Игумения Домника (Коробейникова)

19 мая Александро-Невский Ново-Тихвинский женский монастырь в Екатеринбурге отмечает памятную дату – освящение главного храма обители, собора в честь святого благоверного великого князя Александра Невского. Поздравляя настоятельницу монастыря игумению Домнику (Коробейникову) и сестер с этим праздником, мы публикуем беседу с Матушкой Домникой, касающуюся самых насущных вопросов устроения внутренней монашеской жизни.

…Что самое главное и самое трудное в послушании игумена, который к тому же призван возрождать обитель после долгих лет запустения? Реставрация храмов, обустройство монастырского хозяйства, – все это, безусловно, требует огромного внимания, сил, времени, молитвы – и тем не менее, эти труды, взятые все вместе, оказываются легче, чем одно-единственное делание – возрождение душ.

– Матушка Домника, есть мнение, что современный монах немощен душевно и телесно: он не может строго поститься, безропотно слушаться, потерпеть строгое или даже мягкое замечание. Получается, современные иноки – уже не подвижники?

– Любой монах приходит в обитель от горячей любви ко Христу. А где любовь – там и подвиг, иначе и быть не может. Придите в любой монастырь, вы обязательно найдете там подвижников. Само то, что человек ради Бога оставил всё, избрал чистую жизнь – уже великий подвиг. И я часто вижу и в нашем монастыре, и когда бываю в других обителях, как люди подвизаются ради Господа. Как они отрекаются от себя, как молятся, смиряются, служат ближним… Например, у нас в храме недалеко от меня стоит сестра, которой уже за 60, но она никогда не присаживается на службе – сколько бы служба ни длилась. Когда я смотрю на эту сестру, я чувствую, что она истинно стоит перед Христом. А в одной обители мне рассказывали о монахине, которая никогда не говорила «нет». Кто бы ее о чем ни попросил – она всем служила с радостью. Все очень любили эту сестру, а когда она почила, духовник этого монастыря сказал, что ее душа предстала Святой Троице. Вот только два примера подвижничества, а сколько их в каждой обители!

И это не какие-то исключительные случаи. Любой монах, как бы ни был он немощен, стремится к подвигу. Это потребность его души – подвигом показать Господу свою любовь. Подвиг – это, можно сказать, воздух для его духовных легких. Другое дело, что не всем подходят одни и те же подвиги, и для монаха важно всё делать по благословению духовного наставника. Игумен или игумения должны каждому своему чаду помочь найти посильный для него подвиг. Нет такого монаха, который был бы не способен вообще ни к какому подвигу. Ведь что заповедует Евангелие? «Возлюби Господа всею крепостию твоею». Отдай Христу всю крепость твою – то есть именно те силы, которые есть у тебя. Господь судит не по каким-то абсолютным меркам: мол, не можешь делать тысячу поклонов, значит, ты мало любишь Бога, – а по доброму произволению, усердию и самоотверженности человека. Подвиг – это преодоление себя во имя любви Божией. Допустим, кому-то легко сделать триста поклонов, а другой с трудом кладет тридцать, но делает их с горением сердца. И вот эти тридцать «трудных» поклонов в очах Божиих дороже, чем триста «легких». Когда человек может мало, но приносит Богу все, что имеет, то Господь принимает его делание как великий подвиг, как две благословенные лепты евангельской вдовицы.

И независимо от того, имеем ли мы силы для телесных подвигов, любой из нас может совершать подвиг внутренний. Что это такое? Например, молчание ради молитвы – это самая настоящая духовная аскеза. Не делать замечаний, принимать всех окружающих такими, какие они есть, – разве не подвиг? А благодушно терпеть любые обиды, быть приветливым и отзывчивым, когда на душе тяжело, – это вообще можно приравнять к мученичеству! И этот подвиг выше многих других. В одном отечнике рассказывается такая история. Был в монастыре брат, который подвизался в молчании. Однажды другие отцы решили испытать его. Они собрались плыть вместе на лодке в соседнее селение, и когда все спустились на причал, то сказали этому брату: «Лодка мала, места на всех не хватит. Ты самый молодой, возьми свою котомку и иди пешком». Услышав это, прежде молчаливый брат возмутился и начал спорить. Тогда отцы сказали: «В его бочке очень горькое вино» (то есть его молчание не по Богу). Брат понял обличение и положил земной поклон. С этого времени он стал понуждать себя к тому, чтобы освободиться от всякого самолюбия, поняв, что подвиг терпения обид и несправедливости выше даже молчания.

