1/14 сентября совершается память преподобного Германа Зосимовского - строителя Свято-Смоленской Зосимовой пустыни, при котором не только был создан архитектурный ансамбль обители, собралось около 100 человек братии, но был насажден дух старчества, который принес пустыни в начале XX в. славу "Северной Оптиной".

Имеются свидетельства о том, что прп. Герман посещал Махрищский монастырь, совершал здесь богослужения, а в 1909 году был даже переведен в Махру настоятелем, правда совсем ненадолго (на два месяца). В настоящее время в приделе во имя прмчц. вел. кн. Елизаветы Стефановского храма Махрищской обители находится икона прп.Германа с частицей святых мощей. Известно, что великая княгиня Елизавета была преданной духовной дочерью преподобного и часто посещала Зосимову пустынь.

ЖИТИЕ ПРЕПОДОБНОГО ГЕРМАНА

Преподобный схиигумен Герман, в миру Гавриил Гомзин, родился в 1844 году, 20 марта, в Звенигороде.С первых дней жизни Гавриила, а по-домашнему Ганю, окружала атмосфера патриархальной русской семьи, проникнутая духом благочестия, доброделания, ежедневного труда и праздничного отдохновения. Родители Гани — Симеон Матвеевич и Марфа Федотовна — любили храм Божий, были людьми простыми и сердечными, старались в обыденных житейских делах следовать заповедям Божиим, творить милостыню и помогать ближним. Отец владел ремеслом стекольщика. С тяжелым ящиком на плече обходил он городские улочки, выполнял заказы горожан и часто возвращался домой с пустой сумой и без денег. С тех, кто не мог заплатить, Симеон денег не требовал, хотя семья у стекольщика была большая: жена, три дочери да пятеро сыновей, с ними жила и бабушка. Всех он должен был содержать. И все как-то устраивалось с Божией помощью. Заботы о хлебе насущном Симеон Гомзин оставлял, когда, преступив порог храма Божия, вставал на клирос и приятным басом воспевал Господу песнь хвалы и благодарения. Он вообще любил петь: пел дома, пел, возвращаясь с работы.

Ребятишки, получившие по отцу «уличную» фамилию Басовы, играя на улице, тотчас убегали в дом, едва заслышат знакомый голос. А дома прятались кто куда: отец уличных игр не любил, считал их занятием пустым и неполезным, а шалунов наказывал за ослушание. Кормильца встречала у порога бабушка-заступница и просила прощения у него и за себя, и за всех детей.
Четырех лет от роду Ганя лишился матери. Марфа Федотовна скончалась при родах дочери Анастасии в возрасте тридцати семи лет. Гавриила взяла на воспитание тетка, Матрена Матвеевна Бабкина, — родная сестра отца. Живя у тетки, которая была его крестной матерью, Ганя ходил в школу. Особенно нравились мальчику уроки Закона Божия, да и другими предметами он занимался охотно и учиться любил. После окончания начальной школы хотел поступать в уездное училище. Для этого нужны были деньги: пять рублей на покупку новых учебников. Отец денег не дал, решил, что это слишком большая сумма, а тетка сказала: «Много людей без этого живут. Поучился, и довольно».

Впоследствии отец Герман будет вспоминать с сожалением о том, что так рано оставил учебу. Но пока беспечная юность взяла свое, и мальчик даже обрадовался, что не нужно больше ходить на уроки. Когда ему исполнилось девять лет, отец ушел в Гефсиманский скит Троице-Сергиевой Лавры, а Гавриил стал прислуживать в кабачке, который содержал один из его братьев. Это продолжалось почти два года. Постоянные драки, сквернословие, пьяные песни – вся атмосфера питейного заведения не могла, конечно, оказывать благотворного влияния на юную душу. В Саввином монастыре, напротив которого стоял дом тетки, пятьдесят лет жил иеромонах Даниил, родной дядя Гани. Он все звал племянника к себе в монастырь, но тот стремился к отцу, ушедшему в Гефсиманский скит и просил дядю и схимника Иоанна, будущего строителя Зосимовой пустыни в 1890 – 1897 годах: «Научите меня монашеству». «Да какое наше монашество? А как постригли меня, да на другой же день дали палку в руки и собирать послали на обители – вот какое нынче монашество», — отвечал схимник.
Как только явилась возможность, Гавриила забрал к себе в Москву брат Алексей.
«Ух, уж ты избаловался в кабачке», — сказал Алексей при первой встрече с братишкой и как следует «оттаскал его». А затем стал прилагать все усилия, чтобы вывести Гавриила в люди, дать ему какое-нибудь ремесло. Сам Алексей немного рисовал и приохотил к этому делу брата, преподав ему первые уроки, затем отдал его в обучение к живописцу, Василию Яковлеву, который жил в Звонарском переулке у Николы в Звонарях, там мальчик прожил четыре года. Потом — еще четыре года — у другого мастера, пока не постиг живописное дело в достаточной степени, чтобы работать самостоятельно.

Древняя столица России с ее святынями, многочисленными монастырями и храмами произвела большое впечатление на благочестивого отрока. В праздничные и воскресные дни посещал он кремлевские соборы и иноческие обители, особенно любил молиться в храмах Чудова, Сретенского, Богоявленского и Новодевичьего монастырей, с величайшим благоговением вступал он под своды кремлевского Успенского собора. Именно этот, московский, период в душе будущего подвижника заложил основы духовной жизни, появился навык молитвенного делания, зародилось и окрепло желание оставить мир и посвятить себя служению Богу. Впоследствии старец о. Герман с чувством глубокой благодарности вспоминал священника церкви при Набилковской богадельне о. Иоанна — своего первого духовника, которому однажды на исповеди сказал о желании принять монашество. Набилковская богадельня — целый комплекс благотворительных учреждений — находилась в районе Мещанских улиц, и Гавриил, живший неподалеку, часто молился в богаделенной церкви. И батюшка, и прихожане хорошо знали мальчика, приходившего в храм в испачканном красками халатике и с жаром молившегося в продолжение всего богослужения. Священник привечал юного богомольца, давал ему книги духовного содержания, исповедовал и наставлял.

Среди духовных писателей юный Гавриил особенно выделял святителей Тихона Задонского и Димитрия Ростовского. С их трудами он познакомился в отрочестве и до конца дней глубоко чтил этих светильников Православия.

В двенадцать лет Гавриил Гомзин окончательно решил, что будет монахом, но желанию этому суждено было осуществиться нескоро…

В сентябре 1859 года, когда Гавриилу было пятнадцать лет, отец опасно заболел и был привезен из Гефсиманского скита Троице-Сергиевой Лавры в Москву для лечения. Вечером в воскресенье 19 сентября у постели умирающего в Мариинской больнице Симеона Матвеевича собрались сыновья: Алексей, Василий и младший, Гавриил. Отец уже был так слаб, что не мог поднять руки, чтобы благословить детей. Гавриил, возложив себе на голову отцовскую десницу, мысленно произнес: «Батюшка, благословите меня вместо себя в монастырь пойти».
Сказать об этом вслух он боялся. Рядом были старшие братья, приложившие немало усилий, чтобы устроить младшенького в жизни, помочь ему заработать свой кусок хлеба и теплый угол. Тем более что сыновья бывшего звенигородского мещанина изрядно преуспели в житейских делах: владели трактирами и питейными заведениями в Москве и Петербурге. Им хотелось, чтобы и брат их жил зажиточно и благополучно, приумножая капиталы и расширяя дело.
Со времени кончины отца прошло два года. Гавриил перебрался по настоянию одного из братьев в Санкт-Петербург. Родные убеждали его оставить малодоходное занятие живописью и предлагали участие в торговых предприятиях. Братья выкупили Гавриила из рекрутов, заплатив пятьдесят рублей, сумму по тем временам значительную. Это еще больше усилило моральную зависимость Гавриила от них. Помнил юноша и наставления опытных духовников, не советовавших поступать в монастырь до достижения 25-летнего возраста. Но столица с ее соблазнами, образ жизни, который вели родственники, шумные компании, поездки в театр и, наконец, намерение братьев поскорее женить Гавриила — все это укрепило юношу в решимости открыть свое давнее желание. Он рассказал брату о «родительском благословении», на что тот ответил:

— Если отец благословил, значит, на то Божья воля.

Вскоре Гавриил посетил Гефсиманский скит с твердым намерением остаться там навсегда.

В Гефсимании он бывал и раньше, еще семнадцатилетним. Юноша приехал в скит и просил разрешения поселиться там, но благословения не получил. И вот теперь он, по его собственным словам, «не шел, а на крыльях летел туда» и «отшлепал ноги», добираясь от Москвы до Сергиева Посада пешком. Скитоначальника на месте не оказалось. Видя в этом особое указание Промысла Божия, Гавриил решил, что ему отпущено время для осуществления давнишней заветной мечты: сходить на поклонение святым угодникам в Киев. По железной дороге он добрался до Тулы, потом вместе с обозом до Ельца, где остановился в Троицком монастыре, братия которого помогла добраться до Задонска. Удалось Гавриилу побывать и в Воронеже у мощей святителя Митрофана. Но до Киева он так и не добрался. Пришло время возвращаться в Москву.
На прощание молодой живописец выполнил заказ брата Алексея: написал для церкви святого мученика Трифона иконы святителя Алексия, митрополита Московского, и святой мученицы Параскевы (имена этих святых носили брат и его жена). Завершив работу над образами, ставшую для него своеобразным экзаменом на владение мастерством, Гавриил решительно заявил родственникам, что уходит в скит.
— Гаврила Семеныч, зачем вам это? Можно ведь спасаться и здесь, — говорили ему близкие.
— Спасайтесь, если можете, а я не могу, — смиренно отвечал будущий старец.
20 февраля 1868 года, на второй неделе Великого поста, Гавриил Гомзин поступил в Гефсиманский скит, начало которому было положено в 1844 году благословением святителя Филарета, митрополита Московского (†1867), и трудами его духовника архимандрита Антония (Медведева, †1877), наместника Лавры. Этот «молодой» монастырь, на внутреннее и внешнее устроение которого столь много трудов положил угодник Божий святитель Филарет, прославился ко времени поступления в него Гавриила Гомзина сонмом иноков-подвижников, освятивших своими подвигами эту дивную по красоте местность в окрестностях Троице-Сергиевой Лавры.
Благословением Царицы Небесной, данным новоустроенной обители, явилась знаменитая впоследствии Черниговская икона Божией Матери, находившаяся в пещерном храме Гефсиманского скита и прославившаяся многими чудотворениями. Первое чудо от иконы — исцеление расслабленной крестьянки Фёклы Адриановой — совершилось уже после поступления Гавриила Гомзина в обитель.
Ко времени начала подвижничества о. Гавриила (пострижен в рясофор 25 июня 1870 года) в скиту пребывали два старца: иеромонах Тихон (†1873) и иеросхимонах Александр (†1878). Так было угодно Господу, чтобы новоначальный инок последовательно проходил науку монашеского жития сначала у одного, потом у другого.
Отец Тихон — ученик оптинского иеросхимонаха Феодота (†1875), некоторое время подвизавшегося в скиту Параклита близ Лавры, отличался простотой, глубочайшим смирением, удивительным умением говорить с каждым, кто обращался к нему. Любовь и сострадание старца к людям были так велики, что он нередко плакал, принимая исповедь, и ласковым задушевным словом утешал кающихся грешников. Именно к нему, начальнику и братскому духовнику скитских пещер, и поступил в послушание Гавриил.
Дело было так: один иеродиакон из братии отвел Гавриила к отцу Тихону, говоря, что отец Александр очень строг, а этот батюшка — простой и добрый. И с этого времени отец Гавриил стал ходить к отцу Тихону открывать свои помыслы, просить советов и наставлений. Впоследствии схиигумен Герман так вспоминал о своем первом старце:
«Простой он был такой и такой любвеобильный. Бывало, придешь к нему, а стулья у него все завалены одежей, и он говорит:
— Ну, парташенька, скидывай на пол одежонку, садись. Давай чай пить.
И тут за чаем ему все говоришь и расскажешь про себя, что на душе, да и то, что против него думаешь и что против него говорят; а он отвечает, бывало:
— А ты ко мне не как к старцу, а как к брату ходи; а брат от брата утверждается, яко град тверд».
Почти четыре года пробыл отец Гавриил в послушании у отца Тихона, пока не призвал его другой гефсиманский подвижник -иеросхимонах Александр. Этот дивный старец, проведший сорок лет жизни в иночестве и из них десять лет в затворе, был в учениках у знаменитого оптинского старца отца Леонида (в схиме Льва, Наголкина, (†1841) вместе с преподобным Амвросием Оптинским (†1891), который впоследствии присылал своих духовных чад на исповедь к отцу Александру. С двенадцатилетнего возраста будущий подвижник приобрел навык Иисусовой молитвы. В Гефсиманию он поступил в 1851 году по благословению святителя Филарета Московского, а в 1871 году в первый день августа месяца он по благословению архимандрита Антония (Медведева), наместника Троице-Сергиевой Лавры, — ушел в затвор. С этого-то памятного дня и стал келейничать у отца Александра будущий схиигумен Герман.
Перед тем как удалиться в затвор, отец Александр попросил как-то отца Гавриила прибраться у себя в келии, затем стал все чаще приглашать его к себе за каким-нибудь делом и, наконец, переговорив предварительно с настоятелем, сказал отцу Тихону:

— Я у тебя ученика хочу отнять.
— Ну что же? Бери, пожалуйста, пусть он тебе послужит, — благодушно ответил старец.

