Беседа с иеромонахом Игнатием (Смирновым) - благочинным Спасо-Преображенского Валаамского монастыря.

-Как человеку понять, есть ли у него призвание идти в монастырь?

-Нужно в первую очередь познать себя, раскрыть свое внутреннее состояние. В процессе самопознания человек начинает понимать, где ему быть с этим знанием о себе, на что он с ним способен. Он осознает, что болен, а то, с чем он сталкивается в миру, усугубляет его болезнь. И, поняв, что в миру ему никак невозможно настроиться на спасение души, человек приходит в монастырь, чтобы исцелить свою душу, чтобы себя спасти. Когда у святителя Игнатия (Брянчанинова) спрашивали, зачем он уходит в монастырь, ведь можно и в миру жить, он говорил: «Это то же самое, что жить в огне и думать, что ты не сгоришь». То есть, понимая свою духовную поврежденность, люди чувствуют, что горят. И вот когда в этом состоянии человек приходит в монастырь, его начинают учить внутреннему деланию, ему показывают, что надо делать для того, чтобы перебороть свои страсти, свой эгоизм, как отказаться от своеволия, от доверия себе. Когда человек себя теснит внутренне, когда он отказывается от своего «я», на это свободное место приходит благодать. Она укрепляет и дает ощущение духовной радости, крепости, которую мы все ищем в Церкви, соединяет со Христом, мы чувствуем присутствие Божие, общаемся с Богом. Потому что в миру, мы, конечно же, рассеиваемся на многое. Мы себя просто теряем, расщепляем на множество предметов, на множество влечений. А ведь мы должны суметь себя собрать и целостно отдать Христу.

-То есть перед приходом в монастырь человек уже должен пройти серьезный путь, ощутить покаяние?

-В идеальном случае — да. Покаяние, осознание того, что мир его губит. Тогда он не вспомнит о мире; он знает, что его там ждет. Он знает, что опять вернется к тому повреждению, в котором ему было больно. Он прекрасно понимает, что бесам он там более доступен, чем здесь. Монастырь — это все-таки защита, даже если и внешняя; здесь нет таких внешних раздражителей, как в миру.

-А по-другому как-то возможно прийти в монастырь? Ведь эта картина достаточно тяжелая… Человек приходит в каком-то страхе…

-А вам не хочется знать правды о себе? Лучше пусть все здесь обнаружится, чем после смерти… На мытарствах откроются все наши страсти, о которых мы здесь не захотели узнать. Вот это страшно. И когда Богородица смиренно молилась о том, чтобы Господь помог Ей и не дал пройти через мытарства, Она знала, о чем молилась… Потому что все те страсти, которые человек в миру не победил, на мытарствах его задержат. Страшно будет всегда, пока мы не очистимся от страстей. Но этот страх мы переживаем не одни, а с Богом. С Богом проходим этот ад, который в нашем сердце, с Богом познаем самих себя.
Человек в миру может жить душевностью. Ему нравятся службы, нравится храм, песнопения — все, что угодно. Сейчас очень много всего интересного может быть связано с Православием. Но это все может служить нашей душевности, а не духовности. И человек может внутрь себя так и не попасть. Не понять себя и не увидеть этого своего «бедного» состояния, о котором апостол Павел говорил: Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? (Рим. 7: 24) Кто избавит меня от живущего греха, от этого Адамова наследства, от помыслов, дьявола, бесов, от всего, что наполняет нашу жизнь после грехопадения? А мы это боимся для себя открыть, потому что это нас повергнет в отчаяние: что с этим делать? Но это отчаяние и должно нас привести к Богу. Тогда у нас будет настоящее отвержение от себя, когда мы поймем, что сами с этим ничего сделать не сможем, — нужен Бог. А так нам Бог нужен только время от времени. Мы заняты больше собой, живем своими интересами, увлечениями. И таких увлечений могут быть у нас десятки.

-Значит, в идеале, чтобы прийти в монастырь, человек уже должен знать какие-то механизмы работы над собой?

-Да, если в миру он ведет внимательную духовную жизнь, то это выведет его на монашескую стезю. Как говорил один афонский старец: тот христианин, который не мечтал быть монахом, ни разу не вкусил духовной жизни…

-А может ли такое случиться, что, придя в монастырь, человек совершил ошибку? Оказалось, что у него совершенно не монашеское устроение, и в миру он мог принести гораздо больше плода…