– В древних монастырях человека, который хотел поступить в обитель, различным образом испытывали. Как в наше время проверить в приходящих твердость произволения? Как Вы, например, определяете, сможет ли новопоступившая стать настоящей монахиней?

– Монашество – это совершенно новая жизнь. Готов ли человек начать как бы с чистого листа, забыть все свое прошлое? Готов ли он, подобно апостолам, бросить все свои старые мрежи, чтобы пойти за Христом? Это главное, на что смотрели в древних монастырях, и то же самое важно и сейчас. В одном древнем отечнике рассказывается о юноше, который решил уйти в монастырь, а когда друзья стали его удерживать, он оставил в их руках свою одежду и побежал в монастырь. И образно говоря, любой человек, решивший стать монахом, призван оставить за воротами монастыря всю свою ветхую одежду, то есть мирскую жизнь.

Вы спрашиваете: как узнать, есть ли у человека такая твердая решимость? У нас каких-то особых испытаний нет. Сама повседневная жизнь показывает: способна ли вновь поступившая сестра полностью отречься от мира ради новой жизни во Христе. Это видно, например, по тому, что сестра не любит выходить из монастыря, не ищет встреч со своими родственниками, ничего не оставляет при себе из своих мирских вещей. Монаха ничто не должно связывать с миром, даже какая-либо мелочь. В древних монастырях, как свидетельствует преподобный Иоанн Кассиан Римлянин, поступающего спрашивали: не оставил ли он при себе какую-либо вещицу или монетку? В то время и представить не могли, чтобы монах держал у себя что-то напоминающее ему прошлую жизнь! И в наши дни в благоустроенных монастырях к этому относятся так же. Митрополит Афанасий Лимасольский в одной беседе вспоминает, как в их монастыре на Святой Горе один послушник хотел оставить у себя альбом с марками, которые собирал с детства. Но старец сказал ему: «Брось его в печку. Ты оставил отца и мать, и не можешь отречься от каких-то марок? Выбирай: или марки, или Святая Гора». Юноша переборол себя, послушался – и стал свободным. А что было бы с ним, если бы он сохранил это маленькое пристрастие? Оно могло бы увести его обратно в мир. Сердце монаха не должно разделяться. У нас в монастыре изначально так сложилось, что сестра в обитель ничего с собой не приносит. Конечно, при этом монастырь дает ей все нужное, так чтобы сестра не имела никакой заботы.

Что еще особенно важно? Монах – это человек молитвы. Преподобный Антоний Великий, когда испытывал святого Павла Препростого, смотрел: готов ли он вместе с ним молиться каждую ночь. Павел исполнял молитвенное правило с бодростью, и тогда святой Антоний принял его в ученики. И в наши дни любовь к молитве остается одним из главных условий, чтобы человек стал монахом. Если, например, он ленится прийти на службу или исполнить правило, то что он будет делать в монастыре? Разве не ради этого он пришел в обитель? Без молитвы монашеская жизнь абсурдна.

Конечно, чтобы молиться по-настоящему, нужно не иметь никаких внутренних попечений, а это достигается через послушание. В монастыре вся жизнь построена на послушании, и обычно в первые же несколько месяцев видно: ревностна ли сестра в отсечении своей воли? слушается ли со свободой? не остается ли внутренне при своем мнении?

Наконец, проходит еще какое-то время, когда становится понятно, сохраняет ли сестра твердость в искушениях, которые в духовной жизни неизбежны; есть ли у нее терпение и жертвенный дух, чтобы пребывать в мире со всеми сестрами; готова ли она носить тяготы ближних. Сестра приобретает навык к молитве, чтению, монастырским трудам. Она срастается с сестринством, не мыслит себя без него. Коротко говоря, сестра живет в монастыре и радуется монашеской жизни. Вот это монахиня. И ее постриг – это и для нее, и для нас самое радостное и желанное событие.

– В монастыре собираются люди с очень разными способностями и дарованиями, как внешними, так и духовными. Причем в таком тесном кругу все это на виду. Как избежать соперничества, зависти?

– В монашестве человек может открыть в себе главное дарование – способность к общению с Богом, восприятию Духа Святого. Все остальные дарования – второстепенны. Кто-то из святых отцов говорит: человек, который облачился в царскую порфиру, будет ли завидовать рубищу нищего? Духовная жизнь – это и есть царская порфира, а земные таланты и преимущества – все равно что рубище нищего. И в монастыре каждый может облачиться в порфиру, почувствовать себя царским сыном! Что для этого нужно? В первую очередь глубокая молитвенная и литургическая жизнь. На Литургии все равны. Там нет молодых и старых, талантливых и бездарных, образованных и простых. Все мы равно предстоим перед Христом, и богослужение всех освящает.

