).

Прошло сто пятьдесят лет после смерти святого Геронтия, основателя скита Святой Анны, когда в одной из калив северной его части подвизался один духовный богатырь, старец Дамаскин. Он был одним из величайших столпов скита в XVI веке. Сухари и вода служили ему обычной пищей. Старец молился с редкой теплотой любви и сострадания за весь мир. Он таял как свеча, сгорая от любви.

В своей молитве старец говорил:

– Сделай, Боже мой, чтобы все язычники, все неверные, безбожники, еретики и иноверцы обратились, познали истину и уверовали в Тебя. Чтобы было одно стадо и один Пастырь (Ин. 10, 16). Чтобы они славили Тебя, единого истинного в Троице Бога, Отца, Сына и Святаго Духа. Слава Тебе, Боже мой. Да не погибнет никто, Боже мой.

Часто он приходил в состояние духовного восторга и созерцал великие тайны, исполняясь Божественной радости и славословия.

Когда мой приснопамятный старец возжелал написать книгу «Воспоминания из Сада Пресвятой Богородицы», он был уже болен и сам писать не мог. Поэтому в свободные часы, для меня незабываемые, он рассказывал, а я, убогий, укрепляемый его молитвами, писал книгу.

Итак, вот что рассказал мой старец о своем брате по постригу отце Стефане – последнем монахе из их братства, с которым мы были знакомы и переписывались и который часто принимал нас в своей каливе.

«В нашей каливе не было вьючного животного для перевозок. Но у нас был благословенный “подъяремный любви”, которого звали отец Стефан. С торбой огромных размеров на спине он поднимался в гору с набережной, громко произнося “молитву”. Отцы скита сразу узнавали, что идет отец Стефан, по слышному издалека, всем знакомому голосу: “Господи Иисусе Христе... помилуй мя”. Когда он беседовал с кем-нибудь, то часто в разговор с простотой вставлял “молитву”, не обращая внимания на то, что его собеседник оказывался иногда в затруднительном положении.

По характеру отец Стефан был суров и в обращении безыскусен (как истинный спартанец), прямодушен и притом неулыбчив. “Страшный монах”,– можно было подумать при первом знакомстве. Однако душа у него была невероятно чуткая, исполненная любви и нежности (особенно к бедным). На Святой Горе характеры выравниваются, упрощаются, люди сбрасывают с себя личины, мирскую обходительность и лицемерную почтительность. Они освящаются в купели искренней, нелицемерной любви, которую устанешь искать в миру.

Никогда не забуду любви и самоотверженности отца Стефана. Он всегда желал носить самую неприглядную одежду, выполнять самые тяжелые работы, есть самую плохую пищу. Он брал остатки с прошлого дня, клал их в небольшую миску, наливал туда же воды и спокойно ел. Отец геро-Паисий часто над ним подтрунивал:

– Э, геро-Стефане, помнишь прекрасные блюда Америки, которыми мы наслаждались, как цари? А теперь вот ты ешь эту баланду.

Отец Стефан великодушно, почти безразлично кивал головой, опустошая свою аскетическую миску с таким удовольствием, как будто вкушал богатый обед! Его калива была для него небесной скинией, которая своим удобством и благополучием превосходила все небоскребы Америки, а пища была для него самой вкусной в мире...»

Когда отец Стефан заболел циррозом печени, мы посетили его аскетическую каливу. Спал он на каком-то столе! Мы предложили отвезти его в Фессалоники на лечение. Он категорически отказался. «Если захочет Пресвятая Богородица исцелить меня, то и хорошо. Пусть будет, как Она хочет и как знает. Я не выйду за пределы Святой Горы»,– сказал нам приснопамятный отец, столь суровый к себе самому и столь милосердный к бедной братии. Его огромная сума (торба) свидетельствует о подвигах его сострадательной души, о том, как он пешком отправлялся в пустынные и каменистые места и доставлял пищу и лекарства беспомощным аскетам, а часто перевозил их и на осле по ночам, чтобы не обнаруживалась его добродетель.

Мой старец рассказывал мне:

В скиту Святой Анны был один старчик по имени Петр. Ему было девяносто пять лет. Сидя на своем балкончике, он штопал носки то одному, то другому из братии. Причем старался делать это незаметно, помня евангельское: пусть левая рука твоя не знает, что делает правая (Мф. 6, 3).

Один беспомощный старчик-аскет говорил своему соседу:

– Иди, брате мой, посмотри, какая любовь у отцов. Когда я открываю дверь, вижу, что снаружи мне оставили то, в чем я имею нужду – хлеб, фрукты, сыр, рыбу. Слава Тебе, Боже. Обо всем заботится Пресвятая наша Богородица.

«Молиться за людей – кровь проливать»,– говорил преподобный Силуан Афонский. Еще он говорил: «Брат наш есть наша жизнь».

Неподдельной, неудержимой, святогорской, евангельской любовью обладал старец Аввакум из Лавры, служивший там больничным братом.

Дни и ночи, месяцы и годы, в любое время года склонялся он над своим корытом. Не только безропотно, но и с радостью обмывал он лежачих больных, среди которых были и братья монастыря, и оставленные всеми миряне. От корыта он бежал на кухню готовить пищу, кормил больных, а затем менял им белье, чтобы они всегда были чистыми.

Я сподобился узнать редкого человека – старца Модеста из монастыря Костамонит. Он был неутомимым учеником Божественной любви. Почти все его беседы были о любви, этом стержне духовной жизни. Часто он говорил:

– Если мы не почувствуем, что все люди для нас братья и что и мы являемся их братьями, Дух Святый никогда не поселится в нашем сердце. Господь любит всех равной любовью – и самого грешного, и самого святого. Потому и наша душа должна обнимать всех. Любовь снисходительна, уступчива, терпелива… Бог есть любовь (1 Ин. 4, 8).

Старец сказал:

– Тот, кто любит Бога, любит не только своих собратьев-людей, но и все творение – деревья, растения, цветы. Любит все равной любовью.

Братия и отцы Нового Скита рассказывают, что с того времени, как старец Неофит стал монахом, и до своего мирного упокоения (то есть в течение 65 лет) он ни разу не покидал Сада Пресвятой Богородицы и не выходил в мир. При этом полном отречении и удалении от мира приснопамятный всем оказывал любовь. Он взваливал на себя тяжелые грузы и вещи паломников и относил их с пристани наверх, в кириакон.

Один старец рассказал мне следующее. Старые монахи не ели досыта хлеба, не пили вдоволь воды, не давали себе насыщаться ни сном, ни покоем. Поэтому они имели ненасытную любовь и стремление к Богу.

Ученик благороднейшего папа-Кирилла из Кареи иеромонах Павел служил чинно и с большим благолепием. Однако при этом он никого не обличал, но старался деликатно исправлять.

Старец Косма из Кареи был мирным и незаметным монахом. Когда заболел его старец, он ходил пешком в Иериссос, чтобы принести ему молока. Дорога туда и обратно заняла у него четыре дня.

Папа-Софроний, игумен монастыря Кутлумуш, не съедал свою положенную ему пищу, оставляя часть, чтобы давать милостыню.

Старец Хрисогон Кутлумушский почти всю свою жизнь посвятил служению больным и престарелым монахам. Когда он почил, его лицо походило на лицо младенца в колыбели.

Лицо старца Аглаия Костамонита сияло от радости, когда он слышал акафист Пресвятой Богородице. Каждый день он молился за рабочих и их семьи.

Здесь и далее тексты приводятся по изданию: Иоанникий (Коцонис), архимандрит Афонский отечник. Саратов, 2011.

источник: spas-monastery.by