«Так меня из полы в полу передали», — вспоминал об этом случае отец Герман, всегда с любовью чтивший память обоих старцев, а особенно отца Александра, от которого он, по его собственным словам, получил великую душевную пользу.
«Великий это был старец, — говорил он впоследствии своим ученикам, — молитвенник, делатель молитвы Иисусовой. Зайдешь к нему, бывало, благословение взять ко всенощной идти, а он сидит и весь погружен в молитву. Вернувшись от всенощной, зайдешь к нему опять, он сидит на том же месте, и весь ушел в молитву.
— Ты разве в церковь не ходил? — спрашивает меня.
Он и не замечал, сколько прошло времени, а прошло четыре часа»…
Вспоминая свои первые шаги на поприще иночества, схиигумен Герман говорил, что в скиту у него было «два столпа»: старец и игумен. Старец учил уничижать и укорять себя постоянно, в монастыре учили знать лишь церковь, келью, трапезу и старца. Кроме послушания, у отца Александра Гавриил ежедневно по два часа нес в храме чреду по чтению Псалтири и писал иконы. Поступая в обитель, он скрыл, что владеет ремеслом живописца, полагая, что по делам своим достоин лишь послушания на кухне. Но кто-то из его прежних знакомых открыл «тайну» монастырскому начальству, и Гавриилу определено было проходить послушание иконописное. Первая икона, написанная им в скиту, — Черниговский образ Божией Матери, помещенный на монастырскую колокольню. Его кисти принадлежали также изображение Скорбящей Божией Матери в притворе Черниговского храма над пещерами, портреты старца отца Александра и скитоначальника архимандрита Антония. Им были отреставрированы почти все иконы пещерного храма, образа и настенные росписи Иверской часовни. Всех икон у отца Германа было двадцать четыре. Среди них образы Нерукотворного Спаса, Успения Богородицы, Тихвинской Божией Матери…
С иконописным послушанием связан один замечательный эпизод из жизни отца Германа. Приехав на богомолье в Киев, подвижник побывал в часовне, принадлежавшей одному женскому монастырю. В часовне он увидел Черниговскую икону Божией Матери и… узнал свою работу. Подойдя поближе, он разглядел и подпись: «Писал рясофорный монах Гавриил. Гефсиманский скит. 1874 год». Икону явно окружали особым почетом. К образу Владычицы были привешены отлитые из золота и серебра изображения рук, ног, голов — свидетельства чудесных исцелений. Отец Герман спросил у монахини о причинах такого благоговейного отношения к иконе и услышал в ответ:
— Потому что она чудотворная.
29 ноября 1877 года Гавриила Гомзина постригли в мантию и нарекли Германом. Монашеское имя он получил в честь святителя Германа, архиепископа Казанского. Восприемником был его старец отец Александр.
После кончины любимого старца отец Герман в продолжение девяти лет искал себе духовного руководства. Он вступил в переписку с валаамскими старцами и святителем Феофаном Затворником (†1894). По свидетельству самого отца Германа, святой епископ «добре устроил» его. Впоследствии переписка двух подвижников была издана в виде брошюры под названием «Ответы епископа Феофана, Затворника Вышенской пустыни, на вопросы инока о молитве». На суд святителя отдал отец Герман и свои записки о почившем старце отце Александре. Сначала он отправил воспоминания преподобному Амвросию Оптинскому и затем, получив его одобрение, — святителю Феофану, который, исправив кое-что, в письме к отцу Герману посоветовал издать записи, прибавив, что «держать их под спудом было бы не совсем безгрешно». Ученые иеромонахи из духовных детей отца Германа еще раз просмотрели и отредактировали рукопись, которую затем и издали.
5 июля 1880 года, в день памяти преподобного Сергия Радонежского, митрополит Московский и Коломенский Макарий (Булгаков, †1882) рукоположил в Троицком соборе Троице-Сергиевой Лавры инока Германа во иеродиаконы. В 1885 году, 17 августа, в день скитского праздника «Вознесения Божией Матери» иеродиакон Герман был рукоположен во иеромонахи. Чин иерейской хиротонии над ним совершил митрополит Иоанникий (Руднев, 1826-1900).
Вскоре после этого многие из скитской братии, а также некоторые иноки Лавры и студенты Московской Духовной Академии стали обращаться к отцу Герману за духовными наставлениями.
Это смущало подвижника, и он обратился за разрешением недоумения к Вышенскому Затворнику. Святитель Феофан благословил иеромонаху Герману принимать приходящих и даже дал ему заповедь: никому не отказывать и всех принимать с любовью. Через некоторое время (13 марта 1892 года) отец Герман был утвержден в должность братского духовника Гефсиманского скита, а в 1893 году он был назначен также духовником больницы и богаделенного скита.
В этот период жизни отец Герман был уже известен многим иерархам Церкви, инокам, взыскующим подлинной духовной жизни; его имя было окружено глубочайшим уважением в Московской Духовной Академии. К числу духовных чад старца относились ректор академии архимандрит Антоний (Храповицкий, †1936), впоследствии митрополит; архимандрит Чудова монастыря Арсений (Жадановский, †1937), впоследствии архиепископ Серпуховский; игумения Иоанна — настоятельница Аносина Борисоглебского монастыря, этой, как ее называли, «женской Оптиной пустыни», и многие, многие другие выдающиеся личности. А с 1897 года в жизни подвижника начался новый этап, связанный с настоятельством в Зосимовой пустыни…Удалившись из Гефсиманского скита с несколькими учениками, отец Герман, напутствуемый молитвами и благословениями своего сподвижника отца Варнавы Гефсиманского (†1906), известного на всю Россию старца, принялся за устроение Зосимовой пустыни, устроение внешнее и внутреннее.
«Встретили меня с иконою; и я привез с собой икону, какую игуменья из женской Зосимовой пустыни прислала мне в благословение, чтобы внеси с собою в обитель. Урядник встретил нас. А в пустыни рыбы нет: щи горькие из сырой капусты. Пошли, чайку попили, потом ввели меня в церковь, многолетие мне сказали… Потом ввели меня в наместнические покои, в келью отца Павла; ввел меня сам наместник: кушетка стоит, а в ней нет ни гвоздочка; а в шкафу ризница, и ничего в ней нет… На другой день сразу же ввел я уставную службу. А потом мы начали с отцом Иоанном разбирать бумаги…»
Все в обители требовало его непрестанных забот; всюду должен был поспевать он. И на стройке, и в трапезной, и в храме за богослужением, и на монастырских послушаниях — всюду надо было вводить благочиние и порядок, истинный строй жизни, проникнутый молитвой и покаянием, строй, при котором не мешкают и не поспешают, но все совершают во благовремении. «И вот здесь я весь в дела ушел, о молитве не радел; из Марии в Марфу превратился».
Митрополит Серафим (Чичагов), (в то время отец Серафим) писал в своем очерке о Зосимовой времен настоятельства отца Германа:
«Около отца Германа собрались монашествующие, как простосердечные дети около любимого отца. Не скроются эти подвижники и боголюбивые труженики от взора народа, ищущего правды духовной, их скоро найдут скорбящие, недужные, страждущие, и просветится обитель блаженного схимонаха Зосимы! Тогда мир устремится искать себе отрады, облегчения, утешения в эту самую пустынь, которую злоба мира хотела уничтожить до основания.
Не увидит здесь мир ли довольства, ни покоя, а будет свидетелем бедности, недостатков, трудов и древнего монастырского порядка, длинных служб по церковному уставу. Стройное, старинное пение, так называемое столповое, произведет совершенно иное впечатление, чем обычное светское пение в городах. Увидит мир, как совершается ежедневно к вечеру монашеское правило по Саровскому уставу со многочисленными поклонами, с умною молитвою, со слезными прошениями и воздыханиями за благотворителей, попечителей, жертвователей обители, а также и за обидящих, осуждающих по неведению. Братия живет по примеру святых отцов под руководством своих старцев, открывая им ежедневно свои помышления. Живущие здесь монахи — истинные труженики: летом работают на огородах, косят сено, чистят лес. Это занятие для свободного времени, для отдыха. Не прекращается работа в мастерских, келиях…».

В период настоятельства отца Германа 24 октября 1898 года в Зосимову пустынь поступил бывший священник Большого Успенского собора Московского Кремля отец Феодор Соловьев, а 30 ноября того же года он принял постриг от руки отца Германа и был наречен Алексием в честь святителя Алексия, митрополита Московского. Так начал свой путь в иночестве знаменитый старец Алексий Зосимовский (†1928) — ученик и сотаинник схиигумена Германа, великий молитвенник и знаток человеческой души.

Официальный титул, который носил настоятель Смоленской пустыни – Строитель, распространенный в те годы таким же саном, например, обладал Зосимовский иеромонах Корнилий, после назначения настоятелем Махрищского монастыря.
И игумен Герман был им во истину. При нем Зосимова обитель обрела свой величественный вид: три храма, братские корпуса, часовни, склады и хозяйственные постройки – были обнесены высокой кирпичной стеной, над которой парила высокая, трехъярусная колокольня с установленными в 1912 году курантами.

Но главным строительством преподобного Германа было то незримое возрождение школы Зосимовского старчества, которая привлекала в пустынь тысячи паломников со всей России. Северной Оптиной нарекли ее православные.

В основу своей деятельности положил отец Герман такое правило: внешнее созидание монастыря направить так, чтобы оно способствовало внутреннему устроению братии. Исходя из этого, он покупает вокруг участки земли, дабы предупредить появление вблизи обители дач и поселков, с той же целью не проводит шоссе к станции, отводит вдаль проезжую дорогу, спасая иноков от шума и столкновения с мирскими людьми; делает в разных местах загородки, ворота, преграждая, с одной стороны, выход братии из обители, а с другой, вход в нее посторонним лицам; устраивает корпуса со множеством помещений, давая возможность каждому брату жить в отдельной келлии и удобно подвизаться. Вводит физическую работу для всех насельников, не исключая и старших, не ради прибытка и корысти, а для того, чтобы облегчить борьбу с плотью; ибо он хорошо знал, что труд, соединенный с молитвой, угашает пламень страстей. Обеспечивает братию пищей, одеждой, топливом и всем необходимым, дабы материальные лишения не повергали их в скорби и не нарушали бы духовного равновесия. Благоукрашает храмы, равно как и всю обитель, и тем воз¬вышает дух ее насельников, укрепляет любовь, привязанность их к своему монастырю.

Употреблял отец Герман и чисто духовные средства к тому же воспитанию иноков. Так, прежде всего потребовал он неопустительного посещения церковных служб и особенно полунощницы и утрени. О последней старец обыкновенно говорил словами святых отцов: «Утреня есть жертва наша Богу, тогда как Божественная литургия— жертва Господа за нас». Ввел авва и строго уставное богослужение с умилительным пустынным напевом, организованным одним из учеников его, иеромонахом Нафанаилом. Зосимовский «Блажен муж», «Хвалите имя Господне», ектений и др. глубоко ложатся на сердце и никогда не забываются потом.

