Доклад Игоря Владимировича Гарькавого, директора Мемориального центра «Бутово», члена Церковно-общественного совета по увековечению памяти новомучеников и исповедников Церкви Русской при Патриархе Московском и всея Руси, на XXXII Международных Рождественских образовательных чтениях «Православие и отечественная культура: потери и приобретения минувшего, образ будущего», направление «Древние монашеские традиции в условиях современности» (Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь Москвы, 23 января 2024 года)

Ваши Высокопреосвященства и Преосвященства, Ваши Высокопреподобия, досточтимые отцы игумены и матушки игумении, уважаемые коллеги, братья и сестры!

Думаю, что о необходимости увековечения памяти новомучеников и исповедников Российских в этой аудитории нет нужды говорить. Так же нет нужды, наверное, напоминать присутствующим об указаниях Священного Синода 2015 и 2022 годов о том, что при приходах и монастырях Русской Православной Церкви рекомендуется создавать музейные экспозиции. Но устроители этой секции заострили тему моего доклада, попросили меня рассказать о состоянии музея памяти новомучеников, что говорит об актуальности этой проблематики.

Музей – это не просто экспозиция. Напомню, что отечественная музеология исходит из понимания музея как явления, в котором сочетаются три необходимых элемента: это фонды, то есть музейная коллекция, это экспозиция и – научно-просветительская работа. То, что не имеет одного из трех этих элементов, музеем не является. Но создать полноценный музей очень сложно. Музеи разные, не буду сейчас входить в эту довольно интересную тему, скажу только, что для нашей сегодняшней беседы имеет значение только один тип музеев, к которому сейчас во всем мире проявляют большой интерес. Это так называемый «музей памяти».

По оценкам международных специалистов крупнейшим музеем такого рода является Яд ва-Шем [1] в Израиле, посвященный геноциду еврейского народа. По техническому и концептуальному оснащению он является, наверное, самым развитым музейным комплексом такого рода в мире. Но это не значит, что в других местах нет ничего подобного, не значит, что музеев памяти не было раньше.

Может быть, возникнет вопрос: а вообще, зачем мы создаем музеи, почему нам надо тратить такие колоссальные ресурсы для создания музейных экспозиций (а это действительно и дорого, и сложно, и трудозатратно)? Дело в том, что современная наука пришла к одному очень важному выводу. В работах германского египтолога, антрополога, культуролога Яна Ассмана было ярко выражено утверждение, что через 90 лет после любого исторического события социальная память о нем – память в обществе – элиминируется [2], то есть стирается. У исторического события, прошедшего этот рубеж, есть в дальнейшем только два варианта: либо оно воплощается в культурных формах, либо просто исчезает из памяти поколений. Остаются, конечно, какие-то воспоминания, ассоциации, но это уже не та яркая память, которая влияет на жизнь общества. Вот одной из таких культурных форм, и самой развитой, является музей.

Понимая всё это, понимая миссию, которую несут Бутовский полигон, приход храма Новомучеников, наш мемориальный центр, мы и ставили перед собой задачу. Немного расскажу о том, как мы попытались ее решить исходя из наших очень ограниченных сил и возможностей.

Икона Новомучеников Бутовских напоминает нам, что это самый большой местный Собор святых Русской Православной Церкви. Но не только святые, не только православные пострадали в Бутове: 20762 человека расстреляны с 8 августа 1937 по 19 октября 1938 года. И наша задача была, конечно, рассказать, так или иначе, обо всех этих людях.

Здание музея находится рядом с храмом – это восстановленный флигель усадьбы Дрожжино-Бутово. В рамках восстановления исторического памятника у нас не было возможности использовать все желаемые площади, поэтому наше экспозиционное пространство очень небольшое, всего лишь 150 квадратных метров. Я думаю, те из вас, у кого есть в обителях музеи, имеют бóльшие площади для своих экспозиций. На ограниченном пространстве нужно было решить очень непростые задачи. Мы восстановили главную систему комнат, благодаря этому удалось создать определенную концепцию.

Современный музей не может существовать без концепции, без музейного сценария. Просто собрание исторических предметов, выложенных в витрине с напоминанием, как выглядели кадильницы XVIII века, как они выглядели в XIX веке… – это сейчас, к сожалению, не работает, не оказывает практически никакого влияния на массовую аудиторию, для которой музей строится. Музей должен нести идею, сквозную мысль, но выраженную очень аккуратно, ненавязчиво, в разных формах, – для того чтобы она оказала на человека всемерное воздействие.

