Доклад игумении Софии (Силиной), настоятельницы Воскресенского Новодевичьего монастыря в Санкт-Петербурге на Международной богословской научно-практической конференции «Монашество Святой Руси: от истоков к современности» (Москва, Покровский ставропигиальный женский монастырь, 23−24 сентября 2015 года)

Богословское знание является фундаментальной частью жизни и веры православного христианина. Все христиане, подобно первым ученикам Спасителя, должны сидеть у Его стоп, внимая Ему и учась от Него – Учителя и Владыки. Для того чтобы «спастись и достигнуть понимания истины» (1 Тим. 2:4), они должны знать Слово Божие; жаждать благодатного просвещения и мудрости, чтобы знать единого истинного Бога и посланного Им Иисуса Христа (Ин. 17:3)[1].

В этом смысле, нет христианина, которому не требовалось бы духовное образование. Настороженное отношение, которое иногда встречается в монашеской среде, когда речь заходит об изучении богословских наук, во многом связано с тем, что в восприятии широкой аудитории слово «богословие» приобрело сугубо академическое звучание. Безусловно, для святых Отцов Православной Церкви это понятие означало и систематическое изложение христианской веры, осуществляемое с помощью силы интеллекта, к которому нельзя относиться с пренебрежением, так как он есть дар Божий. Однако, для них «богословие» означало, прежде всего, видение Бога, Святой Троицы, видение, которое требовало не только интеллекта, но всего человека, включая и интуитивное духовное постижение (nous), и сердце (kardia). Иными словами, богословие – theologia – есть не что иное как theoria, богомыслие. Оно предполагает живое общение с живым Богом, которое неотделимо от молитвенного делания[2]. Уже в наше время об этом пишет архимандрит Софроний (Сахаров), утверждая важность «догматической основы» в молитвенном делании: «Молитва должна быть догматической, церковной и евангельской. В противном случае молитва не имеет силы»[3].

Подлинное богословие не существует вне акта поклонения Богу: оно всегда литургическое, всегда славословное, всегда таинственное.

Понимание богословия в терминах сугубо «схоластических» и «академических» и является, на мой взгляд, основной причиной восприятия проблемы духовного образования и внутреннего делания как антиномии – в то время как для творцов первых монашеских общежительных уставов и их последователей такого противоречия не существовало. Уставы св. Пахомия Великого († 348), бл. Августина († 430), Венедикта Нурсийского († 547), Венедикта Анианского († 821) и других призывают монашествующих к гармоничному сочетанию усердной молитвы и непрестанного чтения и изучения Священного Писания и духовной литературы. Размышляя о сути монашеской жизни, преподобный Феодор Студит пишет: «Мы (монахи) день и ночь хвалим Господа, по преданному нам от святых отцов наших законоположению. Псалмопение следует за псалмопением, чтение – за чтением, молитва – за молитвой. В мыслях наблюдение за помыслами, в сердце – забота о Божественных словах, благовременное молчание, приличная беседа»[4].

Если академическая ученость без молитвы питает тщеславие, то попытка духовных упражнений без духовного образования часто создает почву для ошибок и суеверий, которые безрассудною ревностью вытесняют должную ревность по Боге (ср. Рим. 10:2), «устраняют заповедь Божию», «уча учениям, заповедям человеческим» (Мф. 15:6–9), и создают предпосылки для нестроений. Многие из нас являлись свидетелями жарких споров вокруг вопросов налогового учета, происходивших относительно недавно, когда ни позиция священноначалия, ни аргументы ученых богословов, ни даже вразумление духоносных старцев не могли удержать в единстве с Церковью некоторых ревнителей не по разуму. Системное образование способствует не только получению догматических знаний, но более глубокому воцерковлению насельников, раскрывает смысл и дух богослужения, вводит в круг единомышленников.

Архиепископ Иоанн Охридский, митрополит Скопский, рассказал о себе следующее. Он принадлежал к раскольнической Македонской Церкви. По его словам, не имея должного богословского образования, он полагал нормальным существующее положение вещей, не обращал внимания на отсутствие евхаристического общения со вселенским Православием. В процессе углубления духовного образования, владыка осознал неспасительность пребывания в расколе и воссоединился с канонической поместной Сербской Православной Церковью.

Насельники монастырей должны получать теоретические знания веры в полноте и точности. Даже такой современный духоносный старец как архимандрит Софроний (Сахаров), проверяя себя судом других, опытнейших, старейших, признанных верными, приносил свои духовные размышления на суд известного богослова XX века протоиерея Георгия Флоровского. «Вам я отдаю на суд мои мысли, – пишет он отцу Георгию, – с надеждой, что Вы мне поможете удержаться на царском пути отцов. Я не хотел бы, по недостатку моего опыта и знания, наговорить вещей, которые далеко отстоят от возлюбленного мною Православия»[5].

Обучение церковным искусствам и расширение сферы познания помогает в неизбежном сейчас общении с внешним миром, облагораживает поведение и эмоциональную сферу человека.

Духовно образованный монах может исполнять ответственные послушания, в том числе руководящие, используя полученные знания и навыки.

Сегодня все чаще монастыри контактируют с внешним миром в своем миссионерском, просветительском, социальном служениях. Об этом свидетельствует и сама история Православной Церкви в России: становление процесса духовного просвещения на Руси было связано с монастырями и монахами (от митрополита Илариона и митрополита Климента Смолятича до преподобного Максима Грека и др.), начало чему положила Киево-Печерская Лавра[6].

Подытоживая важность богословского образования, необходимо отметить следующее. Цель обучения монахов состоит в том, чтобы привить им православное догматическое сознание, чувство церковности и осознанности выбранного пути послушания и служения монастырю.

«Всякая деятельность в основе своей имеет дарование Духа, а по своему обнаружению и по целям она должна быть церковным служением… Не ради нас нам даны силы душевные и способности различные, а ради Церкви… Ведь только Церковь дает смысл и цену земному бытию… Если не служить Церкви, – нет никакого смысла во всякой деятельности и незачем тогда жить на Божьем свете», – говорил своим студентам священномученик Иларион (Троицкий)[7].

Теперь следует коснуться вопроса: каким образом должен складываться процесс образования монашествующих?

Молитва. Знания обретают свое истинное значение, если имеют твердое основание в главном монашеском делании – молитве. По мнению святителя Григория Паламы, молитва помогает монаху приобрести новое качество знания: «Божественный свет является и умным… он, входя в разумные души, освобождает их от случайного незнания, приводя их от многих правдоподобий к единому цельному знанию»[8].

Системность и постепенность. При бессистемном чтении книг, из-за отсутствия или недостаточности духовного опыта и понимания специфики монашеской жизни могут формироваться искаженные стереотипы православной духовности.

Монашескую жизнь может разрушать и отсутствие постепенности. Так преподобный Иоанн Лествичник предостерегает от стремления к несвойственным на определенном этапе добродетелям, как о дьявольском искушении, которое учит новоначальных преждевременно устремляться к высшим добродетелям, чтобы они «не получили их и в свое время»[9].

Частным случаем своевременности получения духовного образования является вопрос о духовном образовании новоначальных послушников. Современный человек, приходящий из мира, будучи даже и воцерковленным, как правило испытывает воздействие целого информационного потока. Если работа в миру или прежний образ жизни были связаны с интеллектуальной нагрузкой, ум такового постоянно пребывал в напряжении, был перегружен избыточными знаниями, что препятствовало сосредоточиться на «едином на потребу». Вспоминая житие старца Силуана, который при вступлении в обитель должен был провести несколько дней в полном покое, чтобы, вспомнив грехи, подготовиться к исповеди, можно говорить о необходимости в современных условиях некоего «интеллектуального покоя». Более того, нынешняя всеобщая доступность аскетической литературы зачастую формирует особый тип «совопросников века сего» – когда абстрактные знания, неподкрепленные опытом, порождают желание сверять и проверять игуменов и сами монастыри на предмет их соответствия «святоотеческому учению», а по сути – собственным представлениям новоначального послушника об аскезе, об устройстве монашеской общины etc. Поэтому приступать к образовательному процессу, особенно в духовных учебных заведениях, на первых порах таковым лицам крайне не полезно. Срок же подобного «покоя» игумен должен определять индивидуально, наблюдая, когда у послушника утешатся мысли и чувства.

Гармоничность. Свт. Феофан Затворник в книге «Путь ко спасению» указывает, что три силы души – ум, волю и чувство – нужно упражнять и образовывать по духу христианской жизни. Делания ума: «...чтение и слышание слова Божия, отеческих писаний, житий святых отцов, взаимное собеседование и вопрошание опытнейших»[10].

Надо помнить, что, кроме ума, и другие силы души, и весь человек нуждается в гармоничном устроении по духу христианской жизни. Интеллектуальные занятия монаха должны быть уравновешены телесным служением и жизнью сердца. Здесь и корень проблемы: современный человек более склонен погружаться в интеллектуальные построения, чем осуществлять что-либо из указанного выше в собственной внутренней жизни.

Мера и мотивация получения образования. На практике приходится встречаться с неправильной мотивацией получения богословского образования. Некоторые насельники монастырей, уже получившие образование на бакалавриате, в магистратуре, на регенском или иконописном отделениях, стремятся искать все новые и новые учебные заведения для получения очередной ступени образования. Но далеко не всегда это обосновано вескими причинами. Такими необоснованными причинами могут быть:

желание избежать необходимости собственно монашеского делания в условиях обители;

поиск развлечений ввиду некоей неудовлетворенности и «скуки», испытываемой в монастыре;

своеобразный вид «интеллектуального пристрастия», когда насельник стремится к получению все новых знаний вне связи с его собственной жизнью.

Последствием таких неблагословенных, греховных мотивов в получении образования, как правило, является утрата интереса к собственно жизни в монастырском братстве, надмение над «необразованной», «неученой» братией, абстрактное интеллектуальное богоискательство, так и не приводящее к познанию Божественных истин.

Ответом игумена таковым братиям могут быть следующие слова прп. Симеона Нового Богослова: «Ужаснись, человек, познай самого себя… отбрось любопытство… Сначала положи камень в основание, ибо на воздухе не строится здание»[11].

Вспоминается рассказ одного игумена монастыря, бывшего студента и преподавателя СПбДА. Когда он закончил Академию, защитил кандидатскую диссертацию, он обратился к старцу Иоанну (Крестьянкину) с вопросом, следует ли поступать в аспирантуру. Старец со свойственным ему юмором ласково ответил молодому иеромонаху: «Сынок, не надо, а то для Церкви один костюм останется». Очевидно, что в этих словах отразилась не только забота о здоровье, но и напоминание, что нужно оставить и силы, и время собственно для монашеского делания там, куда призовет Господь. Если говорить, напротив, не о новоначальных, а о подвизавшихся достаточное время, то ограничусь цитатой старца Софрония (Сахарова): «Подвижники отстраняются от путей рассудка, потому что рассудочная рефлексия не только понижает интенсивность созерцания Света, но и приводит к прекращению подлинного созерцания; и тогда душа погружается во мрак, оставаясь с одним лишь отвлеченным рациональным знанием, лишенным жизненной силы»[12].

В конечном счете, видится, что следующие слова свт. Григория Паламы показывают меру необходимого образования: «Занятия эти хороши для упражнения остроты душевного ока, но упорствовать в них до старости дурно. Хорошо, если, в меру поупражнявшись, человек направляет старания на величайшие и непреходящие предметы»[13].

Послушание игумену. Особая ответственность за образование насельников возлагается на игумена монастыря.

С одной стороны, игумен должен наставлять братию ежедневно и делом, и словом. Об этом говорит и проект «Положения о монастырях и монашествующих», предполагающий обязательным «огласительные поучения» игумена братии[14].

С другой стороны, насельникам необходимо пребывать в послушании своему игумену и принимать его советы относительно целесообразности обучения, объема знаний и даже необходимой к прочтению литературы.

В монастыре должна быть создана атмосфера любви к духовному образованию как к средству духовного совершенствования. Выражение «монаху более свойственно учиться, чем поучать» должно быть не отвлеченным понятием, но сутью монашеского делания.

К вопросу об организации образовательной деятельности: от общего к частному.Оценивая организацию образовательной деятельности внутри монастыря, отметим ряд положительных и отрицательных моментов.

Положительное. Возможность подавать материал на общедоступном уровне для всех насельников в рамках единого духовного пространства. Возможность индивидуального подхода к учащимся. Свобода в выборе предметов. Практическая направленность (чаще всего, это Священное Писание, история Церкви, катехизис, пение, устав, церковно-славянский язык).

Отрицательное. Не всегда высокий уровень знаний. Трудности в организации системного образования, так как законы учебного процесса будут входить в противоречие с монастырской жизнью. Настоятелю монастыря нужны и качественные преподаватели, и материальная база, и самое главное – время. Отсутствие же конкретных образовательных стандартов и принципов учебного заведения – с его отчетностью, системой проверки знаний и аттестации – понижает учебную активность и растягивает усвоение предметов до бесконечности.

Если же говорить о потенциальной учебе отдельных монахов в конкретных учебных заведениях, то игумен может избрать соответствующего кандидата для получения им специального богословского образования, чтобы он в будущем смог послужить монастырю на определенном послушании, например, в качестве регента, иконописца и др.

В таком случаем учащемуся необходимо постоянно напоминать о главной цели обучения и наблюдать, не отклоняется ли насельник от нее. При уклонении применять различные средства вплоть до оставления учебы. Игумен должен решиться на некоторые расходы: выделять время для учебы, финансовые затраты на обучение, отсутствие учащегося в монастыре во время сессий и пр. Эти долгосрочные вложения средств вернутся в свое время.

Безусловно, настоятель монастыря должен хорошо знать внутреннее устроение и внешние таланты насельников, чтобы направить на обучение тех, кому это может принести духовную пользу. Выбор учебного заведения, факультета или направления, специальности не может не учитывать и желания самого учащегося. Надо предупреждать насельников об опасностях для духовной жизни в период учебы, особенно при выездах из обители.

Учащийся же должен иметь внутреннее согласие с главной целью обучения, предпочесть жизнь в монастыре возможности учиться за оградой монастыря, избрать приоритет интересов монастыря перед своими индивидуальными интересами (то есть, важнее исполнить монастырское послушание, чем успешно написать работу и сдать сессию). С другой стороны, учеба – тоже послушание, и без молитвы ее не одолеть. Необходимость учебной отчетности сократит время пустых разговоров и активизирует исполнение порученных послушаний.

И игумену, и насельнику не стоит, думаю, очень бояться того, что в период обучения перевес будет на стороне интеллектуального постижения, как бы мы ни старались уравновесить его молитвой, постом, бдением и трудом. Это необходимый для каждого человека период накопления потенциала для будущего духовного роста. Надо только следить, чтобы перевес рассудочности не приобрел болезненные размеры и формы, и постоянно указывать на более высокие цели, в основе которых – монашеское делание.

В этой связи стоит упомянуть личность священномученика Илариона (Троицкого), умело сочетавшего монашеские обеты и богословскую деятельность.

После своего пострига, он услышал, пожалуй, одни из самых главных слов в своей жизни, произнесенных ректором МДА епископом Феодором (Поздеевским): «Я знаю и не хочу скрывать сейчас, в чем твоя жертва Христу. Ты искушался и, быть может, теперь еще искушаешься любовью к той школе, которой ты служишь, и чувством опасения, как бы иночество не лишило тебя этой школы. Но что такое Академия без Христа? Это – пустое место и мертвый дом»[15].

Для владыки Илариона богословская деятельность была проявлением собственного служения Церкви. Актом пострига он явил абсолютную готовность послужить матери-Церкви на том месте, куда благословит его Церковь, даже если для этого ему придется отказаться от своего любимого рода деятельности, то есть от науки.

Монашеский образ жизни очертил границы возможного и допустимого. Соблюдение обетов, отсечение собственных желаний и предпочтений, позволило сосредоточиться на главном – духовной жизни, что, в свою очередь стало сильным толчком к личному богословскому росту святого. История жизни священномученика и его богословское наследие стали ярким подтверждением его жизненного выбора, и той самой искомой нами золотой середины между монашеским деланием и образованием.

Завершая настоящий доклад, попробуем суммировать все сказанное выше. Достижение идеалов монашеского делания сопряжено с погружением в глубины святоотеческой традиции Православной Церкви, следовательно, их необходимо изучать, формируя православное догматическое мировоззрение. Это способствует не только личному духовному росту монаха, но и создает некую преемственность монашеских поколений, сберегая Церковь от ересей и расколов.

Однако хотелось бы акцентировать внимание на том, что подлинное постижение богословской науки монахом происходит в результате сочетания интеллектуальной деятельности с очищением своего сердца от страстей и эгоистических стремлений, в абсолютном послушании игумену, в смирении и кротости души.

В выборе того или иного пути для приобретения духовного образования насельниками мы должны положиться на усмотрение самого настоятеля монастыря, знающего сильные и слабые стороны своей братии, их способности и духовный уровень.

В заключение приведем слова Святейшего Патриарха Кирилла, обращенные к студентам Сретенской Духовной семинарии, о подлинном смысле духовного образования: «Образование само по себе нравственно безразлично... Никакое образование не является гарантией духовного и умственного возрастания человека... Поэтому я хотел бы пожелать всем вам соединять знания, умения, навыки с очень серьезными размышлениями о самих себе, о своем призвании, о жизни, о вере, о нравственности. Нужно обязательно возрастать духовно. А этого никогда не произойдет, как бы хорошо вы ни сдавали экзамены, если вы каждый день утром или вечером не исповедуетесь перед Богом в своих грехах»[16].

[1] Hopko, Fr. Thomas. Theological Education at St Vladimir's Seminary: Yesterday and Today. Электронное издание. http://www.svots.edu/content/finding-ones-calling-life. Дата обращения 16.09.2015.

[2] Kallistos (Ware), Metropolitan. Theological Education in Scripture and the Fathers. Электронное издание. http://www.bogoslov.ru/en/text/2350887.html#_ftn33. Дата обращения 16.09.2015.

[3] Иерофей (Влахос), митр. «Знаю человека во Христе». ТСЛ., 2013. С. 390

[4] Феодор Студит, прп. Творения. Том II. Москва, 2011.  С. 114.

[5] Там же. С. 10.

[6] Миропольский С.И. Очерк церковно-приходской школы от первого ее возникновения на Руси до настоящего времени. Вып. 1. СПб., 1894. С. 30.

[7] Цит. по:  Жизнеописание священномученика Илариона, архиепископа Верейского. СПб., 2004. С. 13.

[8] Клюкина  О. Указ. соч. С. 130.

[9] Иоанн Лествичник, прп. Лествица. М., Правило Веры, 1999. С. 125.

[10] Феофан Затворник, свт. Путь ко спасению. Москва, 2012. С. 366–367.

[11] Симеон Новый Богослов, прп. Прииди, Свет Истинный. Санкт-Петербург, 2004. С. 17.

[12] Софроний (Сахаров), архим. Преподобный Силуан Афонский. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2006. С. 193–194.

[13] Цит. по: Клюкина О. Святые в истории. Жития святых в новом формате. XII–XV века. Москва, 2015. С. 130.

[14] Положение о монастырях и монашествующих. Электронное издание.http://p2.patriarchia.ru/2014/06/23/1236148666/projekt_mon.pdf .  Дата обращения 16.09.2015.

[15] Цит. по: Жизнеописание священномученика Илариона, архиепископа Верейского. Указ. соч.. С. 15–16.

[16] Святейший Патриарх Кирилл: Никакое образование не является гарантией духовного и умственного возрастания человека. Электронное издание. http://www.patriarchia.ru/db/text/4214279.html . Дата обращения 16.09.15

Доклад архимандрита Елисея, настоятеля монастыря Симонопетра (Святая Гора Афон) на Международной богословской научно-практической конференции «Монашество Святой Руси: от истоков к современности» (Москва, Покровский ставропигиальный женский монастырь, 23−24 сентября 2015 года).

