Мы начинаем публикацию материалов, посвященных памяти преподобномученицы Елисаветы, святой покровительницы нашей обители, во имя которой освящен придел храма преподобного Стефана. Будучи духовной дочерью старцев Зосимовой пустыни, история которой тесно связана с нашим монастырем, матушка Елисавета не оставила своим небесным покровительством возрожденную Махрищскую обитель.

В 2018 году исполняется 100 лет со дня мученической кончины великой княгини Елисаветы.

4/17 февраля 1905 года от бомбы террориста Каляева погиб супруг великой княгини Елисаветы великий князь Сергей Александрович Романов. В нем она потеряла горячо любимого супруга, "ту чистую и честную душу, - по словам великой княгини - которая руководила мной, помогала во всем и без которой меня больше нет". Это событие стало существенным рубежом в жизни преподобномученицы Елисаветы.

«Началось революционное брожение; неудачные военные действия на Дальнем Востоке были искусно использованы революционерами, начались студенческие забастовки и забастовки на фабриках и заводах. Великий князь советовал выказывать твердость и силу, но в Петербурге с его мнением не согласились, и он отказался от поста московского генерал-губернатора, оставив за собой лишь командование Московским военным округом. Великая княгиня с мужем и детьми покинули генерал-губернаторский дом и переехали в Нескучное. Однако и там им пришлось оставаться недолго, так как ввиду все нараставшего враждебного отношения революционеров к великому князю им там стало жить небезопасно. Они переехали в Николаевский дворец в Кремле около Чудова монастыря. Великий князь начал получать в большом количестве угрожающие письма». (Балуева-Арсеньева Н., Из личных воспоминаний)

Как чиновник, занимавший один из высших государственных постов, Сергей Александрович был приговорен революционерами к смерти.

В начале ноября 1904 года убийца великого князя Иван Каляев нелегально въехал «в Россию, – писал один из организаторов убийства Борис Савинков, - потянулись хмурые дни наблюдения. Великий князь ждал покушения. Теперь он скрывался в Кремлевском дворце. Это сильно мешало наблюдению. Но Иван Каляев был неутомим. К концу января он уже изучил все привычки великого князя. Покушение было назначено на 2 февраля.

Вечером в среду 2 февраля великий князь должен был посетить в Большом театре спектакль, устроенный в пользу Склада великой княгини Елисаветы Федоровны. Местом покушения была выбрана Воскресенская площадь. Иван Каляев ждал около Думы.

В начале 9-го часа карета великого князя, блестя своими характерными белыми и яркими огнями, поравнялась с Каляевым. Одетый по-простонародному в поддевку, он подбежал к ней, поднял руку и тотчас же опустил ее. В карете, кроме Сергея Александровича, сидела еще женщина и дети – как оказалось впоследствии, великая княгиня Елисавета Федоровна и дети великого князя Павла – Дмитрий и Мария. Каляев вернул свой снаряд и ушел».

Осуществить свой замысел террористу Ивану Каляеву удалось 4-го февраля.

«Против всех моих забот, я остался 4 февраля жив, - писал Каляев из тюрьмы сообщникам. – Я бросал на расстоянии четырех шагов, не более, с разбега, в упор, я был захвачен вихрем взрыва, видел, как разрывалась карета. После того, как облако рассеялось, я остался у остатков задних колес. Помню, в меня пахнуло дымом и щепками прямо в лицо, сорвало шапку. Я не упал, а только отвернул лицо. Потом увидел в шагах пяти от себя, ближе к воротам, комья великокняжеской одежды и обнаженное тело… Шагах в десяти за каретой лежала моя шапка, я подошел, поднял ее и надел. Я огляделся. Вся поддевка моя была истыкана кусками дерева, висели клочья и она вся обгорела. С лица обильно лилась кровь, и я понял, что мне не уйти…»

«Взрывом, происшедшим от разорвавшейся бомбы, великий князь был убит на месте, а сидевшему на козлах кучеру Андрею Рудинкину были причинены многочисленные тяжкие телесные повреждения, - сообщалось в скупых строках официального рапорта. – Тело великого князя оказалось обезображенным, причем голова, шея, верхняя часть груди с левым плечом и рукой  были оторваны и совершенно разрушены, левая нога переломлена с раздроблением бедра, от которого отделилась нижняя его часть, голень и стопа. Силой произведенного злоумышленниками взрыва  кузов кареты, в которой следовал великий князь, был расщеплен на мелкие куски и, кроме того, были выбиты стекла наружных рам ближайшей к Никольским воротам части здания судебных установлений и расположенного против этого здания арсенала».