Установил далее дисциплину и порядок везде и во всем: в церкви, на клиросе, в трапезе, на послушаниях и в домашнем быту; искоренил такие пороки, как своеволие, пристрастие к вину, к табаку и шатанию по миру, а, главное, насадил духовное окормление братии. Сам - ученик славного отец Александра - отец Герман видел в старчестве великую силу для нравственного созидания инока.
Отец игумен вырастил целую плеяду иеромонахов, получивших широкую известность у богомольцев и вступивших, впоследствии, на путь гонений и страданий. Со всех сторон потянулись сюда мирские люди, ища молитвы, совета и утешения.

В эти годы в монастыре получали духовное окормление святая мученица Великая Княгиня Елисавета Феодоровна (†1918) и сестры Марфо-Мариинской обители, члены Императорского Дома, высшие сановники государства, иерархи Церкви. В Зосимову стекались сотни и тысячи богомольцев со всей необъятной России. Пустынь стала одним из духовных центров русского Православия того времени. Офицеры и чиновники, священники и монахи, крестьяне и ремесленники, промышленники и торговцы все они, мужчины и женщины, старики и молодежь, молодые супруги и юные девы, обновлялись духом, принимая наставления старцев Зосимовой пустыни, уносили с собой в мир ее особенный свет — отблеск Света Невечернего

Но на пути своего служения отец Герман, как и подобает для истинного подвижника, будь он монах или мирянин, встречал далеко не одни только утешения. Бывали и скорби. По временам — тяжкие. Бывали и искушения. Один из учеников, иеромонах Иона, пришедший вместе с отцом Германом из Гефсиманского скита в Зосимову, восстал на своего авву и немало навредил ему. В обители подняли ропот среди братии, и дело закончилось переводом игумена Германа в Махрищский монастырь Владимирской епархии.. В этот же монастырь от подобного ропота братии удалился некогда и преподобный Сергий Радонежский.

В «ссылку» отец Герман прибыл 14 сентября, когда Святая Церковь вспоминает изгнание святого Иоанна Златоуста из Константинополя. Его краткое пребывание в Махре ознаменовалось двумя пожарами в обители. А уже 4 ноября отец Герман получил повеление вернуться обратно. Через десять дней он был в Зосимовой. За старца хлопотала великая княгиня Елисавета Феодоровна и усердно молилась за него, вычитывая еженощно акафист Божией Матери «Всех скорбящих Радости»…
Вечером 28 июля 1916 года в своей келье игумен Герман принял пострижение в великую схиму от руки епископа Арсения (Жадановского). С этого момента помыслы старца всецело направлялись на достойное приготовление к блаженной вечности.

Епископ Арсений (Жадановский), духовный сын преподобного Германа, вспоминал: "За несколько лет до смерти, чувствуя слабость здоровья, он принял от моей грешной руки пострижение в тайную схиму. Искал отец Герман ее еще будучи в Гефсиманском скиту, о чем писал Преосвященному Феофану Затворнику, но последний отклонил тогда желание старца, заметив: „Будет время, когда схима сама к Вам придет“. Так и случилось. Слепота, глухота и дряхлость организма заставили батюшку в конце жизни почти все время пребывать в келье в безмолвии, что собственно и требуется от схимника. Считая себя недостойным этого монашеского чина, он, однако, решился принять его по следующим мотивам. „Схима, – говорил он, – облегчит и покроет от содеянных в монашестве грехов и даст случай подтвердить пред лицом Божиим иноческие обеты, которые так часто я нарушал, а вместе низведет на меня, немощного, благодатную помощь к их выполнению“.

Между тем жизнь подвижника заметно приближалась к концу: он стал дряхлеть и болеть. Чувствуя все увеличивающееся телесное недомогание, за несколько лет старец начал особенно готовиться к исходу. Прежде всего, надо отметить плач его о грехах и сокрушение о том, что ничего он полезного не сделал ни для себя, ни для других.

У старца было желание очиститься от всех грехов, содеянных им в жизни. Каждый раз на исповеди он говорил что-либо новое, бывшее с ним давно-давно: „А вот я и еще вспомнил такой-то грех...“ Очевидно, старец старался во всем покаяться, боялся умереть с неочищенной совестью. То же обстоятельство заставляло его искать частого причащения и соборования, от которых он наглядно для всех получал освежение, подкрепление и духовное утешение».

Вечером 17 января 1923 года схиигумен Герман окончил свой земной путь и преставился ко Господу, сопровождаемый молитвами и скорбными слезами братии, а также всех, кто почитал его при жизни. Последними словами батюшки были:
— Нам нужно всем готовиться в небесные обители!
Первую панихиду над усопшим совершил старец Алексей, он же прочел канон на исход души. Три дня тело покойного пробыло в келье, где почти непрерывно над ним совершались панихиды. Когда выносили тело старца, отец Алексий, оставив свое уединение, вышел дать последнее целование умершему наставнику.
По окончании отпевания гроб обнесли внутри собора и при пении опустили в могилу, приготовленную у правой стены Зосимовского придела.
Старец предсказывал, что, пока он жив, обитель его не закроют, и действительно, Зосимова пустынь была окончательно закрыта вскоре после погребения отца Германа.

 Прославление преподобного схиигумена Германа Зосимовского, Владимирского чудотворца, совершилось в 2000 году, мощи его находятся в Смоленском соборе Зосимовой пустыни.

 

ИЗ ДУХОВНЫХ ПОУЧЕНИЙ ПРЕПОДОБНОГО ГЕРМАНА

Смиренномудрие – великая это вещь и глубина бесконечная. Святые Отцы сравнивают и говорят, что вот как жемчуг драгоценный из глубины моря достают, так и из глубины смиренномудрия драгоценнейшие жемчужины духовные достаются.

***

Вникайте в каждое слово молитвы умом; если ум отбежит, опять его возвращайте, принуждайте его тут быть, а сами языком слова молитвы повторяйте. Так будет хорошо! А сердце пока оставьте и не думайте о нем, довольно Вам такой молитвы. Главное, чтобы чувство самоукорения неотступно было бы, чувство своей греховности и безответности – перед Богом. Разве это трудно? Говорите: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную» – и чувствуйте, что говорите. Вы говорите: «Страшно». Но разве сладчайшее имя Господа может быть страшно? Оно благодатно, но надо произносить Его с благоговением. Епископ Феофан говорит: «Надо стоять перед Богом, как солдат на смотру». А укорять себя надо не только в делах плохих. Дел-то греховных у Вас, может быть, и немного, а за мысли греховные тоже будем отвечать.

 

Жизнь пре­по­доб­ных исповедников Иоан­на и Ге­ор­гия, память которых празднуется в день Рождества Богородицы, свя­за­на с мо­на­сты­рем Бе­та­ния в Гру­зии, су­ще­ству­ю­щем со вре­мен ца­ри­цы Та­ма­ры и но­ся­щем имя Вифа­нии – мест­но­сти близ Иеру­са­ли­ма.

---

История обители Бетания прослеживается с XII века, когда был построен храм в честь Рождества Божией Матери. Это было время правления святой царицы Тамары, чье изображение на стене храма сохранилось до нашего времени. Различные археологические находки указывают на былое величие и красоту Бетанской обители. Со временем она пришла в полный упадок. Ее второе рождение произошло в конце XIX века, когда уже приблизилось время гонений на Церковь. По словам архимандрита Лазаря (Абашидзе), настоятеля Бетании с середины 1980-х гг. по 1997 год:

"Бетания ..., всеми забытая, вдруг, как раз накануне ужасной атеистической бури, начинает воскресать из руин, как из гроба, становится действующим монастырем и на протяжении всей ночи лихолеться светит ярким светом Христовой веры".

С начала 1920-х гг. хранителями монастыря становятся иеромонахи Иоанн (Майсурадзе) и Георгий (Мхеидзе). 

Отец Иоанн принял постриг на Святой горе Афон, в скиту Апостола Иоанна Богослова, отец Георгий пришел в Бетанию из Хирского монастыря в Грузии. Оба претерпели за веру издевательства и побои. Отца Иоанна расстреливали, но он выжил. Они были очень разные: о.Иоанн - из бедной крестьянской семьи, простой и приветливый, посетители монастыря видели его все больше за работой - то в коровнике, то в огороде. Молитвенные его подвиги были тщательны сокрыты от посторонних глаз.

Отец Георгий происходил из обедневшей почтенной семьи княжеского рода. В юности он учился в Петербурге в военном училище. Его родственники занимали высокие посты. Несмотря на слабое здоровье, о.Георгию был присущ строгий аскетизм: он спал на доске, не топил в комнате даже зимой, по ночам много молился, был очень воздержан в пище.

"В отце Георгии были заметны некоторая монашеская строгость, образованность и аскетизм. Отец же Иоанн казался гораздо мягче и проще, в нем всегда скорее видели не строгого аскета, а добрейшего, чистейшего Ангела. И теперь, кто бы ни вспоминал этих старцев, отца Георгия хвалят многими возвышенными словами, а про о.Иоанна ничего другого сказать не могут, как только: "Ну, а тот старец был просто Ангел Божий". 

Архимандрит Лазарь (Абашидзе)

Старцев связывали необыкновенно теплые дружеские отношения. Отлучаясь по делам из монастыря, каждый всегда переживал за оставшегося собрата и торопился вернуться в обитель. Между ними «была необычная… духовная любовь, они жили необыкновенно дружно, трогательно заботились друг о друге, что редко встречается и среди родных братьев».

Старцы долгие годы оставались единственными насельниками Бетании. Они жили в сарае, затем выстроили небольшой 2-этажный дом с 4 комнатами. Нанимались в деревне на сезонные крестьянские работы, чтобы прокормиться. Впоследствии посеяли зерновые, посадили огород, привели в порядок сад, завели коров, овец, устроили пасеку. Почти всю тяжелую работу выполнял отец Иоанн.: он пас скот, косил сено, работал на огороде, молол зерно. Иером. Георгий по состоянию здоровья выполнял более легкие работы: доил коров, делал сыр, ухаживал за ульями. В 1936 г. монахи запустили мельницу, о.Иоанн выкопал канал для воды.

Официально монахи числились как сторожа памятника архитектуры, но фактически Бетания на протяжении нескольких десятилетий оставалась единственной действующей обителью в Грузии. Старцы соблюдали монастырский устав, совершали богослужения и требы, монастырь посещали туристы и паломники. Во время Великой Отечественной войны, когда в городах был голод, монахи кормили и снабжали продуктами своего натурального хозяйства всех приходящих. Их посещало множество верующих людей. 

"Отцы, хотя сами всегда строго постились, угощали гостей чем-либо вкусным, особенно потчевали своим медом. Когда приходили целые группы подростков из детского приюта, старцы выносили столы на поляну перед храмом и кормили детей грецкими орехами, медом и вкуснейшим свежеиспеченным хлебом. Многие из тех детей - теперь уже преклонных лет люди - и сегодня вспоминают вкус того угощения с таким живым восторгом, будто только час назад утешили их отцы своей любовью."

Архимандрит Лазарь (Абашидзе)

Сохранились свидетельства о стяжании Бетанийскими старцами благодатных даров прозорливости и исцеления болезней. Они оставляли страждущих в монастыре и по их молитвам больные исцелялись.

Были у о.Георгия и духовные видения. Архимандрит Лазарь описывает три случая:

"Однажды, когда старец сильно страдал от боли, ему явилась Матерь Божия и прикосновением Своим исцелила его. Другой раз, когда старец сидел, погрузившись в молитву у стены храма, ему явилась мученица Фекла и подала гроздь винограда. Уже незадолго до кончины старец, по причине болезни (ему сделали операцию простатита), находился в городе у брата. И вот ему явился Святой Ангел и сказал: Георгий, почему ты здесь, что тебе здесь нужно? Твое место в монастыре!" "Господи, ты видишь - как я болен," - ответил отец. "Нет, Георгий, ты должен быть в монастыре!" Отец Георгий срочно собрался и, тяжело больной, несмотря на настойчивые возражения родственников, отправился в монастырь. Через несколько дней он скончался."

Первым, в 1957 г. от сердечного приступа умер отец Иоанн. По благословению Католикоса-Патриарха Мелхиседека III  в том же году состоялся постриг отца Георгия в великую схиму. В память о собрате в постриге он взял имя Иоанн. Считают, что отец Иоанн, согласно Афонской традиции, тоже был великосхимником.