Ваши Высокопреосвященства!

Ваши Высокопреподобия, досточтимые настоятели и настоятельницы монастырей!

Приняв почетное приглашение Его Высокопреосвященства архиепископа Сергиво-Посадского Феогноста, я обращаюсь сегодня к вашему монашескому съезду с настоящей речью, которую огласит досточтимый архимандрит Серапион, эконом нашего подворья в Ормилии, поскольку сам я оказался не в состоянии присутствовать лично в силу уже давно взятых на себя на это время обязательств.

Такие съезды очень важны для того, чтобы мы имели возможность встречаться и общаться во имя Христово, поскольку Сам Христос присутствует среди нас.

Тема выступления, которую предложил мне владыка архиепископ, сложна и трудна и, к тому же, волнует всех нас, так как мы пытаемся в условиях современных коммуникаций, найти царственный и срединнный путь святых отцов Церкви, чтобы с одной стороны, сохранить традицию монашества, а с другой – соответствовать и реалиям нашего времени.

Давайте же хотя бы схематично рассмотрим основные составляющие личности игумена.

1. Духовный водитель.

Святитель Василий Великий, как известно, пишет, что игумен занимает в монастыре место Бога, «во образ Христа». Старец Эмилиан Симонопетрский в свою очередь поясняет, что настоятель монастыря, представляющего собой полноту Соборной Церкви в одном конкретном месте, есть зримая составляющая таинства, которая скрывает в себе незримый источник – Бога. В первую очередь настоятель есть руководитель, творец, который руковóдит и тайновóдит души, указует им путь к совершенству и к тáинственному единению со Христом.[1]

Соответственно, благословение настоятеля служит для братии удерживающей силой, дабы  все совершалось во имя Господа. Целуя руку настоятелю и полагая земной поклон перед игуменским местом даже во время его отсутствия, мы не просто совершаем формальные действия, ибо в этом сокрыта таинственная энергия.

2. Необходимые качества игумена

Коль скоро Церковь придает такое значение институту настоятельства, это означает, что она воспринимает его не просто как обычного управленца. Он должен – по крайней мере в теории – сочетать в себе исключительные способности для надлежащего выполнения своего таинственного служения и, разумеется, он должен являть собой образец монашеского жития. От его жизни во многом зависит преуспеяние братии, потому что его житие есть «яркий пример»[2], так что «и молчащему ему, пример его дел сильнее всякого слова научает»[3].

Среди многих добродетелей, которые святые отцы требуют от настоятеля, святитель Василий Великий особо подчеркивает:

 «Хорошо умел бы руководить шествующих к Богу... не рассеян, не сребролюбив, непопечителен, безмолвен, боголюбив, нищелюбив, не гневлив, не памятозлобен, силен в назидании сближающихся с ним, не тщеславен, не высокомерен, не льстив, не изменчив, ничего не предпочитал Богу». [4]

Важный элемент в цитируемом месте из Василия Великого обозначен словом «непопечительный». Это слово не означает медлительного, бездеятельного или безразличного человека, но того, кто не скован окружающими его заботами и не привязан к мирским вещам. Следуя этому принципу, старец Эмилиан Симонопетрский хотел, чтобы игумен был «отстраненным» и глубоко проживающим таинство присутствия Христа, дабы он мог передать его братии:

Настоятель отчужден от всего и чужд всему... Это некто, умерший для всех и для всего, но живой только для Бога и его чад. Если он не будет чужим и отчужденным, он будет во власти обстоятельств, впутанным в тысячи дел и не сможет быть настоящим отцом для своих детей... Он должен быть нерассеянным умом и непопечительным человеком.[5].]

Также игумен (старец) является служителем слова. Настоятель подводит каждого монаха к возможности предстояния перед Богом, но и он же своим словом поддерживает и взращивает умостроение и нрав братии. Он вводит монахов в течение святоотеческой мысли, в область проживания ими Бога.[6]

3. Административная ответственность

Наряду с духовными обязанностями Церковь наделяет настоятеля и административными функциями. Он выступает законным представителем монастыря перед органами государственной власти и, соответственно, на его плечи возлагаются административные функции. Даже не обладая исключительными полномочиями в принятии решений, и управляя братством «в совете со старшей братией», уже византийские уставы полагают в нем «воплощение управления и устроения монастыря»[7].

Таким образом, настоятель служит и «связующим звеном»  между монастырем и «миром». Стало быть, он не только выступает как «отстраненный» человек, о чем говорилось выше, но должен быть главным администратором некоего сообщества со своими практическими нуждами, который испытывает давление, соприкасаясь с логикой этого мира. Это составляет человеческое измерение этого таинства и соблюдение равновесия является, пожалуй, наиболее труднодостижимым делом игумена. Духовные и административные способности совмещаются в одном лице с таким трудом, что святитель Василий Великий не советовал основывать различные монастыри в одной и той же области в силу того, что нелегко подобрать для них достаточного количества людей, обладающих соответствующими дарованиями.[8]

Как же можно совместить ответственность духовную и административную? Скажу прямо – это вопрос непростой, который многих ставит в затруднение.

Прежде всего, стоит отметить, что существуют определенные параметры, которые должны быть приняты во внимание при изучении этого вопроса, так что было бы ошибкой навязывать здесь некие строгие, можно сказать «догматические» рамки.

а. Первое – индивидуальные черты характера настоятеля.

Не все люди одинаковы. Один обращен скорее вовне (экстраверт), другой же – внутрь себя (интроверт), один более общительный, другой – скорее скрытный. Разумеется, в идеале игумен не должен был бы покидать пределы монастыря. Однако выполнение необходимых функций не должно влиять на монашеское устроение. Его деятельность должна быть подчинена нуждам монастыря. Она не должна вытекать из его личного выбора, но быть ответом на возникающие потребности и не становиться предметом его постоянного попечения и «связывать» его. Это предполагает мирное жительство, при котором «в покое одного места и остальные проводили бы мирное и безмолвное житие во всяком благочестии и чистоте».

б. Второе – это традиции области, где расположен монастырь, его ценности, история и особенности каждой эпохи.

Одно дело, когда монастырь основан на расстоянии от мира, а другое – если он находится в центре Константинополя, Москвы, Рима, Афин или Каира.

Традиция, как Востока так и Запада, показывает, что вокруг монастырей развивались культура и образование, возникали поселения и города, как и в Лавре преподобного Сергия. Обители служили полюсом притяжения, источником вдохновения и прибежищем утешения. Бремя этих начинаний и усилий в первую очередь ложилось на игумена монастыря и старшую братию.

Даже в трудные времена, такие как период иконоборчества или османского господства и другие подобные им, как в частности нынешние войны, проблемы в обществе или даже социальные «взрывы», монастыри принимают на себя и исполняют особую роль – культурную, апологетическую, образовательную, социальную или духовную, оказываясь в первых рядах тех, кто подвергается опасности, отстаивая православную веру. 

Также иной раз игумену и братии приходится брать на себя руководство возрождением иноческой жизни в монастыре, имеющим  статус исторического памятника, и даже его тщательную и комплексную реставрацию, что требует специальных знаний, соблюдения многочисленных процедур и изыскания достаточных финансовых средств. К этому следует добавить и управление монастырем как местом, где были  явлены всему православному миру чудесные события или святость некоего подвижника.  

в. Третья составляющая – это разнообразие формулировок монастырских уставов. Данная традиция одинакова не во всем.

Мы видим, что сохранившиеся византийские уставы демонстрируют нам большое разнообразие в отношении вышеозначенных характеристик. Несмотря на наличие так называемых уставных «семей», то есть уставов, созданных под влиянием и по подобию определенного прототипа, мы можем совершенно справедливо заключить, что ни один из монастырских уставов полностью не повторяет другой. Таким образом, становится ясно, что Церковь, с одной стороны, сохраняла  общность неких принципов и правил, а с другой – поощряла благие намерения и произволения своих верных чад, дабы поддержать развновесие между устоями и благодатью, избегая при этом уклонения в ту или иную крайность, и чтобы соблюсти гармоничное соработничество канонов и благодати.

г. Четвертая составляющая характера старца – это его харизма, то есть особое дарование, которое делает его достоянием всей Церкви поверх канонов и условностей.Старец Эмилиан Симонопетрский в одном из своих поучений на тему «Благословение святогорских святых для Македонии» пишет:

 «Когда же воля Божия обретает в священнобезмолвствующих избранные сосуды, то она выводит их на путь назидания народа. В большинстве же случаев святогорцы уходили [с Афона] по необходимости в силу обстоятельств или взыскую большего безмолвия. Божественное Провидение промыслительно взирает на монахов-подвижников и сопутствует им, так что даже сам факт их ухода перерастает в благословение и в семя духовное. Они же утешением своим тогда имели Богородицу как Союзницу, Покровительницу, Целительницу, Питальницу, и Заступницу»[9].

д. Пятая составляющая связана – разумеется, сообразно обстоятельствам – с насущными и неотложными потребностями Церкви, как пастырскими, так и миссионерскими.Тогда Церковь через своих архипастырей обращается за помощью к игуменам или иеромонахам или к харизматичным старцам. Многие из них стали епископами, как святители Григорий Палама, Филофей Коккин, Василий Фессалоникийский, ученик преподобного Евфимия Солунского (Нового).

Так вот, в житии преподобного Евфимия (святогорца, великого подвижника и учителя святителя Василия Фессалоникийского, жившего в IX веке) говорится: «Вновь пришел святой Евфимий с Афона в Фессалонику. Его приняли... как ангела, спустившегося из Небесного святилища... благочестивый народ толпился и теснился вокруг него и толкался: кто первый насладится видением его и возмет у него отеческое благословение»[10]. «Это было самым обыкновенным отношением к святогорцам и отцам, блиставшим аскезой и святостью жизни»[11]. А здесь в России возведение в епископский сан настоятелей крупных монастырей разве не подтверждает подобные примеры?

Многие епископы ищут помощи со стороны игуменов, особенно в миру, и принимают ее, как прежде, так и в наше время, что часто случалось и продолжает происходить на Святой Горе (основание обителей святогорцами в славянском мире, а также примеры священномученика Косьмы Этолийского, преподобного Паисия Святогорца, отцов Амфилохия (Макриса), Филофея (Зервакоса), Иеронима Симонопетрского, о. Гавриила Дионисиатского, Парфения, игумена обители св. Павла, Георгия (Капсаниса), Василия (Гондикакиса) и других ныне здравствующих настоятелей).

Как же все-таки может – в рамках основных традиционных принципов и всего разнообразия форм служения – сочетаться духовное водительство братией с административными заботами игумена и с его отношениями с внешним миром?

1. Разграничение административно-хозяйственных функций.

Прежде всего надо сказать, что более чем тысячелетняя традиция Святой Горы пришла в своем развитии к следующей схеме управления, которая облегчает бремя хозяйственных обязанностей игумена.

Игумен осуществляет управление вместе с Собором старцев (Герондией), которые берут на себя главные области управления (наместник, казначей, заведующий канцелярией и проч.). Двое или трое из соборных старцев избираются эпитропами и составляют вместе с игуменом Эпитропию или совет при игумене, который, с одной стороны, следит за исполнением решений Собора старцев, а с другой стороны ведает текущими вопросами, беспокоящими братию. Таким образом, эпитропы берут на себя значительное бремя повседневных практических вопросов, оставляя игумена более свободным и непопечительным.

В Карее, административном центре Святой Горы Афон, где расположен Священный Кинот, каждая обитель имеет своего представителя (антипросопа) из числа своей старшей братии, в то время как на подворьях основные обязанности возлагаются на эконома. Игумен (старец) обо всех имеет попечение и, как уже говорилось, благословляет всех и устрояет все по Божьему. Однако он не вникает в детали, выигрывая необходимое время.

Таким образом, традиция Святой Горы, как представляется, являет собой средоточие предшествующих монастырских обычаев.

В целом, в византийских уставах ведущую роль в управлении монастырем играет «эконом», насельник обители, который во многих случаях является вторым после игумена лицом и его потенциальным преемником. В его ведении находятся все финансовые функции и правовые вопросы, которыми он всегда распоряжается от лица настоятеля.[12]Впрочем, существовали и «экономы» подворий и монастырских угодий. В этом отношении вызывает интерес – и здесь, пожалуй, можно провести аналогию с нынешними крупными российскими монастырями – устав византийского императора Иоанна II Комнина (1118-43), составленный для монастыря Пантократора (Вседержителя) в Константинополе (1136).

Монастырь вел широкую благотворительную деятельность, содержа больницу на пятьдесят мест[13], дом престарелых и лепрозорий[14]. Поскольку к монастырю были приписаны  многие другие обители и целые деревни, и в то же время требовалось особое попечение по функционированию зависимых от него учреждений, где было невозможно постоянное присутствие игумена «яко не могущу ему на толикия разделитеся», император постановил, чтобы управление всем этим осуществлялась через соответствующих экономов.[15]Императорский текст великолепен, и вы найдете его в моем переводе в сносках[16].

В другом месте, например в ктиторском ставе Григория Пакуриани (1083) для Иверского (грузинского) монастыря Богородицы Петрицонитисы, два монаха, именуемые эпитропы, помогают игумену в хозяйственном управлении[17].

В некоторых византийских монастырях, таких как обитель Эвергетиды (Благодетельницы) или преподобного Неофита на Кипре, управление монастырем было разделено между двумя лицами: игуменом, который имел попечение по большей части о молитве и духовном водительстве монахов и мог даже пребывать в затворе, и экономом, который ведал управлением и внешними сношениями[18]. Такое решение не закрепилось на Святой Горе и не вошло в обычай среди греческих монастырей. Вполне вероятно, что и по этой причине как на Западе, так и на Руси разделились обязанности между игуменом, который сосредоточился на административных функциях, и избранным братией духовником.

Однако, это разделение оказывается в ущерб значению игумена как образа Христа и духовного отца братства.

Возложение обязанностей на братию предполагает в первую очередь их глубокое воспитание в послушании, в ответственности, в суровости и в доверии, чтобы они могли созреть и проникнуться духом старца. Как известно, именно любовь, самоотречение и доверие, а не принуждение властью, контролем и дисциплиной, созидает и утверждает эти связи. Эти последние также необходимы, иногда более чем необходимы, но они используются как средства равновесия при совместном жительстве. Сами по себе они не стимулируют духовную жизнь, жертвенность и любовь к Богу, к старцу и к братии.

Наконец, игумен может возложить внешние попечения, при единодушном согласии Совета старцев, и на благочестивых мирян.[19]

2. Внешние сношения

Нужно остановиться и на некоторых нюансах организации внешних сношений монастыря.

«Мир» в аскетической традиции означает не только «похоть плоти, похоть очей и гордость житейская» (1 Ин. 2:16), но и «развлечение ума». «Умозрение мирского творит смятение душе» монахов, по словам преподобного Исаака Сирина.[20]

Относительно частоты оставления игуменом обители трудно сформулировать некие общие правила, поскольку каждая обитель имеет свои потребности, и изначально игумены важнейших обителей, помимо внутримонастырских забот, принимали участие в жизни Церкви и общества. Однако, действует тот общий принцип, согласно которому игумену необходимо «пребывать в пределах своей Овчарни, оставляя ее столько раз, сколько потребно Общежитию и его необходимым связям с внешним миром».[21]При этом игумен всегда должен иметь в виду, что его пастырское попечение о монастыре и духовном преуспеянии монахов вносят значительный вклад в жизнь Церкви незримым, но весьма действенным образом.

В нынешнюю эпоху ускорения информационных потоков и средств коммуникации, легкости передвижения, универсализации и глобализации процессов внутри Православия, игуменам приходится значительно чаще чем прежде покидать свои обители. Помимо привычных административных нужд монастырей, возникают многочисленные обязанности (исповеди, проповеди и т. д.).

Игумены, выходя из монастыря, должны по возможности соблюдать аскетический настрой и устав монастыря, начиная с того, как они одеты и что едят, и заканчивая исполнением своего келейного правила и совершения богослужений. Это сохраняет в них монашеский настрой и являет добрый пример как для самих монахов, так и для мира.

Зачастую этот настрой и деятельное подвижничество достаточны для устроения наших дел и потребностей. Давайте обратимся к примеру преподобного Саввы Освященного, которого дважды отправляли в Константинополь для защиты православной веры и испрашивания налоговых послаблений для Иерусалимской Церкви. Решающими для достижения результата оказались его смирение и тот божественной свет, который он собою излучал[22].

С другой стороны, современные возможности позволяют игуменам ускорить возвращение в свою Овчарню, сохраняя при этом непосредственный контакт со своим заместителем или с ответственными братиями, направляя их круг общения и определяя приоритеты.

В общем и целом, жизнь игумена в бдении и молитве и истинное переживание богослужения как горнего откровения, порождает подлинность отцовства по отношению к братии и обращенного к ней слова. Это, в свою очередь, постепенно приводит к рассуждению, с которым игумен управляет и действует и «по совету», и самостоятельно, имея на то полномочия, позволяющие ему самолично выбирать род занятий, попечений и контактов для заботы о преуспеянии и возрастании братии. Как в обители, так и вне ее, он должен сам решать, где его личное присутствие нужнее и возлагать на себя дополнительные духовные обязательства, при условии, что они не вредят его главному служению в монастыре. Тогда уже не Устав налагает обязательства и их выбор на игумена, но он сам в своем лице становится по благодати носителем духа, исполнителем заповедей и правды Божией, источником рассуждения и примера, так что «он сам становится становится ангелом Божиим из человеков, водительствуя среди них»[23].

Заключение

Монастырь, как «скиния Бога с человеками»,[24]представляет собой сообщество и способ  воплощения в жизнь евангельского идеала жизни по Боге. Совместное жительство в монастыре, по словам старца Эмилиана Симонопетрского, подобно небесному жительству, оно не имеет своей целью достижение мирских или идеологических целей, но только духовную жизнь, которая достигается подвижничеством и стремлением к тáинственному видению Бога. Для игумена достаточествует и преизбыточествует посвятить себя служению и водительству малого или большого братства.

Хозяйственные дела и контакты с внешним миром являются не чем-то желательным, но необходимым и неизбежным, частью нашего «земного странствия».[25]Их берут на себя игумен и старшая братия, движимые  любовью и самопожертвованием, чтобы защитить остальных братий, дабы они пребывали неотвлеченно в делании Божием.

В случае, когда игумен вынужден заниматься внешней деятельностью, предание и наш собственный опыт говорит, что единственным способом выиграть время и выполнить свое духовное предназначение в монастыре, является избрание и назначение ответственных лиц, монахов или мирян одного с ним духа. Им он передоверяет общее попечение и преподает благословение, принимая самостоятельно главные решения. При этом требуется, чтобы эконом или любое другое ответственное лицо, сохранял смирение, зная, что он пребывает в послушании. Если он возомнит себя «управителем», его необходимо сменить.

Также стоит остановиться вкратце – поскольку это потребовало бы отдельного сообщения – что старец Эмилиан хотел, чтобы монахи научились так жить под покровом старца, даже без его непосредственного присутствия, как если бы он находился с ними. Чтобы они были тверды и неколебимы в своей духовной жизни, ощущая на себе зрак Господа и старца и не имея таким образом необходимости в непосредственном контроле с его стороны.

Наконец, поскольку всякая деятельность затягивает братство, даже помимо нашего желания, и не каждый это выдерживает, в монастырях или на подворьях должны быть обустроены более уединенные места, чтобы и сам старец мог уединяться, и имеющие предрасположенность к безмолвию.

