11 июля 1993 отошел ко Господу архимандрит Софроний (Сахаров). Предлагаем изложение учения старца Софрония о молитве в слове его ученика схиигумена Серафима (Покровского).
«... Молитва для старца Софрония была всеобъемлющей. Поводом к ней служило всё, что окружало подвижника. Его молитва простиралась к Богу обо всём. Каждое движение, каждое действие он начинал и заканчивал с чувством Божественного присутствия. Сознанием этого освящалось всё. Писал ли он иконы, беседовал ли с людьми или просто гулял – он «совершал святыню во страсе Божием». При беседе со старцем часто возникало ощущение того, что он и тебя слушает, и одновременно предстоит духом пред Богом и прислушивается к сердцу: что откроет ему Святой Дух.
Старец постоянно повторял, что «молитвою всё исцеляется, всё исправляется, всё очищается, всё обновляется», и поэтому для него не существовало безнадёжных ситуаций. Единственным и верным путём к разрешению и преодолению всех проблем он считал такую «безумную», отчаянную молитву, исходящую из нашего бедственного положения. В любых обстоятельствах старец поощрял внутренне «кричать» к Богу с болезненным сердцем:
Господи, Боже Спасителю мой, благосклонно приклони ухо Твое к молению моему; Ты зриши, как греховная смерть поглощает всего меня; молю Тя: исцели сердце мое, исцели ум мой, исцели душу мою, исцели все мое бытие благоволением Твоим, за молитвы отца моего духовнаго. Аминь.
В опыте старца молитва была живым общением с Живым Богом, и как таковая она принимала бесконечно разные формы, соответствующие разным состояниям молящегося.
Он говорил: «Всегда начинайте молитву, рассказав Богу о своём положении».
Как глубоко личный и интимный акт, молитва не подлежит никаким внешним законам или ограничениям, она должна быть внутренней бытийной необходимостью и должна совершаться в духовной свободе. Поэтому уставная молитва в его глазах имела лишь предварительное, педагогическое значение, несомненно ценное, особенно в начале, для того, чтобы проникнуться правильным молитвенным духом Православной Церкви, однако далеко недостаточное для того, чтобы довести человека до состояния мужа совершенного, в меру полного возраста Христова, для того, чтобы Бог был «вся во всех».
«Молитва есть внутренний акт нашего духа. Выражаться он может в самых различных формах. Нередко и даже, может быть, особенно часто в молчании нашем пред Богом. Молчим, потому что Бог ведает всю глубину нашей мысли, все чаяния нашего сердца, а выражать их словами мы не всегда способны. Бог же разумеет тайные движения нашего сердца и отвечает на них... Предстоять пред Богом – вовсе не значит стоять перед иконами, но чувствовать Его в своём глубоком сознании как наполняющего Собою всё. Для этого может быть пригодным всякое положение тела: лежачее, ходячее, сидячее, стоячее и тому подобное».
Именно поэтому старец не любил давать молитвенных правил. Он до конца доверял каждому человеку, видя в нём самые совершенные, самые высшие потенциальные возможности, и хотел через эту свободу довести каждого до осознания личной ответственности перед Богом.
«Чтобы найти верный путь, лучше всего просить об этом Бога в молитве:
Господи, Ты сам научи меня всему. Дай мне радость познания воли Твоей и путей Твоих. Научи меня воистину любить Тебя всем моим существом, как Ты заповедал нам. Устрой мою жизнь так, как Сам Ты в предвечном совете Твоем мыслил о мне... да, даже о мне, ибо Ты никого не забыл и никого не создал на погибель. Я безумно растратил(а) данные Тобою мне силы, но теперь, при конце моей жизни, Ты все Сам исправь, и Сам всему научи меня, но так, чтобы действительно Твоя воля совершилась в жизни моей, разумею я о том или не разумею до времени. Не попусти меня ходить чужими путями, ведущими во тьму, но прежде чем усну смертным сном, дай мне, недостойному(ой), увидеть Свет Твой, о Свете мира.
И своими словами молись всё о том же. Пройдёт некоторое время, и сила слов этих проникнет вовнутрь существа твоего, и тогда потечёт жизнь сама собою именно так, как хочет Господь; а внешне рассуждая, ничего мы не решим».