В самом начале основания нашего монастыря, в XIX веке, еще когда он был просто монашеской общиной, без причта, сестры каждый день вычитывали службы сами, в молельной комнате. И на этих службах царила такая благодать, что все окрестные жители приходили молиться вместе с сестрами и готовы были терпеть и тесноту, и все неудобства. Богослужение было главным источником радости, вдохновения! И для нас сейчас богослужение – это фундамент жизни. Одна наша сестра рассказывала, что когда она пришла в монастырь как паломница, то первое, что ее поразило, – это службы. Она удивлялась: как много сестер, и все стоят как один человек, – словно некая небесная рать, воинство Христово! В этом единстве она увидела такую красоту, такую силу, что ей захотелось тоже быть в этом небесном лике. Богослужение всех нас соединяет прочными узами.

В монашеской жизни есть еще одно условие, благодаря которому в монастыре нет духа соперничества и зависти. Это келейная молитва. Она дает сестрам такое чувство полноты жизни, что им уже не нужен никакой земной успех. Благодаря молитве в монастыре иные ценности, иной взгляд на всё. Можно сказать, что, приходя в монастырь, человек перемещается в иную систему координат. Например, одна сестра, глядя на другую, не оценивает ее внешность, таланты, должность. Все это теряет значение для человека, который молится, чей внутренний взор постоянно обращен к Богу. Всё и всех он видит в Боге. И мы друг в друге видим, прежде всего, сестер во Христе, с которыми вместе предстоим пред Богом.

Конечно, иногда бывают трудности. Когда кто-то поддается нерадению в духовном делании и начинает обращать внимание на внешнее, тогда в его сердце входит чувство зависти. Например, сестра начинает огорчаться, почему Господь не дал ей красивого голоса, как другим. И она вместо того чтобы жить и радоваться, целыми днями думает о пении, переживает. Такой сестре нужно помочь вновь установить для себя правильные духовные ориентиры. Так чтобы она поняла, что счастье не в том, чтобы красиво петь, а в том, чтобы быть с Богом. И что Бог всё дает ей для радости, только нужно оставить свою волю и предаться в Его руки. Старец Паисий Святогорец говорил одной монахине: «У тебя так много духовных сил, а ты расточаешь их на глупую зависть! В тебе есть прирожденное благородство, а ты мучаешься, как последняя нищенка. Если бы ты не буксовала в зависти, то очень преуспела бы в духовной жизни, в молитве». Когда открываешь перед человеком иные, духовные перспективы, тогда он постепенно избавляется от зависти и обретает покой и радость.

– Каким должно быть отношение к трудам в монастыре? Святые отцы говорят, что, с одной стороны, монах должен исполнять свое дело ревностно, а с другой – беспристрастно. Как это возможно сочетать?

– Если монах ведет глубокую духовную жизнь, любит молитву, то он правильно относится и к трудам. Для него труд – это духовное делание, через которое он соединяется с Богом. Некогда Адам возделывал рай по заповеди Божией, и через этот труд возрастал в познании Бога. Эту тайну сейчас людям трудно понять, потому что они привыкли смотреть на труд лишь как на средство для приобретения каких-либо земных благ. Но в монастыре эта тайна приоткрывается человеку. Потому что монах не просто трудится – он исполняет заповедь, творит послушание. И как говорит один старец, у монаха руки должны трепетать, когда он прикасается к своей работе! И если он трудится собранно, самоотверженно, рачительно, то он, как Адам в раю, ощущает, что Господь рядом с ним. В одной книге есть такой интересный рассказ. Был монастырь, в котором братия очень любили петь на службах. А служение на кухне они поручили одному простому брату, у которого петь не получалось. Он же служил им, как святым, которые воспевают Бога, но и сам очень любил слушать службу, а потому при первой возможности бежал к дверям храма послушать, как они поют. Один из братий, желая поддразнить повара, спрятал поварешку, которой тот перемешивал еду. Итак, брат немного послушал песнопения и побежал на кухню перемешать пищу. Не найдя поварешки, он перемешал кипящую пищу рукой и, нисколько не обжегшись, опять побежал слушать пение. Тогда братья поняли, что Бог скорее пребывал с этим братом на кухне, чем там, где все они пели. Ревностное служение ближним приносит монаху благодать Божию.