Если игумен, занимаясь необходимой внешней деятельность, может сохранить мистический характер, который Церковь придает его личности, тогда по возвращении в обитель он будет словно и не покидавший ее, и братия примут своего отца с теплотою в уверенности, что он им служит, их утверждает и лично присутствует даже во время своих отлучек. Их сердце говорит им, что он всячески и всеми своими силами служит Церкви и ближнему. Игумен, который и во время своих поездок за пределы монастыря и контактов с внешним миром в силах сохранить состояние отрешенности, рассудительного подвижничества и трезвения станет истинным пастырем для братии, которая под его водительством будет неуклонно стремиться к грядущему Царствию. Тогда и подтвердится мысль о том, что «монашеское жительство есть наиболее полная форма проявления Бога в этом мире» и что «монастыри не просто полезные институты Церкви, но места, где учение Христово подтверждается опытно»[26].

 Святая Гора Афон, 2015

[1]Архимандрит Эмилиан, Интервью программе Südwestfunk: «Athos. 1000 Jahre sind wie ein Tag» («Афон. 1000 лет как один день») 1981.

[2]Святитель Василий Великий, Правила, пространно изложенные в вопросах и ответах, 43 (PG 31, 1028).

[3]. Святитель Василий Великий, Указ. Соч., 43 См. также Никифор Мистик, Устав священной обители Пресвятой Богородицы Τυπικόν τῆς σεβασμίας Μονῆς τῆς ὑπεραγίας Θεοτόκου τῶν Ἡλίου Βωμῶν ἤτοι τῶν Ἐλεγμῶν…, изд. Алексей Дмитриевский, Описание литургических рукописей т. 1: Уставы, Киев, 1895, глава 41, «Поучение Настоятелю», стр. 755: «Будь ровен с братьями, милостив, опекай их и всем им оказывай отеческую благосклонность... Обо всех пекись и заботься, терпи всех, терпеливо вразумляй, наставляй, учи, увещевай, болящих исцеляй, страждущих поддерживай, малодушных утешай, согрешающих верни на путь истинный, до семидесяти семи раз прощай, по призыву Господа…».

[4]Святитель Василий Великий, Слово о подвижничестве, А, 2, (PG 31,  632).

[5]Архимандрит Эмилиан, «Старец и послушник», Собор святых Симонопетрского монастыря Σύναξις Ἱ. Μ. Σίμωνος Πέτρας 1978, стр. 4. См. также «О старце», Собор святых Священной Общины монастыря Благовещения Пресвятой Богородицы в Ормилии (Σύναξις Ἱ. Κ. Εὐαγγελισμοῦ τῆς Θεοτόκου Ὁρμυλίας), 1978: «Мертвый для государства, для мира, для современного, для древнего, для того что внутри и для того что снаруж...  игнорирующий все. Но внутри него пусть будет живость вечности, внутри него пусть пребывает жизнь истинная... Он живет между жизнью и смертью, подавая монастырю эсхатологический знак. И так в этом мраке, в этой тьме, в этом неведении да будет Божия воля, Божие просветление. Свет невечерний исходящий, беспрестанно исходящий от Света».

[6]«Старец – это тот, кто обладает словом истины и служит душам посредством этого слова. Он служитель слова и призван говорить устами, говорить глазами, говорить сердцем, говорить прежде всего безмолвием», Архимандрит Эмилиан, «Ἔννοια τοῦ Γέροντος», Собор святых Священной Общины монастыря Благовещения Пресвятой Богородицы в Ормилии Σύναξις Ἱ. Κ. Εὐαγγελισμοῦ τῆς Θεοτόκου Ὁρμυλίας, 1976.

[7]Конидарис И. Рассмотрение монастырских уставов с юридической точки зрения, Афины,  2003, стр. 205.

[8]Святитель Василий Великий, Правила пространно изложенные в вопросах и ответах 35, (PG 31, 1005).

[9]Архимандрит Эмилиан, Слова и Наставления, М: Издательство храма святой мученицы Татианы при МГУ, 2006,  т. I, Печать Истинная, Благословение Святогорских святых Македонии, стр. 254.

[10] L. Petit, "Vie et office de saint Euthymie le Jeune", Bibliotheque Hagiographique Orientale, τ. 5, Paris, 1904, р . 39.

[11]Архимандрит Эмилиан. Указ. соч. С. 253

[12]Конидарис И. Рассмотрение монастырских уставов с юридической точки зрения, Афины,  2003, стр. 207.

[13]Ἰωάννης Β΄ Κομνηνός, Τυπικόν τῆς βασιλικῆς μονῆς τοῦ Παντοκράτορος, Gautier, P., “Le typikon du Christ Sauveur Pantocrator”, Revue des Études Byzantines 32 (1974), σσ. 83-109.

[14]Иоанн II Комнин, Устав монастыря Пантократора (Вседержителя). По благотворительным учреждениям монастыря см. Κωνσταντέλος, Βυζαντινή φιλανθρωπία, σσ. 230-37. Подобную благотворительную деятельность вел и монастырь, где подвизался брат Исаака Комнина и который содержал больницу для престарелых (см. Устав [Севастократора] Исаака, сына Великого Василевса Кира Алексия Комнина при открытии нами новоучрежденного монастыря. Παπάζογλου, Γ.Κ., Τυπικόν Ἰσαακίου Ἀλεξίου Κομνηνοῦ τῆς Μονῆς Θεοτόκου τῆς Κοσμοσωτείρας (1151/52), Κομοτηνή, 1994, σσ. 85-86, 101-106 καί 131-132.

[15]Иоанн II Комнин, Устав монастыря Пантократора (Вседержителя), σσ. 113-115. О приписных монастырях см. см. σσ. 69-73. Об угодиях см. σσ. 115-125.

[16]«Поскольку велико бремя попечений, как внутри, так и вне обители, связанных как с делами духовными, так и телесными, как это изложено в самом Уставе, делается разумное напоминание, что Игумен монастыря не в состоянии единолично предстоять и презирать все означенное в равной степени, поскольку он сможет разделить себя между столькими делами, так что по причине мы положили назначить различных экономов... Игумену же прилежно и тщательно надзирать за всеми экономами на местах и направлять их к надлежащему исправлению... Все экономы должные действовать с ведения и одобрения Игумена…»

[17]Устав, составленный великим доместиком Запада киром Григорием Пакуриани для основанной им обители Пресвятой Богородицы Петрицонитисы. Gautier, P., “Le typikon du sébaste Grégoire Pakourianos”, Revue des Études Byzantines 42 (1984), σ. 59 καί σ. 85.

[18]Изложение и повествование о жительстве монахов обители Пресвятой Богородицы Эвергетидской (Благодетельницы), составленное священноиноком монахом Тимофеем, ставшим священноигуменом после основателя обителя сей. Gautier, P., “Le typikon de la Théotokos Évergétis”, Revue des Études Byzantines 40 (1982), σσ. 47-51.

Монаха Неофита Пресвитера и затворника Νεοφύτου Πρεσβυτέρου μοναχοῦ καί ἐγκλείστου τυπική σύν Θεῷ διαθήκη περί τῆς ἰδίας ἐγκλείστρας νήσου Κύπρου τῆς Παφηνῶν ἐπαρχίας, τῆς καί νέας Σιών ἐπονομασθείσης, ἤτοι ἐξ εὐδοκίας Θεοῦ σκοπευτήριον ἔνθεον, Ἱ. Μ. Ἁγίου Νεοφύτου, Ἁγίου Νεοφύτου τοῦ Ἐγκλείστου Συγγράμματα, τ. Β΄, ἐπιμ. τῆς Τυπικῆς Διαθήκης Στεφανῆς, Ι.Ε, Πάφος, 1998, σσ. 36 καί 43-44.

[19]Для разрешения внешних вопросов законодательство Юстиниана определяет «апокрисиария», то есть некое внешнее лицо, зачастую из обладающих политическим весом – которое бы несло ответственность за связи обители с гражданскими и церковными властями. Преподобный Афанасий в своем Уставе (1005) назначает (внешним) Эпитропом патриция Никифора из славнейших, как равнодушного к житейским благам. Михаил Атталиат в Завещании (1077) основанному им монастыря, определяет эпарха как защитника в судах интересов монастыря и его нищеприимного дома «ради спасения своея души». Участие мирян, несмотря на имевшие место злоупотребления было, как представляется, необходимым и неизбежным. Важнейшую роль в византийский период играла должность эфоров, иначе говоря смотрителей, а также должность харистикариев (следивших за использованием имущества, отписанного монастырю – прим. пер.). Многие ктиторы в эфоры выбирали самого императора. Участие мирян в церковной деятельности было неотъемлемой частью жизни в Церкви в целом. Наряду с этим, согласно церковному праву, монахам запрещалось принимать на себя попечение о мирском и покровительство со стороны мирян, когда оно было сознательным, позволяло монахам следовать неотступно и неуклонно своему духовному предназначению.

[20]Ἀββᾶς Ισαάκ, Λόγος 73, 33

[21]Архимандрит Эмилиан Симонопетрский Ἀρχιμ. Αἰμιλιανός, «Κανονισμός Ἱ. Κοινοβίου Εὐαγγελισμοῦ τῆς Θεοτόκου», 14,  Κατηχήσεις καί Λόγοι 1, Σφραγίς Γνησία, σ. 191.

[22]Кирилл Скифополит, Житие п реподобного Саввы, ἔκδ. Schwartz, Leipzig, 1939, σ. 142 καί σ. 178 Ὅταν τόν ἀναζήτησε ὁ Βασιλεύς Ἀναστάσιος, βρῆκαν τόν ἅγιο σέ μία γωνία τοῦ κονσιστορίου, ὅπου στιχολογοῦσε ἤσυχα τούς Ψαλμούς. Καί τήν δεύτερη φορά, ὅταν ἐστάλη στήν αὐλή τοῦ Ἰουστινιανοῦ μετά ἀπό τήν αἱματηρή ἐξέγερσι τῶν Σαμαρειτῶν (531), μόλις ὁ αὐτοκράτορας τόν εἶδε ἐξαστράπτοντα ἀπό θεῖο φῶς, ἔτρεξε νά προσκυνήση τόν Γέροντα καί ἀμέσως διέταξε νά γίνουν δεκτές οἱ παρακλήσεις πού τοῦ παρουσίασε γιά τήν Ἐκκλησία. Καί ἑνῶ οἱ ὑπάλληλοι διεκπεραίωσαν τήν ὑπόθεσι, ὁ ὅσιος στεκόταν πάλιν κατά μέρος ἀπαγγέλλοντας τήν Τρίτη Ὥρα. Σέ ἕνα μαθητή, πού ἀποροῦσε γιά τήν φαινομένη ἀδιαφορία του γιά τόσο σημαντική ὑπόθεσι, ἀπήντησε: «ἐκεῖνοι τέκνον τό ἴδιον ποιοῦσι· ποιήσωμεν καί ἡμεῖς τό ἡμέτερον».

[23]Βίος ἕτερος Ἁγίου Παχωμίου 25, Halkin, σ. 193, 19-20.

[24]Ἀποκ. 21, 1-3.

[25]Πρός Διόγνητον ἐπιστολή, 5, 9.

[26]Μαντζαρίδης Γεώργιος, «Μοναχισμός καί πνευματική ἀποστολή τῆς Ἐκκλησίας», Πρόσωπο καί Θεσμοί, σσ. 165-66.

Доклад монахини Феоксении, настоятельницы ставропигиального женского монастыря в честь иконы Божией Матери «Живоносный источник» Хрисопиги в Ханье (о. Крит, Греция) на Международной богословской научно-практической конференции «Монашество Святой Руси: от истоков к современности» (Москва, Покровский ставропигиальный женский монастырь, 23−24 сентября 2015 года).

Ваше Высокопреосвященство архиепископ Феогност! Ваши Высокопреосвященства! Досточтимые настоятели и настоятельницы! Честные отцы и сестры! Возлюбленные во Христе братья!

Благословите!

Благодарю вас за благословение и за честь снова находиться с вами на этом монашеском съезде. Я считаю – и думаю, что все с этим согласятся – что самым главным является здесь общение во Христе и духовное знакомство.

С самого начала своего существования монашество отказалось сопутствовать современному ему веку, являя собой свидетельство того, что помимо текущего и преходящего существует непреходящее и вечное, связанное с глубочайшими потребностями и чаяниями человеческого существования.

Наставник пустыни Антоний Великий, обличавший тщету мирского духа, учит нас, что страдания нынешнего времени суть несущественные и второстепенные по сравнению со «славой, которая должна открыться нам в будущем»[1]. Жажда жительства небесного и избавление от прилепления к суетному и мирскому и от похотений пристрастных являются главными предпосылками для того, чтобы монах достойно шел по пути своего призвания, как он был призван, вступая в ангельское жительство: «Шествуй достойно призвания, избавься от пристрастия к суетному, возненавидь влекущее тебя книзу похотение, все свое вожделение направь на небесныя»[2].

Призвание и цель монастырской жизни есть свидетельствование о будущем Царствии. Мы, монахи, призваны жить монашеской жизнью, каждодневно имея перед собой эсхатологическую перспективу: переживая мистическое откровение Преображения, предвкушение жизни вечной. И это происходит с непрерывным духовным деланием, в сокровенном сердце человеческом (ср. 1 Пет. 3:4), которое совершается нешумно и смиренно. Монах есть такой человек, который избрал жительство во внутреннем уединении (по словам Симеона Благоговейного, «в монастыре он словно есть, и будто бы нет его и он не виден»[3]), добровольно и свободно отсекая какую бы то ни было собственную волю.

Преподобный Исаак Сирин просит: «Господи, сподобь меня жить в истине мертвым по встрече этого века и возненавидеть жизнь мою ради жизни той, что находится при Тебе»[4].

Необходимой предпосылкой для общения в божественной благодати с Богом Живым является умерщвление страстей и избавление от всякого мирского развлечения ума и страстных пороков, а также от похотений и произволений. Этот внутреннее отвержение себя есть постоянная брань с целью сораспятия и сочетания со Христом. Преподобный Максим Исповедник отмечает, что тот, кто отошел от мира и оставил все мирское, соделал монахом только внешнего человека; напротив же, внутреннего человека соделал монахом только тот, кто отказался от пристрастных помышлений о вещественном. Преподобный добавляет, что при желании нетрудно сделать внешнего человека монахом, но требуется большая борьба для того, чтобы внутренний человек стал монахом[5].

Показателен также пример из жизни преподобного Нила Калабрийского. Желая как-то раз испытать братьев, поселившихся рядом с ним, преподобный попросил их выкорчевать саженцы, которые они с большим трудом посадили за несколько дней до этого. Они без колебаний приняли предложенное им и стали ревностно выкорчевывать насаждения, что потребовало от них тяжелого труда с утра до полудня. Они не преминули разрушить то, что с таким трудом создали собственными руками, отрешившись от самих себя и отринув всякую логику, исходящую из мира сего. И они сделали это совершенно сознательно и свободно[6].

Добровольное подчинение воле Божией есть единственная истинная свобода и в нем состоит чуждая всякой власти позиция монашества.

Сегодня, когда правящие миром силы теряют свое достоинство как никогда ранее, призыв направить «все свое вожделение на небесныя» приобретает особый смысл для каждого человека с метафизическими устремлениями, и тем более для нас, монахов. Мы призваны ежедневно проживать свидетельство будущего Царствия, превосходя тлен и скорбь последних времен. Единственный способ осуществить это – евангельская заповедь любви, которая предвечно призывает нас возлюбить Бога «от всего сердца и от всей души, всем помышлением твоим и со всею силою», а также «ближнего как самого себя».

Преподобный Порфирий Кавсокаливит говорил, что любовь, богопочитание, жажда любви, сочетание со Христом и Церковью есть Рай на земле. Он учил – а главным образом проживал это – что мы сможем полюбить Бога посредством любви к брату. Потому что любовь ко Христу, как говорил святой, есть любовь к ближнему, ко всем и даже к врагам. «Христианин болеет за всех, хочет, чтобы все спаслись и все вкусили Царствия Божия. Вот это и есть христианство внутри Церкви, когда мы становимся одним целым с несчастным, страждущим и грешным»[7].

Последними словами Старца перед его преподобнической кончиной были: «Да будут все едино»[8] из первосвященнической молитвы Господа, слова которой он так любил и всю жизнь часто повторял, подтверждая тем самым, насколько глубоко он переживал единство Церкви.

В том же духе и старец Софроний Эссекский говорил, что мы «ведем брань за свое собственное воскресение и за воскресение всякого другого человека». Это означает, что мы призваны в любую минуту понять слабость и падение брата, не только того, кого видим в числе монастырской братии, но и вообще всякого человека на земле. Как часто слабость ближнего не становится для нас причиной скорби и заботы! А ведь в этих случаях следует увеличить свою духовную выдержку и молитву и подойти со всем этим к брату с глубоким пониманием и любовью, испрашивая милости Божией. Таков монашеский способ исцеления душ в наших монастырских общинах и путь к истинному проживанию нашего монашеского призвания.

Мы, монахи, призваны стать своими для младенцев и немощных мира, тех, кого Господь избрал, чтобы посрамить богатых и сильных[9]. Нельзя и помыслить, чтобы мы не участвовали в нуждах и переживаниях людей, тем более самых слабых. И в окружающей атмосфере международных конфликтов, духовной и экономической нестабильности во всем мире, мы должны противостоять нивелированию ценностей, утере ценности человеческой личности и прислушиваться к голосу переживающего человека, у которого нет ничего – зачастую даже родины.

В писаниях святых Отцов мы читаем, что «монах есть тот, кто, удалившись от всех, со всеми соединен»[10]. То есть тот же самый человек, который ведет брань за хранение ума, за внутреннее очищение и за удаление от мирской суеты, при этом призван переживать всю горечь мира, осознавая всечеловеческий грех и молясь за всех. Это видимое противоречие выражает и преподобный Исаак Сирин, говоря, что монах должен быть другом всякому человеку и уединенным в своих мыслях; сострадать беде каждого, а телесно быть удаленным от всех[11].

В том же слове, которое преподобный обращает преимущественно к монахам, он особенно подчеркивает добродетели братолюбия и милосердия, обращаясь со следующими словами: «Тот, кто захочет выслушать брата скорбящего и разделит его скорбь или состраждет ему, и возгорится сердце его с ним, тот воистину милосерден»[12]. Подобным образом и преподобный Нил ублажает монаха, который «думает о преуспеянии и спасении всех, как о собственном спасении"[13]. Но и в «Отечнике» аввы Иосифа подчеркивается, что невозможно быть монахом не будучи «весь как пламя горящее», не имея сердце «пламенеющим за все творение», как говорит преподобный Исаак Сирин[14].

Когда Бог живет в душе, она, потрясенная Его любовью, начинает скорбеть о грехах всего человечества, желая всем спастись. На этом отрезке духовного пути человек приобретает осознание величины его собственной ответственности за то, что он не достиг святости, усугубляя страсти, которыми мучается человечество.

Святые никогда не остаются безучастными к человеческой боли, чем бы она ни была вызвана. Старец Софроний (Сахаров), обращаясь к людским страданиям в годы Второй мировой войны, говорил: «Я рыдал о людях, не ведающих Христа, и проливал горькие слезы за весь мир».

Характерный случай был и с преподобным Порфирием, когда в Румынии, в городе Тимишоара происходили трагические события. Нам рассказал об этом профессор кардиологии Георгий Папазахос, который был личным врачом старца Порфирия. Тогда, в 1989 году, ему сообщили, что Старец очень серьезно болен и просил срочно к нему приехать. Тот поздно вечером наспех закрыл свою клинику и среди ночи поспешил в монастырь, где была келья Старца. Он обнаружил Старца в сильном возбуждении и рыдающим и сразу диагностировал у него сильный приступ ишемической болезни. Он попросил Старца лечь и успокоиться, а тот, тронутый этим, сказал: «Что ты, что ты, как я могу успокоиться, когда вижу, как убивают детей и вся площадь залита кровью!» Еще не вышли сводки новостей и никто ничего не знал, но преподобный старец, по данной ему Богом благодати, увидел восставшую против авторитарного режима молодежь и переживал за то, что их калечат силовики.

