В Амасии, укрепленном понтийском городе-крепости, только закончился зимний набор воинов в Римские легионы. Суровые трибуны и консулы, закаленные в боях и сражениях, особо не церемонились с потенциальными новобранцами и быстро отсеяли тех, кому не суждено взять в руки меч и щит. Тех же, кто сумел пройти отбор, ненадолго отпустили по домам, попрощаться с родными. Феодор, молодой статный юноша, тоже был среди тех, которые уже через несколько дней станут пехотинцами, конниками – воинами императора Максимиана.
Высокого, коренастого, его сразу заметили трибуны и позвали одним из первых. Теперь Феодор спешил домой и, если бы не белый день на дворе и друзья рядом, будущий грозный воин подпрыгивал бы от радости как мальчик. Родители о желании сына посвятить себя военному делу знали давно и уже, казалось, смирились, но прощание все равно было болезненным. Мать, как и все матери, плакала, отец пытался казаться невозмутимым, но глаза влажно блестели, а руки предательски дрожали. А Феодор мысленно уже примерил блестящий шлем, украшенный султаном из черно-красных перьев почти в локоть длиной, и медную бляху в пядь шириной и длиной, и видел себя ловким и смелым воином. Он не чувствовал ни паники, ни страха – юноша с детства знал, что все в жизни человека – послано Богом, и ни один волос не упадет с головы человеческой без воли Творца.
Феодор был христианином. Вера его была твердой, хоть и приходилось скрывать ее от большинства окружающих – слишком смутные были времена: император Максимиан Галерий, зять Диоклитиана, казалось, совсем потерял рассудок и требовал, чтобы подданные не только традиционно приносили жертвы идолам Рима, но и ему самому поклонялись, словно богу. А подданные приносили и поклонялись – жить хотелось всем.
Препозит Вринка с первых минут после построения заподозрил неладное – слишком уверенный взгляд был у одного из новоприбывших. Феодор –так, кажется, звали новенького – слишком ясными глазами смотрел вокруг, и в его взоре не было той рабской покорности, которая так отчетливо читалась в его товарищах. Военачальник успокоил себя тем, что это пройдет после первого же дня в мармаритском полку, куда попал Феодор, и начал объяснять юноше, как произносить присягу на верность императору. Именно Феодору и выпала честь первым из новобранцев составить клятву в том, что он будет покорным и в меру сил своих исполнять приказы начальников. Остальные воины, выступая вперед один за другим, тоже клялись, что будут поступать так же, как обещал первый. С того же дня Феодора стали называть Тироном, что значило «новый воин».
Дни в армии проходили незаметно – суровая муштра быстро делала из маменькиных сынков настоящих римских легионеров – опору и щит империи. Однажды, на утреннем построении, один из препозитов зачитал приказ императора Максимиана – принести жертву богам. Феодор и еще несколько воинов-христиан, не сговариваясь, подняли глаза к небу: пришел, видимо, и их час засвидетельствовать свою веру, как те, о ком на богослужении в катакомбах рассказывал пресвитер.
– Я – христианин, и мне не велено приносить жертвы мерзким языческим богам, ибо я поклоняюсь Иисусу Христу, Истинному Богу и Небесному Царю, – как гром среди ясного неба прозвучал над шеренгами звонкий голос Феодора. – Я воин моего Царя Христа, и не могу быть воином царя другого.
Препозит Вринка стал бледен: «Так и знал, что этот новенький что-то выкинет», – подумал военачальник, но взял себя в руки и уже спокойным голосом начал:
– Все эти воины – христиане, и все они – воины римского царя-императора...
– Каждый знает, кому служить, – резко возразил Феодор, – я же служу моему Небесному Царю и Владыке – Богу и Единородному Сыну Его – Иисусу Христу.
Сотник Поседоний насмешливо улыбнулся:
– Разве твой бог, Феодор, имеет еще и сына? Можем ли мы познать его?
Юноша посмотрел на военачальников:
– Ничто не препятствует вам оставить тьму и временных земных царей и приступить к живому Богу, быть Его воинами, как и я.
– Сумасшедший, – переглянулись Вринка и Поседоний. – У тебя есть два дня на размышления, хорошо взвесь все, Тирон.
Феодор не раздумывал – зерна веры, посеянные еще в детстве, взошли в его сердце буйным колосом Христовой истины, и сомневаться не приходилось – воин пойдет до конца. Дни, данные на размышления, юноша провел в молитве к Господу, и когда его однополчан повели в темницу, он подбадривал их и просил, чтобы они не отрекались от Христа.
Однажды вечером, воспользовавшись возможностью беспрепятственно передвигаться по городу, Феодор поджег капище Цибеллы, которую местные язычники почитали как мать богов. Имя вандала недолго оставалось неизвестным, и Феодора привели на допрос к игемону Публию.
