Введение

В Греции известно высказывание, описывающее Святую Гору Афон и ее духовную жизнь: Афон − это место, где «жизнь Христа становится жизнью человека». И монашеская жизнь определяется как участие в жизни Христа таким образом, что наше человеческое существование преображается и превращается в жизнь Христа[1]. Вспомним, что говорили много столетий тому назад о святом Афанасии Великом − большом почитателе святого монашества. Оплакивая его после смерти,  народ Александрии вспоминал:  служение его было таковым, что жители города чувствовали присутствие Христа на архиерейском престоле. Божия и человеческая жизнь соединились вместе, и меньшая преобразилась большей.

В нашей русской традиции православнаго монашества мы находим такое же видение. Монашеская жизнь должна быть такой, чтобы мало-помалу, путем непрерывной борьбы, жизнь Христа становилась в ней все более видимой и ощутимой. Плод аскетической борьбы, достижение настоящей молитвы, приходит через глубокое внутреннее общение монаха с Богом. По словам Оптинского старца Анатолия, «между душой молящегося и Богом ничего и никого нет, а только Бог и душа; молящийся не чувствует ни неба, ни земли, ничего, кроме Бога». Эта цель проходит отголоском в ранних трудах прп. Симеона Нового Богослова, который писал, что монах «стал подобен Богу, приняв Христа в свое сердце / [он стал] христианином сообразно Христу, так как он имеет / Христа в себе»[2].

Это общение во Христе − единственная цель монашеской жизни. Так, в третьей песни канона при пострижении в Великую Схиму, мы молимся такими словами: «Преложение живота и претворение, образ Божественный сей подаждь...»[3], отождествляя преображенную жизнь во Христе как вершину монашеского восхождения. Именно к этому мы все стремимся, как бы далеки от цели и духовно слабы мы не были. Мы погрязли в своих грехах, подобно блудному сыну, который восклицает: «Иждих мое житие»[4] и также «окаянный отшед, / непотребно зле иждих, Спасе, блудно пожив»[5]. Тем не менее,  Христос призывает нас к жизни покаяния и общения с Ним – то, что служба Недели о Блудном сыне называет снова и снова «объятием» человечества небесным Отцом[6]. Именно такой образ складывается в наших сердцах в начале пострига в Малую Схиму, когда мы слышим, как наши братья-монахи поют за нас: «Объятия отча отверсти ми потщися, блудно мое иждих житие...». То, чего мы желаем − это любящее объятие Спасителя, которое преображает бесплодное в то, что приобретает жизнь вечную.

Но одним из основных принципов православного монашества и, в действительности, православной духовности в целом, является то, что мы не можем иметь то, чего не получили. Мы не можем обладать истинной верой, если эта вера не дана нам и ее нет в сердце (ее нельзя интеллектуально «открыть» или создать). Мы не можем жить подлинной монашеской жизнью, если эту жизнь мы себе изобрели сами. Надо жить той жизнью, которую мы получаем от тех, кто живет ею искренне, и добродетельно и верно передает ее нам. И мы не можем достичь этой высшей цели, самой сути монашества − Жизни Христа − пока это не будет нам дано. Мы должны ее получить и втянуться в нее.

Именно таким образом, я хотел бы сформулировать свои размышления о значении Божественной литургии в жизни монашеского братства: не как основы суточного или седмичного литургического круга, и не как основного выражения церковной деятельности; но, прежде всего, как «Единое на потребу» для братства, которое изо всех сил старается достичь Жизни Христа, − Таинство, через которое Господь обращает монаха к Себе и предлагает ему полноту жизни, которую он ищет.

Божественная литургия и принятие монашеского образа жизни

Разумеется, что служба Божественной литургии − это неотъемлемая часть, литургическое сердце любого православного братства, независимо от того,  следует ли оно современной практике ежедневной Литургии, или более древней практике менее частых богослужений. В любом случае, Божественная литургия представляет собой литургическое «сердце», поставляющее кровь во все другие богослужения, которые есть основа повседневной жизни монашеской общины.

Это, конечно, в равной степени верно и в контексте прихода и собора: Божественная литургия всегда является «Царем служб», в сияющем свете которой освещается все остальное. Во встрече Бога и человека, вся благодать и сила, дающаяся верующему человеку, находит свой источник.

Но в отношении монашества святые отцы особенно учат нас видеть, как Божественная литургия становится «единым на потребу» для истинного братства. В литургии монах находит исполнение сущности его жития; в ней он получает то, чего он жаждет; в ней становится способным войти в  подлинное «братство», что есть нечто большее, нежели просто какая-то группа единомышленников и последователей христианства или благочестивых православных. Во время пострига в Малую Схиму игумен наставляет монаха о том, что Господь теперь есть его «утешения вина, крепости податель, благодушия снискание, мужества сподвижник, совозлегая и совоставая с тобою», то есть, монах обращается в жизнь, в которой он состраждет вместе со Христом. Христос всегда с ним, и он посвящает себя всецело Христу. Вся сущность жизни монаха, и жизни сообщества, к которому он теперь принадлежит, определяется наличием в его душе и теле жизни Спасителя. Он слышит потом, после того, как его облачили в новые монашеские одежды, что Господь − это «пастырь и посетитель душ наших». Тот, кто не только присутствует внешне, в качестве наставника, но и изнутри «посещает» сердце, становится жителем этого священного места. А потом, в конце пострига (и, что значительно, в конце Божественной литургии, если этот чин, как в древней практике, совершается за Литургией), он слышит стихиру первого гласа: «Познаим, братие, таинства силу, от греха бо ко отеческому дому востекшаго блуднаго сына, преблагий Отец предусрет лобызает: и паки Своея славы дарует познание...»

Сегодня часто бывает, что монашеский постриг совершается отдельно от Божественной литургии, и это уже стало рядовой практикой в нашей традиции. Но первоначальное место этой службы (как указано в Требнике[7]) в контексте Литургии проливает свет на все эти действия и молитвы. Вступление в монастырскую братию, в своем корне, есть евхаристическое действо: происходит ли оно в рамках службы Божественной литургии или нет, оно всегда определяется Литургией. Духовно, если не практически, новый монах всегда сначала находится в притворе и ждет Малого входа, чтобы он мог последовать за Христом в храм; и там он распинается перед миром, погребает ветхого своего человека, и восстает перед вратами, ведущими в вечность, за которыми стоит Сам Христос в находящихся на престоле Святых Дарах.

Смысл центральности Божественной литургии

Таким образом, священный чин, посредством которого человек принимает монашеское послушание, учит его самой природе того, что станет определением его жизни. Монах − это тот, кто принимает Жизнь Христа во все свое существо. Нет ничего более существенного, чем Таинство принятия Тела и Крови Спасителя. Если монашеская жизнь, как я уже сказал, − это жизнь, которая приобретается (а не изобретается), то в приобщении Святых Даров монах унаследывает эту жизнь самым непосредственным образом. Тот, Кому он стремится следовать, приходит к нему. Тот, Кого он надеется обнять, обнимает его. Огонь, который – он молится – может когда-то разгореться в его сердце − огонь искренней любви, очищения от страстей и смерти, − вселяется «во уды, во вся составы, во утробу, в сердце»[8].

Божественная литургия становится, таким образом, определяющей реальностью монашеского бытия. Без этого просто нет монашества. Человек не может соединиться со Христом, не получив Христа в тот момент,  когда Сам Христос соединяет Себя человеку.

Это ясно видно в молитвах самой Литургии. После освящения Святых Даров, до ектении и пения «Отче наш», священник велегласно просит Господа: «И даждь нам единеми усты, и единем сердцем, славити и воспевати пречестное и великолепое имя Твое...» Только в причастии Тела и Крови Христовой присутствующие становятся «единым сердцем»; только те, кто соединился Его жизни, могут взывать к Богу: «Отче наш». Насколько более уместен этот возглас, когда он относится к жизни монастырской братии! А что тогда братство, если не Апостольское сообщество тех, кто принимает через ангельскую благодать не только сердце Христа, но Его слова, Его заповеди, Его Крест − всю Его жизнь?

Божественная литургия тогда занимает центральное место в жизни монастырской братии, главным образом, в мистическом, нежели практическом смысле. Хотя, конечно, было бы идеально, чтобы Литургия была бы практическим центром жизни там, где можно ежедневно служить службы, но для некоторых братств просто невозможно служить Литургию каждый день (и это, конечно, не всегда возможно в женских обителях). У нас есть длинный список свидетельств из истории Руси, Византии, Афона, Египетской пустыни и Палестины о деятельной монашеской жизни в местах, где ежедневное служение Божественной литургии было либо невозможно, либо не было обычной практикой. Тем не менее, является ли Литургия практическим центром суточного богослужебного круга монастырской братии или нет, она должна быть мистическим центром жизни − не только братства, но и жизни каждого монаха. Это Таинство, посредством которого вневременное, сверхъ-существенное самоприношение Бога становится сразу настоящим; именно здесь монах получает то, чему он дал обет: это то, что св. Николай Кавасила называет «наследование Царства Небесного»[9]. Монах стремится «взять Крест Христа» (см. Мф. 16:24); участвуя в Божественной литургии, он сораспинается со Христом на Голгофе. В служении Богу монашеское братство хочет жить подобно ангелам; в Божественной литургии оно соединяется с ангельскими силами перед небесным престолом.

Монах стремится познать Христа в самых сокровенных глубинах своего сердца, выйти за рамки чисто академических знаний о Нем, чтобы познать Его в правде. В Божественной литургии Спаситель является к нему не как Учитель со словами «учись и познавай», но в страшном замечательном Таинстве – как Друг, говоря: «Приидите, ядите, сие есть Тело Мое...»

Что же тогда значит, что Божественная литургия есть «мистический» центр жизни братства и каждого монаха? Наверное, величайший пример здесь исходит от нашей преподобной матери Марии Египетской. Согласно ее жития, великая подвижница причастилась Святых Тайн только два раза в своей жизни − так что здесь не может быть и речи о богослужении как практическом центре ее ангельского монашества. И все же она так сильно перерождается преображающей благодатью Святого Причастия, что все ее испытания − сорок восемь долгих лет скитаний в одиночестве в пустыне − сами становятся Евхаристическими. Что мы можем сказать о ее чудесах (о хождении по воде, об укрощении диких зверей, предвидении и даре ясновидения), если не то, что это плод жизни, полностью сформированный таинством Литургии? Христос вошел во все ее существо, и, сохраняя это общение и не желая ничего другого свыше этого, Его жизнь и Его любовь проявились в ее жизни и любви[10]. Ангел ходил по земле во плоти той, кто питался Телом и Кровью Господней.

Подобным образом монашеское братство стремится сформироваться под действием таинства Евхаристической жизни. В его жизни много «потребностей»: главные добродетели − вера, надежда и любовь; монашеские обеты − послушание, целомудрие и нестяжательство; сокровищница Заповедей Христовых; Закон Божий и жизнь самой Церкви. Тем не менее, можно всему этому следовать, но не достичь истинной жизни во Христе. Для этого «единое на потребу» − это чтобы Христос сначала отдал Свою жизнь монаху, и монах получил ее от Христа. В Божественной литургии монашеское братство находит свое дыхание. Монах становится Христовым, наполняется Его святости, и тогда Христос может воистину сказать словами Своего священника во время жертвоприношения все той же Божественной литургии: «Святая святым».

Дай Господи, чтобы и мы, во всем нашем недостоинстве, обновили наше внимание к силе и центральности Божественной литургии  для монашеской братии, и по милости Божьей достигли этой святости!

---

[1] Эта мысль проходит в работах прп. Симеона Нового Богослова: «Монах − это тот, кто ... / видит Бога, и Бог видитъ его, / любитъ Бога и Бог любит его, / и становится светом, освещающим невыразимым образом» (Поэма 3 из: Песнопения о Божественной Любви [HymnsofDivineLove], ed./tr. G.A. Maloney [Denville, NJ: DimensionBooks, 1976], p. 21 с моими небольшими изменениями в переводе). In referring to these texts as the 'poems' rather than 'hymns', I follow the recent study of St Symeon's language by Prof. Conomos, Поэтические творения преп. Симеона Новаго Богослова: их литературное и богословское значение (Moscow, Second International Patristic Conference of the Sts Cyril & Methodius Theological Institute for Post-Graduate Studies, paper presented 12 th December 2014; publication forthcoming).
[2] Poem 13 (Maloney, ibid, p. 45).
[3] Большой Требник. Киево-Печерская лавра. 1902.
[4] Постная Триодь. Седален, глас 1-й, на утрени Недели о Блудном сыне.
[5]Постная Триодь. Эксапостиларий утрени Недели о Блудном сыне.
[6]«И мене обыми ныне» (Постная Триодь. Песнь 3 Канона утрени Недели о Блудном Сыне.); «объятия отча отверсти ми потщися» (там же,  седален по 3 песни); «простирая ми честная твоя объятия» (там же, песнь  9) .
[7] «По еже удaрити в мaлое, и начaти брaтии часы, приводит екклисиaрх хотящаго постригaтися, и творит коленоприклонeние пред святыми дверми, и к ликом по единому, тaже игyмену. И тогда изшeд в пaперть  отлагaет  обычныя  ризы, и начeншейся божеcтвенней литургии,  стоит пред царскими враты неопоясан, необувeн, и откровeн...»
[8]3-я молитва благодарственная по святом Причащении, св. Симеона Метафраста.
[9] Св. Николай Кавасила, Commentary on the Divine Liturgy, 1 (tr. J.M. Hussey& P. A. McNulty, London: SPCK, 1960, p. 25).
[10]Это отражается в словах митрополита Анастасия (Грибановского): «В той мере, в которой монах в своей жизни начинает напоминать Христа, его сердце действительно расширяется и его любовь становится всеохватывающей, как Божественная любовь. [...] Его смиренное сердце растворяется в сострадании за всех, кто страдает в мире» (Защита монашества [ADefenceofMonasticism], Jordanville: HolyTrinityMonasteryPress, 2000; p. 50).

