Приснопамятный игумен монастыря Святого Дионисия архимандрит Гавриил рассказывал об имевшем великий дар умиления монахе Геронтии, который подвизался в монастыре Святого Пантелеймона. Будучи уставщиком и проводя день и ночь в храме, он имел неразлучным спутником своей жизни умиление. В свободные от послушания часы он сидел в притворе храма и молился. Левой рукой перебирая четки, правой он утирал текшие у него рекой слезы, используя для этого кусок материи, который он полоскал время от времени в море.
Отец Геронтий происходил из Кидонии (Малая Азия). Однажды, защищая молодую христианку от нападавшего на нее с постыдными намерениями турка, он вступил с ним в драку и убил его, намеренно или нет, неизвестно. Пятьдесят лет он тихо и мирно прожил в русском монастыре, как беззлобнейший агнец.
В 1911 году, в пятницу 5-й седмицы Великого поста, отец Гавриил – в то время послушник, а впоследствии игумен Дионисиата – оказался в Русском монастыре на последовании Великого канона, которое там совершается в виде бдения. Эта таинственная служба осталась в его сердце незабываемой. Он рассказывал, что видел «как будто в видении» почтенного отца Геронтия, отиравшего слезы во время пения «Откуду начну плакати окаяннаго моего жития деяний?». Когда же он дошел до последнего богородичного тропаря первой песни, его сердце с такой силой предавалось умилению, что он пел, воздвигнув руки к иконе «Всецарица» и глядя с крайним благоговением на Ее ангельский лик, со многими слезами, но в то же время и с сыновней близостью: «Богородице, Надеждо и Предстательство Тебе поющих, возьми бремя от мене тяжкое греховное».
И когда приснопамятный старец начал читать житие преподобной матери нашей Марии Египетской, «это было исключительное и незабываемое зрелище. Более пятидесяти старых монахов, в большинстве своем иноязычные русские, сгрудились вокруг аналоя для слушания жития. Одни из них стояли коленопреклоненно, другие, старше первых, сидели на корточках и, не моргая, смотрели на губы почтенного уставщика. Многого они, я думаю, не понимали, но его умилительный тон и все его превосходное чтение приковывали их внимание. И чем более длилось это непревзойденное по выразительности и силе чувства чтение, тем более теплым становился голос старца и его внутреннее сокрушение духа становилось все более явственным... Но когда он дошел до раздирающего душу диалога между аввой Зосимой и преподобной Марией, когда авва вопрошает: “Скажи мне, преподобная Божия...”, а та ему отвечает: “Авва Зосима...”, сладчайший старец не смог сдержать в себе волнения. Его сердце не выдержало и разрешилось рыданием и неудержимыми слезами, что сразу передалось всему благоговейному собранию...».
«Слез твоих теченьми пустыни безплодное возделал еси (в скиту Святого Василия и на вершине горы Кармилия), и был еси светильник вселенней, Герасиме, отче наш...».
Поистине светильником умной молитвы и опытным делателем слез был исихаст старец Герасим. Семнадцать лет он подвизался на вершине горы Кармилия на Святой Горе, к западу от Керасьи, под вершиной Афона. Героическая жизнь, полная борьбы со стихиями природы: ветрами, молниями, дождем, снегом, холодом – и с лукавыми демонами. Почил он в девяностолетнем возрасте.
Старец сказал:
– Сердце очищается воздыханиями, устремлением к добродетели. Повергнем душу во влагу слез. Но и одно воздыхание с болью души приравнивается к двум ведрам слез.
В скиту Святой Анны монахи, имевшие послушание возжигать лампады в храме, во время исполнения своего послушания плакали перед святыми иконами.
Он пришел на Святую Гору с Кипра в совсем юном возрасте. Отличался от других особой чистотой ума и простотой сердца. Слезная молитва и молитвенное безмолвие принесли ему освящение и благодатные дарования. Он оставлял свою пищу, чтобы уйти в келью и плакать. Это был старец монах Дионисий из Святой Анны.
Очи русского пустынника отца Тихона все время были наполнены слезами. Он постоянно утирал их мокрым платком, который всегда был у него в руке. Епитрахиль его почти всегда была намокшей от слез, а деревянный крест, которым он благословлял, выглядел сильно разъеденным. Он говорил, что во все дни нашей жизни мы должны омывать ноги Христа своими слезами и отирать волосами, принося покаяние. Сам он проливал множество слез перед крестом в своей келье. Он размочил весь этот крест.