Два года схиархимандрит Георгий - Иоанн жил в Бетании один, больной и беспомощный. Старец много молился и редко выходил из своей кельи. Его навещали духовные чада, которые приносили ему пищу, стирали одежду, выполняли работы по монастырю. Навещал старца и его духовный преемник, иеромонах Гавриил (Ургебадзе), которых в 50-х гг. окормлялся у старцев.

Преподобный юродивый старец Гавриил, прославленный Грузинской Церковью в 2012 году, присутствовал при последних минутах жизни о.Георгия.

Через много лет, будучи всеми почитаемым старцем, он многократно обращался к Католикосу-Патриарху всей Грузии Илия II с просьбой о прославлении Бетанийских отцов, что и произошло в 2003 году.

Из рассказанного преподобным Гавриилом (Ургебадзе):

— Стоял я на молитве, когда послышался голос: «Срочно иди в Бетаниа». Этот голос трижды повторился. Покинул службу, оделся, взял посох и направился в Бетаниа. По дороге купил несколько хлебов. Попутной машины не было, и пошел пешком. Шел лесом, и какая-то сила торопила: «Не останавливайся, быстрее иди!»

Уже смеркалось, когда подошел к монастырю. Последний из оставшийся в живых монахов — схиархимандрит Иоанн — встретил меня и сказал: «Я молился, сын мой, чтобы ты пришел ко мне и прочел молитвы о расставании души с телом».

Несмотря на то что схиархимандрит Иоанн давно болел, никаких признаков его скорой кончины не видно было. Он встретил меня на ногах, а не в постели и с виду выглядел более бодрым, чем когда я видел его в последний раз. Положил хлеб на стол. Он благословил и сказал: «Ты очень устал с дороги, поешь и немного подкрепись», — сам переломил хлеб, немного взял себе и сказал:

— Это моя последняя трапеза!

— Бог милосерден, ради нас продлит твою жизнь, — возразил я. — Не будет вас, не будет монашества!

— Не мною начиналось и не мною закончится, — ласково ответил отец Иоанн. — Пора последовать за моим духовным братом, и воля моя быть похороненным рядом с ним — мы с ним перенесли много трудностей и гонений. Сегодня сказал мне, что уже проторил дорогу и теперь будем вместе!

Стемнело. Схиархимандрит благословил зажечь свечи. Вскоре подал мне Требник, раскрытый там, где молитвы отхода души, и попросил прочитать.

У меня выступили слезы, и я взмолился: «Отче, хотелось бы умереть раньше тебя и вместо тебя!»

Ответил: «Ты не знаешь, что говоришь и что просишь!» Припав к его коленям, я не мог сдержать слез.

Тогда он встал и торжественным голосом начал читать и прочел до конца канон об исходе души; после молитвы с любовью сказал:

— Потому и звал я тебя, сынок. Ты примешь мой последний вздох, — после небольшой паузы добавил: — Подсядь, подсядь ко мне и прочти мне молитвы с четками.

Оба молча молились; вскоре спросил: 

— Видишь, сколько монахов пришло в часовню? — я понял, что он говорил о подвизавшихся в Бетаниа и похороненных здесь же монахах прошедших веков…

— Я расскажу тебе о своем видении, но это тайна и никому не говори об этом.

Он рассказал мне о своем откровении, и сердце мое наполнилось трепетом и страхом.

— Накрепко сохрани в своем сердце, — повторил он. 

Свечи уже растаяли, и я зажег другие. Когда вернулся, увидел, что из руки отца Иоанна упали четки. Взял и одел на руку. Попросил вслух почитать молитвы, а сам будет слушать.

Молитву Господню читал, когда отец Иоанн неожиданно вздрогнул, и неописуемая радость отразилась на его лице.

— Мой брат и отец Иоанн пришли ко мне, — сказал он, — вместе с ним же… — и замолк, голова свалилась на грудь.

Прошли минуты молчания. Приблизился и склонился к его голове. Он уже преставился…

Всю ночь молился. Утром и другие пришли, которых точно известили о кончине наставника.

Известили и патриарха Ефрема. Похоронную службу он взял на себя; причитая со слезами, просил:

— Отец Иоанн, когда предстанешь пред Всемогущим, помяни наши души и молись за нас!

…Вместе с другими молящимися остался я в Бетаниа и каждый день справлял панихиду перед Господом за новопреставленного подвижника; точнее, за тех двух величественных монахов, чьи усыпальницы теперь находятся рядом друг с другом в знак того, что и смерть не смогла их разлучить.

В знак благословления от отца Иоанна остались у меня его четки, и с ними я вернулся домой. Если открыть могилу, будет видно, что мой наставник-духовник лежит таким, каким я его похоронил, на груди его лежит Новый Завет".

Икона прпп. Иоанна и Георгия. Иконописец архим. Лазарь (Абашидзе)

В 1978 году Бетания стала первым в Грузии официально открывшимся монастырем.

18 августа 2003 года на заседании Священного Синода Грузинской Православной Церкви схиархимандриты Иоанн и Иоанн - Георгий были причислены к лику преподобных и исповедников. Католикос-Патриарх всей Грузии Илия II сказал о них: «Это была одна душа в двух телах». 

Преподобные отцы Иоанне и Георгие, молите Бога о нас!

Ранее мы писали о Зосимовой Смоленской пустыни Александровского района Владимирской области, о духовных и исторических связях между нею и Свято-Троицким Стефано-Махрищским монастырем. В день памяти самого прославленного Зосимовского старца - преподобного Алексея (Соловьева), предлагаем читателям некоторые изречения и наставления святого.

---

Сохранилось много воспоминаний духовных чад старца Алексия о его мудрых наставлениях, поучениях и изречениях. Вопросы задавались ему различные, начиная с бытовых и кончая самыми сложными, духовными. Конечно же, наставления, касавшиеся духовной жизни, ставились во главу угла.

Елена Можарова вспоминает:

«Отец Алексий был мне с детства дорог и близок. Родители с шестилетнего возраста возили меня в Зосимову пустынь. Девочкой, исповедуя свои грехи, я зачастую плакала в присутствии батюшки. Он никогда не спрашивал, почему я плачу, а только говорил: «Плачь, милая, плачь, это значит Христос тебя посещает, а Он нам бесценный Гость».

Старец был очень снисходительным к истинно желавшим спасения. Не было греха, которого бы отец Алексий не прощал мгновенно, за исключением греха духовной гордости. «Смирихся, и спасе мя Господь», – повторял он. «Знаешь ли ты, – поучал батюшка, – что люди оттого только и страдают, что не понимают истинного самоотречения во имя Распятого нас ради. Помни, где горе, где беда, ты должна быть первой. Много слез сокрушенного сердца проливает человек, чтобы сделаться способным утешать других о Господе. Нужно идти туда, где туга душевная так мучает человека, что он склоняется на самоубийство. Это нелегкий подвиг, граничащий с истинным распятием собственной греховности, ибо только тот может уврачевать отчаявшегося, кто сам, силой своего духа, сможет взять на себя его душевное страдание».

«Нет ничего удивительного, что ты страдаешь, – нередко говорил батюшка, – это нужно, чтобы понять страдания других. Терпи, Христос, будучи безгрешным, терпел поношения от твари, а ты кто такая, чтобы не страдать? Знаешь ли ты, что душа очищается страданием; знаешь ли, что Христос помнит тебя, если Он посещает тебя скорбями. Избрать путь жизни самой труднее всего. При вступлении в жизнь нужно молить Господа, чтобы Он управил твой путь. Он, Всевышний, всякому дает крест сообразно со склонностями человеческого сердца.

Кто тебе сказал, что Бог наказывает людей за грехи, как принято у нас часто говорить при виде ближнего, впавшего в какую-либо беду или болезнь. Нет, пути Господни неисповедимы. Нам, грешным, не надо знать, почему Всесильный Христос часто допускает непостижимые для человеческого ума как бы несправедливости. Он знает, что Он делает и для чего. Ученики Христовы никогда не думали, что Христос даст им счастье, в смысле земного благополучия. Они были счастливы лишь духовным общением со Сладчайшим своим Учителем. Ведь Иисус явился в мир для того, чтобы Своей жизнью утвердить Своих последователей в мысли, что земная жизнь есть непрестанный подвиг. Христос мог избежать Своего страдания, однако Он Сам добровольно пошел на крест. Бог любит особенно тех, кто добровольно идет на страдания Христа ради».

«Почему я должна жить не для себя?» – часто спрашивала я отца Алексия. «Да потому, милая, – говорил батюшка, – что ты только и обретешь мир о Господе, если отдашь себя на служение ближнему».

Я часто скорбела, что живу совершенно не так, как мне хотелось бы, живу, как мне казалось, не жизнью духа, а тем, что все время лишь думаю о куске насущного хлеба. Батюшка улыбался на мои заявления и говорил: «Вот и скорби, только так и очистишься». – «Да как же я очищусь, батюшка, когда я все больше погрязаю?» – «Ну, погрязнешь и вылезешь, а то, знаешь, бывает и наоборот: вылезает, да вдруг и опять погрязать начнет. Не спеши вылезать, так-то вернее будет, тебе нужно узнать всю изнанку жизни, хоть ты и нежный цветочек. Не бойся той грязи, что видима в человеке. Значит, он спасен, когда вся грязь наружу, то есть когда духовная грязь в нем уже заметна. Этим он вполне искупает свое недостоинство. Нужно бояться той грязи, до которой трудно докопаться, – грязи, которая гнездится в таких тайниках нашего сердца, где никакая человеческая помощь не сможет заставить ее обнаружиться во всей ее закоснелости, где может помочь лишь десница Божия».

Батюшка требовал: «Принуждай себя к милосердию, к добру к ближним, нужно помогать нуждающимся, развивать в себе жалость и любовь».

А вот что вспоминает об отце Алексии отец Симон:

«Однажды я пришел к старцу и он начал мне говорить, что такое старчество. Преподобные отцы, живя в пустыне, говорят про себя так: «В продолжение седмицы диавол жжет нас своим змеиным ядом, а мы в субботу и воскресенье прибегаем на источники водные, исповедуясь у своих старцев и причащаясь Святых Тайн. Этим мы избавляемся от змеиного яда». И мы, живя в Зосимовой пустыни, когда теряли душевный мир, приходили к старцу отцу Алексию и открывали ему свою душу.

Старец говорил нам, что душевный мир нарушается больше всего от осуждения ближних и от недовольства своей жизнью. Когда мы начинали о ком-нибудь говорить с осуждением, старец нас останавливал: «Нам до других дела нет, говори только свое. Правила святых отцов предписывают останавливать исповедующихся, когда они говорят о других». И мы, придерживаясь этого правила, строго следили за собой, чтобы не сказать какое-либо слово о других. «Кто любит говорить про других, – наставлял старец, – про того и люди много говорят».

Старец еще учил нас: «Когда душа обвинит себя во всем, тогда возлюбит ее Бог, а когда возлюбил ее Бог, тогда – что еще нам нужно?» После исповеди и прочтения над нами разрешительной молитвы к нам опять возвращалась жажда духовной жизни и в душе водворялся мир.

---

Из изречений преподобного Алексия:

«Я, – говорил старец, – миниатюра оптинских старцев, как и сама Зосимова пустынь. Оптинские уже привыкли обращаться с народом».

***

«Монах должен знать два слова – «простите» и «благословите». Ему надо заучить наизусть стихиру 7-го гласа: «Виждь твоя пребеззаконная дела, о душе моя, и почудися, како тя земля носит, како не расседеся, како дивие зверие не снедают тебе; како же и солнце незаходимое сияти тебе не преста; восстани, покайся и возопий ко Господу: «Согреших Ти, согреших, помилуй мя».

***

«Когда слушаешь колокольный звон на улице, он разлетается и разбивается о разные встречные предметы; иногда же его восприятию мешает какой-либо треск, визг или писк. Напротив, когда сидишь в четырех стенах, то этот же звон слышишь очень явственно, ибо стены его ограждают, не дают ему рассеиваться. Точно так же небесные звезды бывают видны только вечером, днем же их не видно. Если ты спустишься на глубину (например, в колодец), то оттуда увидишь много звезд, которых ты раньше не видал.

Так точно и человек: если более обучает себя молитве Иисусовой, то эта молитва делается ограждением для его ума, не дает ему отвлекаться на постороннее, помогает ему схватывать слова церковного пения и чтения и, вообще, помогает ему более внимательно молиться на церковной службе. Но это относится не к начинающим делателям молитвы Иисусовой, а только к тем, которые привыкли к этой молитве.