Такая страшная картина предстала перед глазами вскоре прибывшей на место трагедии великой княгини Елисаветы Федоровны. Своими руками она стала собирать части тела убитого супруга.

«Шел к концу прекрасный зимний день, все было спокойно, снег смягчал доносившийся до нас городской шум, - вспоминала об этом дне племянница великого князя Мария Павловна. – Вдруг раздался ужасный взрыв, от которого зазвенели стекла.

Наступившая затем тишина была такой угнетающей, что в течение нескольких секунд мы не могли шевельнуться или взглянуть друг на друга…

Стая ворон, испуганная взрывом, бешено пронеслась вокруг колокольни и исчезла. На площади появились признаки жизни. Все люди бежали в одном направлении.

Теперь площадь уже была полна народу. Тетя выбежала из дому, набросив на плечи пальто. За ней мадемуазель Елена в мужском пальто. Они вскочили в сани, тут же тронувшиеся на полной скорости, и исчезли из виду, скрывшись за углом площади…

Нас привели только тогда, когда все было сделано. Церковь была переполнена; все стояли на коленях; многие плакали. Носилки стояли у ступеней алтаря, внизу, на камнях. Их содержимое было, по-видимому, невелико, потому что шинели покрывали что-то очень небольшое. На одном конце из-под них виден был сапог. Капли крови падали на пол, медленно собираясь в маленькое темное пятно.

Тетя стояла на коленях у носилок. Ее яркое платье выглядело странно на фоне окружавших ее скромных одежд. Лицо ее было белым и потрясало необыкновенной суровостью. Я заметила пятна крови на правом рукаве ее нарядного голубого платья. Кровь была и на руке, и под ногтями ее пальцев, крепко сжимавших медали, которые дядя всегда носил на шее, на цепи.

Дмитрию и мне удалось увести ее в ее комнаты. Она, расслабившись, упала в кресло. Сухими глазами, тем же странным неподвижным взглядом она смотрела прямо перед собой, в пространство и ничего не говорила…

Тетя несколько раз спрашивала о дядином кучере. Он лежал в больнице в безнадежном состоянии. К шести часам вечера тетя Элла поехала сама навестить раненого и, чтобы не расстраивать его видом траура, она была в больнице в том же нарядном голубом платье, которое носила весь день. Когда кучер спросил, как здоровье дяди, у нее хватило духа с улыбкой ответить ему, что сам великий князь послал ее к нему. Ночью бедняга тихо отошел.

Тетя Элла ничего не ела, но вошла в комнату, когда мы кончали ужинать, и села с нами за стол. Глядя на ее бледное, изнуренное лицо, мы устыдились, что едим. Она сказала, что хотела бы переночевать в моей комнате, чтобы не оставаться одной в своих апартаментах на первом этаже. Прежде чем отослать Дмитрия спать, она попросила, чтобы мы помолились при ней, и мы все трое стали на колени».

На третий день по смерти Великого Князя произошло событие, которое открывает нам ту духовную высоту, на которой стояли и охваченная горем вдова и убиенный ее супруг. «Через два дня , во время молитвы о дорогом муже, она вдруг ясно почувствовала, что великий князь от нее что-то просит. Она поняла, что ей нужно снести Каляеву прощение великого князя, которое он не успел дать». Свидание было устроено 7 февраля в канцелярии арестного дома Пятницкой части. Слова, сказанные вел. кн. Елизаветой Феодоровной И. Каляеву, косвенно подтверждают, что христианское прощение, данное убийце, исходило от убиенного: «Я хотела бы только, чтобы вы знали, что великий князь простит вам, что я буду молиться за вас…»

Похороны скончавшегося от ран кучера предварили похороны великого князя. Узнав о его кончине, великая княгиня отправилась сначала в больницу, а затем на погребение. Она отстояла литургию и отпевание и затем медленно пошла за гробом, не обращая ни на кого внимания. После погребения, когда она стала возвращаться, она шла, погруженная в себя, ничего не замечая вокруг, сбиваясь с дороги и попадая в снег.

« Понятно, какие сильное нравственное потрясение вызвало в ней это трагическое событие, - вспоминал видевший великую княгиню в эти дни П.Г.Курлов, бывший в то время курским вице-губернатором.  – Потрясение это охватило ее всецело не только в первые дни, но оставило след на всю дальнейшую жизнь. Я никогда не забуду той ужасной по своей простоте минуты, когда в 3 часа ночи накануне погребения, во время одного из моих дежурств при гробе, в церковь из соседней комнаты вошла великая княгиня. Она двигалась автоматической походкой, видимо, не осознавая свои действия. Медленно подошла она к усопшему и, приподняв покров, стала что-то поправлять в гробу, где лежало изуродованное тело. Мы, дежурные, замерли, боясь шевельнуться. Быстрыми шагами к великой княгине приблизился состоявший при ней гофмейстер и увел ее во внутренние покои».

