«У нас обычно принято жалеть человека, которого обидели, а истинной жалости достоин тот, кто обидел», – писал свт. Иоанн Златоуст. Православные заключенные, которым удалось выжить в лагерях и вернуться к обычной жизни, старались не помнить зла и не поносить своих мучителей. Об этом повествует протоиерей Валериан Кречетов, чей отец, Михаил Кречетов, провел на Соловках и в Кеми 1927–1931 гг. 

– Батюшка, как ваш отец оказался на Соловках и что он рассказывал своим детям о лагерях?

– Папа недолго был на Соловках, в основном находился в Кеми, там держали какое-то время заключенных перед отправкой на острова. Кемьперпункт – так называлось это место. 

Статья у папы была вполне стандартная и довольно липовая, 58-я, но формулировалась она в разных случаях она по-разному. Обвинение, выдвинутое моему отцу, звучало как «подстрекательство иностранного государства к действиям против советской власти». Какое именно иностранное государство – даже не сказано. Как можно было бухгалтеру, сидя в России, подстрекать иностранное государство? Смешно даже. Ну, «Боже царя храни» пел – папа обладал хорошим голосом. Был 1927 г., недалеко от царской власти, и это звучало тогда актуально… 

Интересно, что папа почти ничего не рассказывал о лагерях. Судя по описаниям издевательств, которые приходится читать, там было очень тяжело. Но папа в молодости был физически сильным человеком, чемпионом Москвы по академической гребле, охотником, понимал и знал лес. Видимо, поэтому с Божией помощью он выдержал.

Теперь, как мне кажется, я понимаю, что он не рассказывал о заключении по двум причинам. С одной стороны, чтобы нас не запугивать. Как говорит архимандрит Иоанн (Крестьянкин), страдание иногда на треть, а иногда наполовину состоит из страха перед страданием. Начинает работать воображение: что будет, как? А это на самом деле неизвестно. 

Две вещи люди часто делают безумно: переживают то, что еще не наступило, и то, что уже прошло. То, что прошло, чего вспоминать – оно уже прошло. А то, что еще не наступило… Ну, дождешься, тогда уж и будешь как-то переживать. А зачем заранее себя изводить? 

Вторая, по-моему, причина, по которой папа не рассказывал о Соловках, – он не хотел озлоблять нас против режима. Нет никакой радости в том, что ты озлобляешься на то и тех, что и кто вокруг. 

Это очень важный момент. Потому что некоторые произведения на эту тему просто пышут злобой. А если вспомнить одного из наших святых, исповедника святителя Афанасия, епископа Ковровского – даже его фотографии прямо излучают добро, мир, спокойствие. Есть его замечательное воспоминание, когда, пройдя 30 лет по тюрьмам и ссылкам, он говорит, что в таком-то лагере, «помню, был следователь, милейший человек». С таким теплом вспоминает… 

Это как раз то состояние, которое люди стяжали и сохранили, пронеся через земной ад. Это и есть самый главный подвиг-то. Потому что они сохранили дух. У нас же существует понятие «не в духе». А они всегда были в духе – спокойны, не раздражались. Святитель Иоанн Златоуст говорит: «У нас обычно принято жалеть человека, которого обидели, а истинной жалости достоин тот, кто обидел».

Кстати, как экономист в отношении социалистического строя, папа сказал, что то, что происходило в то время, только такой строй и мог выдержать. Правда, какими жертвами?

Духовенство и миряне - узники Соловецкого лагеря, 1925 г.

То есть вот этих людей, которые так обращались с заключенными, – жалко. Во что человек превращается, когда он становится жестоким, злобным? Сам-то он не живет. Есть некоторые страшные описания СЛОНа, Бутова, других лагерей: те люди, которые жестоко обращались с заключенными, производили расстрелы, каждый день почти пили и потом обычно спивались. Потому что состояние-то было ужасное. Ведь человек приносил или смерть, или горе, боль – по большей части невинным людям. А какая душе от этого радость? Это же беспросветная жизнь совершенно, понимаете?