И между прочим, из того, как человек трудится, видно, как он молится. Мне запомнилось, как в одном фильме Святейший Патриарх Кирилл рассказывал о митрополите Никодиме (Ротове): «Он так пламенно служил Литургию – мог ли он после этого не служить так же горячо и ревностно Церкви?» Так и монах, который усердно молится, – может ли потом трудиться прохладно, небрежно?

При этом, конечно, очень важно все делать по благословению и не отдавать сердце своей работе. Старец Паисий так и советовал: «Сколько можете, не отдавайте работе сердца. Руки, ум – отдавайте, но сердца не отдавайте». При таком устроении монах внутренне свободен, у него мирный и бодрый дух, хотя при этом он, может быть, много и усердно работает. Это очень важный момент! Ведь если монах из-за пристрастия к послушанию теряет душевный мир и конфликтует с ближними, то это разрушительно и для него самого, и для братства. С одной стороны, монах, конечно, должен любое дело исполнять тщательно. Но все же самое главное для него в любом деле – приобрести духовный плод, то есть смириться, послушаться, сохранить мир с ближними и мир в своем собственном сердце. Именно этот духовный плод останется в вечности, тогда как все земные дела – пройдут. И на самом деле больше всего пользы монах приносит монастырю не своими земными талантами, а тем, что смиряется, отсекает свою волю, самоотверженно служит ближним. Это самая большая польза для монастыря.

– Расскажите, какие трудности бывают в молитве? Что вы советуете сестрам в таких случаях?

– Мне кажется, есть два основных искушения. Во-первых, дьявол увлекает монаха разными делами, чтобы он вечером приходил в свою келью как можно позже и молился как можно меньше. Один старец говорил своим послушникам: «В час твоей молитвы дьявол принесет тебе на память сто тысяч несделанных дел, лишь бы ты закрутился как белка в колесе». И, к сожалению, ему очень легко искушать монахов таким образом. Возьмите любого монаха – у него каких только дел ни найдется! И лукавый этим пользуется: чем ближе вечер, тем больше он внушает монаху помыслов, беспокойства о делах… Одна наша сестра рассказывала мне, как ей приходилось вести настоящую войну за свое правило: то есть заставлять себя вечером вовремя приходить в келью, отказываться ради этого от каких-то личных дел, от ненужных разговоров, рассчитывать днем свои дела так, чтобы закончить до вечера. Но она не пожалела, что выдержала эту борьбу и приучила себя к правилу. Она почувствовала, что правило – это в самом точном смысле слова пища монаха. Представьте себе, что человек не ест. Что тогда происходит? Он становится больным, слабым, унылым. Так и монах, когда не совершает правило, духовно истощается, так что не чувствует ни вдохновения, ни любви к Богу. Смотрит вокруг и видит обыденность, молиться не хочется, помыслы полны осуждения... Духовник нашего батюшки, отца Авраама, игумен Андрей (Машков), постриженик Глинской пустыни, очень часто говорил: «Молитва – это соль. Если мясо или рыбу не посолишь, они загниют. Так и человек, если не молится, начинает гнить».

Часто монахи недооценивают пребывание в келье, а это один из высших подвигов. В келье монах подвизается в покаянии, трезвении, памяти смертной. Даже отречение от мира по-настоящему совершается именно в келье – когда во время молитвы монах отрекается от всякого мирского помысла. Это подвиг, который в особенности преображает человека. И одно из самых больших достижений для монаха – приучить себя каждый день в одно и то же время совершать правило.

Второе искушение, с которым, наверно, тоже сталкиваются все монахи, – это бесчувствие в молитве. Что в таком случае делать? Мне больше всего нравится совет преподобного Иоанна Кассиана Римлянина. Он советует монаху, подобно ветхозаветному воину Аоду, пользоваться обеими руками как правой – то есть и счастье, и несчастье употреблять себе во благо. У тебя в молитве все хорошо, есть умиление, чувство близости Божией? Прекрасно, только не поддавайся искушению «справа», то есть тщеславию, – и не останешься без плода. Но и когда приходит искушение «слева», молитва кажется скучной, а само пребывание в келье тягостным, – не унывай и не прекращай молиться. И получишь венец за свое терпение и верность Богу. Главное – не оставлять молитву. Старец Ефрем Филофейский советовал своим монахам, когда у них были трудности в молитве, – немножко обманывать себя. Он говорил им: «Приди в келью и скажи себе: “Протяну одну четочку, это быстро”. Потом скажи: “Одну протянул, протяну и другую. Протяну и третью, во славу Пресвятой Троицы. Протяну и четвертую, во славу четырех евангелистов”. Так и не заметишь, как сделаешь свое правило».

