17 декабря - день кончины архимандрита Ипполита (Халина; 1928–2002) — одного из удивительных русских подвижников ХХ века, прошедшего школу монашества у глинских и валаамских старцев, а затем на Святой Горе Афон, настоятеля и духовника Рыльского Николаевского мужского монастыря, пастыря, воплотившего в своей жизни евангельский идеал любви.

Отец Ипполит был из простой деревенской семьи, родился 18 апреля 1928 года в селе Субботино Курской области. Его родители вырастили четырех дочерей и четырех сыновей, трое из которых погибли на фронте, а один стал монахом. Он пришел из армии и пошел в монастырь, в Глинскую пустынь, где попал в надежные отеческие руки архимандрита Андроника (Лукаша), прославленного ныне в лике святых. Но годы были советские, и послушника Сергея Халина, жившего в обители без прописки, решительно из нее попросили, — конечно, не духовный отец, архимандрит Андроник, а другие люди.

Сергей перешел в Псково-Печерский монастырь, где и принял монашеский постриг с именем Ипполит — в честь священномученика Ипполита Римского. А затем был Афон, русский Свято-Пантелеимонов монастырь, многозаботливое послушание эконома. Батюшка был из крестьянской среды, трудолюбивый, ответственный, сметливый, все у него получалось.

В 1991 году иеромонах Ипполит, по болезни, по Промыслу Божию, вернулся в Россию, чтобы стать во главе разрушенного монастыря, в котором от храмов остались стены, на куполах росли деревья, в братских кельях жили семьи. В обители его встретил монах Иоанникий (Цыганков), вместе с ним они начали расчищать территорию и собирать вокруг себя народ, который хотел помочь монастырю возродиться.

Игумения ЕЛИЗАВЕТА (Евдокимова), настоятельница Богородицкого Житенного монастыря в честь образа Смоленской Божией Матери на острове Селигер, город Осташков Тверской губернии:

— Меня спросили: «Какой был батюшка?» — и я задумалась: какой он был, как его охарактеризовать? Как отец в семье, вот именно, как папа. Мы любим своего папу, он добрый, он ласковый, но в нем всегда чувствуется строгость. Чаще всего мама больше наказывает, а папа, он и не наказывает никогда, и даже не ругает, но в нем в то же время всегда чувствуется какая-то мера, черта, которую ребенок не может переступить. Вот таким был батюшка.

Мы росли при нем в любви большой: не было у нас епитимий никаких, он нас не ругал, не было никаких выговоров, зато был пример. Пример кротости и большой любви к человеку. И не взирал он ни на воцерковленность человека, который к нему пришел, ни на его сан, ни на его жизненный путь. Он просто любил человека пришедшего, такого, какой он есть. И отдавал ему себя всего, и жил каждым человеком, который к нему приходил: его бедой, его печалью, его радостью.

Меня спрашивают, какой он был духовник — строгий, добрый? Добрый, великодушный, терпеливый, слушающий. Он никогда не многословил. Очень мало говорил, и, казалось бы, простые вещи, но это были вещи, которые потом через всю жизнь пролегли. Ты говоришь, говоришь, говоришь, а он тебе: «Потерпи». Или: «Помолись». Или: «Надо смириться». Вот так — не в многословии будем услышаны (ср.: Мф. 6, 7). И батюшку все слышали, потому что говорил он — не большими какими-то словами, не витийствуя, а от такой вот святой простоты.

Игумения НОННА (Багаева), настоятельница Аланского Богоявленского женского монастыря в Северной Осетии:

— Почему осетинские женщины начали ездить к старцу Ипполиту? Ведь можно было и на Залит потянуться, и еще куда-то. Я не знаю, может быть, это было особое благословение Матери Божией нашему народу осетинскому. Может быть, отец Ипполит был такого особенного склада старец, сущность которого подходила нам, аланам. А может быть, наш народ изголодался, исстрадался по всепрощающей любви.

Мы приезжали к батюшке — изуродованные, разоренные войной, терактами, непониманием, обнищанием. Здесь Россия уже выбиралась из послеперестроечных разрушений. А там, на Кавказе, полыхала война. Понимаете, мы расставались в Рыльске с духовным сиротством, которое намного страшнее, чем простое кровное сиротство. Мы обретали отца и через это — почву под ногами. Обретали Бога в первую очередь.

Отец Ипполит при всей своей внешней мягкости был очень дерзновенным и решительным человеком. Я, когда уезжала от него, спросила: «Батюшка, а как же я буду жить — там, у нас? Вы — так далеко…». А он вот так кулаки сжал и мне говорит: «Трудиться, трудиться и трудиться». Когда совсем тяжко становилось, я вот это вспоминала.