Для старца молитва, будучи вселенским и всеобъемлющим актом в пространстве и во времени, достигала своей кульминации в совершении Божественной литургии, ради которой всё совершалось и которая являлась средоточием всего дня и источником живой силы для него.
Он говорил: «Литургическая молитва с частым причащением – полнота. Правда, для этого необходимо её жить и разуметь. Тогда откроется, что Литургия объемлет собою всю жизнь нашу; в ней заключены все планы нашего бытия в его обращённости к Богу. Литургия, если только она живётся всем нашим существом, даёт нам жить её как воистину Божественный акт, вмещающий не только весь этот видимый мир, но и выходящий безмерно за его пределы».
Как литургическое священнодействие, его молитва всецело была обращена ко Христу Спасителю и через Него к Отцу и Духу Святому. Она непрестанно вдохновлялась видением великого дела спасения мира во Христе, обнимая всё бытие – и Божественное и человеческое – в акте жертвенной христоподобной любви. Старец безмерно любил молитвы Пятидесятницы, Богородичные догматики, но особенно анафору литургии Василия Великого, на которую он часто ссылался как на самый совершенный образец того состояния, когда созерцание прелагается в молитвенную форму, которая постоянно питала его собственную молитву.
В молитве, приносимой в подобающем духе, старец видел акт вечной ценности, и поэтому он переживал каждое молитвенное действие как новое событие. Мы можем забыть, что мы молились, и о чём молились, но энергия молитвы пребывает в Боге и совосстанет с нами в день воскресения.
Он также говорил, что «молитва действует медленно и благородно». Её действие может быть моментальным, но оно также может произойти через пять, десять или двадцать лет после того, как помолился человек, ведь ни один молитвенный вздох не пропадает пред Богом. Так он видел, например, во всемирном и любовном почитании в наши дни преп. Серафима Саровского плод его покаянного подвига на камне, доселе тайно действующего в мире. Прежде всего он часто указывал на непрекращающееся действие Гефсиманского моления Господа нашего Иисуса Христа, на его живое и животворящее присутствие в бытии мира с тех пор, как оно было
Драгоценным и необходимым условием для молитвы и для христианской жизни вообще старец считал вдохновение, к которому он часто возвращался в беседах. Он имел в виду то состояние, когда молящемуся человеку открывается в Духе Святом непостижимый Образ Христа Бога, Который святою красотою Своею и непорочным совершенством Своим пламенно влечёт душу уподобиться Ему.
В молитве, как и в прочих аспектах жизни, принцип подвижника состоял в том, чтобы возвести ум и сердце человека именно к этой последней цели, к тому совершенству, к которому все призваны во Христе и которое выражено, по словам преп. Серафима, в «стяжании Святого Духа». Поэтому критерием того или другого молитвенного делания отец Софроний считал умножение в нас познания путей спасения и смиренного духа Христовой любви.
«Когда вы говорите с людьми, не останавливайтесь на маленьких вещах. Надо их поставить перед глубокими вопросами. Так надо лечить людей: показать им вечный свет Слова Христова».
«Весь смысл жизни в том, чтобы ум наш и сердце жили Богом; чтобы Бог стал нашей жизнью. Этого Он только и ищет. Для этого мы и созданы, чтобы жить Его жизнью, и притом во всей её беспредельности... Это слово может нас пугать, когда мы видим наше настоящее жалкое состояние, но это так, и веру эту не надо терять. Одна из наибольших опасностей – снизить и умалить замысел Божий о человеке. Всякое наше страдание, даже неправое, знает Бог. Знает, и сострадает нам. С Ним необходимо установить «личные» отношения; почти «человеческие»... Под этим я разумею внутреннюю, интимную связь с Богом. Ибо к жизни в Нём призван весь человек, то есть не только его высшая способность созерцания – «дух», но и чувства – «душа», и даже тело»...
~ Схиигумен Серафим (Покровский), начальник Всехсвятского скита Валаамского ставропигиального мужского монастыря, долгое время бывший келейником архимандрита Софрония (Сахарова) в монастыре Святого Иоанна Предтечи в графстве Эссекс (Великобритания)
источник: сайт Валаамского монастыря