Источник: Синодальный отдел по монастырям и монашеству

Авва Алоний говорил: «Если человек не скажет в сердце своем: „В мире я один да Бог“, не найдет спокойствия». Этими словами авва Алоний задает высокую монашескую планку – монах должен научиться быть один. С целью научиться быть один на один с Богом отцы и уходили – сначала создавая обители на окраинах селений, потом в близлежащих пустынных местах, а потом уходя и в глубокую пустыню. Уже IV Вселенский Собор говорит, что монахи должны «соблюдать безмолвие и прилежать токмо посту и молитве, безотлучно пребывая в тех местах, в которых отреклись от мира».
 
Слова аввы Алония свидетельствуют о внутреннем решении. Говоря «есть только Бог и я», человек утверждается в монашеском решении –решении не рассудка, но ума (как его определяли отцы), которое должно оказать влияние и на решение сердца. Авва Евагрий в своей трихотомической антропологии четко выделяет ум в качестве средоточия духовного начала в человеке и проводит разграничение между умом и душой, но в то же время он подчеркивает связь ума и сердца: первый находится во втором. Ум, просвещенный Божественным Откровением и ставший «весь свет», авва Евагрий называет «умом-монахом», в отличие от просто «ума» или «ума человека». Здесь в понятие «ума-монаха» (νους μοναχός) авва Евагрий вкладывает смысл, характерный для первоначального монашества и всей восточной христианской традиции, в которой понятие «монах» (μοναχός) имело смысл не столько «один, одинокий, уединенный» (solus), сколько «единый, цельный» (unus).
 
Это на латинском Западе в Средние века и в Новое время возобладало преимущественно внешнее понимание монашества как определенного образа жизни. На православном Востоке главным в монашестве было прежде всего внутреннее сердечное расположение, а не внешний образ жизни. Преподобный Иоанн Лествичник говорит о том, что жизнь, подобная монашеской, доступна и христианам, живущим в миру, поскольку она есть прежде всего единство внутреннее, и евангельские идеалы одинаковы для монахов и мирян. Правда, жизнь в миру мало способствует такому «собиранию себя», а потому возникает потребность во внешнем уединении. Но не место и не одежды делают человека монахом, ключевую роль играет устроение его сердца, живет ли там мир со всеми его страстями и мирским мудрованием – или же монах стал действительно непричастен миру, как об этом прекрасно пишет преподобный Симеон Новый Богослов в одном из своих «Божественных гимнов»:
 
Монах есть тот, кто миру непричастен, Кто говорит всегда с одним лишь Богом, Кто, видя Бога, сам бывает видим, Любя Его, он Им любим бывает И, светом становясь, всегда сияет <...>
И вот, после такого поэтического описания идеала монашеской жизни, мы понимаем, насколько далеко мы от него отстоим, и задаемся вопросом: как в наших конкретных обстоятельствах мы можем приблизиться к этому святоотеческому идеалу, где коренятся проблемы наших обителей и как эти беды исправить?
 
Попробуем рассмотреть некоторые особенности монастырской жизни, которые обуславливаются нахождением монастыря в большом городе – или, наоборот, вдали от всяких поселений. 
 
Те городские монастыри, которые сейчас существуют, создавались или в пустынной местности, или на окраине города, но никак не среди городской толчеи – и только с течением времени вошли в черту города. Основатели монастырей вряд ли могли вообразить, какое огромное количество людей будет проходить у стен и входить в ограду монастыря. Ритм большого города заставляет монастырь сообразовываться с ним. Это касается и состава богослужения, и времени его совершения, и доступности монастыря для паломников, и той меры внимания, которую братия уделяет прихожанам. Всё это накладывает отпечаток не только на внешнюю жизнь монастыря, но и на внутреннее устроение его насельников. 
 
Подчас в силу очень многих внешних впечатлений большой монастырь отнимает у человека силу молиться. Душа направлена на многое и внешнее, и даже если человек находит время на молитву в келье, его душа переполнена и рассеяна из-за внешних впечатлений. Такое состояние излишнего возбуждения может быть вызвано не только общением с мирскими, но и даже с многочисленной братией. 
 
Быть может, это приноровление к ритму большого города не всегда обусловлено объективными причинами. Из истории мы знаем и о столичном Студийском монастыре, запиравшем свои ворота на Великий пост, и о Троице-Сергиевой лавре, где далеко не всегда паломники могли попасть на богослужение вместе с братией. 
 
Из-за того, что часто монастырь слишком широко открывает свои двери, возникает ощущение потребности в жизни – если уж не более внимательной, то хотя бы по внешним формам более уединенной. 
 
Наша кириархальная обитель – Данилов монастырь – является в полном смысле слова городским монастырем. И даже учитывая то, что у обители уже имелись два скита (в которых уделяется большое внимание сельскому хозяйству и социальному служению), шесть лет назад было принято решение создать новый скит, где была бы возможна более уединенная жизнь. Шесть лет нашей жизни – не очень большой, но и не малый срок, так что позвольте поделиться нашим опытом. Мы не пытаемся предлагать кому-либо рецепты или решения, но просто с благословения священноначалия рассказываем, как обстоят дела у нас.
 
Целью основания скита было создание монашеской общины, жизнь которой строится в соответствии с богослужебным уставом и общежительными монашескими правилами. Центром жизни скита является храм, и богослужение задает ритм и распорядок дня. Есть такая пословица: «Поставь Бога на первое место, тогда всё остальное тоже встанет на свое место». 
 
У нас нет жестко прописанного устава и ничего похожего на армейскую дисциплину. Но при этом есть некоторые моменты, которые очень важны для нас, и которые, как нам представляется, помогают созиданию нашего братства. Нам очень близки слова старца Софрония (Сахарова), который пишет: «Помня апостола Павла, который гениально постиг невозможность никакого писаного закона для человеческого духа, и, с другой стороны, пример преподобного Силуана <...>, я не стал заботиться об уставах при организации нашей жизни. Есть какой-то минимум: скажем, надо в одно и то же время молиться, лучше в одно и то же время и питаться, так же – и в труде. А иначе – полный развал, так как очень трудно организовать вообще физиологическую жизнь человека. Я решил исходить из данных опыта наших великих отцов, что два часа молитвы внимательной – это есть мера совершенных. Вот почему я предложил братьям два раза в сутки по два часа этой молитвы».
 
И в нашей маленькой обители братьям предлагается два часа умной молитвы – в келье, до начала полунощницы, пока всё окружает тихое безмолвие и ночь в своем течении достигла середины (ср. Прем. 18:14), пока ум не рассеян внешними впечатлениями, пока не пришли «похитители» и не окрали нас от начатков приношения Богу. 
 
Келейный канон – очень важная часть дневного расписания, и для нас принципиально, чтобы келейное правило не переносилось ни на утро, ни на день, ни тем более на вечер. Как пишет преподобный Иоанн Лествичник, «Есть между злыми духами бес, называемый предваритель, который тотчас по пробуждении является искушать нас, и оскверняет первые наши мысли. Посвящай начатки дня твоего Господу; ибо кому прежде отдашь их, того они и будут. Один искуснейший делатель сказал мне сие достойное внимания слово: „По началу утра, – говорит он, – предузнаю я все течение дня моего“».
 
Об этом же пишет и отец Эмилиан Симонопетритский: выполнив свое келейное правило, человек уже на богослужение приходит подготовленным, тем более на Литургию. И отец Елисей Симонопетритский вторит ему: «Когда монах достаточно укоренен в церковном предании, его не сотрясают трудности, с которыми он сталкивается во время молитвы, и он скорее черпает радость от своего смиренного борения. Когда же в конце ночи звучит колокол в церковь, он выходит из кельи, чтобы встретить братий как подвизавшийся в добром подвиге и гордый даже своими поражениями. В час, когда братия снова собираются на молитву, каждый приносит свою ночную брань как некое приношение, которое будет предложено вместе с дарами Божественной Евхаристии на жертвенник».
 
Отметим здесь, что келейное правило у нас – это не чтение трех канонов и других священных текстов, а молитва Иисусова. «Безмолвнику в ночное время должно упражняться более в молитве, нежели в псалмопении».
 
Утреннюю молитву мы стараемся закончить до начала суеты, телефонных звонков, приезда ожидаемых или нежданных гостей. Начиная правило в 2 часа ночи, к 4 мы собираемся на полунощницу, после нее – утреня и если есть – Литургия, которая заканчивается примерно к 9 часам.
 
В проекте «Положения о монастырях и монашествующих» говорится о том, что монастырь – это евхаристическая община, и очень важным мы осознаем совместное причащение всего братства – и причащаемся каждое воскресенье и каждый четверг. В регулярности причащения братий должен быть тоже порядок, конечно, не нарушающий необходимую степень свободы. 
 
Вечер у нас состоит из вечерни, ужина и повечерия, и у братий есть еще немного времени побыть наедине в келье, почитать. Впрочем, как основная молитвенная, так и основная назидательная «нагрузка» у нас приходится на утро, пока свежая голова готова воспринимать сложные темы. 
 
Есть круг классических монашеских текстов, которые необходимо читать, перечитывать, осмыслять и из них черпать руководство к действию. Это поучения аввы Дорофея, Лествица, вопросы и ответы преподобных Варсануфия и Иоанна, творения Иоанна Кассиана Римлянина, Лавсаик, Луг духовный, Эвергетинос. На будничной утрене после первой кафизмы у нас каждый день звучит небольшой кусочек назидательного чтения (две-три страницы). Вышеназванным списком книг мы решили и ограничиться, весь круг нам удается прочитать примерно за 4 года – время, достаточное для того, чтобы снова слушать те же книги, сопоставлять с ними новый жизненный опыт. 
 
В воскресные дни нам очень ценно слышать толковое Евангелие, а на праздники – святоотеческие гомилии, изъясняющие и восхваляющие воспоминаемые события священной истории. Конечно, всем присутствующим очень интересно, кому же посвящена служба, – и житие святого дня читается по третьей или по шестой песни канона. А перед первым часом настоятель читает поучение преподобного Феодора Студита. 
 
Все эти чтения, в общем-то, предписаны Типиконом, и как ни странно, эти вставки отнюдь не делают службу тяжелее – наоборот, в ритм богослужения, вдобавок к стихословиям, пению, прошениям, вплетается очень важный элемент – назидание. Преподобный Силуан Афонский, хотя и был неграмотным, стал весьма наслышан в святоотеческой мудрости и глубоко ее впитал благодаря тем святоотеческим поучениям, которые читались в Пантелеимоновом монастыре. 
 
В целом описание нашей жизни можно было бы ограничить рассказом именно о богослужебном ритме – ибо всю остальную жизнь мы стараемся выстраивать таким образом, чтобы вся братия могла постоянно участвовать в храмовом таинстве. 
 
Хозяйства у нас большого нет, основную заботу составляет поддержание в порядке жилого корпуса. Да и странно было бы создавать сельское хозяйство неумелыми руками городских жителей, имеющих высшее образование и одаренных совсем другими талантами. 
 
При этом принципиальным для нас является то, что обеспечением своих бытовых условий мы занимаемся полностью сами. Братия, включая игумена, служит друг другу и гостям: готовит пищу, моет посуду, убирает в корпусе. Если при этом удается заниматься какой-то творческой созидательной деятельностью, например, переводить святых отцов и издавать их, – слава Богу. Если не хватает на это сегодня времени, – тоже слава Богу, и надеемся, что хватит завтра. Главное, чтобы славословие Богу не прекращалось в храме и по кельям.
 
Благодарю за внимание и простите.
 

Скитский патерик. Об авве Алонии. Гл. «Не имей пристрастной любви к людям», ч. I.
IV Вселенский Собор, правило 4.
См. Евагрий Понтийский. «Опровергатель».
Лествица. 1. 21.
Лествица. 1. 25–26. 
Гимн 48. Кто есть монах, и какое его делание, и на какую высоту созерцания взошел этот (святой отец). Перевод игумена Илариона (Алфеева)
Софроний (Сахаров), архим. Духовные беседы. Т. 1. Эссекс – Москва: «Паломник», 2003. С 99–100. 
Лествица. 26. 104.
Доклад архимандрита Елисея, настоятеля монастыря Симонопетра (Святая Гора Афон) «Смысл и значение келейной молитвы в духовной жизни братии общежительного монастыря » на Собрании игуменов и игумений монастырей Русской Православной Церкви (Свято-Троицкая Сергиева лавра, 8−9 октября 2014 года).
Лествица. 27. 77

Источник: Синодальный отдел по монастырям и монашеству

Ваши Высокопреосвященства, Преосвященства, досточтимые отцы, всечестные матери, братья и сестры!