– Чадо мое, омывай слезами ноги Христа, и Христос омоет твои грехи,– советовал этот русский подвижник.
Папа-Даниил исихаст в течение шестидесяти лет ежедневно служил Литургию в пещере Святого Петра Афонского. Он имел такое умиление, что не говорил «Молитвами...»[1], прежде чем земля у него под ногами от слез не становилась грязью. Сразу после Литургии он уходил на час в свою келью, чтобы не потерять умиления. Говорят, что, когда этот великий исихаст изучал Четвероевангелие, он приходил в сильнейшее умиление. Слезы непрестанно лились из его глаз на страницы, размывали буквы и портили бумагу.
Подвижник Андрей Постник из Святой Анны был родом из Эпира, имел крепкое телосложение, большую силу и аскетическое воспитание. Движимый любовью и усердием, он бежал, чтобы помочь нагруженным вещами путникам, которые, обливаясь потом, поднимались с пристани в кириакон скита. По мирским понятиям он был неученый, по Богу же мудр, потому что упражнялся в полученном им от Бога даре чистой непрестанной молитвы. Призывая же в своих молитвах Пресвятую Богородицу, он изливал неиссякающие потоки слез умиления и небесной любви.
Брат спросил старца, дожившего до седых волос в подвижнических трудах:
– Сколько тебе лет, старче?
И он ответил ему:
– Старость бо честна не многолетна, ниже в числе лет исчитается: седина же есть мудрость человеком, и возраст старости житие нескверно[2]...
Тут старец умилился, заплакал и прибавил:
– Чем более, чадо, я прибавляю в возрасте, тем более растет моя духовная нищета.
Старец Леонтий Слепец жил одно время в пещере Святого Симона. У него был дар умной молитвы и радостотворного плача. Он уходил в пустынную каливу и плакал, плакал без конца, и чем больше молился, тем больше плакал.
Когда папа-Кодрат выносил паломникам для поклонения святые мощи, особенно шлем святого Меркурия, и рассказывал о мученической кончине этих святых, его глаза наполнялись слезами. Во время Божественной литургии он почти всегда плакал, причем больше всего на Великом входе, когда говорил: «Всех нас[3] да помянет Господь Бог...».
Старец сказал:
– Первые слезы – это слезы Божественного утешения. Творящий молитву умиляется и начинает плакать. Но есть и слезы веселия, слезы славословия Бога. Для них действуют иные законы. Если первые слезы даже тело утомляют, то вторые укрепляют и душу, и тело. По этому признаку можно их различить.
– Геро-Филарет, почему, когда мы поем, ты плачешь? Мы столько времени за тобой наблюдаем, скажи нам, что за причина? – спросили отец Даниил из братства Данилеев и отец Фома из братства Фомадов одного карульского пустынника.
– Отец Даниил, когда я слышу, как вы поете, моя душа радуется, и я ощущаю, что как будто слышу Ангелов, и ум мой возносится на небо, а глаза наполняются слезами. А иногда я плачу, потому что не могу петь вместе с вами, чтобы и мне воспеть имя Господне. Я помышляю о своей греховности и говорю: «Окажусь ли я когда-нибудь среди Ангелов небесных или буду разлучен с ними навеки?». Эти помыслы долго не уходят из моего сердца, и я славословлю, благодарю и умоляю нашего Господа.
Мы знали приснопамятного старца Нифонта Костамонита, который почил в возрасте более восьмидесяти лет. Он имел на своем попечении до четырех-пяти монастырских послушаний одновременно. Однако у этого монаха не было никакого ропота, никакого томления, раздражения или гнева. Он всегда был усерден, приятен, радостен, серьезен, молчалив, неутомим. Он никогда никого не огорчал. Любил всех, и все любили его. Помимо прочих благодатных дарований, старец отличался даром умиления. Он всегда был в слезах.
На Карулях был один подвижник, который в своем аскетирии плакал каждую ночь.
Однажды преподобный Силуан встретил одного аскета, который имел дар умиления и каждый день проливал много слез, размышляя о Страданиях и Кресте Господнем.
– Хорошо ли мне молиться об усопших? – спросил святой Силуан.