Монах, который терпеливо переносит трудности в молитве и не оставляет ее, хотя бы и годами не имел никаких чувств, – это мученик в очах Божиих. Молитва никогда не пропадает даром, и человек ничего не теряет, когда подвизается в ней. Он, несомненно, получит от Бога награду.

– Болезнь нашего века – это уныние, расслабленность души. Как вы рекомендуете сестрам бороться против помыслов уныния?

– Старец Софроний (Сахаров) писал, что в ту эпоху, когда Эйнштейн сделал свое великое открытие, человечество погрузилось в тяжкое отчаяние. То есть в одно и то же время человеческий разум достиг своего высочайшего развития и обнаружил свое полное бессилие. Самые великие открытия, самый развитый интеллект – это не залог счастья. Наоборот, они могут даже вести к деградации и разрушению. И, как замечает старец Софроний, в ту же эпоху преподобный Силуан получил от Господа откровение: «Держи ум твой во аде – и не отчаивайся». Это утешительное слово: «Не отчаивайся» – через старца Силуана было сказано Господом всем современным людям. Лекарство же от отчаяния – смирение и надежда на Бога.

Для игумена монастыря одно из важнейших дел – поддерживать в братстве бодрый дух, так чтобы не было и следа уныния. Это залог правильной духовной жизни. Один древний подвижник, авва Аполлос, замечая кого-то из братьев печальным, всегда звал его к себе, расспрашивал и потом ободрял: «Почему ты печалишься? Прилично ли унывать монаху? Пусть грешники и язычники рыдают, а нам прилична радость». Действительно, хотя монах идет тесным путем, но в то же время в монашеской жизни сокровенно присутствует великая благодать. Господь особенно поддерживает и утешает монахов. И каковы бы ни были причины уныния, их всегда можно преодолеть. Например, иногда уныние происходит от какого-то смущающего помысла: дьявол что-то представляет монаху в черном свете. Тогда одного доверительного разговора монаха с духовным отцом бывает достаточно, чтобы уныние полностью развеялось. Еще может быть, что человек переутомился, а это обычно сопровождается угнетенностью души, мрачными помыслами. Посоветуешь такому человеку просто выспаться, погулять – и смотришь: он уже снова веселый, и даже не может вспомнить, отчего унывал. Бывает и так, что человек унывает из-за того, что согрешил. Уныние от греха – это более опасная вещь, чем даже сам грех. Это можно сравнить со стрелой, у которой на острие яд. Стрела – это грех, а яд – уныние. И когда человек ранен грехом, для него важнее всего не падать духом, не дать яду уныния отравить все его существо. Святитель Игнатий (Брянчанинов) в таких случаях говорил своим послушникам: «Исповедуй грех – и будь весел!»

Что еще может быть причиной уныния? То, что человек не до конца отрекся от мира. Он хранит в сердце какую-то привязанность, хочет чего-то мирского – и потому его душа разделяется и тоскует. Но если он откровенно и с покаянием исповедуется в этом, то может очень быстро исцелиться от печали. Уныние порой возникает еще оттого, что человек устремляется к высоким добродетелям, которые для него пока недоступны. Самый распространенный пример: монах прочитал о благодатных состояниях, вдохновился, встал на правило – а благодати, как ему кажется, нет. И вот он огорчается, молится уже без вдохновения, у него тьма помыслов. А на самом деле, ведь само то, что он встал на правило, произносит молитву – это уже действие благодати Божией. И если монах просто будет любить свое правило, исполнять его с усердием, то он будет продвигаться в духовной жизни.

Уныние делает монаха бессильным. Тогда как надежда на Бога помогает ему преодолевать все трудности. Даже если монах впал в нерадение – это не повод предаваться унынию. В любой момент монах может сказать себе, как блудный сын: «Встану и пойду к Отцу моему. Совершу свое правило, почитаю Евангелие». И его жизнь изменится, он вновь встанет на путь, ведущий к Богу.

– Всем известно, что служение игумении сложное. Не могли бы вы поделиться, что для вас самое трудное в этом служении?