Благодарю Вас за оказанную нам высокую честь говорить перед вами.

Бесконечно можно славить Бога за то, что мы сегодня имеем возможность встречаться вместе и в серьезной и одновременно доброжелательной и свободной обстановке обсуждать проблемы и задачи современной монашеской жизни.

За истекший 25-летний период возрождения монашеской традиции в России можно увидеть отрадные плоды всепобеждающей благодати Божией. Свыше 600 монастырей! Во многих из них образовались крепкие монашеские братства и сестринства! Прошедший период возрождения явил рассудительных духовников, мудрых архипастырей и пастырей! Многое другое видим мы, отчего может возликовать сердце при взгляде на «виноград, егоже насади Десница Божия»! Однако современная монашеская жизнь в России, как любой живой организм, имеет и свои недостатки, неизбежные при сравнительно небольшом времени возрождения после десятилетий разорения. Чем сложнее организм, тем больший спектр недугов может обременять его, тем искуснее должен быть взгляд и опыт тех, кто призван участвовать в оздоровлении организма и в приведении его в должное здравие.

Освещая заявленную тему перед всечестным собранием, я позволю себе последовательное рассуждение о трех аспектах монашеской жизни, которые мне представляются важными. Впрочем, рассмотрю их только в общих чертах, т.к. регламент моего выступления не позволяет углубляться в частности.

1. Что полагается во главу угла жизни монаха?

Нередко монашеская жизнь ассоциируется даже у самих монашествующих с многоразличными образами служения Церкви. Административные церковные послушания, строительство храмовых комплексов, обязанности на приходе, многообразное миссионерское и социальное служение или внешнее обустройство монастырского быта. Список может быть долгим, и каждый пункт по праву будет обозначен заглавной буквой. Ведь это все есть священное служение нашей Матери Церкви!

Говоря о красоте монастырского монашества, напрашивается следующее рассуждение. Вот юноша приходит в обитель с сердцем, согретым благодатью Божией, решается беззаветно  отдается на волю игумена. Мы – настоятели, наместники – приход таких самоотверженных послушников справедливо воспринимаем как драгоценный дар от Бога, особенно, если молодой человек имеет образование, незаурядные умственные способности или какие-нибудь творческие дарования или особенные личностные качества. И это понятно, ведь с такими братьями поначалу можно успешно осуществлять в монастыре различные деловые начинания, которых всегда много. Но… только поначалу. Через некоторый срок приходит время, когда запас ревности «по Бозе», имевшийся до прихода в монастырь и поддержанный внешней монастырской обстановкой, оскудевает. Появляются первые признаки духовно-нравственного, а порой и общего физического утомления. Послушник или кандидат в послушники начинает интуитивно располагаться к тому, чтобы восстанавливать каким-либо образом душевные силы. Отсутствие укорененности в благодатном опыте способствует поиску психологического отдыха за стенами обители или вообще в том, что может предложить мир, начиная от сравнительно невинного и продолжая соблазнами, решительно отрывающими человека от монашеского братства. Самое тяжелое – расставаться не просто с друзьями, но с братьями, к которым ты уже испытываешь родственные чувства. Одна из реалий современного монастырского братства – бесконечная ротация монастырских кадров. Как мне кажется, это тесно связано с поставленным вопросом: что мы ставим во главу угла монашеской жизни? Авва Пимен сказал: «что пользы созидать чужой дом и разрушать свой собственный?». В контексте нашей темы эта фраза может быть осмыслена, хоть и несколько пространно, так: «Никто не имеет права зажигать огонь веры в других, погашая свой. Никто не должен заниматься созиданием чего-либо на благо монастыря или Матери-Церкви, разоряя свою душу и души своих братьев или чад. Тем более, никто не должен строить духовный или материальный дом Церкви, жертвуя и рискуя духовным благополучием тех недостаточно зрелых людей, которые доверились твоему духовному водительству!» Каждого из нас привело в обитель евангельское желание любить Бога всею душою и крепостию своей. Известный старец архимандрит Эмилиан, основатель братства Симонопетра на Святой Горе, говорил по этому поводу: «Можно ли любить то, чего ты не видишь и не знаешь? Человек любит то, что держат его руки, что видят глаза, от чего начинает чаще биться его сердце»[1].

«Камень егоже небрегоша зиждущие, Сей бысть во главу угла» (Мф. 21:42). Личное общение с Богом; ощущение живой связи со Христом; одухотворение, а не подавление личности послушника или монаха через монастырский опыт общежития; созидательное переживание монастыря и монастырского братства как церковной полноты; последовательно развивающийся опыт молитвенного предстояния перед живым Богом – это единственное, что может насытить с избытком сердце монаха, оправдать его отречение от мира и естественно удержать и укоренить в ангельском чине.

2. Опыт богообщения в общежительном монастыре

Теперь следует второй практический вопрос и одновременно задача: как можно достичь  подлинного общения с Богом в общежительном монастыре? В монастыре есть ежедневное богослужение, суточный круг с Литургией, личное молитвенное правило, возможность частой исповеди. Кажется, о чем здесь рассуждать? Приобщайся ко всему этому и будь свят! Однако прилежное ознакомление с монастырскими монахами Святой Горы Афон и с их духовным и молитвенным опытом может  открыть многим из нас совершенно незнакомый духовный мир. Незнакомый из-за неформального отношения к привычным монастырским обычаями переосмысления, казалось бы, всем известных вещей.

О таком опыте я хотел бы сегодня рассказать.

В одну из поездок на Святую Гору ради пользы своего монастыря и своего братства я беседовал с духовно опытным монахом, которого уместно было бы назвать старцем. Ему шел седьмой десяток. С юношеского возраста (приблизительно с четырнадцати лет) он полюбил монашескую жизнь и в возрасте около двадцати лет вместе с некоторыми своими одноклассниками и друзьями детства  стал монахом в общежительном монастыре. Всю жизнь он свято чтил общежитие и знал все тонкости монастырской жизни. Встретившись с нами по нашей просьбе и расспросив нас, русских гостей-монахов, о нашей монастырской жизни, старец произнес неожиданную фразу, сказав, что в монастыре, где подвизается он, всё так же,  как у нас. «И работаем, и служим, и молимся, – говорил он. – Только одним мы отличаемся. Мы не умеем, как вы, ходить на головах!».  На наше недоумение, конечно, последовало разъяснение. «Представьте, – продолжал старец, – человек днем трудился на послушании. Трудился, заботился, решал поставленные задачи, общался с братьями, вообще с людьми. Вот наступает вечер – время молиться. Но ведь монах отдал силы тела, ума, сердца послушанию, ум переполнен впечатлениями дня! По сути от монаха осталась одна тень. Соответственно проходит и молитвенное правило – из последних сил, всего лишь как внешний ритуал, обряд, но не как священное таинство. Сил пережить правило как встречу со Христом нет! Силы, настроя достичь внутренней, сердечной молитвы просто не осталось. Да и нет возможности уделить достаточно времени на правило по причине усталости. Вы начинаете молиться тогда, когда я, придя в келью, валюсь с ног от усталости».

Такими суждениями опытный монах афонского монастыря подвел нас к основополагающему явлению духовного мира Святой Горы – ночному канону, т.е. личному ночному келейному бдению. Совершается он и гармонично является частью всего монастырского распорядка суток по простой схеме. С вечера после вечерней трапезы и повечерия, закончив дела, но не позднее 19 часов, монахи закрываются у себя в келиях и отдыхают приблизительно до полуночи. Около полуночи братья монастыря встают на ночное бодрствование-бдение. К этому времени, за 4 -5 часов сна, ум успевает отдохнуть, очиститься и быть готовым к бодренной молитве и ночному трезвению.

Ночное правило (ночной канон) может совершаться в течение нескольких часов – это зависит от ревности монаха, его физических и духовных возможностей, от его духовной меры и от благословения духовника-игумена. Ночное правило состоит из молитвы, чтения Священного Писания и Святых Отцов. Затем молитвенное уединение в келии сменяется молитвенным предстоянием на богослужении (примерно с 3-х часов утра).

Свой рассказ  о ночном делании монастырской братии старец завершил красивым образом: «Ночью монах себя приносит в жертву Христу, а утром на Литургии Христос приносит себя в Жертву монаху».

После Литургии, завершающей ночное богослужение, следует двухчасовой отдых и затем обычные монастырские послушания. Ночь монаха определяет его последующий день. Качество ночного бодрствования формирует трезвенное отношение к делам и заботам дня в духе заповедей Христа, с Которым в следующую ночь опять предстоит встретиться. «От избытка сердца глаголют уста» (Мф. 12:34). Под устами мы смеем здесь разуметь вообще телесное делание монаха. Но уста двигаются сердцем, которое разогрето благодатью в ночной тиши.

Рассуждая о келейном ночном бдении, или, как его называют афонские отцы, «личной ночной Литургии», нам пришлось выслушать и еще одно недоумение в свой адрес от афонитов: как может новоначальный преуспевать в многоместной келии? Способность удерживаться от празднословия в таких условиях есть достояние опытных, можно сказать, совершенных монахов. Без уединения, доставляемого келией, которая является «личной часовней» молодого послушника или монаха, человек не сможет настроиться на личное предстояние перед Христом и быть свободным в этом молитвенном предстоянии. Итак, для преуспеяния в молитве и достижения молитвы должного качества, монаху необходима одноместная келия, и это обязательное условие для всех монашествующих в обители! Заявление, конечно, категоричное, но, по нашему мнению, весьма резонное.

Ночной канон как нервный узел связует разные аспекты бытия подвижника и задает ход всей жизни монаха; объединяет в себе и радости, и скорби; благодатные воздаяния и лишение благодати.

Слова Спасителя «Блаженны плачущие» (Мф. 5:4) для человека, имеющего опыт ночной молитвы и ночного келейного бодрствования, тесно связуются с апостольским призывом «всегда радоваться» (1Сол. 5:16 ). И действительно, блаженны плачущие в молитве ночью, яко тии утешатся днем благодатной радостью и бодростью духа и тишиной сердца. Должное, трезвенное, усердное ночное правило способствует преумножению евангельского духа в сердце монаха в дневных трудах и хлопотах. Как говорил тот же старец, «днем мы смотрим, какую рыбу поймали ночью».

Важно отметить, что при таком молитвенном подвиге радость в Боге послушник и монах начинает испытывать уже в начале своего монашеского пути, «якоже можаху…», т.е. в меру своей ревности и смирения. Это и есть та награда и утешение, что «вожделенна паче злата…, и слаждша паче меда и сота» (Пс. 18:11). Послушания подъемлются с решимостью; ближний видится собратом, к которому естественно проявлять любовь; желание доминировать в чем-то над своими собратьями отступает; монастырские  труды и телесные утеснения становятся необычайно легкими в свете предвкушения трезвенной встречи со Христом ночью.

В то же время зависимость от качества ночного бдения заставляет монаха внимательно следить за своей совестью. Грубость по отношению к братьям, нежелание принять ближнего таким, какой он есть, неделикатность в общении, особенно – своеволие, лукавство или непослушание в отношениях со своим духовным отцом-игуменом сразу сказываются на качестве совершения ночного канона. Опять же ночью в молитвенном уединении монах обретает возможность почувствовать свое духовное отступление от заповедей Христа, примириться с Богом, очиститься от прегрешений, совершенных днем, положить молитвенное начало своему нравственному преображению.

3. Сохранение благодати

Наконец  я перейду к третьему вопросу. Если первый звучит как «к чему стремиться, чего прежде всего желать?», а второй – «как приобрести желаемое», то третий формулируется так: «как сохранить то, что приобрели?».

Точнее следует обозначить вопрос так: как помочь монаху сохранить и преумножить ту благодать, которую он стяжевает своим духовным подвигом под руководством духовного отца?