 

Когда творишь молитву Иисусову, заключай ум в ее слова, то есть молись со вниманием. Молитву Иисусову лучше ограничивать временем (например, 15–20 минут), нежели количеством. В этом случае произносишь молитву неторопливо и более внимательно. Это правило, как урок, должно твориться постоянно, кроме двунадесятых праздников. Нельзя творить молитву по привычке. Если нет времени, читай меньше, но всегда только с благоговейным чувством. Помолись Господу, чтобы Он помог творить Иисусову молитву. Если во время богослужения случается отвлечься, то нужно тотчас прибегать к Иисусовой молитве. Это очень поможет не блуждать мыслями. Иисусову молитву нужно творить с великим вниманием и умилением, с ударением на словах «помилуй мя, грешную».

***

«Сознание, что ты духовно не подвигаешься вперед, послужит для самоукорения. Смирять себя надо. Одно крыло – смирение, другое – самоукорение. Нужно наедине громко молиться Иисусовой молитвой».

***

«Что бы ни случилось с тобой, никогда никого не вини, кроме себя самой. За все неприятности и невзгоды благодари Бога. Если будешь верить в Промысл Божий, поручишься ему, то обретешь великий мир».

---

---

 

 

 ЖИТИЕ ПРЕПОДОБНОГО АРСЕНИЯ КОМЕЛЬСКОГО

Пре­по­доб­ный Ар­се­ний ро­дил­ся в Москве в по­след­ней по­ло­вине XV ве­ха, но в ко­то­ром имен­но го­ду – неиз­вест­но, по про­ис­хож­де­нию был из ро­да бо­яр Са­ха­ру­со­вых. Он ра­но на­чал тя­го­тить­ся шу­мом сто­ли­цы и по­чув­ство­вал отвра­ще­ние к мир­ской жиз­ни, хо­тя по пра­вам рож­де­ния мог иметь в ней боль­шие успе­хи, при­об­ре­сти честь и бо­гат­ство. Его юное серд­це, еще не свя­зан­ное ни­ка­ки­ми жи­тей­ски­ми уза­ми, сво­бод­ное от всех мир­ских при­стра­стий, го­ре­ло лю­бо­вью к од­но­му Бо­гу, стре­ми­лось все­це­ло по­свя­тить се­бя на слу­же­ние Ему. И оби­тель Св. Тро­и­цы, про­слав­лен­ная по­дви­га­ми сво­е­го ос­но­ва­те­ля пре­по­доб­но­го Сер­гия, уже при­чис­лен­но­го то­гда к ли­ку свя­тых, пред­став­ля­лась ему луч­шим для то­го ме­стом, по­это­му юный бо­ярин и при­нял в ней ино­че­ское по­стри­же­ние.

Нелег­ка бы­ла жизнь для мо­ло­дых и но­во­на­чаль­ных ино­ков в мно­го­люд­ной оби­те­ли Сер­ги­е­вой. Кро­ме стро­го­го ис­пол­не­ния обя­за­тель­но­го для всех по­всед­нев­но­го мо­на­ше­ско­го пра­ви­ла, каж­дый инок дол­жен был прой­ти длин­ный ряд раз­лич­ных по­слу­ша­ний, на­чи­ная с са­мых низ­ших и труд­ных: служ­бы на скот­ном дво­ре, в мо­на­стыр­ских ого­ро­дах и по­лях, при­врат­ни­ком, в по­варне и на хлебне, в брат­ской тра­пе­зе и церк­ви. При этом инок со­вер­шен­но от­ре­кал­ся от сво­ей во­ли и под­чи­нял се­бя во­ле стар­ца-на­став­ни­ка, по­ка на­ко­нец до­сти­гал пра­ва поль­зо­вать­ся услу­га­ми дру­гих в ти­шине сво­ей кел­лии.

Мо­ло­дой инок Ар­се­ний со­вер­шен­но пре­дал се­бя ино­че­ским тру­дам, со всем усер­ди­ем и с юно­ше­ским жа­ром он на­чал про­хо­дить мо­на­стыр­ские по­слу­ша­ния: в чис­ле пер­вых при­хо­дил в цер­ковь и все­гда пер­вым яв­лял­ся на по­слу­ша­ни­ях, охот­но ис­пол­няя и то, че­го не успе­ва­ли или не хо­те­ли сде­лать дру­гие, по сво­е­му сми­ре­нию счи­тая се­бя по­след­ним в оби­те­ли и слу­гою всех. Тру­да­ми и по­стом из­ну­ряя те­ло и умерщ­вляя стра­сти, он в то же вре­мя ста­рал­ся укреп­лять ду­шу свою мо­лит­вою, чте­ни­ем ду­ше­по­лез­ных книг и пе­ре­пи­сы­ва­ни­ем их, то для сво­е­го мо­на­сты­ря, то для дру­гих церк­вей. Как дра­го­цен­ный па­мят­ник его тру­дов, до­ныне со­хра­ни­лось в его оби­те­ли Еван­ге­лие, на­пи­сан­ное им в Сер­ги­е­вом мо­на­сты­ре в 1506 го­ду, на ко­то­ром мож­но про­чи­тать та­кую сми­рен­ную над­пись: «Пи­сал Еван­ге­лие мно­го­греш­ный чер­нец Ар­се­ньиш­ко Са­ха­ру­сов». Та­кая при­мер­ная тру­же­ни­че­ская жизнь и вы­со­кие доб­ро­де­те­ли не мог­ли не снис­кать ему все­об­щей люб­ви и ува­же­ния. И ко­гда в 1525 го­ду, в сен­тяб­ре ме­ся­це, игу­мен Пор­фи­рий от­ка­зал­ся от управ­ле­ния мо­на­сты­рем, все бра­тия еди­но­глас­но из­бра­ли пре­по­доб­но­го Ар­се­ния на его ме­сто как са­мо­го до­стой­но­го. Но это из­бра­ние, лест­ное для дру­гих, по­ка­за­лось сми­рен­но­му по­движ­ни­ку тя­же­лым бре­ме­нем, ко­то­рое он со­гла­сил­ся при­нять на се­бя толь­ко из по­слу­ша­ния, ра­ди мо­ле­ния и ра­ди слез бра­тии. В сане игу­ме­на бо­га­то­го мо­на­сты­ря Ар­се­ний не из­ме­нил сво­ей люб­ви к ни­ще­те и по­сту и честь игу­мен­ства сво­е­го по­став­лял в том толь­ко, чтобы слу­жить всем и тру­дить­ся бо­лее дру­гих. Оте­че­ски за­бо­тясь о до­воль­стве и успо­ко­е­нии бра­тии, пре­по­доб­ный Ар­се­ний за­бы­вал о са­мом се­бе и не за­ме­чал то­го, что одеж­да его по­кры­та за­пла­та­ми и ху­же всех, да­же то­гда, ко­гда встре­чал и при­ни­мал при­хо­див­ших в мо­на­стырь кня­зей и бо­яр. «Что это зна­чит, что игу­мен ваш хо­дит в та­кой ху­дой одеж­де?» – спра­ши­вал бра­тию ве­ли­кий князь Ва­си­лий Иоан­но­вич, уви­дев­ши Ар­се­ния во вре­мя по­се­ще­ния оби­те­ли ед­ва не в ру­би­ще. «На­став­ник наш – ис­тин­ный раб Бо­жий и жи­вет в Бо­ге; он ду­ма­ет толь­ко о том, как бы оста­вить нас и уда­лить­ся в пу­сты­ню на без­мол­вие», – ска­за­ли в от­вет бра­тия и про­си­ли ве­ли­ко­го кня­зя, чтобы убе­дил их игу­ме­на остать­ся с ни­ми. Ва­си­лию Иоан­но­ви­чу и са­мо­му бы­ло жаль, ес­ли оби­тель ли­шит­ся та­ко­го на­сто­я­те­ля, по­это­му он стал про­сить пре­по­доб­но­го Ар­се­ния остать­ся в оби­те­ли, на что тот и со­гла­сил­ся, по­сты­див­шись огор­чить от­ка­зом вы­со­ко­го по­се­ти­те­ля, хо­тя и силь­но же­лал уда­лить­ся в пу­сты­ню.

В то вре­мя мно­гие окрест­ные мо­на­сты­ри и пу­сты­ни бы­ли под­чи­не­ны Тро­иц­ко­му мо­на­сты­рю, и игу­мен Тро­иц­кий на­блю­дал за их хо­зяй­ством и об­ра­зом жиз­ни бра­тии. Пре­по­доб­ный Ар­се­ний и эту обя­зан­ность ста­рал­ся ис­пол­нять в точ­но­сти. Несмот­ря на то, что мно­го­люд­ство его соб­ствен­но­го мо­на­сты­ря тре­бо­ва­ло неусып­ных тру­дов и над­зо­ра со сто­ро­ны игу­ме­на, он на­хо­дил еще вре­мя по­се­щать и эти мо­на­сты­ри, чтобы лич­но на­блю­дать за ни­ми и собст­вен­ным при­ме­ром ру­ко­во­дить бра­тию. Осо­бен­но он лю­бил по­се­щать оби­тель совре­мен­ни­ка Сер­гия пре­по­доб­но­го Сте­фа­на Махри­щско­го, на­хо­див­шу­ю­ся в 35-ти вер­стах от Тро­иц­кой, чтобы в ее пу­стын­ном без­мол­вии хо­тя несколь­ко успо­ко­ить­ся и при­об­ре­сти но­вые си­лы к про­хож­де­нию сво­ей мно­го­труд­ной долж­но­сти. Там од­на­жды махри­щский игу­мен Иона объ­явил ему, что бла­го­го­вей­ный инок Гер­ман, уже сто­лет­ний ста­рец, вы­шед­ши но­чью из сво­ей кел­лии, уви­дел огонь, го­ря­щий под дре­вес­ны­ми вет­вя­ми над ме­стом по­гре­бе­ния пре­по­доб­но­го Сте­фа­на, и то­гда, ужас­нув­шись необы­чай­но­сти яв­ле­ния, по­спе­шил ска­зать ему о том, что и он сам из ок­на сво­ей кел­лии уви­дел тот огонь, как бы луч све­та, си­яв­ший от мо­ги­лы Сте­фа­на. Пре­по­доб­ный Ар­се­ний, при­няв это за зна­ме­ние бла­го­да­ти Бо­жи­ей, да­ро­ван­ной пре­по­доб­но­му Сте­фа­ну, при­ка­зал по­ста­вить над его мо­ги­лой гроб­ни­цу, осе­нять ее по­кро­вом и воз­жечь пред ней боль­шую све­чу, за­тем, со­вер­шив со­борне Бо­же­ствен­ную ли­тур­гию, уста­но­вил, чтобы с тех пор еже­год­но празд­но­ва­лась в оби­те­ли па­мять пре­по­доб­но­го.

Ес­ли бы пре­по­доб­ный Ар­се­ний не был воз­ве­ден на вы­со­кую сте­пень игу­ме­на и оста­вал­ся по-преж­не­му в чис­ле брат­ства, не об­ра­щая на се­бя осо­бен­но­го вни­ма­ния дру­гих, то, мо­жет быть, он и не по­ду­мал бы ни­ко­гда оста­вить Тро­иц­кую оби­тель, в ко­то­рой при­нял ино­че­ское по­стри­же­ние, дал обе­ща­ние пре­бы­вать до смер­ти и про­вел уже столь­ко лет. Но на­чаль­ство над бра­ти­ей, неиз­беж­ные от­но­ше­ния с бо­га­ты­ми и силь­ны­ми ми­ра, все­об­щий по­чет и ува­же­ние, ока­зы­ва­е­мое ему как пре­ем­ни­ку Сер­ги­е­ву, ле­жа­ло тя­же­лым бре­ме­нем на сми­рен­ной ду­ше по­движ­ни­ка. Ча­сто вспо­ми­нал он о сво­ей преж­ней жиз­ни, ко­гда, ни­чем не раз­вле­ка­е­мый и за­бо­тясь толь­ко о са­мом се­бе, он мог все­це­ло пре­да­вать­ся бо­го­мыс­лию, лю­бовь к пу­сты­ни и без­мол­вию на­ча­ла воз­го­рать­ся в его серд­це все бо­лее и бо­лее, по­ка на­ко­нец пре­по­доб­ный, бу­дучи не в си­лах про­ти­вить­ся вле­че­нию сво­е­го серд­ца и зная, что ве­ли­кий князь и все бра­тия не со­гла­сят­ся от­пу­стить его, ре­шил­ся тай­но оста­вить свое ме­сто и уда­лить­ся в незна­ко­мые ме­ста, чтобы в уеди­не­нии все­це­ло по­свя­тить се­бя на слу­же­ние еди­но­му Бо­гу.

