"Отец Кирилл был носителем великой Божественной любви и смирения, и всякий, кто взирал на него, и сам увлекался этим, и в меру своего усердия и способности старался стяжать и проявить любовь и смирение, через которые в душу приходит особенная Божественная благодать – благодать, утешающая и радующая дух человека."
Выступление Блаженнейшего митрополита Киевского и всея Украины Онуфрия на вечере в Свято-Троицкой Сергиевой лавре, посвященном 100-летию со дня рождения приснопоминаемого архимандрита Кирилла (Павлова)
Дорогие владыки, дорогие отцы, братья и сестры!
Сегодня, 8 октября 2019 года исполняется сто лет со дня рождения нашего дорогого батюшки, приснопамятного архимандрита Кирилла (Павлова), насельника и духовника Свято-Троицкой Сергиевой лавры. Для многих из здесь присутствующих отец Кирилл был духовным отцом и наставником. Многие из нас бережно хранят в своем сердце светлый образ этого великого и святого человека. Человека, умевшего незаметно, неуловимо для ума и чувства возвращать людям божественную надежду, без которой жизнь наша становится невыносимой и которую так часто отнимает у нас наш собственный грех.
В духовной жизни есть свои правила и законы − согласно им никто не может научить другого духовной мудрости, если сам не имеет ее. Никто не может научить другого смирению, если сам прежде не стяжал смирение. Никто не может зажечь в душе другого человека луч светлой надежды, если сам не имеет божественной надежды в душе своей. Отец Кирилл был преисполнен божественной надежды. Батюшка часто говорил, что если ветхозаветный праотец Адам называет себя «прахом и пеплом», то тем более мы, грешники, должны знать и напоминать себе, что мы прах и пепел. То есть батюшка не надеялся пред Богом на свои молитвы, свой пост, на свои подвиги и прочие заслуги и таланты. Он говорил, что для человека все его добродетели – ничто, и человек самой высокой духовной жизни в своем спасении должен надеяться на Господа – не на себя, не на свои добрые дела, а только на Господа. И эта надежда постоянно сияла в душе отца Кирилла.
У батюшки было много учеников, в числе которых и я грешный. Однако мы не пользовались какими-то привилегиями и его особым вниманием. Уникальность и высота служения отца Кирилла как духовника Лавры заключались в том, что он любил всех и ко всем относился с уважением. И к тем, кто был его духовным чадом, и к тем, кто не был таковым, кто имел иных духовников; к тем, кто был усерден в монашеской жизни и к тем, кто подобно мне грешному проводил свою жизнь в леностном нерадении. Эта любовь к праведным и неправедным и нас побуждала к ответной любви. Поэтому все мы, каждый в свою меру, любили батюшку. Я не знал такого насельника, который бы не уважал и не любил отца Кирилла. Наша небольшая, иногда даже уродливая любовь к батюшке была ответом на его большую христианскую любовь – искреннюю, нелицемерную, любовь, которая все прощала и всех любила.
Подвижническая жизнь отца Кирилла была открыта для всех, открыта в буквальном смысле. Батюшка всегда был у всех на виду, даже не закрывал на замок двери своей кельи. Закрывался, только когда ложился отдыхать, но это происходило уже после полуночи и до пяти часов утра, когда братия поднималась на братский молебен и полунощницу, начинавшиеся в 5:30 в Троицком соборе, у мощей преподобного аввы Сергия. После полунощницы братия лавры приходила к батюшке за духовными советами, потому что днем к нему было не пробраться. Бывало, монах стоит на коленях, рассказывает сидящему в кресле отцу Кириллу свои духовные брани и видит, что батюшка засыпает. Он говорит: «Батюшка, я приду завтра со своими вопросами», а отец Кирилл откроет глаза и слабым голосом отвечает: «Нет, не надо, говори здесь, теперь», − и обязательно дослушает до конца. Ответы были разные − иногда словом, иногда молчанием, но такое молчание часто сильнее слова укрепляло дух того, кто искал у батюшки духовного совета.
У отца Кирилла постоянно были открыты двери в келью, и кто-то может подумать: не бывало ли случаев кражи – ведь там находились святые иконы, книги… Знаю один случай, как некий иеродиакон соблазнился и украл Святое Евангелие, старинное, красивое. А потом пришел к батюшке на исповедь и, чтобы «узаконить» свою кражу, говорит: «Батюшка, я нашел Святое Евангелие, благословите, я оставлю его себе». А батюшка отвечает ему: «Положи туда, откуда взял». Тот иеродиакон сам рассказывал об этом, удивляясь, как отец Кирилл узнал о том, что знали только он сам и Господь. Возможно, были и другие случаи, но об этом мне не известно. Батюшка всё покрывал любовью.