За время горения благодатной ревности, подаваемой каждому в начале пути, послушник-монах должен успеть прилепиться сердцем к подлинным монашеским принципам и отречься от мирского рассуждения. Здесь я хотел бы остановиться на мирском отношении к послушанию. Важно научиться отличать благодатное усердие к обязанностям внешнего послушания от болезненного и душевредного пристрастия к оному. В монашеском делании главным является состояние сердца при исполнении того или иного послушания, в то время как в миру любое дело нацелено преимущественно на конечный результат (результат почти любым способом). Здесь мы вынуждены заметить, что в первом заинтересован духовный отец, а на втором поневоле будет настаивать игумен, если он – только администратор. Первое утверждает инока в смирении, братолюбии, ночной молитве, и, по сути дела, уподобляет Христу, Который пришел не во имя Свое, но во имя Пославшего Его. Второе же, напротив, часто лишает инока всякой способности молиться и зарождает в его сердце многообразные семена миролюбия. Первое делает человека бодрым и любвеобильным, второе – доводит до изнеможения и нервных срывов с соответствующими последствиями. Как говорил старец Эмилиан: «диаволу удалось исказить дух подвижничества и сделать его ακτιβιστική действием, «нужно»»[2], т.е. победой диавола над монахом, является то, что монах делает что-то из чувства долга, потому, что он должен это делать. Устроение монашеских общин по обычаям афонских монастырей помогает не допускать таких трагедий, постепенно взращивать личность монаха, способного сочетать духовную молитвенную опытность с усердием в порученном деле. Для руководителя монастыря важно гармонично сочетать два полюса духовного мира монаха – молитвенную ночь и трудовой день. Это возможно, если монашеская община будет прежде всего семьей во главе с отцом-игуменом, хорошо знающим своих любимых детей – насельников обители. Отец знает, что любит его родной сын и чего страшится; знает меру каждого своего духовного сына и никогда не возложит бремя выше его меры, постепенно – из года в год – ведя к преуспеянию. В свою очередь сын отвечает взаимной любовью и преданностью отцу, служит ему и братству самоотверженно уже не из чувства долга, но из-за потребности своего любящего сердца.

[1] Емилиан (Вафидис ), архимандрит. Толкование на подвижнические слова аввы Исаии. – М: Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь; Екатеринбург: изд-во Александро-Невского Ново-Тихвинского женского монастыря, 2014. – С. 541

[2] Αρχιμ. Αιμιλιανός Σιμωνοπετρίτης. Χαρισματική οδός – Ερμηνεία στον “Βίο” του οσίου Νείλου του Καλαβρού. Ίνδικτος, 2008. Σ. 112.

Молитва в храме, долгие богослужения
и славословия Бога в духе любви – 
это великое благословение.
Старец Порфирий Кавсокаливит[1]

Совершение богослужений – важнейшая форма служения миру монашествующими. Паломники получают пользу в первую очередь через участие в монастырских службах. Можно сказать, что весь строй, весь уклад иноческой жизни сосредотачивается вокруг главного центра − Евхаристии. Всё, что совершается вне богослужения в общежитии, является по сути подготовкой к предстоянию Богу, к молитве, к причастию. От того, как выполняется послушание, зависит чистота, мера молитвы на богослужении, зависит то, насколько сердце сможет вместить благодать Божию. Евхаристичность общежития базируется на осознании преемственности опыта первохристианских общин.

Впрочем, слабо развито сознание участия в богослужении как актуализации членства в Церкви: «В храме я становлюсь частью Тела Христова, соединяясь с братией во единаго Духа Святаго причастие, соединяясь с Главой Церкви Христом».

Глубокое Осознание того, что богослужение – величайший дар Божий человечеству, бесспорно поможет молиться…

Совместное участие братии[2] в богослужении сплачивает братство, учит молитве, борьбе с помыслами, другим добродетелям.

Самой очевидной, наверное, особенностью монастырского богослужения является его продолжительность. Она позволяет прийти в себя, умиротвориться и насытиться общением с Богом.

В обителях, в отличие от приходских храмов, как правило, в полной мере реализуются богослужебные круги: годичный, седмичный, суточный.

Ежедневно служится полунощница с пением «Се жених грядет в полунощи»; повечерие.

Кроме того, во многих обителях отдельно от богослужения совершается братская исповедь с чтением канонов, акафиста, а также служатся молебны, акафисты перед особо чтимыми главными святынями монастыря: мощами, чудотворными иконами; после ужина читаются вечерние молитвы, совершается крестный ход по обители.

В наиболее благоустроенных обителях совершается чин о панагии по воскресным и праздничным дням.

Относительно самого богослужения интересен опыт одного из афонских монастырей: во время кафизм на утрени игумен обители со свечой в руке обходит стасидии братии. При этом помощник игумена посылается в келии разбудить проспавших.

Некоторое недоумение у молящихся вызывают слова «исполним утреннюю молитву…» во время вечернего богослужения, братья могут смущаться тем, что раньше во времена знаменитых преподобных отцов утреня служилась утром. Некоторые иноки говорят: «Святые совершали утреню утром, а вечерню – вечером, и спаслись. А мы совершаем утреню вечером…».

Паломники ищут в монастырях образец веры, благочестия, и несоответствие уставу может ранить их сердца. Типикон предполагает совершение утрени утром, а не вечером.

В связи с вышеизложенным есть насущная необходимость совершения утрени по уставу – то есть утром, Повечерия – после вечерни, бдения − после захода солнца, остального – в свое время. Однако при изменениях в распорядке, переносе утрени на утро, перестройке на новый режим, следует учесть, что обычного времени, которое требовалось на отдых, уже не будет хватать, та же продолжительность отдыха уже не будет приносить столько же сил, сколько приносила ранее, если режим изменен. Поэтому первоначально при переходе на новый распорядок это нужно учесть и следить за тем, чтобы братия не переутомлялись; потребуется первоначально больше времени для отдыха.

Например, в Ватопедском монастыре в зимнее время в 3:30 подъем, после утрени (ее начало в 4:00) и Литургии сразу трапеза, затем послушания (до 13:00), затем отдых до вечерни (с 15:30), после нее сразу ужин, панкиния[3] (30 минут), повечерие (до 18:30). С 19:00 около часа два раза в неделю − синопсис (беседа с братией). В 20:15 колокол молчания: совершается келейное правило. Затем отдых (до 3:30). Таким образом братия трудятся в день около четырех часов.

Годовой круг богослужения

Важно, чтобы в каждой обители был составлен и записан свой богослужебный устав, в котором записано: в каждый день года тому или иному святому совершается служба шестеричная, полиелейная или бдение и т. д. При этом монастыри не должны слепо следовать «Богослужебным указаниям» или указаниям «Церковных календарей», которые более рассчитаны на приходские храмы. Для монастырских уставов более правильным видится уменьшение полиелеев и бдений в течение одной недели – с одной стороны, с другой – возможность добавления славословий и полиелеев и бдений в честь преподобных отцов, которым в Типиконе указана простая служба. При этом важно сознавать, что вне зависимости от знака любое богослужение в честь святого – это его почитание. Излишнее количество полиелеев приносит некоторую обыденность. В то же время для монастырских служб издревле была присуща простота и меньшее присутствие праздничного элемента.

Келейное правило как подготовка к богослужению

Келейное правило в отношении к храмовому богослужению может рассматриваться как обучение молитве, как подготовка, своеобразный фундамент, базис.

Например, читая в келии Священное Писание, инок учится воспринимать текст как должное, как ответ Бога на обращение к нему в молитве, как весть о самом дорогом для верующего сердца, учится понимать прочитанное, размышляет о прочитанном, читает толкование. Все это позволяет более полноценно внимать священным текстам, понимать их, и хорошим чтением помогать слушающим воспринимать Священное Писание.

Святоотеческое наследие учит инока вести мысленную брань с помыслами, которые весьма мешают на богослужении. Естественно, без благодати, без помощи Божией справиться с грехом невозможно. Призывая в помощь Бога через Иисусову молитву, инок противостоит искушающим помыслам.

Иисусова молитва, долженствующая словно нитью пронизывать весь день инока, не только подготавливает к богослужению, но и помогает сохранять его плоды как можно дольше. И это особенно актуально в обителях, где братия перегружены послушаниями и, соответственно, им труднее сохранять плоды богослужения. Впрочем, опыт показывает, что если вся братия посещает все богослужения от начала и до конца и при этом неизбежно время послушания ограничено, то монастырь не терпит от этого ущерба, но, наоборот, начинает процветать, причем не только в духовном плане, но и материальном. Сбывается обещание Спасителя: Ищите прежде всего Царство Небесное, и все остальное приложится вам.

Чтобы вся братия ходила на все службы, сам игумен должен подавать такой пример.

Не каждый может сразу же после послушания плодотворно молиться на богослужении. Поэтому для братии предусматривается отдых перед службой.

Весьма полезно, особенно в монастырях с большим потоком паломников, иметь в храме особое место для братии, оборудованное стасидиями, закрепленными за определенными насельниками: у каждого – свое место. Переход из стасидии в стасидию во время богослужения, перемена стасидии по своему усмотрению приносит духовный вред, мешает сосредоточиться. Игумены афонских монастырей призывают братию находиться в стасидиях в так называемом верхнем аскетическом положении, за исключением немощи.

Применение устава «Когда стоять/сидеть в стасидии» греческих монастырей у нас затруднительно из-за нашей более строгой традиции положения молящихся на богослужении. Так, например, в афонском Ватопедском монастыре на Литургии стоять полагается только во время возгласа «Благословенно Царство», при Евангелии, на Херувимской песни, Евхаристическом Каноне, во время пения «Святая святым» и от причастия до конца. В остальное время можно сидеть. В житиях отечественных подвижников благочестия XVIII−XIXвеков как особая добродетель указывается стояние всех служб, не опираясь и не облокачиваясь. И в наше время ревность к таким подвигам жива у новоначальных или приезжающих впервые на Афон. С опытом приходит осознание необходимости учитывать слабость  телесную и духовную современного поколения монашествующих.

Что может сделать службу интересной?

В первую очередь участие игумена: когда он читает, поет, регентует на клиросе; исповедует на богослужении, принимает откровение помыслов или даже просто доступен каждому брату, то это, несомненно, придает богослужению особый неповторимый оттенок.

Совместная уборка, подготовка храма к праздничному богослужению оставит частичку сердца и послужит утешением на службе, храм становится ближе душе, как бы роднее.

Ночное богослужение может помочь по-иному отнестись к молитве.

Перед богослужением, в том числе рано утром, либо вечером после повечерия, во мраке братия с благоговением обходят иконы храма, прикладываются к ним. Это смягчает сердце, сближает с Горним Миром.

Использование восковых свечей будет не только приношением Богу самого лучшего, но и позволит дольше сохранить интерьер храма от копоти.

Хороший ладан будет способствовать (содействовать) поднятию молитвенного настроения молящегося, напоминая о божественной благодати Святого Духа, о благоухании в райских обителях, о необходимости принесения Богу пламенных молитв…

На Афоне во время богослужения не используют электрического света[4]. Это способствует молитвенному настроению. Сосредотачивает, умиротворяет, успокаивает. При свечах создается совершенно особая молитвенная атмосфера. В Эссекском монастыре отца Софрония есть специальный храм без окон, где горит лишь одна лампада перед ликом Христа. На таких службах легче замечать приходящие помыслы. В связи с этим вовсе необязательно на Великое славословие включать электрическое паникадило и другие электросветильники. Достаточно возжечь свечи на святом престоле, побольше свечей на подсвечнике. Это создает особое неповторимое молитвенное настроение. Заметим, что это находится в полном соответствии с Типиконом.

Интересен также опыт привлечения всех братьев к чтению и пению (если есть способности) на клиросе.

Как и в любом другом храме, в монастыре необходимо обеспечить достаточную слышимость читаемого и поемого, для чего может использоваться озвучивающая аппаратура. Чтение и пение должны быть внятными, позволяющими молящимся услышать каждое слово.

Для оживления богослужения и укрепления братства хорошим подспорьем может быть соборное причастие всей братии. Так происходит, например на Афоне. При этом возможны различные варианты: общее причастие на братской ночной еженедельной Литургии или на нескольких таких Литургиях в течение недели, либо в определенные дни на общемонастырских богослужениях, и т. д.

В Ватопеде одновременно могут совершаться до десяти Литургий в разных храмах (их около двадцати). На каждую из них кроме священника назначается чтец, певец, храмовщик, причастник. Это позволяет братии взглянуть на службу в несколько другом ракурсе. Кроме того, в определенное время совершается древняя Литургия святого апостола Иакова, это помогает пробудить особый интерес и к Литургии святителя Иоанна Златоуста.

Проповедь как неотъемлемая часть богослужения

Игумену монастыря следует уделить особое внимание обеспечению регулярности произнесения поучения за службой. Для этого составляется график проповеди с указанием, кто в какие дни произносит проповеди, по принципу: «лучше реже, но качественнее и не в ущерб духовному состоянию самого проповедника».

Краткое живое слово может сильно воодушевить, сильно подействовать, изменить. Причем игумен обращается со словом как к братии, так и богомольцам, остальные – только к богомольцам. Важно проводить игумену регулярные беседы с братией и на них показывать красоту богослужения. Естественно, в первую очередь сам игумен должен от всего сердца любить службу, и эта любовь передастся братии. Само присутствие игумена на богослужении должно напоминать братии о присутствии среди них Христа.

Кроме того, оживит богослужение разбор текстов накануне, беседа о предстоящем празднике, разучивание песнопений.

Необходимость братских служб

Монашествующим зачастую приходится во время богослужения выполнять разнообразные послушания: в свечном ящике, на кухне, в трапезной, пекарне; и может случиться так, что будет утерян вкус, интерес к богослужению, будет утерян навык сосредоточенно внимать читаемому и поемому.

В связи с этим есть насущная потребность наличия (в принципе, заложенного в уставе) братских богослужений: отдельного совершения повечерия, братского правила, особых братский ночных или отдельных богослужений, на которых минимизированы внешние отвлекающие факторы.