А многие ли из нас с напряжением и болью молились в последнее время, когда миллионы людей в Сирии, Египте, Ливии и в других странах оказались на улице, нищие и беззащитные, став жертвами чрезвычайных обстоятельств? Вы все видели, как беженцы тонут в Средиземном море, прижимая к груди маленьких детей.

В каждую эпоху Бог посылает святых своих, чтобы призвать человека и все творение ко спасению. Мы имеем бесчисленные примеры людей, которые отвергли мудрость этого мира, очистились от страстей трезвенной жизнью и умной молитвой облагодетельствовали мир, разделяя его боль за прегрешения всего человечества. Этим путем они достигли настоящей жизни и пережили явление нетварного Света. Эти святые подвижники чудесным образом прошли благодатным путем жизни в священнобезмолвии, чтобы стяжать таинственный опыт обожения в различных, зачастую неблагоприятных исторических и общественных условиях, в уединенных и многолюдных местах, и укоренили себя в неиссякаемом богатстве трезвенных Отцов нашей Церкви.

Это произошло чудесным образом и в жизни современного святого Порфирия Кавсокаливита, которого мы сподобились знать лично. Святой, выходя за рамки привычных схем и любых проявлений бесплодного начетничества, никогда не прислушивался к елейным проповедям и не  делал разграничения между общественными и философскими системами. В простоте и смирении, он возлюбил всех людей без исключения, не разделяя их на праведников и грешников; он стяжал глубокое ведение человеческой души и через благодать, которую даровал ему Господь, соделался целителем душ и телес.

Через молитву святой, по благодати Божией, ощущал свое единение со всеми людьми. Он особенно подчеркивал, что молитва есть приближение ко всякому творению Божьему с любовью, это движение в любви, это делание всего с любовью[15]. Он советовал нам молиться о Церкви, о мире, обо всех. Чтобы мы соединились с окружающими людьми, с их радостями и горестями. Сделали для них все возможное, как и Христос для нас. Чтобы мы возжаждали святости для мира, чтобы стали христовыми. Чтобы мы почувствовали их своими, молились за всех, болели за их спасение, забывая о самих себе. Потому что молитва, которая совершается за других с глубокой любовью, приносит великую духовную пользу. Она наполняет радостью молящегося, но и того, за кого он молится, подавая ему Божию благодать. И о тех, кто осуждает нас, Старец советовал молиться, повторяя: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя», а не «помилуй их». Так мы испрашиваем милости Божией всему миру и тем, кто нас осуждает.

Святой Порфирий часто подчеркивал, что скорби мира, как и личные скорби каждого человека, могут стать ближе и уврачеваться через души тех монахов, которые с радостию и простотою полагаются на волю Божию и свободны от негативных переживаний. «Малейший ропот на ближнего, – говорил он, – вредит вашей душе, и вы уже не можете молиться. Святой Дух, найдя душу в таком состоянии, уже не смеет к ней приближаться»[16].

Потому-то святой и советует: «Никто не должен желать спасения себе без того, чтобы спаслись и остальные. Неверно, если кто молится о себе самом, чтобы ему одному спастись. Мы должны возлюбить других, чтобы ни один не пропал, но все пришли в Церковь. Это ценно... С таким намерением нужно уходить из мира, чтобы прийти в монастырь, идти в пустыню»[17].

Особенное внимание преподобный Порфирий обращал на силу молитвы монахов: «Своей пламенной и чистой жизнью, а особенно молитвой, подвижники помогают Церкви... Вот какое значение имеет молитва монаха. В келье он один, но волны его молитвы доходят до всех людей, даже если они далеко. Через молитву монах причастен всем проблемам этого мира и творит чудеса»[18].

Преподобный Порфирий подчеркивал, что только благодать Божия способна одухотворить молитву. Но для схождения божественной благодати должны быть предпосылки – любовь и смирение. «Когда приходит благодать, когда приходит любовь, призываешь имя Христово, и ум и сердце наполняются. Тогда не нужна ни скамейка,не нужно голову склонять или закрывать глаза. Многие говорят: "Присядь на скамеечку, склонись, закрой глаза и сосредоточься". Но нет никакой нужды делать что-то особенное, чтобы произносить молитву. Попробуйте, и увидите сами. Не нужно никаких усилий, если имеешь божественное рвение и великую любовь ко Христу»[19].

Преподобный Порфирий представлял монастырь, в первую очередь, как место литургической жизни и молитвы, но и прибежища и утешения для людей. «Моей давней мечтой, – говорил он, – было построить монастырь. Чтобы он был духовной мастерской, где бы освящались и взрастали бы души, и прославлялось бы непрестанно имя Божие. Я хотел бы, чтобы он был центром, куда бы приходили люди со своей болью и заботами и находили бы здесь утешение, поддержку и исцеление... Монастырь должен со страхом Божиим принимать души и вдохновлять их не назиданием, но молитвой, страхом Божиим и примером. Это вещь очень тонкая. Приходит, к примеру, некто в монастырь – прими его. Но не обязательно много разглагольствовать»[20].

В том же духе любви и взаимного служения преподобный Порфирий понимал и миссионерство. «В наших миссионерских усилиях нужно различать тонкую грань... меньше слов... лучшая миссия – наш добрый пример, наша любовь, наша праведность»[21]. И подчеркивал, что «благодать Божия, не принуждая никого, имеет способы спасти и окончательно заблудших, а мы должны помочь ей в этом деле духовным образом»[22]. То есть, не надо никого осуждать, обижать или доводить до отчаяния.

В этом состоит и социальное служение монастырей: это боль, забота и борьба с греховностью и бедствиями всего человеческого рода. Напротив, устройство [материальное] – это не забота монахов, кроме исключительных случаев, вызванных особыми социальными условиями. Монастырь может дать благословение монаху или монахине встречаться с молодежью по собственной инициативе (мы так делаем – иногда я сама, иногда кто-то из сестер, имеющих специальные навыки), или посещать больных детишек, но лучше, если монашеская община будет свободна от подобного бремени. Братия может возражать против ежедневного участия в такой благотворительной деятельности, которая сопряжена с особенными духовными (а иногда и физическими) трудами.

Возложение непосильной ноши на тех из братий, кто физически, а главное духовно, не может ее понести, ведет к опасности как бы претензии на то, чтобы оставить на время свое монашеское делание и расслабиться в другой обстановке за пределами обители. Конечно, монахи или монахини могут совершать поездки по святым местам (например, в Иерусалим, или в другие православные страны), но это должно делаться всегда по благословению, и никогда как некое ежегодное право или требование; и настолько, насколько позволяют возможности братства.

Преподобный Порфирий говорил: «Монашеская жизнь – это жизнь дарованная. Монах должен познать сладость молитвы, он должет облечься божественной любовью. Он не может утвердиться в монашестве, если не познает сладость молитвы. Если этого не случится, – всё, конец! Он не сможет жить в монастыре. Но удерживают его в обители, вместе с молитвой, – труд и рукоделие. Работа и молитва – это не разные вещи. Работа не препятствует молитве, а напротив – укрепляет ее и делает лучше. Все зависит от любви. Так что работа – это как если бы кто-то молился или клал земные поклоны»[23].

Как говорит преподобный Порфирий, работа, послушания и рукоделие имеют большое значение. Очень важно трудиться в монастыре, каждому по мере своих сил, согласно Последования монашеского образа (схимы), и чтобы братия прочувствовала, что и работы в обители, и сама жизнь протекают в трудах и жертвах со стороны братии. Это может придать радость и осмысленность нашей жизни, соединить нас с каждым камушком в обители, с каждым деревцем и, конечно же, с каждым членом нашей монашеской семьи.

Так передается посыл, что и жизнь по святым Отцам может продолжаться в этих простых ежедневных житейских делах, и наша жизнь освящается, когда мы ежечасно подвизаемся, чтобы в братстве принести друг другу лучшее, видя в лице каждого брата самого Христа, как писал святой Иоанн Кронштадтский.

Жизнь в монастыре заключается в соединении в одно тело людей, связанных между собою братскими узами, и где, под духовным водительством настоятеля, они совершают общий духовный подвиг.

Согласно известному изречению Василия Великого, в монастыре совместно живут люди, происходящие из разных народов, но они притираются друг к другу и уподобляются друг другу так сильно, как если бы одна душа была бы в разных телах, согласных во всем[24]. Будь братство хоть большим, хоть малым, эти узы могут оставаться неразрывными и крепкими, обретая надежную опору в лице игумена или игуменьи, которые, конечно, должны пользоваться всеобщим доверием. Это служит для братства объединяющей и сплачивающей силой, так что все члены братства соревнуют и сопутствуют друг другу на пути в Царствие Божие.

Все святые живут и передают аскетическую традицию нашей Православной Церкви, как она выражается в боговидении и в опыте трезвения, а именно как попытку преодоления личностного себялюбия и осознание соборной истины Церкви. Ведь аскетическая жизнь в своем предельном выражении есть преодоление эгоцентризма страстей, когда монах и каждый верующий, избавившийся от личностных претензий и притязаний, подвизается как человек, чье самосознание приняло и усвоило соборное сознание Церкви.

Святые предвкушают будущее блаженство, и поэтому могут преобразовать свою боль в понимание ближнего. Они чувствуют и понимают боль и переживания другого человека, например, мигранта, маленького человека или всякого дезориентированного юноши, лишенного смысла жизни и ищущего прибежища в суррогатных средствах, поднимающих настроение и временно придающих силу. Они видят в каждой человеческой личности непреходящую ценность. Они никого не презирают и стараются войти в положение каждого.

Такую жизненную позицию имела и всем внушала своим воспитанием приснопамятная настоятельница наша Феосемния, основавшая сестричество монастыря Хрисопиги 39 лет назад и упокоившаяся в 2000 году. В течение ряда лет он был тяжело больна, но, тем не менее, переносила свой недуг с большим мужеством и выдержкой, безграничным терпением и кротостью. Она неотступно исполняла свои обязанности до последнего вздоха, служа утешением для тысяч людей. Старица передавала свою веру в жизнь вечную, тот мир и радость, которую она переживала, несмотря на свою болезнь. Многие больные оказывались облаготельствованы ею в больницах, куда она поступала на лечение. Она и сама ходила по больницам, причем ее нисколько не занимала при этом проблема собственного здоровья. Она подходила к другим людям и говорила с ними, заставляя их забыть их боль, так что ее присутствие и ее слово вселяли веру во Христа, радость и надежду на вечность.

В эпоху современного идолопоклонничества, которую мы переживаем, безмерная зацикленность на собственной личности и утеря человеческого лица приводит к безраличному отношению к качеству жизни на земле и, как следствие, к отрицанию вечности. Мы, монахи, живя за пределами этого мира, призваны передавать всей полноте Церкви метафизическую веру, силу, надежду, дух борьбы и радость. Мы должны излучать благословение трезвения, молитвы и постоянного служения, а также бесстрашие перед болью, самопожертвованием и смерью.

Однако, современные монахи, будучи порождением и продуктом нынешнего общества, воспитанными на жизненной позиции современного мира, уверенными в надежности научного знания, приходят в монастыри, находясь под влиянием современных разрушительных убеждений. Вполне возможно, что они переносят эту мирскую ментальность в повседневную монастырскую жизнь, усваивая приемы и модели поведения, основанные на легкости, удобстве и личных правах, в ущерб монашеской сущности, которая есть «обет креста и смерти»[25]. Однако то, что мы все, а прежде всего мы, монахи, должны осознать, так это именно то, что отмечает и Вселенский Патриарх Варфоломей, говоря: «Крест – это символ, ведущий к предельной жертве, к которой мы все призваны... Без Креста, без жертвенности не бывает ни благословения, ни преображения мира»[26]. Только в таком монастыре, где есть «Крест как водительствующий символ», отбрасываются логика и влияние мира, в то время как дух жертвенности открыт в каждом человеке и расцветает благословение дарований. Так появляются новые и чудесные дарования и великие благословения у смиренных людей, членов братства, причем именно тогда, когда никто из них не жаждет стяжать славы, признания, успеха, но только милость и служение смиренным.

Недостаток духовной ревности о монашеской жизни является следствием обмирщвления. Это положение вещей может быть исправлено с помощью монашеских братств, живущих в глубокой аскезе, любви и ревности к Богу и, конечно, в духе воодушевления и жажды встречи со Христом в каждодневных богослужениях. Напротив, все современные средства, проникшие в наши монастыри, если не будут использоваться чрезвычайно разумно и сознательно, – перерастут в страшную угрозу для продолжения монастырской традиции, которая процветала и приносила плоды в течение столетий в духе самоотречения, жертвенности, труда, странничества и отсечения собственной воли и прав.

Просветленные благодатью Божией, монахи трезво и уравновешенно воспринимают послания своего времемни, используя даже современные достижения таким образом, чтобы ни в малейшей степени не нанести ущерба своему монашескому подвижническому жительству и, конечно, ни в коем случае не потакая своей личной воле.

Так, преподобный Порфирий Кавсокаливит был сведущ в научных и технологических достижениях, которые считал даром Божиим. Его очень занимало использование альтернативных видов энергии. Он интересовался вопросами  солнечной энергетики, которые в то время находились на ранней стадии. Также известно, что он часто пользовался телефоном, даже посреди ночи, чтобы утешать и духовно водительствовать людей в разных уголках земли. И он советовал монахам сочувствовать людям и исцелять их молитвой и примером своей подвижнической жизни.

Зачастую мы в монастырях думаем, что духовная жизнь связана только с молитвой и безмолвием. Однако святые всех времен, в том числе и подвижники, были людьми физического труда, работавшими, чтобы обеспечить свои жизненные потребности. Многим из них приходилось часами ходить пешком, чтобы добыть необходимую воду, заботиться о деревьях и посадках. Они защищали птиц, леса и служили не только людям, но и животным и вообще всякому созданию Божиему. Многие святые советовали людям сажать деревья. Характерным примером служит преподобный старец Амфилохий, который засадил соснами Патмос, остров Апокалипсиса, налагая на своих духовных чад эпитимью в виде посадки деревьев.

Традиция аскезы и трезвения, как она проявляется в непреходящем опыте жития святых нашей Церкви, и в наши дни призвана придавать смысл жизни не как философия и теория, оставшаяся от прошедших эпох, но как современный и динамичный образ жизни. Монашеская жизнь не является просто идеалом, мечтой или жизненным примером для неких людей, имеющих особые духовные запросы.

Когда она проживается в своем истинном эсхатологическом измерении, то становится мученичеством и свидетельством для братьев в миру, и посредством этого открывается и становится ясным путь к жизни в Церкви. Жизни, что является предвкушением радости Будущего Царствия.

[1] Афанасий Александрийский, свт. Житие и жительство отца нашего преподобного Антония. 
[2] См.: Последование великого ангельского образа. 
[3] Симеон Новый Богослов, прп.  Слова огласительные. 
[4] Исаак Сирин, прп. Слово 28. 
[5] «…кто отвергся таких вещей как жена, деньги и прочее в таком роде, тот соделал монахом внешнего человека, но еще не внутреннего; кто же избавился от пристрастных немощей, тот соделал и внутреннего, который есть ум; и внешнего человека легко соделать монахом, если только захочется, но немалая предстоит брань сделать монахом внутреннего человека». P.G. 90, 1060 A. 
[6]  Ὁ ὅσιος Νεῖλος ὁ Καλαβρός , ἐκδ. Ὁρμύλια 2002 (Преподобный Нил Калаврийский, изд. Ормилия 2002). 
[7] Ἁγίου Πορφυρίου Καυσοκαλυβίτου, Βίος καί Λόγοι, 12η ἔκδ., Ἱ. Μονή Χρυσοπηγῆς, Χανιά 2014, σελ. 216 (Житие и слова Преподобного Порфирия Кавсокаливита). 
[8] Ин. 17:11, 21– 24. 
[9] 1 Кор. 1:27. 
[10] Евагрий Понтийский, прп. Слово о молитве. 124. PG 79, 1193B. 
[11] Исаак Сирин, прп. Слова подвижнические. 23. 
[12] Там же. 
[13] Нил Синайский, прп. 153 главы о молитве. Гл. 122. 
[14] Исаак Сирин, прп. Слова подвижнические. 81. 
[15] Житие и слова. С. 465. 
[16] Там же. С. 250. 
[17] Там же. С. 196–197. 
[18] Там же. С. 360–361. 
[19] Там же. С. 261–262. 
[20] Там же. С. 169, 177. 
[21] Там же. С. 396. 
[22] Σεβ. Μητρ. Νεοφύτου καί Μπάτσκας Εἰρηναίου, στό Ὁρόσημο ἁγιότητος στό σύγχρονο κόσμο, Ἱ. Μονή Χρυσοπηγῆς 2008, σελ. 289. 
[23] Житие и слова. С. 338. 
[24] «Люди, подвигшиеся из разных племен и стран, привели себя в такое совершенное тождество, что во многих телах видится одна душа, и многие тела оказываются орудиями одной воли». Святитель Василий Великий. Подвижнические уставы. 18, 2 (PG 31, 1381D-1384A). 
[25] См.: Чинопоследование великого ангельского образа. 
[26] Cosmic grace, humble prayer: The ecological vision of the Green Patriarch Bartholomew I, ed. John Chryssavgis. Eerdmans, 2003.  305, 308.

Доклад игумена Петра (Мажетова), настоятеля Свято-Косьминской мужской пустыни Екатеринбургской епархии на Международной богословской научно-практической конференции «Монашество Святой Руси: от истоков к современности» (Москва, Покровский ставропигиальный женский монастырь, 23−24 сентября 2015 года)

«К свободе призваны вы, братия!» (Гал. 5:13). Эта фраза может считаться основополагающим утверждением всего христианства. В ней прекрасно раскрываются слова Самого Спасителя: «Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедывать плененным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу…» (Лк. 4:18). Конечно же, здесь речь идет о свободе духа, свободе от греха и его последствий.

Почему-то в современном церковном мире не принято употреблять такое слово, как счастье, но ведь свобода, к которой нас призывает апостол, знаменует собой не что иное как насыщенность жизнью, или попросту –  жизненное счастье! И не это ли вожделенное для всех людей без исключения состояние души сокрыто в Заповедях Блаженств? Но, может, кто-то возразит, сказав, что искать в жизни счастья есть удел только мирян, монашествующие же должны покорно, без ропота и каких-либо претензий на «полноту бытия» нести свой крест послушания и молитвы. Здесь хотелось бы обратить внимание на следующие моменты в самом Священном Писании и в рассуждениях отцов Церкви: «…хозяин дома сказал рабу своему: пойди скорее по улицам и переулкам города и приведи сюда нищих, увечных, хромых и слепых» (Лк. 14:21).

Нищие, увечные, хромые.  Это все мы, некогда испытавшие ущербность бытия, а ныне обретшие источник полноты жизни.

Каждый из нас в душе мучился вопросом: «Равви,  где живешь?», и в свое время услышал ответ: «Пойдите и увидите» (Ин. 1:38). И вот мы пошли, и сейчас пребываем в Его светлой Христовой дружине – монашестве.

Монашество и мирская жизнь. Родственные связи и узы духовные. Как все это соотносится друг с другом? Момент, когда мучают вопросы, на которые не можешь найти ответ, – тяжелое время духовной брани.
Рассмотрим проблему в четырех аспектах: богословском, аксиологическом, аскетическом и эклесиологическом.

Богословский аспект

Свойственно человеку «века сего» выделять из общего числа людей близких, родных, друзей. Люди объединяются в клубы, движения, партии. Особое место занимают в жизни человека семья и родственные связи. Перед монахом предстает дилемма: любить близкого или любить ближнего как самого себя.