Когда я уже пришла с ним прощаться, я на колени встала, голову ему на колени положила, и он меня по голове гладит и говорит: «Ну, что ты?». Я плачу, ничего сказать не могу, подкатило... А он говорит: «Ничего не бойся, Господь милостив!». И вот в самые кровавые годы, в годы и войны, и терактов, создавался по благословению батюшки наш монастырь. И я — даже не Иисусову молитву про себя говорила, а это: «Ничего не бойся, Господь милостив». И отец Ипполит был — не далеко, а рядом, я ни на один день за все эти десять лет не ощутила, что он стал дальше, — наоборот ближе.

По его молитвам у нас совершались настоящие чудеса: мы ни одной копейки за землю не заплатили, за постройки, все нам передавалось даром. А кто мы? Просто девочки. Любой из правительства мог сказать: «Что это мы им 15 гектаров отдавать будем?». Нет, ничего такого не было. Я приходила, рассказывала о старце Ипполите, о том, что он нас благословил, и люди говорили: «Да, мы с тобой, давай! Если так Богу угодно, давай, мы с тобой!». И так у нас по сей день.

Протоиерей Игорь ЗУЕВ, настоятель Китайского Патриаршего подворья при храме во имя святителя Николая в Голутвине г. Москвы:

— У меня были к батюшке абсолютное доверие и благоговение, рожденные от его несомненных духовных даров. То, о чем он молился, совершалось мгновенно. Это был подлинный исихаст. Господь через него творил то, о чем он просил. Он видел все, видел на расстоянии, прозревал будущее. Это был плод всей его жизни, чистоты его сердца. У него была детская душа, детской чистоты, кротости, это был такой большой ребенок, который был исполнен великой веры и великой любви. Он говорил: «Я по жизни всем кланялся и улыбался».

Людям он говорил разное, но мне в основном одно слово: «Терпи!». Но «терпи» — слово очень емкое. Вера, надежда, любовь — все это в терпении заключено. Поэтому он и говорил, чтобы я терпел, а сам за меня молился. Сама его забота о нас была исполнена терпения и бесконечной любви. Он принимал многих, и даже наркоманов, он вымаливал всех, и многие избавлялись от греховных привычек, неся монастырские послушания и приобщаясь к церковной жизни.

Он много шутил, и шутки у него были очень добрые. Он был из крестьян, из очень простой среды. Но в то же время был такой трепетный и деликатный… С другой стороны, я часто чувствовал, что он не принимал долгих разговоров со мной, а ждал исполнения. Что я и старался делать с разным успехом.

Жизнь возле старца — это была жизнь, исполненная смысла, полноты, но это была и постоянная борьба со своими страстями. Там обитала правда, в которой рождалось спасение человеческой души. Люди прививались к батюшке, как к истинной лозе, к той традиции духовной, которая восходила к апостольским временам.

В батюшке была полнота духовных даров. Известно, что у кого-то есть дар утешения, дар исповедничества, дар учительства, но у батюшки были высшие дары: дар прозорливости, дар различения духов, дар чудотворения. И для меня совершенно ясно, что это был такой духовный гигант, которого ныне трудно найти. Впрочем, он не пришел из ниоткуда. За его плечами — Глинское, Валаамское, Псково-Печерское и Афонское старчество… Традиция истинной любви к Богу, традиция духоносная.

Отец Ипполит не был известен широко, но и почивший Патриарх Алексий хорошо о нем знал, как и нынешний Патриарх Кирилл. Возможно, большей известности не способствовала удаленность обители, хотя из той же Москвы к нему приезжали автобусами многие и многие паломники…

В монастыре при нем были восстановлены главный храм во имя святителя Николая и братский корпус, а также подготовлена база для других реставрационных работ в обители. Но главное — здесь была налажена правильная духовная жизнь.

Игумен ПАНКРАТИЙ (Заикин), настоятель Рыльского Свято-Николаевского мужского монастыря:

— В переломный для нашего Отечества период на плечи отца Ипполита легло не только строительство, организация монашеской жизни, но еще и служение людям. Служение старчества. Потому что он всего себя отдавал всем, и это было удивительно: сотни, тысячи паломников потянулись к отцу Ипполиту за советом, за молитвой, и сегодня мы видим неиссякаемый поток паломников, которые приезжают в эту обитель поклониться батюшке.

Особая история связана с Северной Осетией. Отец Ипполит очень трогательно и заботливо относился к осетинам. Уже под конец его жизни в течение нескольких лет приезжало очень много паломников из Осетии, и по благословению отца Ипполита, при его содействии были открыты два монастыря, их и сейчас всего два, на всю Северную Осетию. И это тоже свидетельство, плод его духовной жизни, его духовных дарований. Отец Ипполит не был красноречивым проповедником, ему достаточно было сказать два-три слова, чтобы человек перед ним открылся, раскрылся, покаялся, изменился. Удивительное действие Духа Святого через него шло.