– Тебе велено было принести жертву и приношения богам, – обратился тот к воину. – Ты же принес огонь богине нашей.
Феодор бесстрашно посмотрел в глаза игемону:
– А разве ваша богиня такая слабая, что позволила огню опалить ее? Где же ее сила?
Препозит Вринка снова побледнел:
– Этот сумасшедший навлечет беду на всех легионеров...
Публий злился:
– Моя доброта породила твою наглость. Отдать палачам!
Ни крайне рассерженный игемон, ни испуганный препозит, ни невозмутимые шеренги воинов не услышали ни одного стона Феодора. Едва держась под ударами, он только произнес:
– Не боюсь ни тебя, ни мук твоих, пусть и жестоких, делай со мной, что хочешь. Перед моими глазами – Господь и Царь мой Иисус Христос. Он поддерживает меня, а ты Его не видишь, потому что глаза твои ослеплены.
– Сдохнешь голодной смертью, – процедил сквозь зубы Публий.
Металлическим скрежетом захлопнулась дверь темницы за Феодором, на замок повесили печать, молчаливый страж встал, пряча взгляд, рядом. Ужасно пекло в спине, огнем горели плечи, казалось, на теле не осталось ни одного живого места.
– Не оставь, Господи, – шептал Феодор. И Он не оставил...
...Вечер уже опустился на Амасию. Легионеры сидели вокруг костров, до Феодора доносился запах жареной баранины и веселый смех товарищей. Есть совсем не хотелось – казалось, что сила молитвы насыщала узника. Внезапно сумрак темницы озарил ослепительный мягкий свет. Феодору показалось, что он спит: прямо перед ним стоял Сам Спаситель.
– Не бойся, Феодор, – сказал Он. – Я с тобой. Дерзай, не принимай ни еды, ни питья земного и получишь жизнь Вечную со Мной на Небе.
Стража, увидев дивное сияние, заглянула в окно темницы и остолбенела: странный узник, который уже неделю не ел даже хлеба и не пил ни капли воды, был окружен множеством юношей в белых одеждах. Они пели и славили Господа, а двери были закрыты, как и раньше.
Сонного Публия подняли прямо с кровати. Еще по пути к тюрьме он услышал удивительное пение и увидел сияние. Воины окружили темницу, а когда Публий сорвал печать и открыл замок – узник сидел один в полной темноте. Ужас охватил и стражников, и самого игемона. Утром Феодора вновь привели на судилище. Он осенил крестным знамением себя и всех вокруг.
– Никто не будет мучить тебя, Тирон, – вкрадчиво начал Публий. – Станешь верховным жрецом, получишь почести и богатство, только поклонись богам.
Но воин только улыбнулся:
– Жги мое тело огнем, мучай меня, руби мечом, отдай зверям на растерзание, но я не отвернусь от моего Христа до конца жизни своей.
Веры святого Феодора не поколебали самые страшные муки, он молча терпел нечеловеческие издевательства. Ужасное зрелище пугало даже самых черствых – уже и зеваки в толпе, издали наблюдавшие за пытками, начали кричать, чтобы мученика наконец казнили.
Но Публий, кажется, не знал жалости. Он приказал воинам собрать побольше дров из близлежащих домов. Неподалеку развели огромный костер, дыхание пламени обжигало даже тех, кто стоял поблизости. Святой Феодор бесстрашно подошел к костру, осенил себя крестным знамением и стал посреди пламенных языков. Вдруг все присутствующие увидели величественную и одновременно жуткую картину: Святой Дух сошел на мученика, и он стоял посреди адского жара целым и невредимым, вознося искреннюю молитву к Господу. Так, с хвалой на устах, он мирно предал Ему дух свой. Толпа охнула, увидев, как душа святого мученика, словно молния, взлетела в небеса. Тело Феодора Тирона местные христиане похоронили с почестями, как защитника и поборника веры.
Прошло полвека. Давно умер Публий, в битве сложил голову Вринка. Но гонители на веру Христову и на тех, кто исповедовал ее, казалось, не уставали придумывать новые издевательства. Император Юлий Отступник, чтобы осквернить христианский Великий пост, приказал градоначальнику Константинополя ежедневно в течение первой недели поста тайно окроплять кровью идольских жертв еду на рынках города. В ночном видении святой Феодор явился архиепископу Євдоксию и предупредил его, чтобы христиане не покупали продукты, а приготовили себе коливо – вареную пшеницу с медом – и так питались в эти дни.
Православная Церковь сохранила эту традицию, и до наших дней в первую пятницу Великого поста в храмах благословляют и раздают верующим коливо.
Сегодня, как и тысячу лет назад.
А воина Христова – святого мученика Феодора Тирона – просят научить «во еже блюсти во вся дни чистоту правыя веры».
Сегодня, как и тысячу лет назад.
Елизавета Пронь, "Союз Православный Журналистов"