А вот заключенные, конечно, жили верой. Папа мой находился в лагере вместе с владыкой Мануилом Лемешевским, схиархиепископом Феодосием Коломенским. Папа рассказывал, как пришел к владыке Феодосию и спросил: «Не знаю, как мне жизнь строить, как поступать». А владыка ответил: «Молодой человек, положитесь на волю Божию». Папа говорит: «Да я положился». – «А зачем ко мне пришел? В лучших руках дело». Я всегда вспоминаю эти слова. 

Потом папа был переведен из лагеря на поселение, а позднее даже реабилитирован. В те времена это было что-то уникальное. 

Папу, конечно, выручала профессиональная бухгалтерская школа, он был бухгалтером высшего класса. 

– Где ваш отец трудился до Соловков?

– Дело в том, что мой папа – внук Арсения Ивановича Морозова, одного из основателей текстильной промышленности Богородского уезда, ныне Ногинского района Московской области. Поэтому он хорошо знал текстильное производство. Папа рассказывал, как один старый бухгалтер, маленький такой, небольшого росточка, постоянно давал ему разные поручения: только он к одному делу приноровится, тот его на другое бросает. Папа говорит: «Что вы меня с места на место перемещаете?» – «Молодой человек, вы мне еще спасибо скажете». 

И действительно, он в совершенстве овладел профессией, и даже в лагере это пригодилось. Он рассказывал, например, как отчет составлял, – везде были нужны документы. И во время войны его использовали как писаря. 

– Батюшка, вы рассказывали, что вашему отцу на Соловках были откровения от Бога, видения. 

– В лагере папе во сне явилась его покойная мама, Мария Арсеньевна, урожденная Морозова. А он уже собирался жениться, переписывался с моей мамой – Любовью, которая ждала его из заключения (вот такие были раньше женщины, они верили, конечно, что все обвинения – неправда). 

Он говорит: «Мама, я ведь собираюсь жениться. Как, ты меня благословляешь?» Она перекрестила: благословляю. Потом еще раз перекрестила и сказала: «И на военную службу». А это был 1930 или 1931 г. Ни о какой войне тогда не думали, Гражданская уже закончилась. И когда он пошел на войну, его контузило, но он не был даже ранен. Господь его хранил. Причем однажды во время бомбежки он бежал, чтобы куда-то укрыться, а после налета видит: ему машут, показывают красным флажком на землю. Значит, заминировано. Он пробежал по заминированному полю. 

Прибытие нового этапа заключенных  на Соловки, 1920-е гг.

– Однажды ваш отец увидел в Кеми тот мир…

– Он как-то задумался над тем, что происходит в этом мире, и увидел, как небо над морем на северо-востоке открылось и закрылось. Стояла белая ночь, солнце находилось уже за горизонтом, но было светло.

«И я увидел, – рассказывал отец – тот мир. Он был более реален, чем наш». Потому что мы здесь находимся в некоем мраке. «Изведи из темницы душу мою» (Пс. 141:7).

И там же, в лагере, папе было сказано, что рано или поздно он будет священником. А он еще даже не был женат. 

– А что он тогда увидел – людей, Господа? 

– Он увидел, что небо открылось, и вдруг оказалось – там есть жизнь. Я даже не спросил его, что именно. 

Явления из мира загробного, которые случаются иногда, свидетельства тех, кто пережил клиническую смерть, говорят о том, что там совершенно другое измерение, отличное от нашего трехмерного пространства. 

Вопросы – что и как – часто задают без учета того, что иной мир на земном языке трудно описать. «Ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его»(1 Кор. 2:9). 

В таких местах, как Кемь, в сложные моменты жизни Господь давал подкрепление и утешение, чтобы человек мог понять: здесь все проходит, все временно. Видимо, это особое состояние, которое испытывают святые, мученики, особое чувство: тот мир есть. Остальное становится временным, проходящим. 

– Отец Валериан, в 2009 г. вы участвовали в освящении Благовещенского собора в Кеми…

– В том-то и дело, что это, конечно, чудо, пути Промысла Божия. Вы сейчас задали вопрос: а что там, как себе представить? А мы в этом-то мире не представляем, что может произойти. 