Отец Ипполит был опытный монах, жил среди таких людей, как Глинские старцы, старцы Псково-Печерского монастыря, потом 18 лет на Афоне в окружении духоносных наставников. Но он не создавал здесь строгого иноческого устава. Батюшка понимал, что ждать от людей таких подвигов — это преждевременно и неразумно. И закладывал в основу монастырской жизни даже не устав, а доброе отношение между братьями. Любовь. Он совершенно не терпел, когда насельники жаловались ему друг на друга. В таких случаях часто говорил: «За собой смотри». Вот и родился такой монастырь — с совершенно несложным уставом. Люди чувствовали, что все здесь как-то легко, не строго. Но в то же время отец Ипполит требовал, чтобы все трудились, все ходили в храм, молились. Нет, он никого не подымал утром, не наказывал за пропуски служб: он просто сам показывал пример. Такой вот подход, педагогический.

Батюшка отличался особой такой мягкостью, сердечностью, добротой, он снисходил к людям, которые приходили сюда из мест заключения, страдали алкоголизмом, наркоманией… Многим из приходящих просто негде было жить, он их тоже принимал. Ну какой им устав? Чтоб они тут хотя бы не пили, не воровали, и то хорошо. Тут всякое было… Конечно, стать монахом — это особое призвание. А вот пожить в монастыре — отец Ипполит давал эту возможность всем. Многие его за это осуждали, не понимали: «Развел в монастыре невесть что, бардак…». Но он в каждом видел образ Божий, жалел людей.

Когда новый человек, новые люди приезжали в монастырь, отец Ипполит говорил: «Быстрее их в трапезную». Не на послушание, не на службу, не расселять — кормить. Всех кормить. А потом дать передохнуть и только потом попросить что-то сделать. Потому что иному человеку нужно для начала выспаться.

Когда я был семинаристом, нас посылали сюда, в монастырь, на практику — как в гости к дедушке. Отец Ипполит — это и есть такой дедушка. И мы все его внучата. Атмосфера доброты, непосредственности всегда отличала этот монастырь. Хочется верить, что он и сейчас такой. Правильно ли это или неправильно, я не берусь судить, может быть, так не надо, может быть, должно быть как-то по-другому, но мы и сейчас никого не заставляем на службы ходить. Если человек только-только в Церковь пришел, ну какое ему там в пять утра вставать: ну придет он к Литургии, и слава Богу.

Может быть, и нет здесь ничего особенного — в таком подходе к людям, но мне кажется, что в этом есть что-то обычное, человеческое, русское.

С ним было рядом хорошо — посидеть, поговорить, послушать его простые слова, какие-то шутки… Просто на него посмотреть. Возникало удивительное душевное умиротворение. И очень хорошо было у него исповедоваться. От него действительно исходили любовь, и мир, и кротость. Он всегда вел себя так, будто он ниже тебя. Он к тебе с таким уважением относился — потому что неустанно себя смирял. И никогда не выставлял себя таким многознающим наставником.

В то время, когда я узнал отца Ипполита, я уже был знаком и с отцом Иоанном (Крестьянкиным), и с отцом Кириллом (Павловым), и на их фоне батюшка таким простаком показался: ну что он там, дескать, знает… Недооценивали мы его глубокое смирение. Это сейчас я понимаю, что это была глыба духовная. И могу восхищаться, и по мере сил подражать его любви ко Христу, к Евангелию, к добродетелям, к заповедям Божиим.

Все-таки неспроста же отец Ипполит всю свою жизнь, до Рыльского монастыря, так провел, и 18 лет прожил на Афоне. Он ведь на Афон поехал не по своей воле, за послушание. И нельзя сказать, что он там только радовался, и все ему там исключительно нравилось. Он очень скучал по России. Но терпел. И там терпел, и здесь. Там — одиночество, тоску по Родине, а здесь — русского человека, больного, немощного. Он говорил: «Это наш русский мужик, какой есть, куда я его дену? Надо как-то проявлять к нему любовь».

Отец Ипполит — это действительно был народный пастырь, народный старец, которому даже не важно было, верующий человек или неверующий. Он покупал людям квартиры, дома, коров, лошадей. Давал деньги: придут, попросят, он дает. Возможно, он видел, знал, что его часто обманывают, но по-другому не мог.

Он внешне ничем не выделялся, свою молитву напоказ не выставлял, что там было внутри у него, это только Господь знает, а он как настоящий монах прятал это все. Когда по его молитвам что-то происходило, он этого не открывал. А вот что выходило из него, что нельзя было скрыть, — это любовь. И уважение. Он с таким уважением к людям относился — не ради того, чтоб их к вере привлечь, он искренне уважал людей. И далеких от Церкви, и вообще неверующих тоже — для него любой человек был человеком уважаемым, потому что в каждом — образ Божий. И столь же искренне он считал себя хуже других. Полагал, что многие люди умнее его, практичнее, больше сделали, большего достигли… Очень ценил в людях различные дарования. Вообще, очень ценил людей.