Первый зал у нас называется «Усадьба», здесь мы рассказываем о самóй местности, об усадьбе Дрожжино-Бутово, затем переходим к теме спецзоны НКВД. Зал разделен на две части: одна из них напоминает о том, что было «до», а другая – «после». Стол начальника спецзоны НКВД, как мы можем его сейчас реконструировать, факсимильные документы того времени… Очень интересен маленький зал – короткий, он не имеет ни одного предмета внутри – это зал перехода. Люди проходят его строго по одному, в полумраке – это зона дискомфорта, для многих, очевидно, неприятная (я думаю, для музея это нормально, это все-таки не супермаркет). И вот, пройдя через эту небольшую зону (как она устроена, не буду раскрывать, потому что вы, возможно, приедете и испытаете это на себе), вы попадаете в зал, который называется «Барак». Здесь воспроизведена атмосфера того самого барака, где приговоренные к смерти находились последние часы своей жизни во время сверки-идентификации перед расстрелом. В центре находится инсталляция которая называется «Расстрельный ров» – это портреты нескольких человек, один из них архимандрит Кронид (Любимов) и еще несколько братьев Троице-Сергиевой лавры. Напомню, что архимандрит Кронид и практически вся остававшаяся активная часть братии Троице-Сергиевой лавры были расстреляны на Бутовском полигоне 10 декабря 1937 года. И вот вокруг этого дня, вокруг 10 декабря построен рассказ в этом зале. Через него мы переходим в следующий, который называется «За Христа пострадавшие».

Это экспозиционное помещение имеет несколько витрин, достаточно традиционно, на первый взгляд, оформленных: вещи, мемориальные предметы, связанные с пострадавшими на Бутовском полигоне. В центре стол, здесь лежат подлинные документы и музейные копии документов из семейного архива отца Сергия Кедрова, приходского священника, который оказался – может быть, каким-то особо благословенным образом – главным героем экспозиции. Он – один из девятисот человек, расстрелянных по церковным делам в Бутове, один из трехсот тридцати двух бутовских новомучеников. Так получилось, что Господь послал нам сотни документов из его личного архива, и мы сделали их центром экспозиции.

Задача наша – не только рассказать о событиях, но помочь посетителям музея соприкоснуться с этими людьми. Помочь увидеть их не только на иконе, но увидеть реалии их жизни, их судьбы, их отношения. Один из интересных приемов, который мы создали специально для этого музея, – это «бутовские складни»: простые, на первый взгляд, портреты на стене раскрываются – и внутри вы видите последнюю фотографию человека, сделанную в тюрьме перед расстрелом. Это производит на посетителей очень сильное впечатление.

Не вдаваясь во все детали, не раскрывая все маленькие тайны нашего музея, я хотел бы заострить внимание на одном тезисе из нашей концепции. Дело в том, что музей – это особый способ коммуникации. Таково понимание музея в христианской культуре. Мы не просто рассказываем о прошлом, не просто собираем исторические предметы, – с помощью всего этого мы выстраиваем живую, вполне реальную связь с предшествующими поколениями, для того чтобы через их судьбы рассказать об историческом событии. Иначе мы либо впадем в политиканство и будем пугать ужасами большого террора, не давая выхода из этого тупика и ада, либо просто уйдем в частные судьбы, и потеряем тогда то общее, что связует этих людей.

Мы, во всяком случае на Бутовском полигоне, нашли такое решение, оно кажется нам глубоко традиционным. Музеи подчас имеют сложные отношения с церковными учреждениями, но на самом деле мы и начинались в монастырях и в храмах; музеи зарождались именно внутри храма – как собрание реликвий, исторических предметов. Протомузейные формы в русской культуре можно встретить еще в XI–XII веках – это и святыни, привезенные князем Владимиром из Херсонеса, и «гробы» святых Бориса и Глеба в Вышгороде [3], и Смедынь [4], и многое другое. Мне кажется, в этом смысле христианская культура подразумевает, что музейное делание может быть не просто «нагрузкой» и для кого-то «обязаловкой», а одним из видов христианского служения.

У нас еще проектируются и делаются два зала – зал, посвященный дворянам и офицерам, и зал, посвященный самым разным людям которые пострадали на Бутовском полигоне. Пока они заняты выставкой, рассказывающей о художниках, расстрелянных в Бутове. Их здесь погибло 80 человек, и это тоже важно, потому что мы должны в ходе музейного показа деконструировать сталинистский миф о том, что этих людей расстреляли правильно, что эти люди враги народа, которых надо было убить, уничтожить. Мы на конкретных документах показываем, что это ложь, что эти люди и были тем самым народом, во имя которого совершались страшные злодеяния.