На­слы­шав­шись о неиз­ме­ри­мых ле­сах се­ве­ра и зная, что еще при пре­по­доб­ном Сер­гии и с его бла­го­сло­ве­ния из Тро­иц­ко­го мо­на­сты­ря ушли ту­да неко­то­рые и ос­но­ва­ли там соб­ствен­ные мо­на­сты­ри и пу­сты­ни, пре­по­доб­ный Ар­се­ний в 1527 (или в 1529) го­ду вы­шел из мо­на­сты­ря и на­пра­вил свой путь в эту сто­ро­ну, для него со­вер­шен­но неиз­вест­ную. Он обо­шел мно­го ле­сов и пу­стын­ных де­брей, ища для се­бя удоб­но­го ме­ста, и на­ко­нец, ру­ко­во­ди­мый Про­мыс­лом, до­стиг Во­ло­год­ской стра­ны. Здесь, неза­дол­го пред тем вре­ме­нем (око­ло 1525 го­да), в рас­сто­я­нии 40 верст к се­ве­ро-за­па­ду от г. Во­лог­ды, в вер­хо­вьях ма­лой реч­ки Ба­бай­ки яви­лась чу­до­твор­ная ико­на Бо­жи­ей Ма­те­ри Оди­гит­рии. Услы­шав об этом но­вом зна­ме­нии ми­ло­сер­дия Бо­жия, пре­по­доб­ный Ар­се­ний по­шел в то пу­стын­ное ме­сто, где яви­лась ико­на, и, со­ору­див се­бе ма­лую кел­лию, стал под­ви­зать­ся в ней в по­сте и мо­лит­ве. Но со вре­ме­ни яв­ле­ния св. ико­ны пу­стын­ное ме­сто пе­ре­ста­ло быть без­молв­ным от мно­же­ства при­хо­див­ших ту­да бо­го­моль­цев, по­это­му, про­быв здесь несколь­ко вре­ме­ни, он оста­вил свою кел­лию в ос­но­ва­ние бу­ду­щей Мяс­лян­ской пу­сты­ни и сно­ва по­шел стран­ство­вать по бо­ло­там и де­брям Ко­мель­ско­го ле­са, усерд­но про­ся Гос­по­да, чтобы Он Сам ука­зал ему ме­сто для жи­тель­ства.

И через неко­то­рое вре­мя в гу­стой ча­ще ле­са, у сли­я­ния ре­чек Ле­жа и Кох­тыш, в 40 вер­стах от Во­лог­ды, с его плеч со­рва­ло но­шу. Пре­по­доб­ный при­сел от­дох­нуть и вдруг уви­дел необык­но­вен­ный свет, оза­рив­ший окрест­ность. Ура­зу­мев от­кро­ве­ние Бо­жие, свя­той Ар­се­ний на ме­сте яв­ле­ния све­та по­стро­ил се­бе неболь­шую кел­лию и на­чал под­ви­зать­ся в по­сте и мо­лит­ве, дни про­во­дя в тру­де, а но­чи – в бде­нии. Он ду­мал, что за­шел в та­кую лес­ную глушь, в ко­то­рой ни­кто уже его не по­тре­во­жит и не на­ру­шит его без­мол­вия, но, вид­но, нет на зем­ле та­ко­го ме­ста, где бы ис­ку­ше­ние не мог­ло по­стиг­нуть че­ло­ве­ка. «Ви­дев­ше се­бе бе­си по­ру­га­ни бы­ва­е­мы от бла­жен­на­го Ар­се­ния и из­го­ни­ми от ме­ста то­го свя­та­го, воз­дви­го­ша брань на него и мно­га ис­ку­ше­ния и до­са­жде­ния свя­тый пре­тер­пе от них», – го­во­рит опи­са­тель его жи­тия. Не воз­мог­ши по­бе­дить по­движ­ни­ка са­ми, неви­ди­мые вра­ги на­сы­ла­ли на него ви­ди­мых в ли­це окрест­ных жи­те­лей, воз­буж­дая в них за­висть и гнев про­тив свя­то­го. Кресть­яне, хо­див­шие сю­да то для руб­ки ле­са, то для зве­ри­ной и рыб­ной лов­ли, со­чли се­бе по­ме­хой уеди­нен­ную кел­лию пу­стын­ни­ка, опа­са­ясь, чтобы со вре­ме­нем она не раз­рос­лась в мо­на­стыр­ское об­ще­жи­тие и не овла­де­ла окрест­ны­ми зем­ля­ми. Чтобы из­гнать его из пу­сты­ни и удер­жать за со­бой зем­лю, они ста­ли на­но­сить пре­по­доб­но­му раз­лич­ные оби­ды и при­тес­не­ния. Сми­рен­ный ста­рец про­ти­во­по­став­лял им сна­ча­ла хри­сти­ан­ское тер­пе­ние и кро­тость, ста­ра­ясь по­бе­дить их зло­бу сво­ей лю­бо­вью; по­том, ко­гда при­тес­не­ния сде­ла­лись слиш­ком ча­сты и невы­но­си­мы, так что од­на­жды злые лю­ди, при­шед­ши в кел­лию и не за­став­ши в ней са­мо­го Ар­се­ния, уби­ли жив­ше­го с ним ке­лей­но­го его стар­ца, то­гда он, по сло­ву апо­сто­ла, дал ме­сто гне­ву (Рим.12:19) и, оста­вив­ши Ко­мель­скую пу­сты­ню, уда­лил­ся от­ту­да верст за трид­цать в ди­кий Ши­ле­гон­ский лес, на реч­ку Шин­гор. Пол­ное уеди­нение это­го ме­ста вполне со­от­вет­ство­ва­ло сер­деч­но­му вле­че­нию свя­то­го Ар­се­ния слу­жить Гос­по­ду в без­вест­ной пу­сты­ни. И, при­ла­гая тру­ды к тру­дам и по­дви­ги к по­дви­гам, бла­жен­ный по­движ­ник, как ог­нем, го­рел лю­бо­вью к Бо­гу, впе­рив к небу ум свой. Но сколь­ко ни нра­ви­лась ему эта уеди­нен­ная жизнь и как он ни рад был сво­е­му без­мол­вию, оно ско­ро долж­но бы­ло пре­кра­тить­ся.

Гос­подь, не же­лая до­ле остав­лять све­тиль­ни­ка Сво­е­го как бы под спу­дом, вос­хо­тел, чтобы это ду­хов­ное со­кро­ви­ще обо­га­ти­ло и дру­гих и чтобы по­дви­ги его по­слу­жи­ли при­ме­ром и на­зи­да­ни­ем для мно­гих. Кре­стья­нин Алек­сей Охо­тин один раз при­шел в Ши­ле­гон­ский лес с со­ба­ка­ми ло­вить зве­рей, и со­ба­ки от­бе­жа­ли от него, и он, отыс­ки­вая их, неча­ян­но на­брел на кел­лию от­шель­ни­ка. Ста­рец при­нял его с оте­че­ской лю­бо­вью и стал спра­ши­вать у него, как он на­шел его кел­лию, так как пре­по­доб­ный до него не ви­дел в ле­су ни од­но­го че­ло­ве­ка и не знал, да­ле­ко ли на­хо­дят­ся се­ле­ния. Ко­гда охот­ник рас­ска­зал ему по­дроб­но обо всем, то пре­по­доб­ный, ви­дя в нем че­ло­ве­ка про­сто­го и доб­ро­го, дол­го бе­се­до­вал с ним, по­учая стра­ху Бо­жию, и, от­пус­кая, он ве­лел ему ис­кать со­бак по реч­ке Шин­го­ре на мысу Кри­ви­ке и при этом ска­зал: «Там най­дешь их с боль­шой до­бы­чей». Уди­вил­ся охот­ник про­зор­ли­во­сти стар­ца, ко­гда в са­мом де­ле на­шел сво­их со­бак с до­бы­чей имен­но на том ме­сте, где ска­зал ему пре­по­доб­ный. До­бы­чей, пой­ман­ной со­ба­ка­ми, бы­ла до­ро­гой це­ны ли­си­ца, с ко­то­рой охот­ник тот­час же воз­вра­тил­ся к кел­лии стар­ца и про­сил его при­нять ее в дар, но ста­рец от­ка­зал­ся от по­дар­ка и по­со­ве­то­вал жерт­во­ва­те­лю упо­тре­бить це­ну ее на ми­ло­сты­ню. Через это­го охот­ни­ка кел­лия Ар­се­ния сде­ла­лась из­вест­ной, и один за дру­гим ста­ли при­хо­дить к нему из окрест­но­сти для ду­хов­ных бе­сед мо­на­хи и ми­ряне. Ста­рец всех при­ни­мал с оте­че­ской лю­бо­вью, по­учал всем серд­цем лю­бить Гос­по­да, про­лив­ше­го за нас кровь Свою на Кре­сте, и ближ­них как са­мих се­бя. Ко­гда неко­то­рые из по­се­ти­те­лей, же­лая по­сто­ян­но иметь его сво­им на­став­ни­ком и ру­ко­во­ди­те­лем в ду­хов­ной жиз­ни, ста­ли при­ни­мать от него по­стри­же­ние и се­лить­ся близ его кел­лии, пре­по­доб­ный Ар­се­ний во­дру­зил крест и по­ст­ро­ил ча­сов­ню для об­щей мо­лит­вы. Та­ким об­ра­зом в дре­му­чем Ши­ле­гон­ском ле­су со­ста­ви­лось брат­ство лю­би­те­лей без­мол­вия и ос­но­ва­лась пу­сты­ня, из­вест­ная впос­лед­ствии под на­зва­ни­ем Алек­сан­дро-Ко­ро­ви­ной (позд­нее Тро­иц­кая пу­стын­ская цер­ковь).

 

Уже око­ло се­ми лет пре­по­доб­ный Ар­се­ний под­ви­зал­ся в Ши­ле­гон­ском ле­су, до­­воль­ный его без­мол­ви­ем, как в 1538 го­ду ка­зан­ские та­та­ры неожи­дан­но вторг­лись в Во­ло­год­ские пре­де­лы, сжи­гая се­ле­ния, а без­за­щит­ных жи­те­лей гра­бя, уби­вая и уво­дя неко­то­рых с со­бою в нево­лю. Ужас рас­про­стра­нил­ся в стране, и жи­те­ли, чтобы спа­стись от смер­ти, тол­па­ми бе­жа­ли из се­ле­ний в Ши­ле­гон­ский лес, где на­хо­ди­лась пу­сты­ня пре­по­доб­но­го, ду­мая най­ти се­бе за­щи­ту в непри­ступ­но­сти ме­ста, уда­лен­но­го от до­рог. Вар­ва­ры хо­те­ли бы­ло про­ник­нуть и ту­да вслед за бе­жав­ши­ми жи­те­ля­ми, но бы­ли удер­жа­ны Про­мыс­лом по мо­лит­вам че­ло­ве­ка Бо­жия, так что все те, ко­то­рые ис­ка­ли се­бе убе­жи­ща в его пу­сты­ни, оста­лись невре­ди­мы. По­сле ухо­да та­тар мно­гие из жи­те­лей не за­хо­те­ли бо­лее воз­вра­тить­ся на пе­пе­ли­ща сво­их жи­лищ и по­се­ли­лись со сво­и­ми се­мей­ства­ми близ кел­лии от­шель­ни­ков, вслед­ствие че­го лю­би­мое пре­по­доб­ным без­мол­вие бы­ло на­ру­ше­но бли­зо­стью мир­ско­го шум­но­го се­ле­ния. То­гда Ар­се­нию при­шла мысль опять ид­ти в Ко­мель­ский лес на преж­нее свое ме­сто, и ко­гда он объ­явил о сво­ем на­ме­ре­нии жив­шим с ним пу­стын­ни­кам, то один из уче­ни­ков его, инок Ге­ра­сим, не за­хо­тев­ши раз­лу­чить­ся со сво­им нас­тав­ни­ком, по­же­лал от­пра­вить­ся с ним.