Пребывание Адама и Евы в Раю принято считать идеалом, первообразом супружеской жизни. Очевидность этого на первый взгляд кажется неоспоримой и общепринятой. Но попробуем посмотреть на библейский сюжет по-другому. Заметим, что Адам и Ева первоначально являли собой единое человечество. В райском саду не было ни соседей, ни соперников, ни конкурентов. Не было отстраненности от окружающих ради друг друга, но было единое в духе общество, о восстановлении которого молился Сам Спаситель Своему Отцу перед страданиями: «Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе…» (Ин. 17:21).  Человеческое общество изначально создано по образу и подобию Самой Пресвятой Троицы, отчего в первожителях Рая мы можем видеть первообраз именно монашеской общины. Кто-то возразит: единение здесь сугубо вынужденное, ведь насельников такой «обители» всего лишь двое. Но мы хотим обратить внимание на тот факт, что человеческая природа как таковая, т. е. святая, еще не тронутая грехом, в момент своего рождения начинает свое вечное бытие в духе теснейшего, родственного общения, не зная и не предполагая ничего чужого и постороннего. Только после грехопадения в мир приходят убийство, разврат и последующие разделения на Сынов Божиих, сынов человеческих и многоразличные кланы. И как Рай сменяется безвозвратно на земную жизнь, так и не имеющая границ и разделений первозданная любовь по духу подменяется любовью по плоти, точнее – «скорбью по плоти» (1Кор. 7:28).

Аксиологический аспект

Всем известно выражение Евангелия: «Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лк.14:26).

В век гуманизма естественно возникает вопрос: «К чему такая жестокость?» Но стоит разобраться в том, где жесткость подлинная.

Никто не станет возражать, что Христос не только Законодатель, но и первый исполнитель «Всякой правды» (Мф. 3:15). Слыша слова Его «положить душу свою за други своя», мы понимаем, что это совершил прежде Сам Христос. Осиротел ради каждого из нас (см. Мф. 12:46–50).

Но задумаемся над словами «возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22:39). Сам Бог нас призывает возлюбить ближнего своего, как самого себя. И если Бог является первым исполнителем этой заповеди, то, значит, Он возлюбил ближнего, т. е. каждого из нас, как Самого Себя, т. е. как Бога?

Невозможно представить, с каким благоговением относится Господь к каждому из нас! «…До ревности (до боли) любит дух, живущий в нас» (Иак. 4:5), и пренебрегать этой священной болью нам позволяет только наше маловерие.

В таком ключе становятся понятными слова архимандрита Эмилиана (Вафидиса): «Родители – это первое, что оставляет монах. Продолжая любить своих родителей и интересоваться ими, монах прелюбодействует, потому что родители становятся женой для монаха или мужем для монахини <...>  Отношения с родителями связывают человека, одновременно разрывая его связь с Богом, потому что Бог не терпит двух связей одновременно <…>  Связь с родителями и любовь к ним – это в полном смысле слова прелюбодеяние  <…> Первейшее  условие для счастливой жизни в браке или в безбрачии – полностью оставить родителей, не оглядываться на них. (Здесь старец Эмилиан красиво сравнивает монашескую строгость с супружеской верностью. – Иг. П.) <…> И потому даже при самых естественных отношениях не оправдывайся и не позволяй себе иметь подобную связь с родителями, потому что их для тебя больше не существует» [1].

Первейшим достоинством монаха является сердечная преданность Богу. В такой системе ценностей и пребывали древние Отцы. Приведу кратко общеизвестный диалог Пимена Великого со своею матерью.
«Что из того, если увижу вас, – говорит мать преподобного, – не я ли мать ваша  <…> Пимен сказал ей: здесь ли хочешь видеть нас или в будущем веке? Она отвечала: а если здесь не увижу вас, сыновей моих, то увижу ли там? Пимен: если с благодушием откажешься от свидания здесь, то наверно увидишь там. Этими словами она утешилась и пошла с радостью, говоря: если наверно увижу вас там, то здесь уже не хочу видеть» [2].

Слово, сказанное с решимостью, успокаивает, напротив, малодушие – сеет смуту.

Монашеская жизнь – чудо! Никто так не может любить, как монах, никто так не может заботиться, как монах. В любви и самопожертвовании монах всегда будет вне конкуренции, ибо чрез послушание снят с души «кожаный покров» (см. Быт. 3:21) грубого самолюбия. Но этот дар приобретается не для века сего! Оттого и общение с матерью для строгих подвижников  равносильно любодеянию.
Вспомним: «…видя сильный ветер, испугался и, начав утопать, закричал…» (Мф. 14:29, 30). Ослабление в сердце чувства родства с Богом грозит смертельным падением!

Повторим: первейшим достоинством монаха является сердечная преданность и верность Богу.

Аскетический аспект

Преображение Господне мы празднуем в августе, однако известно из церковного предания, что Спаситель поднял на Фавор своих учеников за сорок дней до Своих Страданий. Для чего Господь показал Свою Славу перед страданиями? Чтобы укрепить в вере учеников перед грядущими искушениями. Но как Он укрепил?! Это были не убеждения рассудка или поражающие сознание чудеса.  

«Есть некоторые из стоящих здесь, – говорит Господь, – что не вкусят смерти, но уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе» (ср. Мр. 9:1). И как они увидели? «Наставник! хорошо нам здесь быть, – кричит Петр, –  сделаем три кущи: одну Тебе, одну Моисею и одну Илии» (Лк. 9:33). Он не  «знал, что говорил» (Лк. 9:33).  Не знал, что говорит от переизбытка сердечных чувств!

Когда монах начинает восшествие по пути умного делания, то дьявол пытается привести в смятение как его внутренний мир, так и мир внешний. Однако мы должны помнить, что умное делание приводит в смятение змия, сокрытого в нас, умное делание его и умерщвляет.

Радость созерцания в сердце Христа, подобно новому вину, может быть удержана только новыми мехами: новыми чувствами, новыми мыслями, новым родством. «Не вливают вина молодого в мехи ветхие» (Мф. 9:17).

Родственники монаха на попечении у Божией Матери. Трагизм лишь в желании участвовать в заботе лично, что, как правило, является следствием оставления личной молитвы, оставления Благодати. В сердце монаха оживает снова триединое «жало смерти»: «похоть плоти, похоть очес и гордость житейская» (1 Ин. 2:16).

Экклесиологический аспект

Во все века люди думали о последних временах. Многие святые учители Церкви предсказывали эти дни, но всех их постигала благочестивая «погрешность». Не минула эта участь и самого апостола Павла. «…Мертвые во Христе воскреснут прежде; потом мы, оставшиеся в живых», – говорил он (1 Фес. 4:16, 17). –  …Ибо «тайна беззакония уже в действии, только [не совершится] до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь» (2 Фес. 2:7).

По мнению отцов Церкви, «удерживающим» является Дух Святый, Который в конце времен должен уйти. Жизнь в Церкви есть непрестанное субботствование (Евр. 4:9–11), и мы верим, что, пока совершается новозаветная  суббота, эта вечная соборная Литургия, удерживающий Дух Святый нас не покинет.

Нас всех Господь влечет на Фавор, всех без исключения: и монахов, и мирян: «И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе» (Ин. 12:32).  Зовет созерцать (по силе) Его Божественную Славу, в то время как мир зовет нас всех без исключения жить «делами века сего», т. е. жить непрестанно строительством Вавилонской башни.

И здесь перед нами два образа: Фавор и Вавилонская башня. Кто должен спуститься? Неужели мы с Фавора?

Если наши родственники не желают оставлять это изнурительное, бессмысленное столпотворение, то, увы, должно тогда вспоминать слова Василия Великого: «От родственников, друзей и родителей надо настолько же отдаляться своим расположением, насколько видим далекими между собою мертвых и живых».

Если же, движимые любовью к нам и к Богу, «южики наша» начнут за нами «восход Горе», то опять же вспомним Василия Великого: «…если родители удалятся от мира и приступят к тому же роду жизни, какой ведет сын, то подлинно они сродники и стоят на степени не родителей, а братий. Ибо первый, самый истинный отец есть Отец и всех, а второй после Него –  наставник в духовном житии» [3].

Однако право родственников на духовное родство в наше время не всегда должно давать только иночество. Предоставим каждому взойти на «священную гору» по своей силе, в меру «якоже можаху». Идя за нами, а порой и впереди нас, присные только делают наше восшествие более дерзновенным.

Однажды, после посещения одного молодого монаха родной матерью, братья увидели его задумчивым и со слезами на глазах. Сразу позвали игумена. Однако после беседы все прояснилось. Оказалось, что мать напомнила своему иноку-сыну о тех душевных страданиях, какие пришлось ей перетерпеть ради того, чтобы он только выжил в детские годы, будучи тяжело больным ребенком. После этого разговора молодого монаха ужасно стал мучить помысел упрекающей совести: «Мать ради меня столько пострадала и… после этого я живу в нерадении и иду в ад! Я просто обязан жить свято, по-монашески!» (Кстати, мать этого инока крестилась и серьезно воцерковилась благодаря общению с братьями монастыря).

При таком духовном устроении родственники только укрепляют нас в духовных трудах.

Алексей Степанович Хомяков, русский религиозный философ, славянофил, рассуждая о западных Церквах, приводит интересные образы. Папизм за его тотальный примат папы философ уподобляет кирпичной стене; протестантизм за тотальную «свободу» сравнивает с кучей булыжников. Православие же русскому мыслителю видится как гармоничный хор множественных стройных голосов.
В «стройном хоре голосов» нашей Церкви нет ни мужеского пола, ни женского, ни отца, ни матери, ни дочери, ни сына, ибо все мы одно во Христе Иисусе  (см. Гал. 3:28).  И наша (монахов) священная обязанность –  всегда слышать благодатный «Тихий Свет» в своем сердце и «задавать тон» нашим близким во Христе.

***

Одного брата нашей обители родственники спросили, почему он стал монахом и живет в монастыре? На что последовал неожиданный ответ:

– Там, в миру, как в тюрьме.– Как!?
– В миру ничего нельзя. Там нет никакой свободы!
– Как?! 
– А вот как! В миру нельзя молиться все время, нельзя поститься всегда, нельзя смиряться перед всеми, нельзя всегда радоваться, нельзя всех и всегда любить… А в монастыре это все можно!

Остается всегда помнить, что «к свободе призваны вы, братия!» (Гал. 5:13), и терять эту апостольскую свободу нам никак нельзя, ведь она нужна нашим родным и близким.

[1] Эмилиан (Вафидис), архим. Толкование на подвижнические слова аввы Исаии.  – М.: Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь; – Екатеринбург: Изд-во Александро-Невского Ново-Тихвинского женского монастыря, 2014. С. 405. 

[2] Полное собрание творений свт. Игнатия Брянчанинова. – М.: Паломник, 2004. Т. VI. C. 279–280. 

[3] Василий Великий, свт. Творения: в 2 т. – М.: Сибирская благозвонница, 2009. Том II. Аскетические творения. С. 356.

Доклад епископа Борисовского и Марьиногорского Вениамина на Международной богословской научно-практической конференции «Монашество Святой Руси: от истоков к современности» (Москва, Покровский ставропигиальный женский монастырь, 23−24 сентября 2015 года)

Ваши Высокопреосвященства, Ваши Преосвященства, всечестные отцы игумены и матушки игумении, отцы, братия и сестры! 

Монашество как совершеннейшая христианская жизнь есть само по себе одно из лучших украшений Церкви Православной. По словам блаженного Иеронима, «сословие монахов есть красота, приятнейший цвет, драгоценный камень в украшение Церкви»[1]. 

Монашеский образ жизни издревле воспринимался мирянами как жизнь небесная, как сведение ангельского мира на землю, а монастырь – как источник святости и чистоты. Святитель Иоанн Златоуст говорил: «Монастыри – тихая пристань. Они подобны светочам, которые… светят людям, приходящим издалека, привлекая всех к своей тишине…»[2]. Именно благодаря своей неотмирности православное монашество призвано и способно изменять мир. 
По призыву свыше «ревностные души устремляются в иноческие обители, чтобы постоянно быть в общении с Богом»[3]. Желание соприкоснуться с миром иным, более возвышенным и духовным, всегда привлекало и богомольцев в святые обители. Русский философ Иван Александрович Ильин писал: «Всякая душа ищет тепла сердечного, ласки, утешения, безгрешности. В душе русского человека живет бесконечная жажда праведности, чистоты, желание хоть раз в жизни коснуться безгрешности. В самую сущность русскости входит мечта о совершенстве, жажда приблизиться к нему, помысел о “спасении души”, вздох о Божием, взыскание Небесного Града, готовность преклониться перед праведником хотя бы только перед смертью»[4].  

По этой причине человек всегда подсознательно будет тянуться к христианскому образу жизни и мышления. А в монастырях, прежде всего, даже порой неосознанно, современный человек хочет видеть гармонию жизни во Христе, высоту подвига и поддержку в своих духовных поисках и трудностях. 

Побывав в свое время в Оптиной Пустыни, Николай Васильевич Гоголь писал: «Нигде я не видел таких монахов. С каждым из них, мне казалось, беседует все небесное. Я не расспрашивал, кто у них как живет: их лица сказывали сами всё. Сами служки поразили светлой ласковостью Ангелов, лучезарной простотой обхожденья; сами работники в монастыре, сами крестьяне и жители окрестностей. За несколько верст, подъезжая к обители, уже слышишь ее благоухание; всё становится приветливее, поклоны ниже и участья к человеку больше»[5].  

Действительно, монастыри должны быть училищами благочестия, в которых подвизаются иноки, призванные стать сосудами Святого Духа. Всё делание монаха есть любовь к Богу, заключающая в себе и любовь к ближнему.  

Во все времена Бог посылал особых избранников Своих, которые, будучи преисполнены благодати Божией, своей дивной жизнью, своим смирением привлекали к себе людей и делались наставниками в духовной жизни.  
Такими избранниками были преподобные Антоний и Феодосий Киево-Печерские. Несмотря на свою любовь к уединению, преподобные усердно служили и братии, и богомольцам, приходившим в Печерскую обитель. Именно здесь получили продолжение и развитие древние традиции православного подвижничества.  
Высоким духовным авторитетом для русского народа стал преподобный Сергий Радонежский, воспитавший целые сонмы, целые поколения монашествующих. Велика сила примера! Преподобный начал с самого себя и продолжительным уединением, исполненным трудов, лишений и преодолением искушений, приготовлен был, сам того не ожидая, руководителем многих. И люди потянулись к обители Святой Троицы, чтобы получить исцеление от своих духовных и телесных недугов, чтобы приобщиться божественной благодати.
   
Святитель Феофан, Вышенский Затворник, несмотря на строгий затвор, в котором пребывал 22 года, служил Церкви и людям богословскими трудами и пастырскими наставлениями. Известно, что в день он получал до сорока писем, на которые непременно отвечал. Письма святителя Феофана – это богатейшая сокровищница, откуда можно без конца черпать мудрые советы во спасение души. Святитель писал: «Ищешь спасения – доброго дела ищешь, душа дороже всего мира»[6]. Вдали от мира Вышенский Затворник не переставал до последней минуты своей жизни быть истинным руководителем всех, кто бы к нему не обращался и его поистине можно назвать всенародным духовником, пастырем. 
   
Здесь мы упоминали лишь некоторые примеры, свидетельствующие о том, что монашеская жизнь – это жизнь духовная, полностью личная и уединенная – не в смысле удаленности от братии или сестер, а в смысле личного и непрестанного предстояния перед Богом. Содействию такой жизни и такому воспитанию иночествующих и призвана служить монашеская община. Если внутренняя жизнь обители не подчинена этой цели и монастырь не являет собой подобную школу духа, то назвать его монастырем в истинном понимании слова невозможно.  
Еще в XIX веке остро стояла проблема духовного оскудения монашества, в настоящее же время мы продолжаем переживать последствия семи десятилетий оторванности большинства наших соотечественников от церковной и, тем более, монашеской традиции. В монастыри, как и прежде, приходят и становятся послушниками люди со слабостями и страстями, которые под воздействием известных факторов гораздо острее проявляются в наше время. 

Преподобный Паисий Святогорец, говоря о современном монашестве, указывал, что оно «глубоко поражено мирским духом»[7]. Мы не сберегли ту простоту, которой прежде отличались монашествующие. А ведь еще совсем недавно в обителях можно было встретить отцов, похожих на подвижников из Лавсаика. Раньше кто-то приходил в монастырь от духовного горения, кто-то – на покаяние. Причины у всех были разные. Сейчас у монахов появилось много светских представлений о жизни, и этот мирской дух уничтожил всё духовное. А ведь именно глубина внутренней духовной жизни всегда притягивала к себе людей. Когда мирские, пусть даже неверующие люди приходят в монастырь и видят подвизающихся монахов, то, если у них есть доброе расположение, они становятся верующими. Миряне видят в обители людей, которые ради Бога оставили мирское богатство, должности и живут подвижнически, сосредоточенно, с молитвой, с бдением, – и невольно задаются вопросом: «Ведь если есть Бог, если есть жизнь иная, если есть адская мука, то почему я так живу?»[8] – и начинают вести менее греховную жизнь или вообще исправляют ее. 

В начале XX века один из ученых прибыл на Афон ради научных исследований. Это был человек, «привыкший к шумной столичной жизни» и не особенно симпатизировавший монашеству. И, как говорил впоследствии, «сорок однообразно проведенных мною дней на Афоне, в монастырской келье, останутся незабвенным воспоминанием в моей жизни». Ученый отдохнул на Святой Горе душой. «Вращался я, – писал он, – в обществе иноков приветливых, ласковых, добродушных. Видел я благоговейно поднятые взоры к небу и проникся сознанием высоты и важности религиозного чувства. Я забыл усталость, бессонные ночи, земные вопросы и погрузился в созерцание торжественного богослужения»[9]. 

Такова бесшумная проповедь монашествующих. Проповедуют многие, но немногие вызывают у людей доверие к себе, поскольку их жизнь не соответствует словам. Монах молча проповедует Христа своей жизнью и помогает ближнему своей молитвой. 

 Монастыри имеют духовное предназначение как для монашествующих, так и для мирян. В них не должно быть начала мирского. Люди, утомленные мирской суетой, едут в монастырь, зная, что нигде так быстро не успокоится душа, как там. Каждый приезжает в обитель со своей определенной целью. Все те, кто серьезно задумываются о своей душе, хотят учиться страху Божию, молитве, найти утешение в тяжком горе, – стараются пожить в монастырской обстановке, «надышаться», так сказать, монастырским воздухом, успокоительно и целительно действующим на душу. Другие желают поклониться чудотворным иконам, приложиться к святым мощам, искренне помолиться о своих близких. Люди, далекие от веры или только приобщающиеся к Церкви, ожидают от своего посещения открытия «тайн» веры, более глубокого ее понимания. Многочисленные экскурсии посещают монастырь как исторически значимое место, желая познакомиться с архитектурой древних храмов, строений, побывать в местном монастырском музее. Причем в одной группе, будь то официальная делегация или обычная экскурсия взрослых или детей, зачастую оказываются люди, имеющие все вышеперечисленные побуждения, представители разных возрастов, образования и убеждений. Столь же значительное разнообразие наблюдается и при приеме людей воцерковленных. Что же может быть предложено общего для столь разных по интересам людей? Как сделать так, чтобы обитель стала и для них тихой пристанью? 