 На таких службах братия учатся соборной молитве, и это, естественно, укрепляет общемонастырские богослужения.

Чтение во всеуслышание, как на Афоне и других местах, некоторых тайных молитв или их окончания в тот момент, когда хор закончил песнопение, может помочь братии осознать глубину Литургии, ее непреходящую ценность и близость к нам Бога.

Келейное четочное правило, братские службы, состоящие из одной только Иисусовой молитвы (по образцу Эссекского монастыря, скитов Афона), способствуют иноческой молитве без помыслов, с соединением ума с сердцем, с умением, плачем, переживанием реальной любви к Богу пусть хотя бы одну-две минуты. В таком случае становится виден плод трудов, приходит радость и возникает стремление вернуться к этому чувству и состоянию через возвращение к молитве.

Замена суточного круга богослужения Иисусовой молитвой имеет много полезных аспектов:

 – при чтении текста ум развлекается, может не замечать своих помыслов, а при Иисусовой молитве заостряет внимание на Боге и на себе, и больше ни на чем. В таком случае, видно: какие помыслы волнуют душу,  греховность души и наличие духовных проблем;

− молитвенный труд по борьбе с помыслами, перенесенный, распространенный на обычное богослужение, указывает направление деятельности уму, сердцу и воле инока.

На богослужении важно предоставить приснодвижимому уму сферу для усердного труда, – будь то возвращение внимания к словам читаемых и поемых молитвословий или борьба с помыслами, Иисусова молитва, или и вместе два последних делания – и тогда богослужение, нахождение в храме наполнится смыслом, содержанием. Всё это привлечет, вызовет и сочувствие сердца.

Полезно стяжать навык возмещения пропущенных молитв суточного храмового богослужения Иисусовой молитвой. Это сроднит сердце с молитвой, поможет держаться в молитвенном «тонусе». Это универсальный способ всегда и везде быть в молитвенном единении с Матерью Церковью. Когда монах занимается Иисусовой молитвой, тогда у него есть среда, поле деятельности для внутреннего возделывания, стяжания Царства Небесного внутри себя, для более эффективного поиска Христа. Тогда и причастие становится более живым.

Расположить к богослужению сердца братии и помочь вырваться из обыденности поможет участие в совместном особом ночном богослужении.

Возможен такой вариант: все на вечерню с 18:00 и примерно до 19:00. Затем в 22:00 начало ночной службы (может быть в виде произнесения Иисусовой молитвы). В 12:00 начало часов, затем Литургия с общим причастием, отдых до 10:00 утра. С 10:00 – послушание (до 16.00), в 13:00 обед. Отмечу, что многим настолько нравятся эти богослужения, что они готовы многое потерпеть ради того, чтобы участвовать в таких службах, так молиться.

Пение

Для того чтобы полноценно научиться петь, нужны порой многие годы. В Афонских монастырях приходящие в обитель новоначальные с музыкальными задатками, обладающие определенными навыками пения, начинают петь исон (без слов) вместе с другими опытными певчими. Таким образом, новый певчий учится слышать и подстраиваться под ритм, тональность, затем начинает петь и мелодию.

Настоятелю следует уделять особое внимание монастырскому пению. Обязательно должны проходить спевки хора, причем относиться к ним нужно как к чему-то среднему между тяжелым трудом и отдыхом. Пение – это важное послушание. Сделать службу интересной поможет антифонное пение, пение на два клироса.

Особо впечатляет молящихся выход братии на центр храма и исполнение там песнопений, действия канонарха при антифонном пении на два клироса.

Партес

В тех обителях, где только формируются певческие традиции, могут возникать проблемы с исполнением песнопений. Даже в больших монастырях довольно трудно обеспечить все богослужения полноценным четырехголосным хором со сбалансированными голосами. В том случае, когда хор в силу ряда причин становится одноголосным, может быть целесообразным исполнение знаменных распевов, тем более что они рассчитаны на одноголосие и звучат полноценно даже без исона, который, впрочем, может украшать пение. При партесном пении много сил тратится на то, чтобы слышать аккорды, правильно интонировать звук, попадать в ритм, петь синхронно, подстраиваться под остальных поющих. Новоначальным, и не только, почти невозможно бывает при этом вникать в смысл текстов. Есть певчие, которые не один десяток лет поют в хоре, но им до сих пор очень и очень трудно при пении молиться, вникать в смысл.

Озвучивание

Полезно организовать озвучивание богослужения на местах несения неотложных послушаний. Трудящиеся слышат богослужение на кухне, в трапезной, сторожке и т. д. Полезно также обеспечить слышимость происходящего в храме в больничном корпусе или в келиях заболевших. При этом страждущий получит возможность не терять чувство единства с братией, это будет утешением для него и послужит выздоровлению. К заболевшим и работающим во время бдений приходит священнослужитель с елейницей и совершает помазание.

Впрочем, есть замечательные примеры среди наших современников, которые в немощи поступают по правилу: «Если начался пожар и я не могу покинуть келлию из-за болезни, только в таком состоянии оправдано мое непосещение служб».

Когда монашествующий приходит в храм как в дом своего Отца Небесного, к возлюбленному Христу, Жениху души, когда ликует от этого, с рачением посещает богослужение, когда сердце расположилось, тогда и богослужение приносит радость и не утомляет, приносит отдохновение.

С другой стороны, когда мы сораспинаемся Христу, тогда и благодать помогает, умиротворяет, утешает, подкрепляет. Когда тяжело, на душе мрак − как никогда близок Христос.

Очень помогает приобретение навыка, привычки всегда быть на всех службах: привычка становится второй природой, богослужение становится родным, любимым. Один певчий лишь по необходимости ходил на трехканонник – но в конце концов так его полюбил, что считает его одним из самых своих любимых богослужений.

Церковь и мир

Наши монастыри имеют многие отличия от монастырей других Поместных Церквей, например Константинопольской, Иерусалимской, Элладской и других греческой традиции; Сербской, Грузинской и т. д. Многомилионность российской паствы, превосходящей, возможно, совокупность паств всех остальных Поместных Церквей, налагает особые черты на службы наших обителей, а значит и на монастырский уклад. Наша Церковь пережила страшное время гонений, и сейчас ей требуются огромные ресурсы для развития и поддержания достигнутого, и Церковь опирается в своих нуждах в том числе и на монастыри: лучшие насельники ставятся на ответственные послушания, зачастую покидают стены обители, взрастившей их. Это ослабляет монашество. Если была бы возможность на время дать монашеству окрепнуть, не истощая его перегрузкой или изыманием лучших его членов, в первую очередь игуменов, то оно дало бы в скором времени более обильные плоды и принесло бы большую пользу Матери Церкви.

---

[1] Старец Порфирий Кавсокаливит. Цветослов советов. Афон, 2008. С. 269.
[2] Для того чтобы не повторяться, я буду говорить только о мужских монастырях, но все сказанное вполне можно отнести и к женскому монастырю. Когда будут звучать слова игумен, братство, монах, инок, послушник, то подразумевается, что это можно отнести и к игумении, настоятельнице, сестричеству, монахине, инокине, послушнице.
[3] Панкиния «πάντες άπο κοινου» — «все вместе», «сообща» — работа, в которой участвуют все насельники монастыря
[4] Об ограниченном использовании электрического света и недопущении искусственных цветов в храме говорил еще особо Святейший Патриарх Алексий I (см. ЖМП за 1969−71 гг.)

Источник: Синодальный отдел по монастырям и монашеству

После 70 лет советского атеистического режима Русская Православная Церковь, а вместе с ней и ее тысячелетнее монашество, переживает в наше время небывалое возрождение. Речь идет о таком феномене, которому, без сомнения, невозможно найти аналог в христианской истории. Каким образом этот ренессанс стал возможен? В чем здесь секрет?

В моих беседах с собратьями-монахами я часто слышу такие стенания: «Наша традиция была прервана! Нам ничего не остается, кроме как обратиться к афонским братьям и научиться у них монашескому житию, потому что наша собственная традиция утеряна навсегда».

Очевидно, в этих стенаниях есть доля истины, и обращение к афонской традиции целиком оправданно. И к тому же это не новость в русской истории! После реформ Петра Первого в России было практически невозможно вести монашескую жизнь. Наиболее ревностные иноки, как например, преподобный Паисий Величковский, удалялись в румынские пределы, где их принимали с распростертыми объятиями.

На Афоне они стали свидетелями греческого исихастского возрождения, и именно его дух они передали своим обителям, основанным в других странах. Когда их ученики получили, наконец, возможность вернуться на родину, именно этот дух монашества, обновленного через возвращение к лучшим святоотеческим традициям, смог укорениться и в России, где он принес восхитительные плоды, о которых вы хорошо знаете. Упомянем лишь, как «часть вместо целого», Оптину пустынь.

Тем не менее, что же в точности стоит за словами «прерванная монашеская традиция»? Мне представляется, что в этих словах чаще всего выражается мысль об утере монашеских институций, из-за гонений, а затем и разрушения самих монастырей. Однако важно принять во внимание тот факт, что монашество как институт было в историческом плане вторичным явлением по отношению к монашеству как духовному движению.

Когда преподобный Антоний Великий (которого Евагрий называет «первенцем  среди анахоретов» [1], поскольку тот первым поселился в Великой пустыне) стал монахом около 271 года, он сразу сделал то, что Евагрий советовал инокам своего времени: он пошел «вопросить о пути своих предшественников в добре, чтобы ориентироваться них» [2]. Поскольку лишь таким образом можно избежать «введения чего-либо чуждого нашему пути» [3] и отчуждения себя самого от Христа, сказавшего: Аз есмь Путь (Ин. 14: 6).

Таким образом, чтобы жить по Евангелию, молодой Антоний первым делом решил посетить аскетов своего времени, этих «ревнителей», которые в то время жили в окрестностях селений [4]. У этих «протомонахов», очевидно, были в свою очередь собственные духовные наставники, у тех − так же свои, и так далее вплоть до апостолов. И лишь после этого предварительного воспитания Антоний в 285 году поселился один в Великой пустыне.

Бог, проведя Антония через множество борений, соделал из него, умершего в 356 году, не только образец истинного монаха, но и духовного учителя для тех, кто решил ему подражать. Подробное описание этого процесса можно найти в Житии Антония, написанном святителем Афанасием, а также в семи Письмах Антония, Патерике и других источниках по монашеской жизни IV века [5].

Лишь много позже, около 320 года, преподобный Пахомий Великий основал свои первые общежительные обители. При этом Пахомий, который родился примерно в 292 году, начинал монашескую жизнь как отшельник, под водительством опытного старца Паламона. Вот как рождалось монашество как институт [6]. И его ждал большой и заслуженный успех.

Таким образом, отныне каждый мог стать монахом, не только находясь под управлением опытного старца, но и другим образом − вступая в киновию, эту школу всех добродетелей. Это позволяло тем, кто не чувствовал в себе достаточно сил для евангельской жизни «по-монашески», то есть уединенно, воплощать тот же самый идеал в хорошо организованном братстве, под руководством игумена.

Из этого очень краткого обзора можно сделать следующий вывод: монашество парадоксальным образом начиналось как старчество, а не как церковный институт! Поскольку и преподобный Антоний, и его ученик преподобный Макарий Великий, воспринявший тот же дух [7], несомненно, были старцами (герондами) [8]. То же самое можно сказать об Авве Евагрии Понтийском, «ближайшем ученике» Макария [9], и о множестве других монахов первых поколений.

Итак, мой вывод таков: существование старца не связано с институализированным монашеством. Разумеется, многие старцы дореволюционной эпохи принадлежали к какому-то из больших монастырей. Однако закрытие последних не означало конец старчества! Оно продолжалось теперь уже в удаленных или тайных местах, где скрывались старцы.

Таких старцев на протяжении всего советского периода была множество, и нет необходимости всех упоминать. Постепенно, одного за другим, Церковь их канонизировала, опубликованы их жития, и, таким образом, все они присутствуют в памяти православного народа.

Теперь я попытаюсь разобраться, чем же отличается старец от других монахов и в чем состоит его влияние на современную монашескую жизнь. Как всегда, критерии мы возьмем от свидетельства первых отцов, обладателей «первоначальной благодати», которую надлежит бережно хранить.

Все вышеупомянутые старцы, по свидетельству своих современников, стали «носителями Духа» (пневматофори) [10]. Именно поэтому они оказались истиннымидуховными отцами тех, кто вступил под их руководство.  Вот прекрасное определение духовного отцовства, как его обозначил Авва Евагрий, ставший хронологически первым, кто письменно зафиксировал изречения и деяния святых отцов [11]:

«Что касается отцов духовных, то мы их называем "отцами" не потому, что они руководили многими, иначе так можно было бы назвать и трибунов. Но они именуются "отцами", поскольку обладают той духовной благодатью, которая может рождать многих к добродетели и познанию Бога» [12].