Еще в 1530 го­ду ве­ли­ким кня­зем бы­ла вы­да­на пре­по­доб­но­му Ар­се­нию жа­ло­ван­ная гра­мо­та, ко­то­рой стро­го за­пре­ща­лось всем око­ло пу­сты­ни его в Ко­мель­ском ле­су на реч­ке Кох­ты­ше во все сто­ро­ны на две вер­сты ру­бить лес, ста­вить но­вые по­се­ле­ния, за­ни­мать­ся зве­ро­лов­ством и об­ра­щать в свое вла­де­ние зем­лю или лес. Но, ис­пы­тав­ши по­сле то­го столь­ко при­тес­не­ний и обид, пре­по­доб­ный Ар­се­ний ре­шил­ся сно­ва ид­ти в Моск­ву ис­кать за­щи­ты от свое­во­лия гру­бых лю­дей и в 1539 го­ду по­лу­чил но­вую гра­мо­ту с боль­ши­ми пра­ва­ми и на­де­лом зем­ли уже на пять верст. То­гда, по­ру­чив­ши управ­ле­ние Ши­ле­гон­ской пу­сты­ней од­но­му из сво­их уче­ни­ков, пре­по­доб­ный Ар­се­ний с Ге­ра­си­мом от­пра­вил­ся в Ко­мель­ский лес, во­дво­рил­ся на сво­ем преж­нем ме­сте и стал ру­бить лес, рас­чи­щать и при­го­тов­лять зем­лю под по­ля и ого­ро­ды для бу­ду­щей оби­те­ли. Труд шел успеш­но, ибо пре­пят­ствий со сто­ро­ны жи­те­лей те­перь уже не бы­ло. Но ко­гда пу­стын­ни­ки за­ве­ли несколь­ко го­лов ро­га­то­го ско­та, то ста­ли их оби­жать мед­ве­ди, чем при­чи­ня­ли по­движ­ни­кам по­сто­ян­ный труд и бес­по­кой­ство. Од­на­жды, ко­гда мед­ведь на­пал на ко­ро­ву, про­зор­ли­вый ста­рец мо­лит­вой оста­но­вил и свя­зал зве­ря, при­ка­зав­ши сво­е­му уче­ни­ку ид­ти и на­ка­зать его, чтобы он бо­лее не тре­во­жил их. Ге­ра­сим по­шел и на­чал сечь зве­ря ло­зой, и мед­ведь не толь­ко не рас­сви­ре­пел и не бро­сил­ся на него, но, как бы со­зна­вая свою ви­ну, по­кло­нил­ся ему до зем­ли и ушел на свое ме­сто. С то­го вре­ме­ни зве­ри пе­ре­ста­ли на­па­дать на мо­на­стыр­ский скот. Та­ко­ва бы­ла ве­ра и си­ла мо­лит­вы стар­ца и ис­тин­но дет­ская про­сто­та и по­слу­ша­ние уче­ни­ка!

Ко­гда ря­дом с от­шель­ни­ком ста­ли се­лить­ся ино­ки, пре­по­доб­ный Ар­се­ний по бла­го­сло­ве­нию епи­ско­па Во­ло­год­ско­го Алек­сия (1525–1543) по­стро­ил храм, ко­то­рый был освя­щен 2 июля 1541 го­да в честь По­ло­же­ния Ри­зы Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы во Влахерне. Так воз­ник­ла Ко­мель­ская Ри­зо­по­ло­жен­ская оби­тель. Пре­по­доб­ный Ар­се­ний не жа­лел ни сил, ни вре­ме­ни, чтобы на­ста­вить ино­ков и при­хо­див­ших по­се­лян ис­ти­нам пра­во­слав­ной ве­ры и пра­ви­лам хри­сти­ан­ской жиз­ни. Он ча­сто сам хо­дил в се­ле­ние, на по­ко­сы и про­по­ве­до­вал сло­во Бо­жие. Не за­бы­вал свя­той Ар­се­ний и Ши­ле­гон­ской оби­те­ли, ко­то­рую так­же неред­ко по­се­щал и на­зи­дал бра­тию.

Пре­по­доб­ный Ар­се­ний не лю­бил лжи и об­ли­чал лю­дей, до­пус­кав­ших об­ман. Од­на­ж­ды кре­стьяне близ­ле­жа­ще­го се­ла ис­про­си­ли у пре­по­доб­но­го раз­ре­ше­ние на лов­лю ры­бы в пре­де­лах мо­на­стыр­ско­го участ­ка в ре­ке Ле­же. Ста­рец, бла­го­сло­вив их, ска­зал, чтобы в слу­чае хо­ро­ше­го уло­ва они при­нес­ли часть ры­бы в мо­на­стырь. По мо­лит­ве пре­по­доб­но­го улов был хо­ро­ший, но ры­ба­ки скры­ли луч­шую до­лю. Пре­по­доб­ный Ар­се­ний об­ли­чил их лу­кав­ство, и ры­ба­ки при­нес­ли ис­крен­нее по­ка­я­ние. Осо­бен­но строг был пре­по­доб­ный к тем, кто на­ру­шал вос­крес­ные дни и оскорб­лял их свя­тость ра­бо­той на поль­зу сво­е­го до­ма. Од­на­жды од­на кре­стьян­ка в вос­крес­ный день вы­шла в по­ле жать. В то вре­мя пре­по­доб­ный на­хо­дил­ся в этом се­ле и, узнав об этом, ве­лел ей пре­кра­тить ра­бо­ту и по­мо­лить­ся Бо­гу. Кре­стьян­ка сна­ча­ла по­слу­ша­лась, а за­тем вновь по­шла в по­ле. То­гда по мо­лит­ве пра­вед­ни­ка под­нял­ся ве­тер и раз­ме­тал все сно­пы непо­слуш­ной жен­щи­ны.

В слу­же­нии Бо­гу и ближ­ним, в тру­де и мо­лит­ве про­шла жизнь пре­по­доб­но­го Ар­се­ния. Пред­чув­ствуя кон­чи­ну, свя­той ста­рец на­зна­чил пре­ем­ни­ком сво­е­го уче­ни­ка Ге­ра­си­ма и, за­тво­рив­шись в кел­лии, стал го­то­вить­ся к смер­ти. Неза­дол­го до кон­чи­ны он пре­по­дал по­след­нее на­став­ле­ние бра­тии: лю­бить друг дру­га и хра­нить мо­на­стыр­ский устав. Пре­по­доб­ный Ар­се­ний мир­но скон­чал­ся 24 ав­гу­ста 1550 го­да, при­ча­стив­шись Свя­тых Хри­сто­вых Та­ин. Бра­тия по­греб­ли свя­то­го близ ал­та­ря мо­на­стыр­ско­го хра­ма.

Вско­ре по­сле кон­чи­ны пре­по­доб­но­го от его гроб­ни­цы ста­ли со­вер­шать­ся чу­дес­ные ис­це­ле­ния бо­ля­щих. Опи­са­ние мно­го­чис­лен­ных чу­дес, вхо­див­шее в жи­тие пре­по­доб­но­го, сго­ре­ло во вре­мя по­жа­ра в 1596 го­ду. Позд­нее жи­тие бы­ло вос­ста­нов­ле­но в крат­ком ви­де по со­хра­нив­шим­ся за­пи­сям ино­ком оби­те­ли Иоан­ном.

Через 100 лет игу­мен Ко­мель­ско­го мо­на­сты­ря Иоасаф (1656–1665) по­стро­ил на ме­сте преж­не­го хра­ма но­вый, ка­мен­ный, с дву­мя при­де­ла­ми: во имя пре­по­доб­но­го Сер­гия Ра­до­неж­ско­го и пре­по­доб­но­го Ар­се­ния – над ме­стом его пог­ре­бе­ния. Позд­нее над мо­ща­ми пре­по­доб­но­го бы­ла устро­е­на гроб­ни­ца.

 Арсениев Комельский монастырь был закрыт после 1918 г.  В 1960-х гг. было принято решение построить на месте разрушенной соборной монастырской церкви сельский клуб, однако этот замысел не осуществился. Фундамент здания клуба неоднократно проваливался в подземные пустоты. В настоящее время из монастырских построек частично сохранились два каменных братских корпуса. 

---

Тропарь, глас 4

Удалився мира, и водворився в пустыню,/ и ту подвизався добрым подвигом,/ постом, и молитвами, и многим терпением,/ и жив показал еси многая чудеса,/ и по преставлении своем источаеши различная исцеления/ с верою приходящим к честному гробу твоему,/ Арсение, отче наш,/ моли Христа Бога/ спастися душам нашим.

Кондак, глас 8

Житейския молвы отбег,/ и в пустыню вселился еси,/ и тамо житием жестоким пожил еси,/ и зверя свирепаго аркуда молитвами укротил еси,/ и многим был еси наставник ко спасению,/ и того ради получил еси жизнь вечную на Небесех./ Всегда зря Святую Троицу,/ моли избавитися нам от бед, да зовем ти:/ радуйся, отче наш Арсение, пустынный жителю.

---

---

 

     Одним из самых почитаемых святых ХХ века является старец Силуан Афонский. В течение сорока лет он подвизался на Афонской Горе в Свято-Пантелеимоновом монастыре. Умер 24 сентября 1938 года. Известность его приходится уже на годы после смерти. Так случается часто по евангельскому слову: нет пророка в своем отечестве, нет признания святого при жизни. Величие фигуры подвижника чаще всего видится после его отшествия, а пока он жив, его почитают за нечто обычное даже люди, хорошо его знающие.
   Вот как описывает биограф облик святого старца: “Ростом он был выше среднего. Крупный, но не великан. По телу он не был сухим. Но не был также и грузным. Сильный торс, крепкая шея, крепкие, пропорциональные торсу ноги с большими ступнями. Рабочие руки, сильные, с большими ладонями и крупными пальцами. Лицо и голова очень гармонических пропорций. Красивый, округлый, умеренный лоб, чуть больший длины носа. Нижняя челюсть крепкая, волевая, но без чувственности и жеcтокости.
   Глаза темные, небольшие. Взгляд спокойный, мягкий, по временам проницательно-пристальный, часто усталый от многого бдения и слез. Борода большая, густая, несколько с проседью. Волосы на голове темные, до старости умеренно густые…”
   На фотографиях старец не получался, хотя фотографировали его неоднократно. Куда-то уходили мягкость и благодушие, и появлялась суровость, которой в характере старца не было. Свидетели говорят, что по временам эта, как видим, незаурядная внешность старца преображалась так, что смотреть на его просветленное лицо было невозможно. Вспоминался Моисей, спустившийся с горы Синай, на которого не смел взирать народ.
   Жизнь афонская вообще довольно сурова, и старец, избегая крайностей, придерживался этой суровости в своей жизни. Одевался грубо, как рабочие. Тела своего, как и большинство афонских подвижников, не мыл, часто простужался и болел, так как не берег здоровья.
   От постоянного посещения храма и внимательного слушания всего читаемого – а на Афоне принято во время длительных всенощных бдений читать Священное Писание и творения святых отцов иногда по нескольку часов зараз – он сильно развился и производил впечатление человека очень начитанного. На самом деле старец был человеком малограмотным. Он посещал церковноприходскую школу только два года. Но детские годы – это не только школа. Учеба ребенка происходит и вне ее стен.
 

Детство

   Старец Силуан вспоминал, как в отрочестве он слушал книгоношу-вольнодумца, пришедшего к ним в дом. Тот уверял, что никакого Бога нет, что все это выдумки попов. “Где Он, Бог-то?”, – спрашивал книгоноша отца мальчика. Тот молчал, а маленький Семен – так звали старца до пострига – думал: “В самом деле, где Бог?
   Вырасту – пойду искать Бога…” Так встреча с атеистом оказалась важной для всей дальнейшей судьбы Семена. Бога он искал до конца жизни, стремился только к Нему, оставляя все прочее, как прах, как преходящую тень вечных сокровищ Царства Небесного.
   Старец был очень кротким и смиренным человеком. Эти черты передались ему от отца, о котором он не раз говорил, что меры его не достиг. «Он “Отче наш” читал с ошибкой – произносил “днесь” как “днесть”, но был кроткий и мудрый человек», – говорил старец. Вот один из его рассказов о семейной атмосфере отцовского дома. Как-то летом в пятницу Семен, забыв о посте, наварил свинины, отнес в поле, где шла жатва. Семья была большая, жили дружно и трудились вместе. Отец перекрестился, стал есть, и все ели. Только через полгода, когда уже настала зима, как-то к случаю отец сказал с мягкой улыбкой: “Сынок, помнишь, как ты накормил меня в поле свининой? А ведь была пятница. Знаешь, я ел мясо, как стерву”. Семен ахнул: “Что же ты не сказал мне?” – “Не хотел тебя смутить”, – ответил отец.
   “Вот такого старца я хотел бы иметь, – говорил авва уже много лет спустя. – Он никогда не раздражался, был ровный и кроткий. Подумайте, полгода терпел, чтобы поправить меня, не смутив при этом!”