 Сейчас в современных обителях важно возродить дух первохристианской общины, где всё было едино: единая душа, единое сердце, братские отношения, построенные на взаимной любви и согласии, общей молитве, трапезе, общем труде и собственности. Если при входе в монастырь люди встречают сердечную доброту, внимание и уважение к себе, видят братские отношения во Христе среди монашествующих и их беспрекословное послушание и преданность игумену, как отцу, замечают стремление каждого инока помочь ближнему, а не отвернуться от него, утешить и поддержать его ласковым и добрым словом, чего так не хватает сегодня в мире, – такую обитель можно назвать «тихой пристанью» для каждого человека. В таких монастырях чувствуется особое присутствие Божией благодати, которая немощную душу оживотворяет и укрепляет. 
 Какие еще факторы усиливают «притягательность» обителей? Конечно, это и красивое слаженное богослужение, росписи и внутреннее убранство храмов, святые мощи, чудотворные иконы, наличие опытного старца-духовника, а также аккуратность и порядок на территории, удобства питания и размещения паломников и гостей и т. д. Но если нет основополагающего фундамента – внутренней духовной жизни монастыря –  всё остальное может не оказать должного воздействия на души приходящих. 

 В настоящее время монастыри занимаются миссионерской, социальной, благотворительной, а иногда и научной деятельностью. Хорошо, если дополнительные направления будут развиваться по мере духовного развития обители. Хотелось бы заметить, что привлекать людей, будь то паломники или богомольцы, для поддержания финансового состояния монастыря или ради распространения его известности – подход совершенно неправильный, как не соответствующий святоотеческой традиции. 

 В решении важных, животрепещущих вопросов, касающихся устроения монастырской жизни, нам помогают сегодня конференции, дискуссии, встречи, на которые приглашаются игумены и монахи со Святой Горы. Такого рода встречи стали для нас доброй традицией. Святогорцы не прочь поделиться, рассказать об опыте подвижничества на Афоне, который имеет тысячелетнюю историю и практику монашеской жизни, а корни русского монашества также исходят из Афона. Поэтому русское монашество и тянется к Афону. Сейчас появилась возможность побывать на Святой Горе. Афонские монахи гостеприимно принимают всех, и такое духовное общение и изучение святогорского опыта очень важно для нас. 

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл в своем докладе о возрождении русского монашества сказал: «Сегодня в наших обителях нужно возрождать молитвенное делание, и прежде всего сами игумены и игумении призваны быть образцом молитвы, ибо именно в ней сила монашества. Главное достояние любого монастыря – это христолюбивое и добродетельное братство во главе с игуменом или игуменией. И наша основная цель – сделать так, чтобы современные обители были училищами подлинного благочестия и святости»[10]. 

  Святитель Иоанн Златоуст, основываясь на опыте собственной жизни, говорит: «Иди и учись у иноков. Они светильники, сияющие по всей земле, стены, которыми ограждаются и поддерживаются самые города... Ходи чаще к инокам, чтобы, очистившись их молитвами и наставлениями от непрестанно приражающихся к тебе скверн, ты мог и настоящую жизнь провести сколько можно лучше и сподобиться будущих благ»[11]. 

Монах есть маяк, утвержденный высоко на скалах и своим сиянием освещающий моря и океаны для того, чтобы корабли шли верным путем и достигали Бога – пункта своего назначения. До тех пор не оскудеют вера и благочестие в мире, доколе будут существовать в нем святые обители. К нам ныне обращены слова святителя Василия Великого: «В вас, монахах, должен сохраниться остаток благочестия, какой Господь, пришедши, найдет на земле»[12]. 

Молитвенно пожелаем от всей души нашему монашеству процветания и возрождения к новой жизни, достойной этого великого звания, на пользу нашего Отечества и всего человечества и во славу Божию!

ЛИТЕРАТУРА

Аскетизм и монашество. Евангельския, биологическия и психологическия их основания: (Опыт популяризации святоотеческих воззрений). – Киев, 1907.2.     Аскетизм и монашество [Доклад настоятеля Валаамского монастыря игумена Харитона (Дунаева)]. – [Сортавала]. Изд. Валаамского монастыря, 1943.

Василий Великий, свт. Письма. – М., 2007.

Дух и заслуги монашества для Церкви и общества. – СПб., 1874.

Житие и подвиги преподобного и богоносного отца нашего Сергия, игумена Радонежского и всея Руси чудотворца / сост. архим. Никон [Рождественский]. [Свято-Троице-Сергиева Лавра], [1989].

Иоанн Златоуст, свт. Творения. – СПб., 1905. Ч. 11.

Иоанн (Маслов), схиархим. Преподобный Амвросий Оптинский и его эпистолярное наследие. – М., 2008.

Концевич И.М. Оптина пустынь и ее время. Введенский ставропигиальный мужской монастырь Оптиной Пустыни, 2014.

Паисий Святогорец, прп. Духовное пробуждение. Слова. – Москва – Салоники, 2001. Т. 2.

Слово к монашествующим. Проповеди Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла в монастырях (2014–2015). – М., 2015.

Феофан Затворник, свт. Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Собрание писем. – М. – Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь, 1994. Вып. 1.

Феофан Затворник, свт. Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Собрание писем. – М. – Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь, 1994. Вып. 7 и 8.

Благословенная Оптина [Электронный ресурс]: http://www.optina.ru/history/optina  (дата обращения: 26.07.2015).

[1] Дух и заслуги монашества для Церкви и общества. СПб., 1874. С. 74.
[2] Иоанн Златоуст, свт. Творения. СПб., 1905. Ч. 11. С. 720. 
[3] Иоанн (Маслов), схиархим. Преподобный Амвросий Оптинский и его эпистолярное наследие. М., 2008. С. 139.  
[4] Благословенная Оптина [Электронный ресурс]: http://www.optina.ru/history/optina. Дата обращения: 26. 07. 2015. 
[5] Концевич И. М. Оптина пустынь и ее время. Введенский ставропигиальный мужской монастырь Оптиной Пустыни, 2014. С. 92. 
[6] Феофан Затворник, свт. Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Собрание писем. М. – Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь, 1994. Вып. 7 и 8. С. 181. 
[7] Паисий Святогорец, прп. Духовное пробуждение. Слова. Москва – Салоники, 2001. Т. 2. С. 349. 
[8] Паисий Святогорец, прп. Духовное пробуждение. Слова. Москва – Салоники, 2001. Т. 2. С. 333. 
[9] Аскетизм и монашество. Евангельския, биологическия и психологическия их основания (Опыт популяризации святоотеческих воззрений). Киев, 1907. С. 3–5. 
[10] Слово к монашествующим. Проповеди Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла в монастырях (2014–2015). М., 2015. С. 12. 
[11] Дух и заслуга монашества для Церкви и общества. СПб., 1874. С. 74
[12] Василий Великий, свт. Письма. М., 2007. С. 460–461.

Доклад игумении Георгии (Боровик), настоятельницы Усть-Медведицкого Спасо-Преображенского женского монастыря Урюпинской епархии на Международной богословской научно-практической конференции «Монашество Святой Руси: от истоков к современности» (Москва, Покровский ставропигиальный женский монастырь, 23−24 сентября 2015 года)

Ваши Высокопреосвященства, Ваши Преосвященства, Ваши Высокопреподобия, Ваши Преподобия, дорогие братья и сестры!

В начале своего выступления мне хотелось бы сказать о том, что Усть-Медведицкий Спасо-Преображенский монастырь, которым Господь благословил мне управлять вот уже в течение 15 лет, славен трудами и подвигами, писаниями и наставлениями игумении Арсении (Себряковой), 110 лет со дня кончины которой мы не так давно отпраздновали в обители. Воспитанница старицы схимонахини Ардалионы (Игнатовой), она сумела ввести основы старчества во вверенной ей обители и оставить по себе достойных учениц, ставших впоследствии игумениями как родной обители, так и других монастырей.  В правление игумении Арсении донские архипастыри находили Усть-Медведицкий монастырь пребывающим в цветущем духовном состоянии. Наши дорогие подвижницы оставили нам бесценный опыт по устроению истинно монашеского жития, основой и условием которого является святое послушание.

Образцом послушания мы полагаем Самого Сына Божия, Который смирил себя, быв послушлив даже до смерти, и смерти крестной (Флп. 2:8), о чем говорит преподобный авва Варсонофий: «Держись послушания, которое возводит на небо и соделывает подобными Сыну Божию тех, кто его стяжал» [1]. По образу Бога Отца и Сына Божия, затем Христа и Его учеников на первое место в монашеском жительстве всегда ставилось послушание старцу. Человек добровольно предает себя в рабство, отрекается от своей воли, мнения, удовольствий и желаний, взамен же приобретает свободу от греха. В этом таинство послушания. «Образ истинного монашества есть искреннее смирение», – пишет старец Анатолий (Зерцалов). А кратчайший путь к смирению, как известно, есть послушание – предание себя воле наставника.

Здесь многое зависит, прежде всего, от самоотречения и веры послушника, жертвенной любви его к Богу. Например, преподобный Силуан Афонский, обращаясь к духовнику, молился, чтобы Господь через Своего служителя помиловал его, открыл ему Свою волю и путь ко спасению. Зная, что первая мысль, которая рождается в душе после молитвы, есть указание свыше, он внимал слову духовника не перебивая. В этом мудрость и тайна истинного послушания, цель которого – познание и исполнение воли Божией. Преподобный Симеон Новый Богослов писал о том, что «предпочтительнее тебе именоваться учеником ученика, нежели жить самочинно и вкушать плоды собственной воли» [2].

Некоторые даже из монашествующих ныне говорят, что теперь нет таких старцев, которые могли бы руководить ко спасению души, – и живут никем не управляемые. Это говорят те, которые не хотят смирить своего сердца и своего мудрования – им весьма трудно спастись. Праведник же не оскудеет на земле до скончания века, – сказано святыми Отцами.

Редки те, говорил преподобный Силуан Афонский, кто знаком с глубоким таинством послушания. Имеющий послушание велик пред Богом, он подражатель Христу, Который дал нам Самого Себя как образец послушания.

Кто ищет послушания, должен все свое упование возложить на Бога. Имеющий послушание предан воле Божией и не боится смерти, потому что душа его привыкла жить с Богом и возлюбила Его...

Почему святые Отцы превозносят послушание выше поста и молитвы? Потому, что подвижничество без послушания рождает тщеславие. Но тот, кто во всем действует согласно заповеди, не имеет причину для гордыни. И, кроме того, имеющий послушание отсек во всем свою волю и потому ум его свободен от всякого попечения и молится чистою молитвою... Послушание хранит человека от гордыни.

Что же есть послушание? Преподобный Иоанн Лествичник описывает эту серьезную добродетель следующими словами: «Послушание есть совершенное отречение от своей души, действиями телесными показуемое; или наоборот, послушание есть умерщвление членов телесных при живом уме. Послушание есть действие без испытания, добровольная смерть, жизнь чуждая любопытства, беспечалие в бедах, неуготовляемое пред Богом оправдание, бесстрашие смерти, безбедное плавание, путешествие спящих. Послушание есть гроб собственной воли и воскресение смирения... Послушный, как мертвый, не противоречит и не рассуждает, ни в добром, ни во мнимо худом; ибо за все должен отвечать тот, кто благочестиво умертвил душу его. Послушание есть отложение рассуждения и при богатстве рассуждения» [3].

Даже в том случае, когда старательная послушница не может вместить, или понять, или усвоить как должно преподаваемое ей наставление, но имеет веру к своей старице, доверяет ей и не отступает от слов ее, – со временем поймет и вместит, когда достигнет определенной меры духовного возраста. Вот как пишет об этом игумения Арсения: «Ничего не может быть полезнее для человека, как узнать свою меру, где он находится. Тогда он безошибочно отнесется ко всему и будет на неложном пути. Вот для этого-то неоцененно дорого иметь руководителя, он укажет неложно состояние и меру руководимого. Помню, как я стала жить с матушкой, часто слушая ее наставления о пути спасения и, как будто созерцая этот путь от начала и до конца, я часто спрашивала у матушки: «Где я?» – и матушка всегда отвечала, что меня нет нигде, потому что во мне еще нет ничего, что служит залогом спасения, нет даже живого сознания погибели, которое заставляет искать истинного спасения. Признаюсь, я не вполне понимала тогда матушкины слова, хоть и верила им, и скорбела за свое состояние, но потом живо почувствовала их истину, и теперь они служат для меня, как и все матушкины слова, основанием самоиспытания» [4]. «Те сестры, кто с искренностию открывался матушке Ардалионе в своих немощах или страстях, те всегда чувствовали благотворную силу ее слова. Оно, выражались дознавшие на себе эту силу, как войдет в душу и мрачную, и расстроенную, и изнемогшую, то все в ней осветит, приберет, укрепит, и с новыми силами пойдешь по своему пути. Другие отзывались так: “Матушкино слово, как сильный дождь, смывает с сердца всю нечистоту”. Иногда это слово было строго обличительное, но тем сильнее врачевало, когда принималось с верою. “Вера, – говорила схимница, – дает возможность поработать над душою ближнего”» [5].

Какими же качествами должен обладать истинный послушник? Преподобные отцы Каллист и Игнатий выделяют пять необходимых условий, при соблюдении которых послушник может безбедно и успешно шествовать ко спасению:

Оказывать полное доверие к своему наставнику.

Истинствовать пред ним в слове и деле.

Не исполнять ни в чем своей воли, а стараться во всем отсекать оную, то есть ничего не делать по своему желанию и разумению, а всегда во всем вопрошать и делать по совету и воле наставника и предстоятеля.

Отнюдь не прекословить и не спорить, так как прекословие и спорливость бывают от рассуждения с неверием и высокомудрием.

Совершенное и чистое исповедание грехов и тайн сердечных (см. «Русское Добротолюбие». Том 5, глава 15).

Здесь мы видим, что доверие или вера к духовному наставнику стоит на первом месте. Очевидно то, что без нее остальных условий соблюсти просто невозможно. Как же возыметь веру? Из поставленного вопроса сам собой возникает другой вопрос: к кому можно возыметь веру? Каким должен быть сам наставник? Какими качествами он должен обладать?

Среди главных качеств старца (старицы) святые отцы выделяют:

1.  Наличие духовного опыта. Он приобретается деятельной жизнью в послушании и под руководством старца.

2.  Рассуждение. Оно дается только чистым сердцем, просвещенным Духом Божиим.

3.  Терпение, любовь и смирение.

Само собой разумеется, что в стяжании трех последних добродетелей человек часто проводит всю жизнь. Падая и поднимаясь, совершая ошибки и заглаживая их покаянием. Нам, грешным, достаточно и того, чтобы наставник с горением стремился к этим добродетелям, упражнялся в них, подавал пример своими делами, а требовать от человека, облеченного плотью, совершенства в любви, смирении и терпении – это уже проявление гордыни, от которой да избавит нас Бог! Матушка Арсения по этому поводу вспоминает: «В молодости я много искала, много несла подвигов телесных и душевных, но я не уразумела главного, пока не услышала слова схимницы. Оно открыло мне очи, осветило путь, и потому я всегда  отвечала игумении Вирсавии, когда она укоряла схимницу и отдавала мне на обсуждение ее грехи, словами прозревшего евангельского слепца: Не знаю, грешен ли этот человек, или нет, но одно знаю – слепой я была, а теперь вижу»  [6].

Святые отцы заповедают инокам помнить добродетели своих настоятелей, часто размышлять об их похвальных поступках, а на недостатки не обращать внимания, как на сучки, в сравнении с которыми наши немощи – бревна. Только так может начаться духовное продвижение и рост. Послушникам, однако, следует помнить, что духовный отец, как столп, только указывает путь, а идти надо самому. Если духовный отец будет указывать, а сам ученик его не будет двигаться, то никогда не уйдет, а так и сгниет у этого столпа. Очень важна при этом, как сказано было выше, полная откровенность духовному наставнику, исповедание тайн и помышлений сердечных, поскольку, по словам св. Иоанна Лествичника, «помыслы, необъявляемые духовному отцу, переходят в дела», а враг рода человеческого ничего так не боится, как быть объявленным, потому что сразу теряет силу и власть над человеком. Все старцы и ученики старцев шли этим путем. Вспомним преп. Антония Печерского, преп. Сергия Радонежского, которые своим примером, своим горением к Богу воодушевили сотни и даже тысячи душ к иноческой жизни. Преподобный Сергий и ученики его основали около сорока монастырей, а лик святых Русской Православной Церкви пополнился целым сонмом преподобных.

Духовное жительство – это всегда обоюдный труд и наставников, и послушников. Время наше теперь очень сложное, и игумену или игумении очень часто приходится, по апостолу, быть «всем для всех, чтобы спасти хотя бы некоторых» (см. 1 Кор. 9:22). «Господь гордым противится, смиренным дает благодать» (Иак. 4:6), но если человек не хочет стяжать это смирение, быть в послушании у старшего, то, соответственно, не может тут быть никакого духовного развития, никакого благодатного устроения. Еще в середине XIX века святитель Игнатий Брянчанинов в одном из своих писем писал: «Особливо в наш век, при усилении соблазнов, надо очень поддерживать людей: и без того у нас в монастырях людей несколько способных очень мало, не говорю уже о вполне благонадежных: это величайшая редкость в самых благоустроеннейших монастырях» [7]. В другом письме он же одной настоятельнице монастыря пишет: «О непокоряющихся и не внимающих слову спасения не надо очень печалиться; но сказав им подобающее, предавать их воле Божией, которая может их обратить на правый путь чрез другие орудия и средства. На ближних сильнее действует молитва о них, нежели слово к ним: потому что молитва вводит в действие Самого всесильного Бога, и Бог творит с созданием Своим всё, что Ему благоугодно». Далее святитель Игнатий советует игумении пасти вверенных ей овец  прилежными и многими о них молитвами, верою, смирением, терпением, душеназидательным посильным и умеренным словом, чтоб слово учащаемое не произвело, по замечанию некоторого великого отца, отвращения к слову в слушателях [8].

В одном из своих писем матушка Арсения пишет о методе своего духовного руководства: «Наше стадо понемногу прибавляется; вчера была принята под руководство еще одна послушница, после целогодичного испытания нашего искания и ее. В монастыре у нас утвердилось такое убеждение, что ко мне под руководство духовное так трудно попасть, что лучше и не искать этого, кто же решится поискать, тот решается всею душою. Отчего же я так стеснила вход к себе? Оттого, что очень тесен путь. Тесен он тем, что требует отречения полного, тесен тем, что ни в себе, ни около себя не дает человеку видеть опору на этом пути, тесен еще более тем, что во мне, как в названном руководителе, видит трость, ветром колеблемую, часто приклоняющуюся к земле и почти сокрушенную. А в руководителе всегда хочется видеть твердый жезл, на который во всякое время можно было бы опереться. Но этого я не могу и даже не хочу дать. Довольно того, если руководитель укажет, где искать, где найти этот жезл, и блаженна душа, если найдет его, этот непоколебимый жезл опоры, в едином крепком и никогда неизменном, вечно живущем Господе» [9].

Блажен и треблажен наставник, который приведет своих духовных чад к Богу. Если он научит их мужеству и ответственности, молитве и воздержанию, научит их идти по пути очищения сердца от страстей и самоотречению – ему не страшно будет умереть в свое время. Весьма поучительным и назидательным является момент в жизни игумении Арсении, когда она, оказывая послушание своей наставнице, принимала настоятельскую должность. Посмотрите, как вера и любовь к наставнице пересиливают всё, какое вдохновенное слово говорит старица, какое мужество придает это слово колеблющейся ученице…

Схимница Ардалиона говорила ей: «Хотя я желаю, чтоб ты исполнила в этом мою волю, но желаю, чтобы ты сама убедилась в необходимости ее исполнить, чтоб ты с охотой приняла на себя должность, которую предлагают тебе сестры, и к которой призывает тебя Господь; чтоб ты с усердием пожелала послужить обители, воспитавшей тебя в монашеской жизни». И еще так продолжала убеждать наставница: «Когда настоятельская должность введет тебя в тесное общение с другими жизнями, с другими душами, и раскроются пред тобою все скорби, все немощи, все страдания человека, боримого страстями, находящегося в слепоте неведения, и ты не только внешнею помощию, но внутренним чувством войдешь в сочувствие к ближнему, удовлетворяя его настоятельные нужды, понеся его немощи, а иногда отстаивая чистоту души его, как собственную, ты будешь вызвана не только научить, но обличить, огорчить, наказать. И когда скорби ближнего тебе будут больны, как свои, когда сердце твое будет полно жалости и любви, тогда ты можешь опять уединиться, можешь уйти хоть в затвор, – ты понесешь туда с собою любовь к ближнему, и эта любовь будет наполнять собственную твою жизнь, а молитва твоя будет молитвою за весь страждущий род человеческий. Убеждая тебя принять игуменство, не на честь я призываю тебя, а на великий подвиг борьбы и труда над собственною душою и над душами сестер… Если ты откажешься вступить на этот путь, то ты откажешься от данного тебе Господом средства к собственному очищению и от пути, ведущего тебя к совершенству. Эти годы уединенного безмолвия, эта жизнь со мною, эти постоянные беседы духовные не были ли посланы тебе как приготовления к готовившемуся тебе подвигу. И можешь ли ты теперь, имеешь ли право отказываться вступить на новый подвиг труда и борьбы?» [10].