– Один из самых сложных вопросов: как сохранить во всем монастыре и в сердце каждой сестры ревность по Богу? Монах не имеет права быть нерадивым, он должен гореть духом! В первые века все христиане пламенели духом, так что готовы были отдать Христу всё, вплоть до собственной жизни. А когда началось духовное охлаждение, именно монахи стали теми, кто сохранил в своих сердцах огненный дух, ревность по Богу. Монах – это современный герой духа, это борец, всегда готовый к брани. Если же он теряет ревность и избегает пролития крови ради заповедей Христовых, то для него это возвращение вспять, к мирской жизни. На Святой Горе в наши дни был один подвижник, монах Арсений; в начале своего монашеского пути он впал в нерадение, оставил молитву, аскезу и, как он сам говорил, стал мирянином в монашеской одежде. Однажды он попал на лодке в шторм и начал тонуть. Гибель была неизбежна, и он стал призывать Божию Матерь: «Спаси меня, я изменю свою жизнь, я буду подвизаться ради Господа!» Пресвятая Богородица спасла его – и после этого он стал другим человеком. Вот так и мы должны непрестанно молить Господа и Божию Матерь, чтобы Они помогли нам сохранить ревность в наших сердцах. Только тот монах, который подвизается, горит духом, – живет истинной жизнью во Христе. Что бы он ни делал, будь то работа или молитва, он все делает с вдохновением. С особенной решимостью он отсекает свою волю, смиряется, жертвует собой. И его ревность по Богу зажигает сердца окружающих. Как говорил старец Паисий, рядом с истинным монахом находиться полезнее, чем даже читать жития святых.

Ревность – это то, что нам нужно обновлять в себе каждый день. Каждый день мы призваны как бы начинать свою жизнь заново, просыпаться утром и радоваться: сегодня я буду угождать Христу, буду отрекаться от себя, служить ближним, молиться. Сегодня я начинаю свой путь к Богу! В земной жизни не может быть такого, чтобы человек когда-то перестал подвизаться, чтобы он однажды сказал: «Я достиг всего, я могу больше ничего не делать». Искать Бога человек призван вновь и вновь. Искание Бога – это и есть обретение Его.

Краткая справка:

Ново-Тихвинский женский монастырь в Екатеринбурге был учрежден в 1809 году личным указом императора Александра I. Первой настоятельницей стала игумения Таисия (Костромина), которая устроила жизнь обители согласно древним иноческим традициям, советуясь с духовно опытными старцами: игуменом Исаией (Зубковым), настоятелем Саровской пустыни и духовником прп. Серафима, прп. Филаретом Глинским, прп. Зосимой (Верховским). Строгие общежительные правила, ежедневное богослужение, любовь к молитве, крепкое единство между сестрами – эти принципы, заложенные игуменией Таисией, хранили все последующие настоятельницы. Главной святыней монастыря была Тихвинская икона Пресвятой Богородицы, на праздник в честь которой, 26 июня/9 июля собирался весь Екатеринбург и множество паломников со всех концов губернии. После революции монастырь был закрыт, сестрам пришлось вести монашескую жизнь в миру, многие подверглись репрессиям.
В 1994 году началось возрождение монастыря; духовником обители все эти годы является схиархимандрит Авраам (Рейдман). К настоящему моменту восстановлен главный храм обители – собор св. Александра Невского.
Собор был заложен при первой настоятельнице – игумении Таисии. Сестры помогали при строительстве храма, ради чего устроили небольшой кирпичный заводик, кирпичи делали своими руками и сами подносили к строящемуся храму. Трехпрестольный собор был освящен в 1854 году.
В 1905 году во время поездки на Урал в этом храме служил св. прав. Иоанн Кронштадтский: во время этого богослужения молящиеся стояли даже на подоконниках и на карнизах окон снаружи.
После революции собор был закрыт, с 1960-х годов в нем располагался краеведческий музей, и туда были привезены мощи св. прав. Симеона Верхотурского – на хранение в закрытом отделе. Там они пребывали до возвращения их Церкви в 1989 году.
В 1991 году храм был возвращен верующим, а затем передан возрожденному Ново-Тихвинскому монастырю. Сестры много потрудились над реставрацией собора, с большой любовью и усердием: весь облик храма детально разработан ими по древним образцам.
Во время освящения собора Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Кириллом 19 мая 2013 года им было преподано благословение, чтобы монастырь впредь именовался: Александро-Невский Ново-Тихвинский.

Источник: monasterium.ru