Кто мог себе представить, что после ГУЛАГа, Бутова, всех этих лагерей, разрушения церквей будут снова возводить храмы, возрождать монастыри, что священники станут вместе с членами правительства выступать по телевизору? Я думаю, что папа тогда тоже не представлял себе, что он будет женат, станет священником, что у него родятся три сына. И младший сын, священник, будет участвовать в освящении храма, там, где он ходил арестантом. Именно в том месте. 

Сейчас это – монастырь во имя Новомучеников и Исповедников Российских. В нижнем помещении собора освящен одноименный придел. Сам Благовещенский храм – большой, могучий – восстанавливается. Но сначала освятили Престол, можно сказать, в местных катакомбах, в подвальном помещении с низкими сводами. Там так тихо, как, наверное, бывало в Киевских пещерах. 

– Почему Господь попустил такие страдания, такие лагеря? И что может сделать современный человек, чтобы это не повторилось?

– Почему попустил – тут, по-моему, все довольно ясно. Потому что на самом деле Россия начинала экономически возрождаться, набирала силу. Во многих странах, святых местах земли были скуплены русскими людьми. К 1930 г. страна должна была выйти на одно из первых мест в мире по многим экономическим показателям. 

Соловецкий монастырь в 1932 г.

Как-то, будучи на Кипре, я услышал такое изречение: раньше Кипр проходил испытания гонениями, трудностями, а теперь проходит испытание благополучием. И вот это испытание благополучием, видимо, грозило и России. Потому что духовно процесс шел немножечко другой. Есть свидетельства о том, как отец Иоанн Кронштадтский однажды стоял на коленях, умолял людей не уходить: на Пасху пропели «Христос Воскресе!» – и храм опустел, все пошли разговляться, пить. Как Масленица, престольные праздники превратились в гулянье. Конечно, можно и отпраздновать, но главное – это духовная сторона. 

Я читал, что в начале XX в. соблюдение постов считалось уже неким подвигом исповедничества православной веры. В среде интеллигенции было значительное охлаждение, многие даже семинаристы увлекались революционными идеями. 

Святитель Николай Сербский в книге «Царев завет» писал, что держава дается народу для того, чтобы было чему погибнуть, дабы осталась жива душа народа. 

Великая Отечественная война встряхнула людей, это факт. Тем более что началась она в день Всех Русских святых. Это свидетельство того, что война была послана, чтобы люди задумались и обратились к Богу. И это произошло, начали открывать храмы. 

Недавно я слышал о таком потрясающем факте: один из высших советских военных начальников в Берлине каждый день читал личному составу Евангелие. То есть люди уже обратились к Богу.

В одном колхозе-миллионере председатель каждую ночь часа в три ходил к блаженной, которая жила в этом селе, спрашивал, что делать. Он по ее благословению сеял, сажал, и колхоз процветал. Но председатель погиб от несчастного случая, а следующий начальник, узнав, что есть такая-то раба Божия, велел ее выселить из села, чтоб не позорила колхоз-миллионер. И хозяйство пошло под откос, разорилось.

– Батюшка, вы говорите, что экономическое благополучие ведет к тому, что духовно человек ослабевает, и тогда Господь попускает страдания…

– Совершенно верно.

– Значит, нам не нужно строить сильную экономику?

– Есть такое выражение: лучшее – враг хорошего. Не то что не нужно строить, это все равно что не нужно делать. Делать-то нужно, но не чрезмерно. Кажется, Франклин сказал: если бы многие люди жили лучше, они были бы еще хуже. Видимо, это общечеловеческие принципы.

Даже количество компьютеров, машин… Пробки на пять–шесть часов – наглядный пример того, что это не совсем то. Нужно человека где-то придержать. Я уж не говорю про компьютеры, когда дети перестают учиться, и взрослые-то стали заниматься играми. Поэтому так называемое благополучие, к несчастью, не служит на пользу.

Публикуется с сокращениями

pokrov.pro