Конечно, создать музей, не имея команды, не имея иногда ресурсов, очень сложно. Это действительно большое и серьезное предприятие. Поэтому родилась идея, и она получила уже благословение Святейшего Патриарха Кирилла и даже поддержку Президента Российской Федерации, о создании на базе Бутовского полигона Общероссийского мемориального центра «Русская Голгофа», который должен быть посвящен подвигу исповедников веры ХХ века. Для этого предполагается музеефицировать оставшиеся нам в наследие от сотрудников МГБ СССР складские помещения, построенные в конце 40-х годов. Это огромное и страшное здание, к сожалению, находится в аварийном состоянии, но его можно привести в человеческий вид и сделать общецерковным музеем.

Потому что одна из главных, на мой взгляд, проблем, с которой сталкивается сейчас наша Церковь, – это то, что у нас, несмотря на последние 30 лет церковного возрождения, нет ни одного общецерковного музея. Не только памяти новомучеников, но и, к сожалению, истории Русской Православной Церкви. Музейные проекты, которые, возможно, вы создаете и будете создавать в монастырях, рискуют стать очень маленькими огоньками, незаметными издалека. Нам нужно объединить усилия, создав «музей музеев». Соединить усилия ваши, команды Бутовского полигона, Свято-Тихоновского Богословского университета – главных наших партнеров… – для того чтобы собрать воедино нашу память о новомучениках.

Пока мы не имеем, к сожалению, должного финансирования для того, чтобы восстановить это здание как музейное помещение, но мы уже можем начать работу. Это и сбор материалов, и фиксация устной истории, чему надо уделить, как мне кажется, особое внимание, поскольку носители устной истории уходят. Но это еще и передвижная выставка «Русская Голгофа», в которой мы предлагаем всем вам принять участие безвозмездно, то есть это благотворительный проект. Выставка передвижная, она является визуализацией материалов, собираемых нами для будущего музея. Первый модуль охватывает время с 1917 по 1921 год. Открылась она в 2020 году в Храме на Крови в Екатеринбурге, что очень символично, – буквально на том самом месте, где пролилась кровь Царственных страстотерпцев.

9 февраля этого года в Санкт-Петербурге будет открыт второй модуль, который будет охватывать время с 1922 по 1925 год. Это планшетные стенды, легкие в транспортировке. Они могут, как в Екатеринбурге, сопровождаться музейными предметами, если таковые у вас есть. Выставка путешествует по России, объехала уже немало городов. В Липецке, например, это имело очень серьезные последствия для жизни Липецкой митрополии: после того как эта выставка в городе прошла, между епархией и Липецким областным музеем было подписано соглашение о многолетнем сотрудничестве. Музей понял, что епархия может осуществлять серьезные музейные проекты, которые на самих музейщиков производят, как правило, очень плодотворное впечатление.

Поэтому, уважаемые коллеги, я хотел бы поблагодарить вас за внимание и еще раз сказать в заключение, что музейное служение памяти новомучеников, конечно, очень сложно, требует привлечения специалистов и больших расходов, но это, наверное, единственное, что мы можем сделать, чтобы память о них и об их времени сохранилась не только внутри Церкви, не только в литургических формах, но стала памятью всего нашего народа.

-----------------------------

[1] Израильский государственный национальный мемориал Катастрофы (Холокоста) и Героизма в Иерусалиме. Основан в 1953 году. Представляет собой комплекс, расположенный на площади в 18 гектаров и включающий в себя Музей истории Холокоста, мемориальные объекты (Детский мемориал, Зал памяти, Мемориал депортированным «Вагон для скота», Партизанская панорама, Стена памяти, колонна Героизма и монумент Еврейским солдатам), открытые памятные площадки (Долина общин, площадь Надежды, площадь Януша Корчака, площадь Семьи и площадь Варшавского гетто), Музей искусства Холокоста и выставочный павильон, синагогу, научно-исследовательский институт, визуальный центр, библиотеку с архивами, издательство и образовательный центр, именуемый Международная школа/институт исследований Холокоста, и другие объекты. – Примеч. ред
[2] Элиминация (лат. еliminare – изгонять) – удаление, исключение, уничтожение чего-либо. – Примеч. ред.
[3] Центром почитания святых Бориса и Глеба с конца XI века стала церковь в их честь, построенная в Вышгороде, недалеко от Киева. Кроме мощей в ней хранились и другие реликвии, связанные с братьями, в том числе меч святого князя Бориса. В Вышгороде же пребывала Владимирская икона Божией Матери до того, как князь Андрей Боголюбский перевез образ во Владимир-на-Клязьме. – Примеч. ред.
[4] Смедынь (Смядынь) – историческая местность на западной окраине Смоленска, место убиения святого князя-страстотерпца Глеба, где был затем основан Борисоглебский монастырь. – Примеч. ред.