После полунощницы, в простые дни батюшка принимал народ, который шел к нему толпами, приезжал из разных уголков огромного Советского Союза, а некоторые и из-за рубежа. К архимандриту Кириллу приходили высокопоставленные лица − генералы, министры, но это делалось тайно, чтобы пришедшие не пострадали от верховной власти. И для всех батюшка находил нужное слово и поддержку. Простой народ очень докучал батюшке, но он всех терпел и жалел. В последние годы он нам говорил: «Жалей людей, и Бог тебя пожалеет».
Когда батюшка шел на полунощницу утром, то за ним бежало несколько человек, а когда возвращался с полунощницы, то за ним уже шла целая толпа. И вообще, если днем отец Кирилл проходил по Лавре, то требовалось сопровождение, чтобы помочь ему пройти через толпу людей, которые внезапно сбегались и окружали его. Мы знали многих почитателей батюшки, среди них были те, кто время от времени приходили к нему за духовным советом, а были и такие, и немало, которые приходили очень часто, иные каждый день, и рассказывали одно и то же. Нас это раздражало – ну, рассказал свое горе, получил ответ и иди, исполняй, не рассказывай одно и то же каждый день. Но батюшка никогда не раздражался на это. Он с терпением снова и снова слушал, и искренне сочувствовал человеку, и молился за него. Это все видели и удивлялись, как батюшка всех терпит.
После обеда в монастыре время покоя: кто-то в келье читает правило, кто-то ложится отдыхать, а у отца Кирилла – прием богомольцев. Часто батюшка ходил из «посылочной», где он принимал народ, в свою келью, чтобы что-нибудь принести людям. Идет батюшка и − поет, поет какую-нибудь молитву: «Достойно есть» или стихиру на подобен… Батюшка любил петь стихиру Великого канона Андрея Критского, которая поется в Великий пост, в среду пятой седмицы на вечерне: «Господи, прежде даже до конца не погибну, спаси мя». У батюшки был хороший музыкальный слух, и он часто пел молитвы. Кстати, хорошо зная Библию, особенно Новый Завет, он мог цитировать целые выдержки из Священного Писания.
У нас в Лавре каждый день были две трапезы: обед и ужин. Завтрака не было, завтракать разрешалось только больным братиям и братиям, которые учились в духовной семинарии и академии, им завтрак благословлялся, потому что учеба заканчивалась примерно в 14.30, и на трапезу они попадали поздно. Батюшка всегда приходил на братский обед одетым по полной форме – ряса, крест, клобук. За обедом сидел сосредоточенно, не смотрел по сторонам, внимая чтениям житий святых, которые всегда читали за трапезой. На братский ужин батюшка не ходил, поскольку ужин бывал в разное время – когда заканчивалось вечернее богослужение, а батюшка, если был в храме, то исповедовал братию и во время службы, и после службы. А если не был в храме, то сидел в «посылочной» и принимал допоздна, поэтому ужин ему приносили в келью, и он иногда ел, а иногда нет.
Я никогда не видел отца Кирилла во гневе, он никогда ни на кого не гневался. Помню случай, когда его оклеветали. Это сделал один приходской диакон. Батюшка очень тяжело переживал эту клевету, но никогда не сказал укоризненного слова против своего клеветника. Мы видели, как за ранней Литургией он служил и плакал, но мы тогда были молоды и даже не вникали в суть проблемы. Видели, что батюшка плачет, а почему – не задавали себе вопроса. Причину плача батюшки мы узнали намного позже, когда сам он уже все давно забыл.
Самые главные добродетели, которыми батюшка от всех отличался, были любовь и смирение. Он любил всех и перед всеми смирялся. К отцу Кириллу как к духовнику Лавры приходили миряне, монахи, священники, архиереи и даже патриархи – у отца Кирилла исповедовались Патриархи Пимен и Алексий II. Но батюшка никогда этим не превозносился. Он исповедовал всех с истинной простотой и любовью.
Он смирялся перед всеми до бесконечности. Бывало, идет брат с батюшкой в корпус или келью, – он у двери остановится, уступая брату дорогу, приглашая его войти первым. Часто на этой почве возникали диспуты – кто должен первым войти. А результаты были разные: иногда батюшка уступал и заходил первым, а чаще всего он принуждал нас сдаться и зайти прежде него. Это он делал очень искренно.
Батюшка очень тщательно хранил церковный мир и единство. В 70-е годы прошлого века в церковной жизни культивировался экуменизм. Батюшка не одобрял совместные молитвы с иноверцами, нарушение постов и правил церковной жизни, что иногда случалось вследствие экуменического общения. Но если такое случалось, и мы – по молодости, по ревности – требовали наказания виновных, то батюшка усмирял нас, призывал молиться за оступившихся и не нарушать церковный мир.