Таким образом, не духовный отец в собственном смысле слова «рождает» своих духовных чад, а этой сверхъестественной способностью обладает «духовная благодать», которую он стяжал. Другими словами, «родителем» выступает Святой Дух, носителемкоторого является духовный отец. Поскольку Сын и Святой Дух всегда действуют согласованно, Евагрий рассказывает в одном из писем друзьям-монахам, что из этого следует. Мы здесь найдем и объяснение, в чем заключается смиренная роль духовного отца.

«Это мы должны ждать от вас "плодов любви", от вас, которые своим бесстрастием стяжали божественную любовь и обогатились небесным сокровищем[13]. Ведь "не дети должны собирать имение для родителей, но родители для детей" [14].

Поскольку вы являетесь "отцами", подражайте же Христу Отцу [15] и напитайте нас "ячменными хлебами" [16] через учение об обуздании страстей. Внедритесь в наш звериный нрав, чтобы нам отвергнуться своих хищных привычек и стать достойными духовного хлеба, "сходящего с небес" [17], который питает всякую разумную природу сообразно ее состоянию» [18].

Увы, мне недостало бы времени, если бы я захотел пословно прокомментировать этот прекрасный текст. Ограничимся на сегодня тем важным тезисом, что на духовного отца возложена двойная миссия. С одной стороны, он призван помочь своим духовным чадам преодолеть тиранию их многоликих страстей, чтобы по благодати Божией получить дар бесстрастия. Последнее не означает, что человека больше неискушаютстрасти, но - что они не господствуют над ним.

Бесстрастие − это «цветок практической жизни», первый и необходимый этап жизни духовной. Затем для духовного отца встает наиболее деликатная задача: понемногу ввести ученика в созерцательную жизнь! Дочь бесстрастия − любовь (αγάπη) [19]. Следовательно любви, этого отличительного признака истинного ученика Христова [20], не может быть без бесстрастия, как не может быть подлинной духовной жизни без любви! Можно было бы долго говорить на эту тему.

Венцом любви [21] является «познание Бога» [22]. Поначалу оно непрямое, через призму творений, но постепенно по благодати Божией становится непосредственным. Это «познание Бога как Он есть» и называется в собственном смысле Богословием, в терминологии Евагрия и других Отцов. Поскольку настоящий «богослов» [23] − не тот, кто правильно «говорит о Боге», но тот, кто Его «видел» [24] и кто «непрестаннобеседует с Ним как с отцом» [25], «непосредственно» [26].

Я хотел бы поделиться с вами тем выводом, который следует из наших экскурсов в духовную литературу монашеского «золотого века». Прежде чем стать церковным институтом, монашество воплощается в конкретной личности с определенными качествами: Авва. Именно он со своим смирением, кротостью, любовью, бескорыстием становится своеобразной «иконой» подлинного монаха.

И вот, несмотря на то, что в России советского периода институт монашества был практически разрушен, всегда оставались такие «иконы» − старцы! Несомненно, заслуживают упоминания и «святые матери» (старицы). Как и в эпоху Евагрия, мы призваны в первую очередь смотреть на них, потому что именно они воплотили − каждый по-своему − идеал истинного монаха.

Нам следует «изучить их путь и следовать по нему. Поскольку у них можно найти множество прекрасных вещей, изречений и деяний» [27]. «Изречения и деяния» наших отцов недавнего времени заслуживают такого же внимания, что и отцов первых веков, ведь «носители Духа» сохранили горящим факел монашеской жизни, хотя бы все институции и даже сами монастырские здания были уничтожены.

По мере Божией благодати, данной каждому из них, они вели своих учеников евангельским путем: одни − молчаливым примером, другие − вдохновенным глаголом.Дух, идеже хощет, дышит (Ин. 3:8). Ведомые благодатью, они приготовили в сердцах верующих, вопреки намерениям разрушителей веры в России, удивительное возрождение Православной Церкви после падения коммунистического режима.

Итак, по моему мнению, традиция была несомненно прервана на уровне институций, но также очевидно, что она продолжалась на духовном уровне. Я прошу вас принять это во внимание, поскольку вы даже не представляете себе последствий настоящего разрыва с Традицией, с которыми столкнулся, например, Запад в своей бурной истории.

Разумеется, гораздо проще восстановить институции, нежели оживить дух наших святых отцов. Однако все сокровища духовной традиции остаются в нашем распоряжении, и пример наших предшественников убедительно доказывает, что не существует более или менее благоприятной эпохи для того, чтобы стать «учеником Христовым». Достаточно лишь вступить на путь, проложенный нашими святыми отцами, и смиренно следовать по нему.

Перевод с французского − архимандрита Симеона (Томачинского)

---

1. Évagre, Sur les pensées c. 35, 27.

2. Évagre, Traité pratique  c. 91.

3. Évagre, Lettre 17, 1.

4. См. Vita Antonii  c. 3, 4; 4, 1.

5. См.: G. Bunge, «In Geist und Wahrheit». Studien zu den 153 Kapitel Über das Gebet des Evagrios Pontikos, (Hereditas 27), Bonn 2010,  [часть пятая].

6. Такую же последовательность этапов мы наблюдаем в Палестине (преподобные Харитон, Иларион) и в Сирии.

7. Historia Monachorum c. XXI, 2.

8. Именно так их регулярно именует Евагрий, См.: Traité pratique Prol. 53, c. 93, 1 ; 96, 1 ; 99, 5 ; 100, 5.

9. Gennade de Marseille, De viris inlustribus c. XI.

10. См.: Pallade, Historia Lausiaca c. XI : Butler 34, 11 [по поводу Евагрия].

11. См. краткое описание из 15 сюжетов здесь: Évagre, Traité pratique  c. 91−100. В его Traité au moine Euloge находим еще десяток.

12. Évagre, Lettre 52, 7 [на греческом и сирийском].

13. Ср. Прем. 7:14: ибо она есть неистощимое сокровище для людей; пользуясь ею, они входят в содружество с Богом, посредством даров учения. (Речь идет о премудрости, которая для Евагрия является символом знания.)

14. 2 Кор. 12:14.

15. В ту эпоху именование Христа «Отцом» было не столь уж редким. Такое словоупотребление отразилось и в Ин. 21:5, где Христос называет своих учеников «детьми».

16. Ин. 6:9.

17. Ин. 6:38 и далее.

18. Évagre, Lettre  61, 1.

19. Évagre, Traité pratique  c. 81.

20. Évagre, Lettre 6, 4 ; 37, 2 ; 40, 1 etc. См. Ин 13, 35.

21. Évagre, Traité pratique  c. 84.

22. Évagre, Traité pratique,  Prologue [8].

23. Évagre, Sur la prière  c. 61.

24. Évagre, Képhalaia Gnostica  V, 26.

25. Évagre, Sur la prière c. 55.

26. Évagre, Sur la prière c. 3.

27. Évagre, Traité pratique c. 91.

Источник: Синодальный отдел по монастырям и монашеству

Имя Господа нашего Иисуса Христа представляет собой вершину Откровения Живого Бога роду человеческому.  Имя это есть синоним Имени Эммануил и обозначает Бога Спасителя нашего. В этом Имени Господь дал нам залог богатства Божественной жизни, неотступное Присутствие Его среди нас и Его непобедимую божественную силу против всякого вражеского нападения.  С непоколебимой уверенностью великий апостол Петр провозглашает: Нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись (Деян. 4:12).

Молитва Иисусова состоит из одного краткого призывания Божественного Имени: «Господи Иисусе Христе,  Сыне Божий, помилуй мя грешного».  Имя Господа Иисуса Христа неразрывно связано с Его Божественной Личностью. Поэтому постоянное призывание этого Имени вводит в благодатное Присутствие Божие всех, кто произносит Божественное Имя с верой, вниманием, благоговением и преданностью Богу.  Самое прочное и сильное действие эта молитва производит в тех верующих, которые борются за то, чтобы Бог утвердил их как нерукотворные храмы Духа Святого, и которые всем своим существом стремятся соединиться на всю вечность с Господом Иисусом Христом Вседержителем.

Молитва как исполнение заповедей.  Связь Молитвы с Крестом Господним

Призывание Имени Господа Иисуса представляет собой также исполнение всех заповедей Христовых и особенно той, которую Он заповедал в последние часы Своей земной жизни[1].  Хорошо известно, что там, где есть непреложное исполнение заповедей Евангелия, обильно действует сила таинства Креста и Воскресения Господня.  Поэтому Молитва Иисусова сотворяет делателей ее друзьями Креста Господня и причастниками благодати и блаженства Его Воскресения.

Смирение, духовная нищета и нужда в заступлении Бога

Конечно, никто не может сразу исцелиться духовно и стать храмом Божественного Присутствия.  Причина этого заключается в том, что, по словам святого апостола Павла,все согрешили и лишены славы Божией (Рим. 3:23). Поэтому человеку становится возможным соединиться со Спасителем Богом, только если он дерзает приблизиться к Нему как «нуждающийся во враче»[2] и с сердцем сокрушенным, которое жаждет нетленного ходатайства и утешения Духа Божия.  В этом заключается цель непрестанного призывания Имени Господа Иисуса Христа, Единого Истинного и Праведного «Ходатая», Которого «мы имеем пред Отцом»[3], и Который может нас исцелить и искупить от всякого греха и всякой неправды. Поэтому призывание Имени Господа Иисуса Христа является исповеданием Воплощения Сына Божия ради спасения рода человеческого.  Одновременно с этим, оно есть выражение крайней нужды человека в исцелении и соединении с Господом.  Непрерывным призыванием Имени Господа Иисуса мы исповедуем, как сказано в Евангелии от Иоанна, что без Него, Бога Спасителя нашего, Которого мы призываем в молитве, человек есть ничто и не может делать ничего[4].

Молитва Иисусова делает человека причастником другого «ничтожества», той духовной нищеты, которая является основанием всякого духовного возрастания.  Эту нищету Господь называет блаженной[5], потому что этот род «ничтожества» происходит от смирения и превращает человека в материал, годный для того, чтобы Бог как бы сотворил человека заново.  Эта духовная нищета побуждает человека поставить свою жизнь в неразрывную зависимость от Бога Вседержителя и хранить дух сокрушенный и смиренный.  Это состояние смирения и сокрушенного духа соединяет его с Заступником Богом.  Поэтому, когда в Евангелии сказано, что Господь ожидает от Своих сынов и дочерей милости… а не жертвы[6], то это означает, что Господь ждет от человека не внешних жертв, исходящих из холодного и суетного сердца. Господь желает от человека лишь одного: сердца сокрушенного и смиренного (Пс. 50:19), чтобы человек сделался способен принять милость от Самого Господа.  И с этой целью, Господь в Новом Завете дал нам Свою самую великую заповедь: Так и вы, когда исполните всё повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать(Лук. 17:10).

Духовная свобода: первая степень

Молитва Иисусова открывает нам две степени духовной свободы. Молитва Именем Господа Иисуса неотрывно приковывает наше духовное зрение к миру Небесному.  Когда же внимание монаха по необходимости мимолётно обращается к земле, тогда снова и снова убеждается монах в том, как бедна и суетна жизнь мира сего. И это побуждает его вернуться с еще большим вдохновением к своей беседе с миром Небесным, где царит духовное изобилие и в котором сокрыта жизнь его.  Беседа эта с Небесным миром обновляет ум его и наделяет его духовной свободой, в ее первой, начальной степени, о которой святой апостол Павел говорит: Для меня мир распят (Гал. 6:14).

Молитва как очищение

На этой степени духовной свободы человек проходит очищение от страстей через молитву. Монах, призывающий Имя Господа Иисуса Христа, предстоит перед Лицом Господа с умом, погруженным в сердце.  И тогда в сердце его совершается очищение, при котором Господь Иисус Христос убивает «духом уст Своих» и истребляет «явлением Пришествия Своего»[7] всякую погибель, накопившуюся в сердце человека на протяжение всей жизни посреди суеты этого мира, в котором господствует дух сына беззакония, антихриста.  Непрестанным призыванием Имени Господа Иисуса Христа очищается та духовная ржавчина, которая накопилась у нас внутри и давит на сердце тяжестью греховною.

Таким образом, через призывание Имени Господа нашего, сердце освобождается от покрова греховных страстей.  По мере очищения, в сердце напечатлеваются черты Образа Господня, пока наконец они не достигнут полноты и не вообразится в сердце Образ Небесного Человека, Который есть Новый Адам.   В обновленном сердце вступает в силу свет благодати, который «утучняет» сердце, делая его способным вместить и соединить в себе Небо и Землю.  И человек, обновленный по образу Небесному, как второй Адам, молит Бога о всем творении и своим молитвенным предстоянием пред Богом ведет к Нему всякую тварь.