Послушание происходит только в духе радости и свободы, ни в коем случае оно не может быть формальным исполнением заповедей, давлением или принуждением. Послушание, как подражание Христу, имеет своим условием то, что монах не просто предается воле и заповеди наставника, но всем своим существом он посвящает себя на служение Церкви и своему монастырю без условий, границ и расчетов.

Основным показателем духовного преуспеяния в монастыре является единодушие сестер, сплоченных вокруг игумении. Это то, о чем писал святой Феодор Студит:  «Пусть будет у них один разум, одно мудрование, одна душа, одна воля, все общее, ничего собственного, ни одно суждение да не будет иным. Таким образом, они без сомнения достигнут своего спасения и пройдут по краткому и прекрасному пути общежития».

Незаменимым качеством духовного руководителя считаю долготерпение в любви и смирении. Сестра, если будет знать, что ее любят несмотря ни на что, трудятся ради нее, терпят и долготерпят к ней, – конечно, будет доверять игумении, и даже в немощах своих будет прибегать к ней первой, ища успокоения от страстей. Игумения должна словно бы переболеть страстями сестер, претерпевая их, пока они откроют ей свои сердца, чтобы она могла бережно, с любовью и многими молитвами вести их ко Христу. Это такая деятельность, о которой говорит апостол: «Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос!» (Гал. 4:19). Еще одно наинужнейшее качество наставника – это всепрощение. Даже если виновная сестра не в состоянии попросить прощения – ее все равно надо простить, и с чистым сердцем и ясным взором встретить ее, когда она придет, ничем не умалить ее в сравнении с другими, принять ее так, как если бы ничего не случилось. И совесть в ней заговорит, и сердце ее будет плакать, и покаяние будет искренним. Если сестра нашла в себе силы посвятить себя Богу, если благодатный огонь, способный попалить любую плотскую похоть и любое земное стремление горел в ней, – она подчинится всепрощению и долготерпению – этим выражениям и качествам любви.

Проблема послушания и доверия существует и в нашем монастыре, и мы, с Божией помощью, стараемся решать ее различными способами, основываясь на Евангельских истинах, учении святых отцов Церкви и наставлениях игумении Арсении и других подвижниц нашей обители.

[1]  См. В русском переводе: Святых преподобных отцев Варсонофия и Иоанна подвижнические наставления, 58.
[2] Слово 20.
[3] Иоанн Лествичник, прп. Лествица. Слово 4-е «О послушании», 3.
[4] Игумения Арсения. Схимонахиня Ардалиона. Путь немечтательного делания. Из писем к Петру Александровичу Брянчанинову, 8. – М.: «Правило веры»,  2002.
[5] Там же. Старица схимонахиня Ардалиона. Жизнеописание и молитвенные размышления. С.493.
[6] Игумения Арсения. Схимонахиня Ардалиона. Путь немечтательного делания. С. 60.
[7] Собрание писем святителя Игнатия епископа Кавказского. Издание Центра изучения, охраны и реставрации наследия священника Павла Флоренского. – М.– СПб., 1995. С. 103.
[8] Там же. С. 335.
[9] Игумения Арсения. Схимонахиня Ардалиона. Путь немечтательного делания. С. 295.
[10] Там же. С. 62.

Доклад архиепископа Берлинского и Германского Марка на Международной богословской научно-практической конференции «Монашество Святой Руси: от истоков к современности» (Москва, Покровский ставропигиальный женский монастырь, 23−24 сентября 2015 года)

Ваши Высокопреосвященства, Ваши Преосвященства, всечестные отцы игумены, матери игуменьи, братья и сестры!

Я заранее прошу прощения, что не буду развивать теории, но постараюсь поговорить немного о практике. Задумываясь об употреблении современных технологий в рамках монастырей, я прихожу к заключению, что наши отцы, наши предки, всегда пользовались теми средствами, которые были в их распоряжении. Однако эти средства в течение прошедшего века изменились невероятными темпами и во многом стали совершенно другими. Возьмем для примера транспорт. Наши отцы пользовались лошадьми, осликами, мулами... – эти животные и сейчас остаются такими же, какими были в течение веков, требуют всё того же корма; ничего существенно не изменилось. В этом отношении отцы наши могли жить спокойно. Мы с вами пользуемся автомобилями. Вещества, которыми мы их «кормим», модели, двигатели и т. п. меняются постоянно. Их корм меняется как и меняется двигатель и другие детали. Это требует гораздо больше внимания, расширения знаний. И человек меняет вместе с этим свою психологию – потому что машины, которыми он пользуется, не просто имеют свои особенности, но требуют от него чувства. Это самое странное – то, что машина требует не только знания. Она требует еще и чувства, подхода, внимания. 

Из практики моего монастыря могу сказать о типографии, унаследованной нами от наших отцов, Почаевских монахов. Она была предназначена для ручного набора, и так как мы не в состоянии были этим заниматься, пришлось переключиться на компьютер. Однако в то время, в 1980-м году, не было компьютеров, на которых можно было бы набирать по-русски. Пришлось нам самим сделать шрифт. Но по прошествии какого-то времени все равно стало невозможно оставаться на прежнем уровне, мы не сочетались бы с другими издательствами, с другими типографиями, и так далее. Таким образом, мы были вынуждены перейти на новую систему. И это продолжается из года в год, из месяца в месяц. Мы поняли, что мы не можем действовать эффективно, если не будем пользоваться современными технологиями.  

Эти новые технические средства дают возможность совершать множество дел намного быстрее, чем могли наши предки, чем мы сами могли еще 30-40 лет назад. Так у человека возникает естественная тяга – или слабость – брать на себя еще больше занятий, исполнять больше обязанностей. И от свободного времени не остается ничего. Человек просто попадает в ловушку: если можно быстрее, – значит, надо делать быстрее. 
Эта угроза сама по себе не останавливается перед монастырскими вратами. Наша задача – остановить ее. Мы должны резко ограничить поле своей деятельности, памятуя о том, что у нас очень ограничено время на исполнение наших послушаний. Если мы не будем следовать этому принципу, мы нарушим внутренний мир монаха и подвергнем его опасности превратиться просто в специалиста, умом и душой плененного мирским мышлением. При этом естественным образом появляется многопопечительность. Человек, даже монах, хочет все делать в совершенстве. Он должен следить за развитием в области техники, новыми компьютерными программами и всем, что с этим связано. И это отнимает время и разрушает душевный покой, молитвенный настрой и внутренний мир.  

Что нам делать для сохранения монастырского покоя и молитвенного настроя? Во-первых, необходимо, чтобы те монашествующие, кто занимается техническим оборудованием или исполнением технических задач, как можно чаще приходили к настоятелю или духовнику на исповедь и для открытия помыслов. Духовник заметит отклонения от духовного настроя и сможет быстро это исправить. А когда человек остается сам с собой, он не замечает этого, он попадает в ловушку, из которой сам не выйдет. При надобности настоятель или духовник может направить такого человека в другую область деятельности. Перевести, например, на свечной завод, где можно спокойно молиться, поручить какую-нибудь механическую работу, даже огород перекапывать – всё возможно, чтобы только вырвать из этого плена – дать возможность трудиться телом и молитвой.  

Тех, кто еще не попал в ловушку, надо наставить, чтобы они регулярно, каждые полчаса прерывали работу с компьютерным оборудованием и вставали на молитву. 20-25 Иисусовых молитв достаточно, чтобы вывести человека из плена. Его надо отвлечь от этой мертвящей односторонности, пусть он учит молитвы и псалмы наизусть. По моему опыту, после таких перерывов в занятиях умственная работа идет намного сосредоточеннее, спокойнее, плодотворнее.  

Конфликт возникает, естественно, с обетом нестяжательности. Монаху всегда надо осознавать, что он делает не для себя, не для своей выгоды, не для удовлетворения своих личных интересов, желаний, стремлений. Тем более, не для какой-то земной, мирской цели. Он все делает для Бога, ради Царства Небесного и для всего своего братства. Человек должен смотреть на мир как на что-то, существующее вне его собственной душевной, духовной ограды, как на чужое достояние, которым мы только пользуемся и не смеем войти в это своим духом, своей душой. Восприимчивость человека велика, поэтому любую информацию надо ограничивать самым необходимым, что нужно нам для определенной цели. Мы не должны позволять монашествующему, чтобы он расширял ненужным образом свой кругозор, – я говорю здесь, конечно, о технике, не о духовной жизни. По-моему, особенно опасно, если человек уже много работал в этой области, живя в миру. Ему нельзя давать компьютер. Пусть занимается ручным трудом.  

Человек легко разбрасывается, ищет постороннего удовлетворения своего любопытства, а в наше время он вообще перегружен информацией и впечатлениями. Мы, кто исповедует верующих, священников, монашествующих, мы знаем, как люди подвержены воздействию лишних вещей. Эта перегрузка порой вырастает до непереносимой тяжести, до шизофрении. И если из компьютера можно выбросить все ненужное, то в отношении человека это невозможно. Я не могу из человека выбросить те впечатления, которые он вчера забрал, прошедши всего лишь сто метров по улице, – они остаются. И если он не будет активно заниматься их претворением, они начнут действовать самостоятельно, возьмут в плен. То, что человек воспринимает умом, сердцем или зрением, слухом, – всё это может проснуться в любой момент. 

Почему мы ограждаем монастыри стенами, повелеваем монахам потуплять взгляд? Потому что мы не хотим, чтобы они разбрасывались, чтобы принимали в себя слишком много ненужных впечатлений. Масса обрывков информации угнетает, лишает свободы при выборе предмета размышления. Даже сон для такого человека, если он всё это не прочистил молитвой, исповедью, превращается в кошмар: отдыха нет, потому что все эти куски информации начинают в человеке свою самостоятельную жизнь, угнетая его, лишая его свободы выбора предметов размышления. Люди очень легко попадают в зависимость от компьютера, привязываются к нему душевно и телесно. Для многих эта технология делается божком, они ей поклоняются, ей служат. Такая болезнь, подобно наркомании, охватывает всего человека. Поэтому необходимо напоминать монаху снова и снова, что он пришел в монастырь, чтобы служить Богу, – и не имеет других богов, кроме Единого. 
При пользовании компьютерами особенно велика опасность отступления от заданной темы. Поэтому игумену надо не только в духовном наставлении направлять монаха к полному послушанию, но и часто, снова и снова, проходить по всем помещениям монастыря, где занимаются монашествующие, – особенно те, кто должны по послушанию работать на компьютере. Надо смотреть, что человек там делает: к чему привязаны его глаза (а впоследствии его сердце). Не будь этого, он может очень быстро погрузиться в такие дебри фантазии, из которых потом не вынырнуть. Важно, чтобы монах осознал свою ответственность перед Богом. Нельзя допускать, чтобы он из объятий Отчих вернулся в мир, да еще в такие бездны, о которых даже иной мирянин не подумает.  

Из практических мер очень важно, чтобы компьютер находился не в келье у монаха, а только на месте послушания. Иначе келья превратится в рабочее место. Монах может вообще забыть, что это келья – место молитвенного послушания. Келья станет чужда молитве и богомыслию, никакой святости и молитвенной атмосферы в ней не останется. Келья – святая святых для монаха. Там не должно быть места ни для компьютера, ни для телефона (разве что такого, по которому игумен или благочинный может вызывать), не должно быть разговоров с внешним миром, даже с близкими.  

Велика опасность, что монах может привязаться к техническому устройству и вследствие этого впасть в многопопечительность. Поэтому уход за технологиями, ремонт и т. д. лучше поручить другому насельнику или мирянину. Достаточно, если в монастыре будет один или, в большом монастыре, максимум два человека, которые разбираются в этом.  

Я только что упомянул рабочее место. Хочу просто мимоходом указать на неоднократно слышанное даже от монашествующих: что у них есть рабочее место. Нет такого, простите. Есть место послушания. Так же, как в монастыре не должно быть Наташи, Вани, только – сестра Наталия, брат Иоанн… Подобные языковые мелочи очень сильно влияют на психологию человека. Если молитва стоит в центре нашего внимания, то нет в нашем языке места для мирского общения и, следовательно, обмирщвления.

 Надо также следить за тем, чтобы мы своими техническими возможностями не соблазняли других. В частности, мирян. Мы в монастыре, может быть, и знаем, для чего мы пользуемся технологиями. А для мирян такое использование может быть великим соблазном. Я в шутку приведу такой пример. На больших богослужениях я раньше иногда пользовался телефоном, куда были помещены служебные тексты. Но как-то раз один священник сказал мне: «Знаете, владыка, все думают, что вы во время богослужения пишете эсэмэски...» Поэтому я прекратил этим заниматься. Может быть, на клиросе иногда полезно иметь маленький компьютер с текстами тропарей и т. п. Но мы и здесь несем большую ответственность, чтобы никого не соблазнить. 

Человек поставлен нарицать имена всей твари. Господствовать, а не рабствовать. Он должен оставаться хозяином технологии, а не впадать в рабство.  

Благодарю всех за внимание. Простите за мои скудные мысли, выраженные еще более скудным языком. Я не мечтал предложить вашему вниманию исчерпывающего доклада, но надеялся хотя бы дать толчок для более глубокой разработки данной темы.

Доклад игумении Викторины (Перминовой), настоятельницы Богородице-Рождественского ставропигиального женского монастыря Москвы на Международной богословской научно-практической конференции «Монашество Святой Руси: от истоков к современности» (Москва, Покровский ставропигиальный женский монастырь, 23−24 сентября 2015 года)

Так как конференция проходит в рамках празднования тысячелетия преставления святого равноапостольного князя Владимира, хотелось бы отметить, что его эпоха была временем новоначалия для православной Руси, которой был дан огромный потенциал для духовного развития.  И сам равноапостольный князь Владимир показал, что возможно изменить жизнь и достигнуть преуспеяния в покаянии и послушании Божественной воле. Так и новоначальному послушнику Бог дарует благодать и ревность к подвигу, смотрит на его произволение и создает все условия для того, чтобы он мог созидать внутри себя Царствие Божие.

В наше время есть новоначальные христиане, которые с горением сердца вступают на монашеский путь. Есть и такие, которые приходят в монастырь с самыми добрыми намерениями, но не имеют никакого представления о монашестве или же, прочитав некоторые духовные книги, говорят, что пришли молиться, подвизаться и спасаться, но для них это пока теория, не имеющая связи с реальной жизнью. Многие из поступающих духовно искалечены; есть те, кто представляет себе монастырь спокойным и беспечальным местом, где им доставят всё необходимое для жизни без трудов и забот, что не соответствует действительности. Все вместе они отличаются не только от древних христиан, но и от людей дореволюционного времени тем, что, воспитанные в бездуховном обществе, не имеют основных, базовых понятий в духовной сфере. Их представления обо всем нечетки, ментальные границы сильно размыты. Поступая из различных слоев общества, они имеют разное социальное положение, порой нестабильное и несколько раз за жизнь менявшееся на противоположное –  среди них есть и люди, находящиеся за чертой бедности, и те, кто обладал большими средствами, возможностями и властью.

Все это необходимо учитывать игумену монастыря, который отвечает за прием кандидатов в братство. Руководитель монастыря должен понять, с какой целью вступают в обитель новоначальные – не по их представлениям, а реально, – и показать им истинную цель монашества. Воспитание послушника начинается с приема в монастырь, с самой первой вступительной беседы с ним игумена.

Принятие в монастырь

Принимая в монастырь новоначального, настоятель должен узнать всё о его прошлой жизни и задать ему необходимые вопросы, которые могут оказаться неожиданными для будущего послушника и которые сам новоначальный, вероятно, никогда себе не задавал. Желательно построить беседу так, чтобы человек поведал не о достижениях, а о собственных душевных немощах и грехах, показал духовному врачу свои язвы. Из рассказа новоначального игумен сделает вывод, сможет ли он взять на свою ответственность жизнь и спасение этого человека, в какой помощи он нуждается, как и в чем оградить его в дальнейшем от соблазнов.

Далее нужно объяснить, какая борьба предстоит конкретному человеку, с какими трудностями столкнется именно он (а трудности могут быть немалые, и не раз ему придется испытывать боль и страдания, хоть и спасительные). Необходимо не только дать программу действий, но и, в соответствии с устроением пришедшего, найти нужные слова, чтобы рассказать главное о монашестве и его цели, и спросить, согласен ли человек вести именно такую жизнь. Следует предупредить будущего послушника о том, что монашество – это крестоношение, что он вступает в жизнь подвижническую, в своем идеале самую трудную на земле, но и благодатную. Нужно объяснить, какие труды, и, возможно, лишения ждут человека на этом пути, обрисовать его положение – равное и одинаковое со всеми братиями обители, которых ему предстоит учиться любить, носить их тяготы.

В беседе следовало бы дать представление о том, что монашество – это евангельская жизнь. Не нужно думать, что человек сам знает и понимает такие прописные истины, что Евангелие – не просто книга для чтения, и нужно стремиться исполнять то, что в ней написано; что Христос в Своей земной жизни и страданиях оставил нам образ и сказал: «Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем» (Мф. 11:29). В большинстве случаев современные люди об этом не задумываются. Необходимо сказать о цели монашества, о том, что слушаясь и смиряя себя, утомляясь, претерпевая испытания, скорби, борясь со страстями, монашествующие выражают любовь к Богу, стремление угодить Ему, соединиться с Ним, обожиться.  И если кандидат в братство воспримет все сказанное и выразит согласие проводить именно такую жизнь, тогда можно вести речь о вступлении в монастырь.

На вступительной беседе настоятель должен дать некоторую начальную базу, на которой он как отец братства будет взращивать и воспитывать будущего монаха.  Все сказанное станет для поступающего в монастырь как бы «стартовой страничкой».  И когда, в течение послушнического искуса или дальнейшей монашеской жизни он будет борим страстями, встанет перед трудностями, если в его душе охладеет ревность по Богу, появится недовольство, его поведение изменится к худшему и он будет роптать и предъявлять кому-либо претензии, – его можно будет вернуть к «стартовой страничке».

Так игумен Вифинской обители «Неусыпающих» прп. Маркелл (V век) предупреждал пришедшего к нему прп. Иоанна Кущника: «Сын мой! Не под силу будет тебе нести иноческие подвиги и соблюдать строгие посты, так как ты еще очень молод. Кроме того, у нас есть обычай – не тотчас же постригать каждого ищущего иноческого звания, но лишь по долгом испытании искренности его намерений и усердия в подвигах благочестия. Поэтому, если хочешь проходить иноческое служение совместно с нами, то должен сначала пожить у нас так, без иноческого пострига, присмотреться к нашей жизни и испытать себя, под силу ли будут тебе такие труды». И когда впоследствии Иоанн признался игумену в своих помыслах о родителях и о доме, он сказал ему:  «Не говорил ли я тебе и раньше, сын мой, что тяжелы иноческие подвиги, что иноки много несут с собой и трудов, и вражеских нападений, и невыразимых искушений» [1]. Так духовный руководитель, предупредивший послушника, всегда сможет задать ему вопрос и предложить подумать, на что он согласился и о чем они договаривались в самом начале пути.