Иеромонах ЕВЛОГИЙ (Киселев), насельник Рыльского Свято-Николаевского мужского монастыря:

— С батюшкой Ипполитом достаточно было поговорить, побыть рядом, чтобы ощутить, что это необыкновенный человек, что у него действительно есть благодать Божия. Хотя если посмотреть на него со стороны, то можно было подумать, что это простой пожилой человек. Он был прост и в словах, и в действиях внешних. И в то же время во всем: в его движениях, в словах, в походке — чувствовалось что-то необыкновенное. Что-то такое, чего нет в других людях. Смирение, кротость проявлялись во всем его облике. Нет, это не передать словами, правда. Это нужно прочувствовать.

Про свою внутреннюю жизнь он вообще ничего не рассказывал. Очень скрытный был вот в этом смысле. А когда кто-то называл его старцем — смущался: «Ну какой я старец!».

Как говорил владыка Антоний Сурожский, нельзя до конца отрешиться от радостей мира, если не увидишь в глазах другого человека сияние неземной жизни, или Царства Небесного. Вот, наверное, что-то такое мы видели у батюшки в глазах. И именно этим он отличался и притягивал к себе. Совершенно неосознанно, может быть, не специально. Глаза у него были удивительные. Такая глубина и детскость. Я не видел ни у кого больше таких глаз.

Монах ИОАННИКИЙ (Цыганков), насельник Рыльского Свято-Николаевского мужского монастыря:

— Спрашиваете, какой у него характер был? Человек триста к нему подойдут, а потом еще следом бегут: «Батюшка, батюшка!..». А с него уже пот ручьем течет. Ну как тут не сказать: «Да сколько можно, оставьте меня в покое, в конце концов!». А он — нет, он только ласково со всеми обходился: «Матушка, подожди, подожди, иди молись, иди, иди молись». Никогда у него не было такой натуры, чтоб сказать кому-то что-то плохое. Я, бывало, приду: «Батюшка, я вот согрешил». А он: «Иоанникий, Иоанникий, тебя Господь за труды простит». Вот так вот он всех ублажал. Уходишь от него — как на крыльях летишь.

В миру, в семье как бывает — сын напился, ему плохо, а мать или отец: «А, вот ты такой-сякой, как тебе не совестно…». В нем и так уже огонь, а они ему огня добавляют. Два огня — этого человек может и не выдержать, может что-то сделать с собой. А он этого не делал, батюшка. Он каждого ублажал, каждого лаской. Зло добром побеждаем всегда.

Ходил он в ветхом. Архимандрит, а ни митру не надевал, ни посоха не брал. Сапоги, подрясник, телогрейка — все старое. Такой простой, что и не заметишь его. Кушал он с нами всегда и любил звать всех на трапезу. Идет из храма, когда служба окончится: «Пойдемте, пойдемте завтракать! Пойдемте завтракать!». Увидит кого-то на улице: «Идите обедать!». Да, вот так вот. У нас всех кормят, никого не выгоняют. Трудишься, не трудишься — накормят. И бомжа, и беспризорного, еще и в кармашек хлебушка дадут. Нам звонят: мы к вам в субботу приезжаем, нас 70 человек. И мы сразу готовимся, продукты закупаем. Надо проще быть. Просто любить — всех, кормить всех. Накорми человека, а он раз — и не будет на тебя злиться, и у него как-то смягчение будет, к монастырю, к Церкви, к Богу… ко всем.

Добром надо усмирить зло. Это заповедь Божия. Надо уметь побеждать зло. И батюшка так делал. Бывало, пьяницы придут к нему: один лежит на ступеньке, второй, третий лежит… А он перешагнет вот так через них, вынесет по десятке: «Нате!». Я говорю: «Батюшка, да разве можно так?». Он: «Иоанникий, если я не дам, он пойдет и сворует, греха больше».

И ругали его за то, что всех собирает, а теперь вспоминают: почему мы его не знали, почему мы это не делали? Сколько наркоманов, сколько пьяниц в трезвость пришли. И как же не знали, вы жили рядом в Рыльске и не знали, что батюшка есть вот такой? В своем Отечестве пророка нет. Таких людей мало, наверное. Сейчас нет таких. Сейчас бизнес, серебро — всё. А чтоб другому отдать, этого нет. Это у редкого человека есть теперь, и если есть, значит — Божия душа. Батюшка был — Божия душа, он ничего для людей не жалел. Он не так старался монастырь отделать, как старался людей спасти, помочь им. Чтоб люди были довольны и чтоб к вере пришли.

Источник: Журнал «Православие и современность» №27 (43), подготовила Анна Афанасьева, в сокращении