Духовная свобода: вторая степень

Здесь начинается восхождение на вторую степень духовной свободы. Тогда сердце человека становится могучим центром духовного света, в котором сосредоточены все силы его бытия. И там, в глубине своего сердца, благолепно и невидимо, монах совершает свое предстояние пред Богом.  Он на всякий час ощущает в себе некие неизреченные изменения, происходящие от прикосновения Десницы Всевышнего. И тогда сердце его вопиет к Богу «воздыханиями неизреченными»[8]: «Авва Отче»[9].  В этом состоянии молящийся, уже по природе своей, не может забыть о Боге. Молитва его делается непрерывной и как бы само-движимой, потому что сама благодать Святого Духа движет ее.  Это означает, что человек стал сыном Бога по благодати[10]. Тогда, как чаду Божию, ему открывается вторая и наивысшая степень духовной свободы. Он с корнем вырывает из своей души закон греховный и умирает для суеты мира сего.  Он становится не подвержен влиянию высокомерных и гордых путей этого мира, и не идет на компромисс с его прельщениями, потому что они суть «вражда против Бога»[11].  И тогда на нем неизреченно исполняется вторая часть слова святого апостола Павла: Для меня мир распят, и я для мира ( Гал. 6:14).

Молитва как смиренное делание

В православных монастырях существует традиция, по которой монахи, прежде чем прийти на утреннюю службу в храме, выполняют некоторое келейное молитвенное правило, которое обычно венчается молитвой Иисусовой. Продолжительность моления молитвой Иисусовой может быть разной в зависимости от монашеского братства, но практика эта существует во многих монастырях.

Затем Иисусова Молитва продолжается уже на богослужении в храме. В соответствии с Евангельскими словами, в храме эта духовная молитвенная работа исполняется «потаенно», «чтобы не быть явленой человекам». Таким образом, работа духовного делания есть смиренна, и поэтому привлекает к себе благодать Божию. Через такое предстояние на службе, монах научается владеть собой и совершать свое молитвенное действие незаметно, уповая лишь на оправдание от Бога, Который видит «тайная» и «воздает ему явно»[12] Своею благодатью. 

Благодать эта поддерживает в глубине сердца человека некое светлое «место», где дух человека может свободно и непоколебимо совершать свое предстояние пред Лицом Господним. И когда он стоит на службе в храме вместе с братией, он совершает свое предстояние незаметно, чтобы своими воздыханиями не уязвить совести братий и не узурпировать их «духовное место». Через такое недерзновенное предстояние в храме, монах пожинает духовную пользу богослужения.

Когда наконец Слово Самого Господа начнет преобладать в аскетическом делании монаха – тогда это Слово наделяет монаха как бы пророческим духом, потому что в его жизни начинает исполняться слово святого апостола Павла: «духи пророков полагаются пророкам»[13].  Этот пророческий дух проявляется в том, что монах научается властвовать над своим духом и скрывать своё духовное состояние, отдавая все духовное «пространство» и почитание своим братьям.

Монашеское смирение как стяжание единого ума со Христом

Тогда монах становится подлинным учеником Единого Учителя Христа и приобретает единый ум со Христом[14], согласно повелению святого апостола Павла: Ничего не делайте по любопрению или по тщеславию, но по смиренномудрию почитайте один другого высшим себя  (Фил. 2:3).  Таким образом, все благоухание монашеской жизни происходит от духа смирения, которому обучаются только в школе Кроткого и Смиренного Господа Иисуса Христа. Согласно вдохновенному слову на Успение Пресвятой Богородицы великого святителя Филарета Московского, Пресвятая Матерь Божия на протяжение всей Своей святой жизни на земле непреложно держала это правило смирения и «не показывала людям» Своего состояния. И  Всевышний Господь «воззрел на смирение Рабы Своей» и «сотворил Ей величие Сильный»[15].

Пророческий характер, происходящий от смирения монашеского чина, ярко выражается в поучениях отцов-пустынников древнего христианского Египта.  В одном из рассказов из жизни отцов-пустынников мы читаем о том, как великий Авва Моисей однажды попросил молодого монаха Захарию дать ему душеполезное слово.  Захария, как молодой монах, был поражен словами старца и спросил: «Как могу я дать слово поучения Тебе, Отче?» И Авва Моисей ответил: «Сын мой, я видел Духа Святого, сходящего на тебя. Поэтому я должен просить у тебя душеполезное слово». Тогда Захария снял с головы монашеский куколь, бросил на землю и растоптал его, со словами: «Если человек не сокрушит свое сердце подобно этому куколю – он не может быть монахом»[16].

Молитва Иисусова, Божественная литургия и дары Тела Христова

Какое отношение имеет Божественная литургия к Молитве Иисусовой? Божественная литургия занимает центральное место среди круга богослужений монашеского братства.  Именно на Божественной литургии Святая Церковь являет Себя Телом Христовым, и все верные показуют себя членами этого Тела. Каждый член имеет свое дарование от Бога[17]. И без дарования Духа Святого никто не может гармонично слиться с этим Телом и соединиться с Главой Его, Господом Иисусом Христом.   Когда верующие собираются на Евхаристическое Собрание, то, как в самые первые дни Апостольской Церкви, каждый из них, по слову святого апостола Павла, приносит на Собрание свое дарование, самое драгоценное, что имеет от Бога: Итак, что же, братия? Когда вы сходитесь, и у каждого из вас есть псалом, есть поучение, есть язык, есть откровение, есть истолкование: всё сие да будет к назиданию [всего Тела] (1 Кор. 14:26).  

Тогда совершается взаимное литургическое общение дарований всех членов Тела: прославленных святых Божиих на Небе и избранных Господом Иисусом Христом на земле.  Принадлежность каждого члена к этому блаженному Сообществу исполнено благодати и славы.  Господь Бог нас научает, что никто из смертных, как бы он ни был одарен, не может один вместить всю полноту даров Божиих.  Для того и утвердил Господь Тело Свое на земле, воздвигнув Его посреди истории и наделив Его всем богатством Своих даров.  Хотя каждое индивидуальное дарование может быть незначительно, но, когда оно отдается на пользу всем, человек через него приобщается к великому благодатному Сообществу Тела Христова, превосходящему земное существование. Тем самым он приобщается дарованиям всех других членов и обогащается от Бога благодатию вечного спасения.

О том, что вне Тела Христова нет спасения

Таким образом, совершенство жизни в Боге заключается именно в этом приобщении к Телу Церкви.  Это категорически утверждает слово апостольское, подчеркивая, что мы сможем постигнуть, «что широта и долгота, и глубина и высота»[18] милости Христовой, только когда мы пребываем в общении «со всеми святыми». Только тогда мы уразумеем «превосходящую разумение любовь Христову»[19]. Только тогда наша жизнь достигнет благодатной полноты, которую уготовал нам Господь Бог.

Из всего этого мы также понимаем предостережение наших Отцов о том, что «вне Церкви нет спасения» («ExtraEcclesiamnullasalus»)[20].  Спасение в Боге не есть наше собственное индивидуальное достижение.  Оно есть дар Бога, подаваемый членам божественного Сообщества, соединенного в Теле Христовом.  И Молитва Иисусова производит великое чудо: мы делаемся причастниками этого блаженного Сообщества, соединенного во единое Тело Христово.

О многочестных Евхаристических дарах

В каждом Евхаристическом Собрании епископ или священник предлагает хлеб и вино как приношение Богу за всех верных.  В свою очередь, каждый член  Евхаристического Собрания, вместе с хлебом и вином, предлагает как приношение Церкви свое дарование, или дарования. Таким образом, Евхаристические дары становятся много-честными, потому что они заключают в себе жизнь всех членов Церковного Тела. Именно это имеет в виду иерей, когда он провозглашает во время Анафоры: «Твоя от Твоих. Тебе приносяще о всех и за вся!»

Господь Бог навсегда пребывает верен Своему Завету со Своим народом, ибо Он Себя отречься не может (2 Тим. 2:13).  Господь тоже вносит Свой вклад в Евхаристические дары: Свою Собственную Жизнь. По слову иерея: «Святая – святым!», Господь претворяет эти дары в Тело и Кровь Свои и возвращает их Своему народу. Тогда совершается самое великое чудо, известное тварному миру. Смертный и ограниченный своим тварным бытием человек обменивает свою тленную маленькую жизнь на нетленную безграничную Жизнь Великого Господа и Бога нашего.

По причащении святых Божественных Таин, члены Евхаристического Собрания опытно познают, что значит это чудо: быть причастниками «жизни вечныя».  Они выражают это в «песни новой»: «Видехом свет истинный, прияхом Духа Небесного, обретохом веру истинную, Нераздельной Троице покланяемся: Та бо нас спасла есть».

Плоды Молитвы Иисусовой как дары, приносимые на Божественную литургию

Какие же честные дары каждый член Тела Христова приносит на Евхаристическое Собрание и прилагает к Божественному приношению хлеба и вина?  Дары эти заключаются в плодах Молитвы Иисусовой. Те из братий, кто со смирением и самоотвержением упражняются в Молитве Именем Господа Иисуса Христа, приходят на Божественную литургию с сердцем утонченным и исполненным даров для Бога и для братии. Эти дары есть неизреченные святые помышления и благодарения Богу, которые монахи носят в своем сердце. Они благодарят Бога за Его щедрые благодеяния, видимые и невидимые, даже за каждый глоток воздуха, который Он дает.  Они приносят Богу сокрушение за грехи, которые совершили, и за свою неблагодарность. Они возносят теплые моления за свою братию и за весь род человеческий, живое упование на милость Господню и могучую любовь ко спасению Божию.  Они предлагают как приношение Господу всё то, что составляет жизнь их глубокого сердца, по мере того как оно бывает движимо Божественным и всемогущим Именем Господа Иисуса.  Они приносят Богу и многие другие дары, великие и неописанные. Таким образом, тот, кто призывает Имя Господне на всякое время и во всяком месте, постоянно соприкасается с благодатным действием Святого Духа и вся жизнь его принимает Божие благословение и освящение.

Молитва Иисусова как залог бессмертия

Когда же Молитва Иисусова действует в сердце монаха, то сам монах становится способным постоянно и всё больше и больше воспринимать Слово Божие в своем сердце. Он также может познавать предметы, находящиеся вне стен того Нового Иерусалима, который воцарился в сердце монаха.

Господь заповедал нам, что мы не можем «жить вовек», если не «едим Плоти Сына Человеческого и пием Крови Его»[21].  И свидетели Воскресения Господня очень скоро по Воскресении подтвердили, что Всякий, кто призовет Имя Господне – спасется (Деян. 2:21).

Заключение

В заключение нужно сделать вывод, что непрерывным призыванием Имени Господня в Молитве Иисусовой, на службе в храме, а также уединенно в своей келье, через достойное по возможности причащение Святых Божественных Таин и через усвоение Евангельского слова, для нас открывается возможность, как сказал Господь, стать «живыми камнями»[22].  Так мы строим Божий Храм внутри нас и среди нашей во Христе братии – там, где поставил нас служить Благой Промысел Бога нашего.

При этом следует подчеркнуть, что правило Молитвы Иисусовой, которое держат монахи, совершается не по принуждению и не как жертва с их стороны.  Монашеское молитвенное правило есть достоинство и привилегия, которыми Благой Господь почтил монашеский чин.  Это правило дает монахам возможность трудиться над своим малым дарованием и через это приобщиться к блаженному общению с благодатными дарами всех Святых и утвердиться как нерукотворные храмы Божественного Присутствия.  Именно поэтому святой апостол Павел подчеркивает:  Разве вы не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас? (1 Кор. 3:16).

---

[1]См. Ин. 16:23−24.

[2]См. Лук. 5:31.

[3]См. 1 Ин. 2:1: мы имеем ходатая пред Отцем, Иисуса Христа, Праведника.

[4]См. Ин. 15:5.

[5]См. Матф. 5:3.

[6]См. Матф. 9:13.

[7]См. 2 Фес. 2:8.

[8]Рим. 8:26.

[9]Гал. 4:6.

[10]См. Пс. 81:6: Я сказал: вы – боги, и сыны Всевышнего − все вы.

[11]Рим. 8:7: Потому что плотские помышления суть вражда против Бога, ибо закону Божию не покоряются, да и не могут.

[12]См. Матф. 6:18.

[13]См. 1 Кор. 14:32.

[14]См. 1 Кор. 2:14: А мы имеем ум Христов.

[15]См. Святой Филарет Московский, «Слово на Успение Пресвятой Богородицы», и Лук. 1:48−49.

[16]См. ΕἶπεΓέρων, ἈββᾶΖαχαρία 3 (Афины, 1983), стр. 86. Перевод с греческого.

[17]1 Кор. 7:7.

[18]Ефес. 3:18−19.

[19]Ефес. 3:18−19.

[20]См. Св. Киприан Карфагенский. О Единстве Соборной Церкви.

[21]Ин. 6:51, 53.

[22]См. 1 Петр. 2:5.

Источник: Синодальный отдел по монастырям и монашеству

Вступление

Монастырь своим существованием возвещает о Боге и духовной жизни, которая возможна в любых условиях, в том числе и в городе. Сам уклад монастырской жизни, отличающийся от городского ритма – это действенная проповедь. В стенах монастыря ощущается вечность. Время останавливает свой бег, потому что оно по-другому распределяется.  Здесь встают на молитву тогда, когда в городе только завершается ночная жизнь.  Город погружается в сон, а в монастыре совершается полунощница и утреня. В  городе кипит жизнь, а в обители уже наступает время тишины, молчания, отдыха, подготовки к ночной и утренней молитве.  Заповеданный Святыми Отцами строй жизни, правильное распределение времени помогает монашескому деланию и той миссии насельников обители,  которую они осуществляют.