Юность

   Семен физически был очень крепок. Вел он вполне обычную для молодого здорового сельского юноши жизнь. Любил погулять и пошуметь, поднимал большие тяжести, мог долго и трудно работать. Аппетит нагуливал огромный – однажды на Пасху, в скором времени после обильного разговенья, съел яичницу из пятидесяти яиц, которую ему приготовила мать. Чугунок с огня брал голыми руками и нес за обеденный стол. Кулаком перебить толстую доску мог запросто, играючи. Но сила его однажды и подвела.
   На престольный праздник он встретил во время гуляния сапожника – тоже здоровенного парня огромного роста. Тот был навеселе и стал задирать Семена.
   Последний сначала думал уступить, а потом ему показалось обидно, что девки вокруг и все станут над ним смеяться, – взял и ударил сильно сапожника в грудь. Детина отлетел далеко в сторону и тяжело ударился о землю. Изо рта у него потекла кровавая пена.
   Сапожник отлеживался два месяца, и никто не знал, выживет ли он. Случай этот произвел на Семена сильное впечатление. Хотя внешне жизнь его протекала по-прежнему, но сознание греха не давало ему покоя. В какой-то празд-ник, когда на селе водили хороводы, он подошел к плясавшему мужику, незадолго до этого вышедшего из заключения, и спросил его: “Как же ты пляшешь? Ты же человека убил!” А тот отвел его в сторону и сказал: “Я в остроге много Бога молил за свой грех, и Бог меня простил. И вот теперь я пляшу”. Семен понял, что грех можно у Бога отмолить, это его, который сам чуть не стал убийцей, сильно утешило. И он всем сердцем устремился к монашеству.
   Уже будучи в армии – а служил он в Петербурге, в лейб-гвардии саперном батальоне, – он не раз поражал товарищей, когда в часы веселья вдруг становился задумчив и со вздохом произносил: “Вот мы едим, пьем и слушаем песни, а на Афоне всю ночь молитва идет. Кто на Страшном суде лучший ответ Богу даст: мы или они?”
   Военная служба уже заканчивалась, когда Семен поехал к отцу Иоанну Кронштадтскому за благословением на монашество. Его юноша не застал, но попросил молитвы в записке, и уже на следующий день ощутил, что вокруг него “гудит адское пламя”. После молитвы кронштадтского праведника это адское гудение преследовало юношу, не переставая, до самого Афона, и даже позже, в монастыре.

Подвижник 

    Первым делом новоначального послушника на Святой Горе была исповедь. Несколько дней по обычаю он оставался в затворе, чтобы вспомнить все грехи и записать их, а потом рассказать духовнику. После исповеди духовник сказал ему: “Радуйся, что все грехи твои прощены Богом. Отныне ты в пристани спасения, положи начало новой жизни”.
   Радостный Симеон, услышав о прощении, весь отдался новому восторженному чувству. Напряжение спало, он расслабился, и тут же образы мирской прелестной жизни встали перед ним как наяву. Особенно досаждал ему блудный помысл. “Женись, – нашептывал лукавый, – и живи, как все. Ты еще молод, у тебя многое впереди.” Опять он пошел на исповедь и принял от духовника наказ не вступать в беседу с помыслами. Симеон был потрясен: он по неопытности считал, что здесь, в гавани спасения, он безопасно будет проводить духовную жизнь, и вдруг оказалось, что враг действует и здесь, что и в монастыре Святой Горы возможно страшное падение. Теперь помысл стал гнать его в затвор, в пустыню, чтобы там, в полном уединении, получить возможность спасения. Но Симеон твердо сказал себе: “Помысл гнал меня сначала в мир, теперь гонит в пустыню. Не буду его слушать. Лучше умру здесь за грехи мои”. И остался в монастыре.
   В новой для него монастырской жизни он особенно полюбил Иисусову молитву. Симеон молился горячо, зная свою немощь, и очень скоро получил великий дар непрестанной молитвы. Тогда он еще не знал, как редко Господь дает ее в столь недолгом времени. Послушнику явилась Сама Богородица, и с тех пор молитва сама стала твориться в его сердце.
   Но следом за этим стали по ночам в его келье появляться и бесы. Борьба с дьявольскими наваждениями изнуряла Симеона, он совершенно изнемог. То демоны говорили ему, что он святой, и теперь труды излишни, то повергали в уныние, заявляя, что он никогда не спасется. Он спал урывками, сидя на стуле, всего по полтора-два часа в сутки, в то же время тяжело работал на послушаниях, перенося неподъемные мешки с мукой на мельнице. Напряжение духовной борьбы все нарастало, и конца ей было не видно. Силы Симеона заканчивались, и как-то после тяжелого дня, сидя вечером в келье, он дойдя до крайнего отчаяния, подумал: “Бога умолить невозможно”. Душа его исполнилась адского томления и муки.
   Но в тот самый день за вечерним богослужением в церкви Святого пророка Илии на мельнице, где он стоял напротив образа Спасителя, ему явился Сам Господь и наполнил его душу Божественным огнем Своей благодати. Позже старец Силуан писал, что когда Господь является душе, то она не может не узнать в Нем своего Творца и Бога.
   Гудение адского пламени оставило подвижника, он узрел нетварный Свет, узнал опытно, что грехи его прощены, и исполнился великой любви к людям. Душа его молилась за весь мир. И все же благодать Божия не осталась с ним навсегда, ощутимое действие ее стало постепенно ослабевать, борьба подвижника продолжалась, но теперь он уже имел опытное познание того, к чему он хотел стремиться. Жизнеописатель старца говорит, что тот испытывал по временам ощущение богооставленности, продолжалась борьба с бесами, а явления благодати были редки и непродолжительны.
   Так продолжалось целых пятнадцать лет. Но для человека, хоть один раз видевшего свет безначального бытия, испытавшего сладость и полноту любви Божией, в мире не остается ничего, что может его прельстить. Он стремится к утерянному раю всеми силами души. И, конечно, все силы ада восстают, чтобы ему воспрепятствовать. Как-то раз, когда Силуан, стоя на ночной молитве, хотел сделать земной поклон перед иконой Спасителя, он вдруг увидел перед собой огромную темную фигуру беса, ждущего, когда ему поклонятся.
   “Господи, что делать?” – возопил Силуан. И услышал в сердце ответ: “Гордые всегда страдают от бесов. Держи ум свой во аде и не отчаивайся”. Откровение Божие было живительно для Силуана. С тех пор он часто повторял: “Скоро я умру, и окаянная моя душа снидет в тесный черный ад, и я один буду томиться там в мрачном пламени и плакать по Господе: где Ты, Свет души моей? Зачем Ты оставил меня? Я не могу жить без Тебя”.
   С тех пор благодать навсегда поселилась в его сердце. И все же присутствие ее не было полным. И еще пятнадцать лет плакал он, когда действие благодати умалялось, и лишь на исходе этих лет он получил силу одним действием ума отражать нападения невидимого врага. Тогда Силуан восскорбел о мире, не знающем Бога, и главной для него стала молитва о людях. “Молиться за людей – это кровь проливать”, – говорил он. До самых последних дней он говорил всем, кто окружал его: “Молитесь за народ Божий, любите народ Божий”.

Учение

    Мы уже упоминали, что старец был человеком не книжным, в привычном для нас смысле. Самое ценное в учении старца Силуана составляет, конечно, не догматическое богословие. Он не любил читать, потому что это мешало молитве, которая совершалась в его серд-це постоянно. Но он любил слушать чтение, и так как на Афоне постоянное чтение святых отцов во время богослужения в практике, он производил впечатление человека весьма начитанного. Архимандрит Софроний (Сахаров), говоря об этой необычной стороне его личности объясняет, что старец имел со святыми отцами общий духовный опыт и потому не только легко запоминал многое из их творений, но и долго помнил, что дело очень нелегкое. Но общий опыт святости позволял ему, естественно, усваивать многое и принимать, как свое.
   Конечно, в том, что роднило его с отцами, старец Силуан выделял что-то особенное. Например, зная иерархию духовных состояний и опытно изучив последовательность духовного возрастания, он выделял три главных этапа жизни христианского подвижника. Существуют три таких этапа, учил старец. Первый – получение благодати, второй – потеря ее, третий – возвращение благодати или новое ее стяжание через подвиг смирения. Многие получили первую благодать, но никто не удержал ее навсегда. И лишь очень немногие снова стяжали ее. Но лишь они имеют подлинное духовное ведение.
   Смирение – это вообще ключевое слово в учении старца. Через смирение стяжается благодать, и, наоборот, через гордость она теряется. “Землю железом сверлит человек – говорил старец, – чтобы из недр ее добыть нефть, и достигает поставленной цели. Небо рассудком сверлит человек, чтобы похитить огонь Божества, но отвергается Богом за гордость.”
   Борьба с гордостью – это пролитие крови. На пути к возвращению благодати подвижника ждут многие испытания, доходящие до ощущения полной богооставленности. Но так только кажется. В своей брани с врагами рода человеческого старец перенес много страданий, но теперь мог говорить: «Господь оставляет своего раба побороться, а сам смотрит на него, как смотрел на Великого Антония, когда тот боролся с бесами. Вы помните, конечно, как в житии святого Антония говорится, что он поселился в гробнице, там бесы избили его до потери чувств… Совершенно больной он не мог стоять на ногах и молился лежа. По молитве он снова подвергся жестокому нападению бесов, и когда терпя тяжкие болезни от них, возвел очи и увидел свет, то познал в нем пришествие Господа и сказал: “Где же был Ты, милостивый Иисусе, когда враги уязвляли меня?” А Господь ему ответил: “Я был здесь, Антоние, и смотрел на мужество твое”».
   Старец учил о том, что в каждом искушении Господь рядом с нами и видит нашу борьбу, поэтому надо не устрашаться и быть мужественными, чтобы получить от него венец.

Кончина

   Удивителен путь православного подвижника. Жизнеописатель старца говорит: «Где бы мы ни взяли христианскую жизнь, она предстанет нам как во всем противоположная обычному ходу человеческой жизни и мерилам ее. Во всем мы увидим странную парадоксальность. Христианин в сердце своем смиряется до последней степени, нисходит в своем сознании “ниже всякой твари” и через это смирение возносится к Богу и бывает выше всякой твари…
   Порывая связь с миром, он через Христа снова обретает его в себе, но уже совершенно иным образом, и становится связанным с ним “союзом любви” на всю вечность… Все отвергая, со всем порывая, все “ненавидя”, христианин получает дар вечной духовной любви ко всем и ко всему…»
   Старец Силуан скончался 11/24 сентября 1938 года. При жизни немногие почитали его за святого. В этом нет ничего странного. “Прежде кончины никого не ублажай”, – говорят на Афоне. Да и сам старец вполне усвоил обычай Святой Горы вести себя так, чтобы ничем внешне не выражать свои необычайные духовные дарования. Мы сознательно не касались внешней канвы его афонской жизни, потому что она была самой обыденной: мельница, экономство, магазины, за которые он отвечал. Только те, кто имел счастье в своей жизни соприкоснуться с отцом Силуаном, навсегда запомнил его духовный облик. Митрополит Вениамин (Федченков) свидетельствует: “В общении с ним СОВЕРШЕННО ЯВНО ощущалась мною, грешным, такая сила, какой не испытывал я ни от кого. НЕБЕСНЫЙ БОЖЕСТВЕННЫЙ ДУХ…” И таких свидетельств много, потому что то же чувствовал и каждый его собеседник.
   Теперь каждый может молиться о том, чтобы и нам было явлено заступничество старца, так как он является одним из прославленных святых нашей Церкви.

Преподобне отче Силуане, моли Бога о нас!

---

---

Священник Михаил Дудко

Источник: «Православная Москва». 2001. Июль. N 13-14.