« В течение всех этих печальных дней тетя проявила  поистине непостижимый героизм, - вспоминала впоследствии Мария Павловна. – Никто не мог понять, откуда у нее явились силы так переносить свое горе. И прежде замкнутая, она теперь она еще более ушла в себя. Только ее глаза да иной раз убитое лицо выдавали ее страдания; с поразительной энергией она сама занялась всем, до самых ужасающих подробностей».

10 февраля в присутствии множества народа состоялось отпевание убитого великого князя Сергея Александровича. После отпевания гроб с останками был перенесен в Андреевскую церковь, где он оставался до устройства усыпальницы под храмом Чудова монастыря. На средства, отпущенные Елисаветой Федоровной, до сорокового дня устраивались бесплатные поминальные обеды во всех народных домах и столовых Попечительства о народной трезвости. Всего было выдано сорок пять тысяч обедов по билетам, розданным неимущему населению участковыми попечительствами о бедных.

Через несколько дней после погребения мужа Елисавета Федоровна писала вдовствующей императрице Марии Федоровне: «Благослови тебя Господь, дорогая. О, как бы я хотела, чтоб ты была здесь, моя дорогая, дорогая, добрая, любящая сестра, просто чтобы благословить тебя за утешение, любовь и доброту, согревшие бедное страждущее сердце Сержа при нашей последней встрече. Я чувствую твое одиночество, увы, мы знаем, что это такое. И все же Господь в Своем великом милосердии даровал мне безграничное утешение жить близ маленькой церковки, где такая атмосфера мира и покоя. Уверена, что это утишило бы и твое сердце и придало бы тебе сил. Там я начинаю и заканчиваю свой день, и кажется, нерушимый покой осеняет меня в дневные часы, словно я прихожу из другого мира выполнить свой долг, утешить других, и это не я живу, а кто-то другой, тогда как моя душа почиет на небесах подле той чистой и честной души, что руководила мной, помогала во всем и без которой меня больше нет. Я даже не могу плакать, я не здесь, а там, наверху. Конечно, жизнь идет, со своими нуждами, скорбями, тревогами, и надо работать. Телом я вполне здорова, даже лекарства не принимаю и чувствую себя хорошо. Господь поистине благословил меня мощами святителя Алексия. Только бы мне жить по правде, так, как желал бы мой Серж. Я бы хотела когда-нибудь стать достойной того, что была его женой».

В мае 1905 года террористу Каляеву был вынесен смертный приговор. Великая княгиня обратилась к императору Николаю II с просьбой о смягчении наказания. Каляеву было передано, что если он будет просить о помиловании, таковое будет ему даровано и смертный приговор будет смягчен. Иван Каляев отказался.

Смерть мужа стала существенным рубежом в жизни великой княгини. Все мирские ценности, если они когда-то и представляли для нее значимость, теперь поблекли. Надо было начинать всецело жить для других.

«Всегда очень набожная, - вспоминала Мария Павловна о Елисавете Федоровне, - теперь она целиком погрузилась в религию и нашла в ней опору. С этого момента она особенно усердно занялась делами благочестия и милосердия. Ничего мирского; траур оправдывал ее решение оставить придворную жизнь и посвятить себя выполнению своего долга, каким она его представляла себе в мистическом и конкретном планах».

В имении Ильинское Елисавета Федоровна организовала госпиталь для раненых и проводила там целые дни, лично занимаясь всеми вопросами. Когда пришла пора вернуться в Москву, в Николаевский дворец, ставший ее новым местом жительства, она, не желая отменять взятого на себя попечения о раненых воинах, арендовала вблизи Кремля дом и превратила его в госпиталь.

Забота о страждущих и раненых переросла в июле 1907 года в намерение организовать лазарет для увечных воинов Русско-японской войны, который и был устроен великой княгиней на купленном ею земельном участке на Большой Ордынке в Москве в октябре того же года.

Великая княгиня приближалась к самому важному делу своей жизни - созданию Марфо-Мариинской обители милосердия.

Духовная связь двух горячо любивших друг друга супругов никогда не прерывалась. Знаменательно, что сама вел. кн. Елизавета приняла мученическую смерь в день тезоименитства своего супруга, 5 июля 1918 года, в день памяти прп. Сергия Радонежского.

Источник: "Житие прмц.вел.кн.Елисаветы Федоровны" архимандрит Дамаскин Орловский, материалы из открытых источников