-В первую очередь в монастырь нужно идти по благословению, помолившись Богу, узнав Его волю через духовника. Конечно, если ты искренне ищешь Бога, ты спрашиваешь духовника: «Где мне спасаться: в монастыре или в семье, женившись?» Ты спрашиваешь об этом духовника, и он отвечает: «Да нет, оставайся в миру, замуж выходи», или же: «Иди в монастырь…» Когда человек искренне ищет Божией воли, Господь ему Сам открывает. А вообще внутреннее горение, желание исправить себя должно быть на одинаковом уровне — как у мирянина, так и у монашествующего. Потому что и в христианской семье можно жить по страстям, как язычник. Вроде бы формально все соблюдается, а борьбы со страстями никакой нет. «Ну, мы же миряне, это монахи пусть молятся, а мы будем получать все радости жизни…» Семейная жизнь — жизнь скорбная. Потому что здесь должна идти борьба с эгоизмом. А эгоизм нас выворачивает наизнанку: как монахов, так и мирян… Миряне спасаются в тех же скорбях и в тех же болезнях души, в которых спасаются и монахи, в борьбе со своим эгоизмом, отделяющим всех нас от Бога. Вы спасаетесь не потому, что вы там, при церкви, а потому, что боретесь со своими страстями. Если вы не боретесь, вы не спасаетесь. Так же, как и мы здесь. Если мы не боремся, нас монашество само по себе не спасет.

-А есть ли среди монахов какое-то пренебрежение по отношению к семейному пути?

-Я с искренним уважением буду относиться к мирянину, который ведет всю эту борьбу, у которого есть такое же желание быть со Христом, как и у меня… Но никакого презрения, возвышения в принципе не должно быть ни у кого. Потому что мы, христиане, должны с любовью и смирением принимать все. Но мне будет близок тот мирянин, который ведет борьбу со страстями, а не успокаивается в том, что ему, мол, не дано быть в монастыре, поэтому можно расслабиться. Мне это непонятно… Если мы возьмем апостольское предание, то можно увидеть, что апостол говорит для всех. Монашество появилось на апостольском предании. Почему? Потому что то предание, которое сохранялось в первые века, со временем перестало выполняться мирянами. То есть миряне постоянно позволяли себе послабление. А те, кто не хотел для себя этих послаблений, становились монахами. Единственная разница: брачная и небрачная жизнь. Все остальное — общее для нас. В монастыре удобнее в том плане, что здесь мы настраиваемся на созерцательную, мистическую жизнь со Христом через борьбу со своими страстями в среде братии, проводим ту же самую работу, что и вы в миру. Там у вас борьба заключается прежде всего в том, чтобы уступать друг другу в семейной жизни. Если вы живете бок о бок и уступаете друг другу, носите тяготы друг друга, смиряетесь — этим вы очищаете свою душу от страстей, от самости и исполняете закон Христов.

-Как научиться в монастыре жить вместе? Ведь люди приходят сюда не святыми и очень разными, а им приходится иногда даже в одной келье жить…

-В любом месте мы должны руководствоваться Евангельскими заповедями. То есть когда мы исполняем заповеди, мы соединяемся с нашим ближним через Христа. А можно соединяться со своим ближним и через общие страсти: он любит то, что я люблю, у нас одинаковые увлечения, поэтому мы дружим. Мы можем говорить, что у нас дружба во Христе, но на самом деле никакого Христа и рядом нет — мы дружим по страстям. Вот таких соединений в монастыре быть не должно. Соединение в монастыре может быть только во Христе и через Христа. То есть, если ты хочешь иметь с братом эту духовную связь, ты должен исполнять заповеди в отношении этого человека, а он в отношении тебя. И соблюдение этих заповедей нас соединяет во Христе. Это правильное соединение, не страстное. Почему сейчас у нас такого нет? Потому что мы не исполняем заповеди. Мы хотим, чтобы это само пришло, без наших усилий. Мы хотим, чтобы нас кто-то пожалел, понял. А сами к этому не желаем прилагать сил, не желаем отвергаться себя. Хотим прийти уже на все готовое. Но готового нет. Надо самому участвовать в этой подготовке.

-Но ведь есть какие-то душевные вещи, которые нам необходимы. Ведь трудно все время быть в напряжении…

-Но это напряжение нужно через Бога снимать человеку. Я понимаю, о чем Вы говорите… Но Господь специально создает такие условия, чтобы мы становились духовными. Потому что душевное человеку какое-то время помогает, успокаивает, но все равно не лечит страсти… Конечно же, поддержка должна быть в монастыре, но прежде всего она должна исходить от игумена, от духовника. Чтобы к нему приходили братья и получали утешение. Но от брата, от ближнего — это уже только в идеале. Когда сам стараешься вести себя по-Евангельски, то Господь так устроит, что и с тобой будут обращаться по-Евангельски. Я думаю так. И надо искать утешения в Боге, а не через людей. Потому что нам прежде всего нужно соединение с Богом. Имея это общение с Ним, мы восстанавливаемся, мы преображаемся, идем к тому, к чему призваны, — ко спасению. Мы открываем для себя Христа. А без этого одиночества, без скорби внутренней мы о Христе и не вспомним. С тем поговорил — хорошо, с другим поговорил — хорошо, тепло, на душе так радостно, что Христос уже и не нужен.

-Но ведь иногда, когда хорошо, и благодарность бывает на душе — к Богу, за то, что Он так все устроил…

-Ну и сколько продержится эта благодарность? А вот скорбь не отвлекает нас, она, как заноза в сердце, держит Христа рядом…

Продолжение следует...

по материалам сайта Валаамского монастыря