Тот же вздохнул и сказал:
– Если бы было возможно, то я всех бы вывел из ада, и тогда успокоилась и возрадовалась бы моя душа,– при этом он сделал движение рукой, как бы собирая колосья, и заплакал.
Мой приснопамятный старец рассказывал:
«Я делал первые шаги в своей монашеской жизни и нуждался в ежедневном укреплении. Моя келья находилась рядом с кельей старца. Тот имел обыкновение читать после повечерия. Часто, встречая какое-нибудь место, которое могло бы меня наставить, он звал меня. Вспоминаю один такой случай. Когда я пришел на его зов, он был поглощен чтением. Некоторое время я стоял, ожидая приглашения сесть... Так вот, он прочитал мне прекраснейшее место из жития святого Андрея Христа ради Юродивого. Там святой описывает, как он видел рай, когда в одну зимнюю ночь, когда его замело снегом, он был духовно восхищен из этого мира в страну света. В этом отрывке святой пытается человеческими средствами описать неописуемое и на примерах из настоящей жизни дать образ жизни будущей... Старца настолько взволновало это описание, что в какой-то момент он прервал чтение, закрыл книгу и некоторое время оставался безгласным, вытирая текущие по щекам слезы. Наконец он сказал мне:
– Подумай, чадо мое, что нас ожидает! Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор. 2, 9)».
Преподобный Силуан часто молился так:
– О, Господи, дай мне слезы, чтобы плакала душа моя от любви к брату день и ночь!
Однажды мой приснопамятный старец посетил папа-Феодора, брата Иерофея Кавсокаливита. Я знал папа-Феодора, бывшего игумена монастыря Григориат. Это был приветливый, приятный в беседе и благодатный монах.
– Ваши кельи, старче, весьма аскетичны и навевают умилительное настроение,– сказал ему мой старец.
– В этой келье, детка моя, когда-то жили великие подвижники и святые монахи. Но сейчас живет один грешный и нерадивый. Что я отвечу на грядущем Суде? – ответил он, и его голос прервали слезы и рыдания.
Старец сказал:
– Слезы монаха имеют силу очищать душу, если они срастворяются с его потом.
Когда душа распалена огнем любви, веры и покаяния, тогда на первых четках с молитвой «Господи Иисусе Христе, помилуй мя» приходят слезы умиления. И я видел это на практике. Когда мы молились с одним молодым братом-монахом по четкам, его душа настолько умилялась, что он уже не мог произносить слова молитвы.
Был один часто приходивший в умиление старец по имени Евгений, который подвизался сначала в скиту монастыря Ватопед, а затем перешел в сам монастырь.
– Как блудный сын, так и я,– говорил он,– вопию «согрешил» и бию себя в грудь. Может, помилует меня Господь и облечет в первозданную одежду...
И он постоянно предавался плачу.
В 1970 году мы с моим приснопамятным старцем и одним братом посетили монастырь Святого Павла. В монастырской больнице находился один старчик.
– Я прочитал много книг из нашей библиотеки,– сказал он.
– А теперь чего ты ждешь, на что надеешься? – спросили мы его.
– Помышляю,– ответил он с простотой,– о любви Божией. Как Он снизошел к нашей беде и стал человеком ради нашего спасения...
Сказав это, старец заплакал.
«Ах, эти слезы! Подвизайтесь, пока вы молодые, возлюбить Христа и Пресвятую Владычицу нашу Богородицу, чтобы вкусить этих сладких слез любви! Если ты стяжал слезы, то бдение становится для тебя праздником»,– говорил старец Арсений Пещерник, имея в виду ежедневное бодрствование в келье, которое они имели по уставу со старцем Иосифом Исихастом.
[1] Возгласом «Молитвами святых отец наших…» заканчивается по греческой традиции всякое богослужение.– Пер.
[2] Прием. 4, 8–9. В русском пер.: ибо не в долговечности честная старость и не числом лет измеряется: мудрость есть седина для людей, и беспорочная жизнь – возраст старости.
[3] В отличие от русской практики («вас и всех православных христиан…»), поминая перед этим также сослужащих ему священнослужителей.– Пер.
[4] Ис. 62, 5.
Здесь и далее тексты приводятся по изданию: Иоанникий (Коцонис), архимандрит Афонский отечник. Саратов, 2011.
источник: spas-monastery.by