Можно даже было бы составить небольшое пособие, написанное понятным для новоначальных языком.

Древние и современные духоносные старцы предупреждали о трудностях монашеской жизни не только словами, но и действиями. Так прп. Иоанн Колов не посадил с братией за трапезу прп. Арсения Великого, но бросил ему на пол сухарь. Можно привести множество примеров из жизнеописаний русских подвижников. Прп. Сергий Радонежский отослал пришедшего к нему прп. Никона в Высоцкий Серпуховской монастырь, испытывая его послушание и подражая прп. Евфимию, который послал юного Савву Освященного к прп. Феоктисту, как говорит об этом древнее житие [2].  Из примеров, близких к современности, вспоминается, как испытывал новоначальных один из румынских старцев, игумен Иоанникий (Морой; 1859–1944). Старец Иоанникий сначала подвизался на Афоне, затем в Нямецком монастыре. Когда он стал игуменом в монастыре Рождества Пресвятой Богородицы, то перед принятием в обитель новоначального испытывал его, причем, не повторял искусов, а действовал так, как вразумлял его Бог. Например, когда пришел к нему юный отец Клеопа (Илие; 1912–1998), будущий старец, то отец Иоанникий повелел эконому, чтобы тот дал пришедшему послушание стучать по бревну. Юноша послушался. Все вокруг были заняты своим делом, никто не обращал на него внимания и не приглашал на трапезу. Только вечером эконом взял его за руку и привел в гостиницу для краткого отдыха, а ночью разбудил на правило. Так продолжалось два дня, а потом игумен побеседовал с пришедшим, попросил рассказать о себе всё, принял у него полную исповедь, дал наставления и взял документы, необходимые для поступления в обитель [3].  Конечно же, не пришедшим в меру старцев и не имеющим дара рассуждения не следует копировать их действия, но нужно отметить, насколько внимательно они подходили к вопросу принятия в монастырь и как старались показать новоначальному, какова монашеская жизнь.

Послушнический искус – вопрос о послушании

Причина того, что одни послушники во время искуса духовно возрастают быстрее, а другие – медленнее, или же охладевают к монашеской жизни, мне видится в том, как вступивший в монастырь человек решает для себя главный вопрос о послушании, и как этот вопрос решается в обители, где он подвизается.

Первоначальный этап монашеской жизни не случайно назван послушничеством: каждый монах, в каком бы сане он ни находился, является послушником. Вступающий в братство должен осознавать важность этого шага, которым он выражает желание быть послушным до смерти; понимать, что он обручается с братством, которое избрал. Он встает на путь внутреннего послушания игумену, подчинения братии и принятия воли Божией в каждом конкретном обстоятельстве.  Если послушник уяснит для себя истинную цель жизни в монастыре  не только теоретически, умственно, но усвоит ее себе, и если эта цель будет у него общей с игуменом и всем братством, то он останется в обители и будет восходить от силы в силу.

Тот, Кто даровал человеку свободную волю, желает, чтобы человек правильно распорядился своей свободой и через покаяние и послушание всегда соединялся с Ним – Всеблагим, Любящим, Живым Богом. Об этом говорит опыт русского монашества.  

Исторический аспект

В древности отцы-пустынники испытывали новоначальных, могут ли они пребывать в послушании и действительно ли стремятся к смирению, что видно из жития прп. Павла Препростого, которого испытывал прп. Антоний Великий, и других примеров Древнего Патерика. Вопрос о послушании был главным и в той обители, которую называют колыбелью русского монашества. Киево-Печерский монастырь широко  применял на практике святоотеческое наследие и заимствовал лучшие традиции обителей Святой Горы Афон и других [4].

По их примеру и прп. Сергий Радонежский, став игуменом, внимательно наблюдал за жизнью братии, обходя их келлии даже в поздний час и утром отечески вразумляя тех, кто занимался недолжным и вел праздные беседы, – и проявлял особую заботу о новоначальных. Нужно сказать о посещении келлий преподобным Сергием, что в его основе полагалось не стеснение свободы личности, как некоторые сейчас это воспринимают, а забота о духовных детях, подобно тому, как родители с любовью наблюдают за своими детьми.

Упоминание о послушническом искусе мы видим в житии святителя Филиппа, митрополита Московского. Он проходил испытание в Соловецком монастыре: исполнял самые трудные послушания, рубил дрова, копал землю, переносил камни, работал на мельнице. Много раз ему приходилось принимать от некоторых иноков оскорбления и даже побои, но он со смирением переносил всё и никому не открыл о своем знатном происхождении. Он приводил иноков «в удивление тою решительностию, с какой старался подражать им, отсекая от себя мирския страсти» [5]. После полутора лет искуса игумен Алексий постриг будущего святителя, вручив в послушание опытному старцу Ионе, собеседнику преподобного Александра Свирского [6].

По прошествии неблагоприятного для русского монашества ХVIII века, ученики прп. Паисия Величковского основали и возродили прославленные обители, в которых отводился определенный, иногда продолжительный период для послушнического искуса. Старцы понимали, что грех в мире умножается, а произволение людей к духовному подвигу слабеет, и это произволение необходимо укреплять, уделяя этому достаточно времени.  Если говорить о самой известной из обителей Оптиной пустыни, то сохранился примечательный документ – дневниковые записи прп. Никона Оптинского, из которых мы узнаем о послушническом искусе братьев Николая (будущего иеромонаха Никона) и Ивана Беляевых, поступивших в Оптинский скит. Скитоначальник прп. Варсонофий принял участие в их судьбе, в равной мере поддерживал и помогал им пройти искус, который завершился для братьев по-разному. «Вы, Николай Митрофанович, поживите здесь, если Господь сподобит Вас такой милости, два-три года», –  говорил прп. Варсонофий о примерном испытательном сроке [7]. В дневнике прп. Никона записаны личные беседы скитоначальника и наставления относительно внешнего поведения и внутренней жизни, свидетельствующие о внимании и отеческом отношении настоятеля к новоначальным послушникам. Прп. Васонофий говорил, что краеугольным камнем иночества является смирение [8] и располагал обоих братьев к доверию и беспрекословному послушанию. Он обучал их молитвенному деланию, монастырским правилам, давал в их жизни место труду и подвигу, посылая на общие послушания, благословлял книги для духовного чтения.

Николай встал на путь послушания, а Иван, горевший как бы бо́льшим желанием подвизаться, к сожалению, не сделал этого, хотя имел одинаковую с братом возможность. Движимый самыми благими побуждениями, он вдавался в подвиги, которых не мог выдержать, но все равно видел себя побеждаемым страстями и во многом стыдился открыться старцу, потому что привык видеть себя в миру исправным. Иван считал себя духовно выше и одареннее брата (ведь он первый пожелал стать монахом!) Но главный евангельский талант – это восприятие благодати Святого Духа через послушание и смирение перед Богом, все  остальные дарования второстепенны.

В результате Николай стал монахом и достиг преуспеяния, а Иван ушел в мир, о чем впоследствии всю жизнь сокрушался и жалел. Пример двух оптинских братьев, на мой взгляд, актуален и в настоящее время.

Послушнический искус сегодня: современные проблемы и пути их решения

О современных проблемах, связанных с принятием в монастырь и воспитанием послушников, могу рассуждать, исходя из личного горького опыта и сделанных на его основании выводов. Буду рада, если мои ошибки помогут кому-либо не совершать собственных.  Также мне не хотелось бы дать повод думать, что в монастырь нужно принимать ангелов или подвижников. Думаю, что принимать можно тех, кто действительно желает бороться со страстями и на деле проявляет свою решимость.

Состояние поступающих в монастырь. Главная проблема

В настоящее время приходящие в монастырь зачастую не имеют понятия о монашеской жизни. Прп. Иоанн Лествичник свидетельствует, что «монах есть бездна смирения, в которую он низринул <себя> и в которой потопил всякого злого духа» [10],  и что смирение рождается от послушания [11]. Однако некоторым новоначальным монашество представляется как беспечальная жизнь, хождение в монашеских одеждах или какие-то исключительные духовные делания. Смирение же и самоотвержение воспринимаются только умом как прекрасные, но далекие от устроения понятия, к которым человек не стремится.

Линия поведения

Если говорить о поведении новоначальных, то человек, приходящий в новое место, старается не показывать свои недостатки и сдерживать движения страстей. Образно говоря, он ходит на цыпочках, но в таком положении долго продержаться невозможно. Не удается постоянно сдерживать себя, находясь в общении с одними и теми же людьми в храме, на молитве, на послушании, в келлии.  Согласна с тем, что доброе монашество требует от будущего инока тщательного искуса продолжительностью не менее двух лет, чтобы и другие, и он сам увидели его таким, какой он есть на самом деле.

Начало самопознания. Неправильные состояния: уныние, самооправдание. Правильное решение: борьба со страстями

Здесь начинается самый сложный этап для новоначального, когда он видит себя плохим, грешным, боримым страстями. Послушник недоумевает от того, что с ним происходит: до монастырской жизни его хвалили, и ему кажется, что он в миру был в лучшем духовном состоянии, чем сейчас.  Проблема в том, что, видя свои недостатки и невозможность с ними справиться, брат, с одной стороны, впадает в уныние, а с другой начинает оправдывать себя и доказывать, что в его неудачах и падениях виноват не он, а окружающие люди и обстоятельства, и таким образом успокаивает свою совесть.   Оба состояния неправильны. Пагубно уныние, которое, как яд на стреле, отравляет всего человека и парализует его волю; пагубно и самооправдание, искажающее реальную картину собственного состояния и окружающего мира. Правильное решение в данном случае –   в том, чтобы мужественно принять себя таким, какой ты есть, и начать работать над искоренением страстей. И Господь, видя наш труд, в свое время подаст благодать и помощь, чтобы от них избавиться.

На что необходимо обращать внимание во время послушнического искуса

Логика необходима человеку, когда он выбирает себе игумена и еще не вступил в братство. Но духовная жизнь не поддается логике. Любое послушание в монастыре есть дело Божественной благодати, и совершается оно с целью стяжать внутреннее послушание, преобразиться, приблизиться к Богу.

В поставлении начальствующих совершается воля Божия. Ведь и в самых худших, с нашей точки зрения, случаях, можно вспомнить, как Христос ответил Пилату: «Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше» (Ин. 19:11).

Святые Отцы разрешили не оказывать послушание только в случае ереси или повеления совершить явное беззаконие. Если же новоначальный не желает слушаться в самых обычных обстоятельствах, то это пагубно отражается на его состоянии. Он по-своему толкует Священное Писание и наставления святых Отцов и искаженно видит окружающих через свои страсти.   Мирская логика ограничена и несовершенна, это всего лишь умозаключения людей: чаще всего они неправильны. Мы же имеем высочайшую цель – возвращение к Первообразу через непрестанное покаяние.

Первооснова духовного единства братства – это богослужение. Важно наблюдать за тем, как послушник относится к богослужению: стремится ли в храм на монастырские службы и общее правило и насколько регулярно их посещает. Тот, кто крайне редко посещает богослужения, никогда не вольется в братство и не станет пребывать в духовном бодрствовании, а будет всегда вялым и расслабленным.

Нужно обращать внимание на то, как послушник трудится с братией, и не избегает ли общих послушаний. Общий труд объединяет братство. Тот, кто под разными предлогами избегает трудиться вместе с братией, как правило, эгоистичен, не способен оказать помощь ближним (у него нет «чувства локтя», как говорят в просторечии), не преуспевает в любви, не имеет чуткости, существует как бы отдельно от братства и не вливается в него.   

Важным критерием является отношение послушника к вещам, степень привязанности к миру и то, как он борется со своими пристрастиями.   Степень привязанности к миру видна из того, стремится ли брат выходить из монастыря, использовать современные средства связи, встречаться с родственниками, оставляет ли он при себе свои мирские вещи, пытается ли что-то приобретать, собирать и скапливать для личных нужд. Необходимо ограждать новоначальных от частого соприкосновения с миром и мирскими людьми. Если же брат постоянно стремится в мир и живет мирскими проблемами, интересами родственников, то на нем могут исполниться слова Господа: «Никтоже возложь руку свою на рало, и зря вспять, управлен есть в Царствии Божии» (Лк. 9:62).

Важно, чтобы послушник трудился без ропота и всячески противостоял этому тяжкому греху. Ропот может выражаться: нерадением в исполнении послушания; жалобами на игумена и братию, которые высказываются под предлогом, будто брат открывает свое сердце;  искусительными разговорами; противодействием; критикой и другими способами. Ропот несет в себе смерть. Он губит человека, развивая в нем эгоцентризм – пагубное состояние, при котором Богом для человека является он сам, и сам он мучается от того, почему не исполняют его волю.

Нужно наблюдать за тем, как послушник подчиняется игумену и братии. Новоначальные часто рассуждают логически, считают свои рассуждения самыми правильными и пытаются заключить всё в узкие рамки одной человеческой личности. Они готовы защищать свое суждение о том, как нужно исполнять послушание, даже если игумен или старший брат пояснили, как именно совершить порученное дело. «Так будет лучше для дела!» –  доказывают они в споре, в котором забывают, ради Кого совершается послушание и какова цель их жизни в монастыре.       

Послушник должен обрести единство образа мыслей, цели и желания с игуменом и братством. По слову Господа, «дом, разделившийся сам в себе, не устоит» (Мф. 12:25). Это хорошо понимал прп. Сергий, ушедший подвизаться в другое место, когда в его монастыре были поставлены под сомнение необходимость соблюдения общежительного устава и послушания игумену. В свете святоотеческого опыта он видел, что братство должно быть единым со своим игуменом, иметь общую с ним цель в стремлении к Богу. По своей кротости, он не хотел навязывать того, что не только он, но и сонм святых Отцов считал правильным.  К счастью, братия поняла ошибку и возвратила своего святого наставника [12].

Нужно воспитывать у послушника понятия о монашеской жизни как хождении перед Господом.

Следует обращать внимание на то, чтобы послушники, которые прежде в миру занимали высокое положение, не презирали других братий. Вообще, человек испытывает гордость по многим причинам. Писание говорит, что «Бог гордым противится» (Иак. 4:6), и гордые противятся Богу своим внутренним устроением. Если человек не стремится сокрушать в себе противодействие воле Божией через покаяние, он не достигнет ничего.

За время искуса можно увидеть, насколько хорошо брат понимает, что монах – это воин Христов. И, по слову апостола Павла, он должен переносить все испытания, искушения, страдания, «яко добр воин Иисус Христов.  Никтоже (бо) воин бывая обязуется куплями житейскими, да воеводе угоден будет» (2 Тим. 2:3–4).

Если долговременное наблюдение покажет, что брат имеет правильную цель и исправляется на деле, то его можно переводить на следующую степень духовной жизни.

Послушнику необходимо помнить, что вступление в братию является шагом, утверждаемым правящим архиереем. Соответственно, без благословения архипастыря послушник не может перейти в другой монастырь, и все остальные шаги брата в монашеской жизни – это не карьера, но возрастание в послушании.

Во время искуса бывают разные периоды. Если послушник ревностен или, наоборот, у него наступило охлаждение к духовной жизни, это не значит, что так будет постоянно. Для того чтобы пребывать с Богом, быть облагодатствованным, необходимо постоянно выдерживать борьбу, утверждаться в смирении и терпении, нести труды. Правильно подвизаясь, послушник может достичь духовных высот, даже не принимая пострижения. Вспоминается повествование из Киево-Печерского Патерика, как тело погребенного послушника было чудесным образом облечено в схимнические одежды соответственно его духовному состоянию. Главная же причина ухода из монастыря, по словам архимандрита Эмилиана (Вафидиса), заключается в страстях. Уйти – это значит поддаться всем страстям. В своих действиях такой человек руководствуется той самой логикой, которая представляет собой крайнее заблуждение.

Заключение

Послушание проникает собой всю монастырскую жизнь: оно заключается  в точном следовании уставу и укладу жизни монастыря, в подчинении игумену во всем и старшей братии в делах послушания;  в несении тягот друг друга, в принятии воли Божией в конкретных обстоятельствах жизни.  Послушанием называются и внутреннее устроение человека, и добродетель, и то дело, которое поручается. Но все это взаимосвязано. Если порученное дело исполняется с любовью, перед Богом, с отсечением своей воли перед духовным наставником и братией, это воспитывает и внутреннее послушание.

Преподобный Варсонофий Оптинский сказал: «Смотрит Господь на сердце человеческое, и если видит сильное желание исполнить Его святую волю, то помогает ему “ими же … веси судьбами”» [13]. Человек и рождается в той семье, и приходит в то братство, где Бог благоизволил ему быть.

В завершение доклада, отвечая на часто задаваемый вопрос о духовном руководстве сегодня, не могу сказать, что сейчас нет духовных наставников. В любую эпоху воля Божия открывается через игумена и старшую братию, потому что Божественная благодать действует в Церкви и будет действовать до скончания века.

Благодарю Вас за внимание.

 [1] Жития святых святителя Димитрия Ростовского. Январь.  День пятнадцатый. М.: Синодальная Типография, 1904. С. 496, 498.
[2] Великие Минеи Четии, собранные Всероссийским Митрополитом Макарием. Ноябрь, день 17. Тетрадь I. Изд. Императорской Археографической комиссии. М., 1910.
[3] Антоний (Плэмэдялэ), митр. Традиции и свобода в румынской духовности. Сибиу, 1983. С. 36–39.
[4] Узнав о том, что братия ведут ночью между собой недозволенные беседы, прп. Феодосий призывал их к себе: «На другой день, призвав их к себе, не начинал тут же обличать, а заводил разговор издалека, притчами и намеками, чтобы увидеть, какова их приверженность к Богу. Если брат был чист сердцем и искренен в любви своей к Богу, то такой, скоро осознав свою вину, падал ниц и, кланяясь, просил прощения. А бывало, что у иного брата сердце омрачено наваждением бесовским, и такой стоит и думает, что говорят о другом, и не чувствует себя виноватым, пока блаженный не обличит его и не отпустит, укрепив его епитимьей». Житие Феодосия Печерского // Библиотека литературы Древней Руси. СПб: Наука, 2000. Т. 1. С. 383.
[5] Соловецкий Патерик.
http://azbyka.ru/otechnik/Zhitija_svjatykh/solovetskiy_paterik/8
[6] Жития святых святителя Димитрия Ростовского. Январь.  День девятый. М.: Синодальная Типография, 1904. С. 281.
Также: http://www.nikoladarino.ru/useful_reading/articles/575.php
Соловецкий Патерик.
http://azbyka.ru/otechnik/Zhitija_svjatykh/solovetskiy_paterik/8
[7] Никон (Беляев), прп. Дневник последнего духовника Оптиной пустыни. СПб.: «Сатис», 1994. С. 11.
[8] Там же. С. 12.
[9] Там же. С. 142.
[10] Иоанн Лествичник, прп. Лествица. Слово 23. п. 27. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1898. С. 153.http://pokrovpp.prihod.ru/bibliocat/view/id/28785
http://www.biblioteka3.ru/biblioteka/sokrovishhnica-duhovnoj-mudrosti/txt197.html
[11] Иоанн Лествичник, прп. Лествица. Слово 4. п. 71. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1898. С. 44.
[12] Жития святых святителя Димитрия Ростовского. Сентябрь. – М.: Синодальная Типография, 1903. День двадцать пятый. С. 533–534. Житие и подвиги преподобного Сергия, игумена Радонежского и всея России чудотворца. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2014. С. 113–120.
[13] Преподобный Варсонофий Оптинский. Духовное наследие. СТСЛ, 2004. С. 33.