Батюшка часто проповедовал, к проповеди готовился очень старательно, читал речи знаменитых церковных проповедников, часто цитировал из них целые абзацы, но главной темой его проповедей были смирение и любовь. Разными путями и разными способами батюшка призывал людей к любви и смирению, тем добродетелям, которые делают человека человеком в полном и настоящем смысле этого слова.
Отец Кирилл был добр и щедр. К нему приезжали духовные чада из разных мест и городов Советского Союза и нередко привозили ему местные дары природы. Из Таганрога привозили вяленый рыбец – это редкая и очень вкусная рыба, и батюшка всегда нас угощал, что было для нас праздником. Из Сухуми – горный мед, лечебный, если употреблять в малых дозах. Батюшка всегда предупреждал, приглашая: «Возьми, покушай горного кавказского меду, он очень полезный, но только немного, а то тебе может быть плохо». Однажды случилась забавная история. Один иеромонах-простец, у которого был необыкновенно крепкий желудок, как он сам о себе рассказывал, пришел к батюшке, и батюшка любезно угостил его этим медом. Монах взял ложку и стал есть – одну, вторую, третью ложку съел. А батюшка ему говорит: «Отче, не ешь много, а то станет плохо». А иеромонах в ответ – он так любил шутить: «Молчи, молчи, старая тележка…», и далее ест. И наконец, ему действительно стало плохо. Он бросил мед, побежал в свою келью и там едва не умер от сердечного приступа. Батюшка вслед за ним послал одного послушника, чтобы тот помог монаху прийти в себя. Вот такая история была с абхазским медом. Батюшке привозили чачу из Грузии, и он понемножку давал нам, когда мы болели простудой. Когда отец Кирилл ездил в лечебный отпуск в Крым, он обязательно привозил оттуда много винограда и ялтинского лука, которыми также всех дружелюбно угощал.
В последние годы в Лавре два раза в неделю батюшка устраивал в своей келье чтения Библии и Добротолюбия. К нему сходились братия и семинаристы, чтобы принять участие в этом чтении. В конце всего батюшка всех щедро угощал бутербродами с осетриной, шоколадными конфетами, еще чем-то... В последние годы он также читал монашеское правило перед братским обедом, и мы приходили на правило с некоторыми из братии. Батюшка читал очень внятно и правильно и любил, когда мы все читали правильно. Но и здесь он имел рассуждение и снисхождение. На правило приходил один иеромонах, который поступил в монастырь шестидесятилетним и не имел высокого образования. Он старался правильно читать, но не получалось – читал, как привык в миру, часто что-то свое добавлял и неправильно делал ударения. У него еще было и очень плохое зрение. Ему батюшка не делал замечаний. Он даже виду не подавал, что тот ошибается, а только благодушно слегка улыбался. Батюшка видел, что брат лучше читать не может, и с любовью терпел его.
На Пасху батюшка возглавлял заутреню и святую Литургию в Троицком соборе. Там было тепло. Поскольку батюшка после холода, голода и всяких трудностей и лишений, пережитых на войне, сильно страдал от простудных заболеваний, то его назначали служить в теплом Троицком соборе. Но к нему в сослужители назначали самых немощных братий – болящих, не имеющих музыкального слуха, не умеющих еще хорошо служить. Мы шутя говорили, что батюшке назначают слепых, хромых и прокаженных. И он с любовью всех организовывал, учил, терпел.
Мы любили служить с батюшкой. С ним мы себя чувствовали комфортно, ибо он любовью покрывал все наши немощи и недостатки. Самым сильным средством, с помощью которого отец Кирилл учил нас любви и смирению, был личный пример. Отец Кирилл был носителем великой Божественной любви и смирения, и всякий, кто взирал на него, и сам увлекался этим, и в меру своего усердия и способности старался стяжать и проявить любовь и смирение, через которые в душу приходит особенная Божественная благодать – благодать, утешающая и радующая дух человека.
Если бы меня сейчас спросили, видел ли я святых людей в своей жизни, то я бы ответил: да, я видел многих святых в своей жизни; особенно, когда жил в Троице-Сергиевой лавре, потом в Свято-Успенской Почаевской лавре. Видел многих святых, то есть иноков, которые в сильной и мужественной борьбе со своими личными немощами, страстями и недостатками старались твердо и неуклонно идти путем святости, путем, который вымощен Божественной любовью и смирением. Их было очень много, но среди них особенно сиял отец архимандрит Кирилл (Павлов), наш дорогой духовник, наставник и учитель.
Отца Кирилла еще при жизни почитали святым, веря, что после его преставления Господь по Своей милости и человеколюбию вчинит его в собор дивных угодников своих, которые на небе предстоят Престолу Божию, наслаждаясь зрением Божественного Лика добрóты неизреченной, и молятся за всех нас.
monasterium.ru