Апостольское служение городских женских обителей имеет свои особенности. Если в мужских монастырях могут быть насельники-пастыри, призванные к проповеди слова Божия и духовному окормлению горожан, то женские монастыри провозвещают миру Христа преимущественно молитвой и деятельной любовью. О нашей вере лучше всего свидетельствует наша жизнь.

«Христос – это не концепция, но Личность, Он Тот, Кто реально существует», – сказал один из современных духовников схиархимандрит Иоаким (Парр) [1]. Следовательно, мы имеем возможность выражать свое личное отношение к Личному, Живому Богу. Мы служим Христу и видим Его в наших ближних, что подтверждает слово Господа:Понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе (Мф. 25:40).

В то же время нужно помнить, что наше служение – это не только лишь служение Марфы. Благая часть Марии, отложившей все попечения и не отходившей от Христа, приоритетна для монашествующих, хотя здесь нужно избегать крайностей. В своем докладе мне предстоит рассмотреть вопрос, в чем заключается апостольская миссия женских монастырей, в каких формах она выражается и как при этом хранить обет отречения от мира.

Смысл и содержание служения

Женское монашество в идеале – это путь следования за Господом, которым шли жены-мироносицы. Забывая о себе, святые жены служили Спасителю, и, ради Него, –  апостолам и первохристианской общине. Они так возлюбили Господа, что не оставляли Его в самых трудных обстоятельствах. Слабые женщины не испугались сильных мира сего,  вооруженных людей, обезумевшей толпы, требовавшей распять Христа. Они были с Божественным Учителем на Голгофе и первыми пришли к Его Гробу.  Любящее сердце опережало доводы рассудка. Господь даровал женам быть проповедницами радости Воскресения. Мироносицы стали апостолами для апостолов. И мы часто наблюдаем в жизни, как люди, полагающиеся на свой разум и силы, не выдерживают испытаний, а душа, движимая любовью и доверием Богу, вопреки всему, превозмогает трудности.

Жены-мироносицы доверяли Христу, и поэтому Он действовал в их жизни. Их пример показывает, каким должно быть  служение Богу и окружающим людям. Служа ближним, мы отказываемся от своей воли и делаем не то, что хочется нам, но то, чего желает от нас Бог. Мы также не должны думать, что в наших силах что-либо изменить, кому-то помочь,  а должны больше доверять Богу себя и ближних, о которых проявляем заботу. Своей настойчивостью и вмешательством в жизнь людей мы не обращаем их к Богу, а, возможно, отталкиваем. Но как только мы перестаем надеяться на свои силы, начинаем доверять наши обстоятельства Богу, поступать по благословению, больше молиться о ближних и меньше поддаваться духу мира и суете, тогда и начинается реальная помощь и осуществляется то служение, на которое призывает Господь.

Служение ближним помогает нам отрешиться от себялюбия, эгоизма, умягчить собственное сердце, научиться любить. То, что мирянин, занимающийся социальным служением, может делать по чувству долга или по профессии, мы стремимся делать исключительно по любви ко Христу и в Нем – к нашим ближним.

При этом мы не должны забывать, кто мы и для чего оставили мир, не должны увлекаться тем, что не соответствует нашему званию, погружаться в жизнь и проблемы мирян. Отречение от мира – это не единовременный акт, а постоянные борьба и внимание к своему внутреннему миру. Исполняя монашеские правила, следуя монастырскому распорядку, правильно распределяя свое время, мы можем сохранить монашеское устроение и принесем действительную пользу и своей душе, и нашим ближним. 

Архимандрит Эмилиан (Вафидис) называет монашеский образ «апостольством», а постриг – «вселенским событием». «Постриг всякого монаха, – говорит он, – это исключительное событие в истории, неповторимое в очах всех и ни с чем не сравнимое ... Это твоя личная слава и приобретение для Церкви Божией... Когда иерей надевает священническое облачение, он не может больше ходить куда хочет и как хочет. Так и мы не можем ходить иначе, как только с ясным ощущением того, что мы одеты в одежду нетления, вечности, Божества... Наше величие зависит не от нашей добродетели или способностей, но от того, что даровал нам Бог... Поэтому, если мы желаем такого апостольства и величия, мы должны соделывать свою душу все более достойной, чтобы Бог ее возлюбил и сделал Своею» [2].  Мирская жизнь не должна увлекать нас, но мы, в меру нашего возрастания в Боге, призваны возвышать мысли окружающих нас людей до духовных понятий.

Формы служения и приоритеты

Если каждый день служения начинается в храме, а каждое дело совершается с молитвой, мы успеваем сделать для ближних и своей души намного больше. В нашей обители мы начали в этом убеждаться, когда стали ежедневно посещать богослужения и совершать сестринское правило.

Важное значение имеет келейное пребывание. Келейная молитва, чтение Святых Отцов и всё, что способствует внимательной жизни, – самоиспытание, самоуглубление, молчание и тому подобные занятия создают молитвенный и покаянный настрой, подготавливают монаха к восприятию церковной молитвы и дальнейшему служению, не позволяет ему «выгореть».  «Господь был центром жизни для Его учеников, был Тем, Кто подавал им Свое учение, Свою молитву, научал их Своим примером, но не забывал и об их ежедневных нуждах, – даже отправлял их ненадолго отдохнуть, чтобы они набрались сил» [3], – сказал в своем докладе митрополит Лимасольский Афанасий, подчеркивая необходимость для монаха какое-то время побыть наедине в келье.

Когда мы приходим в храм и на послушания, окружающим людям передается наш настрой и расположение. Они видят наши поступки, отношение. Важно быть вежливыми и приветливыми с ближними. Это подчас нелегко, требует труда самовоспитания и выдержки, но этого недостаточно.  Невозможно искусственно сделать радость о Господе, благодарение Богу, любовь к ближним. Эти свойства – плод аскетического труда над своей душой. Видя нашу жизнь, люди будут либо прославлять Бога и веровать в Него, либо наоборот, и об этом нам никогда не нужно забывать.

Наше апостольское служение может проявляться и в образовательной,  издательской деятельности, работе монастырского сайта. При нашей обители также имеются воскресные школы для детей и взрослых.  Все это родилось именно из богослужебной жизни, и продолжает черпать в ней силы.

Апостольскую миссию мы видим и в помощи нуждающимся  людям, тем, кто оказался без крова, в трудной жизненной ситуации. Посредством подобной помощи люди нередко обретают Бесценное Сокровище – Бога.  В обители действует социальный благотворительный центр «Милосердный самарянин», который помогает малоимущим, многодетным семьям, бездомным, сотрудничает с другими социальными центрами.  Мы делаем для ближних всё, что в наших силах, но стараемся не упускать главного – молитвы и послушания. Думаю, что в данном случае необходимо правильно расставить приоритеты: тогда и помощь ближним будет более качественной, и распорядок монашеской жизни нарушаться не будет.

Плоды служения: какими они должны и не должны быть

Каждый день мы сталкиваемся с тем, что мы зациклены на самих себе, поглощены собой и собственными проблемами, подчас несуществующими. Служение ближним помогает забыть о себе, взглянуть на мир другими глазами. Мы становимся сострадательнее, начинаем более явственно и живо ощущать присутствие и помощь Бога в нашей жизни, приближаться к Богу, переживать радость, чувствовать в душе мир. Такими должны быть плоды служения ближним, если оно совершается во Христе.

Неправильные плоды обычно приносят своеволие и погруженность в мирскую жизнь. От этого внутри возникает пустота и неудовлетворенность, происходит «выгорание», утрата жизненных ориентиров. Известны случаи, когда насельники обителей, поставленные на послушания, которые предполагают общение с мирянами, вновь проникались мирским духом, глубоко входили в дела и проблемы мирян. В их душах происходило раздвоение, и иногда это приводило к оставлению монашеского подвига и выходу из обители. Женщинам, в силу их сострадательности и многих других свойств, особенно трудно бывает не увлечься, сопереживая человеку, не вдаться в любопытство, и, вместо молитвы и посильной помощи, не начать принимать активное участие в чьей-либо жизни. Как этого не допустить?

Во-первых, важно понимать, что в каждом человеке мы служим Христу. Чаще всего, Христос приходит к нам в плохо узнаваемом образе, но, тем не менее, это Христос. Ведь в каждом из нас образ Божий искажен и скрыт за нашими страстями.

Как нам исполнить то, чего желает от нас Христос? Всё, что связано с нашим послушанием, мы должны делать по благословению игумении. Нельзя надеяться на себя, свои силы, разум, возможности. Неправильно настаивать на своем или ставить настоятельницу в известность postfactum, после совершившегося дела. Послушание, умение прислушиваться к советам более опытных людей, терпение помогают избежать многих недоразумений и бед.

Во-вторых, необходимо организовать свою работу так, чтобы исполнять монастырские правила, не пропускать богослужения, трапезу, жить жизнью монастыря. Опыт показывает, что это возможно. Если насельница не может организовать свою работу и правильно распределить время, то она не будет ничего успевать даже в том случае, если круглые сутки посвятит делам. Сестра, которая испытывает трудности,  всегда может обратиться за советом к игумении.

В-третьих, нужно определить, что является главным, а что второстепенным. Если мы будем обращаться к Богу, молиться Ему, доверять Ему себя и ближних и меньше погружаться в суету, то и пользы для души будет больше, и результат работы лучше. Можно делать такой же, и еще больший объем работы, но с другим устроением, с молитвой, благодарностью Богу, стремлением послужить Ему, исполнить Его волю.

Заключение

Городская жизнь представляет для монашествующих много трудностей, искушений и соблазнов. Но если женские обители будут подражать женам-мироносицам в их любви и стремлении к Богу, то они будут исполнять свою апостольскую миссию, и ничто не разлучит их от любви Божией. Но если основным содержанием монастырской жизни будет не молитва, трезвение, аскетический труд, а что-либо другое, пусть даже доброе и прекрасное по понятиям мира, то такую общину верующих трудно назвать монастырем. В лучшем случае, это будет трудовая благотворительная организация. Чтобы избежать крайностей, необходимо следовать тем путем, который оставили нам Святые Отцы в своих правилах и наставлениях. И тогда, по словам преподобного Серафима Саровского, вокруг нас спасутся тысячи.

---

[1] Cхиархимандрит Иоаким (Парр). Если умеете подчиняться, любить и совершать молитву, вы увидите Царствие Божие. Электронный ресурс: http://monasterium.ru/publikatsii/2013-06-03-11-31-51/1489-esli-umeete-podchinyatsya-lyubit-i-sovershat-molitvu-vy-uvidite-tsarstvie-bozhie
[2] Архимандрит Эмилиан (Вафидис). Толкование на подвижнические слова Аввы Исайи. М.: Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь; Екатеринбург: Изд-во Александро-Невского Ново-Тихвинского женского монастыря, 2014. С. 176−179
[3] Митрополит Лимасольский Афанасий. Общее житие как совершенная форма организации монастырской жизни. Электронный ресурс: http://monasterium.ru/publikatsii/doklady/865-con-rpc-2014/1412-obshchee-zhitie-kak-sovershennaya-forma-organizatsii-monastyrskoj-zhizni

Источник: Синодальный отдел по монастырям и монашеству

Ваше Высокопреосвященство, всечестные отцы и матери, благословите!

Мне хотелось бы рассказать вам об одном древнем монастыре. Он находился в самом многолюдном и шумном городе Византийской империи, − в Константинополе, недалеко от Золотых ворот, можно сказать, в самом центре роскоши, соблазна и суеты. И тем не менее именно этот монастырь стал образцом подлинной монашеской жизни не только для обителей Восточной Римской империи, но и для последующих поколений монахов. О каком же монастыре идет речь? Конечно, о знаменитой Студийской обители, которая достигла наивысшего духовного расцвета под управлением преподобного Феодора Студита.

Известно, что преподобный Феодор с братией перешли в Студийскую обитель из Саккудионского монастыря на горе Олимп, то есть из места уединенного и безмолвного. И многие, знающие подвижническую и высокую жизнь братии в Саккудионе, сомневались, смогут ли монахи остаться такими же в Константинополе. Преподобный Феодор по этому поводу говорил: «Некоторые рассуждали о нас: вот увидим, сохранятся ли они в своем настроении? Но я надеюсь, что вы сохранитесь и что, находясь среди города, будете хранить мир и безмятежие в душах ваших. И вы воистину будете достойны удивления, если выдержите. Невелика похвала безмолвствовать в пустыне. Но другое дело − жить в городе как в уединении, и среди шумной толпы быть как в пустыне»[1].

Действительно, монашеская жизнь в городе – это особый подвиг. И, конечно, для монастыря более подходит уединенное местоположение. Чем ближе мир, тем больше опасность для монахов поддаться рассеянности и забыть о своем призвании. Архимандрит Эмилиан (Вафидис), проигумен монастыря Симонопетра, говорил: «Может ли монастырь, этот дом Божий, врата небесные, превратиться в [нечистое, мирское место]? Конечно, может, и не только из-за грехов. Такое может произойти и из-за ненужных попечений или занятий, из-за пристрастий, из-за всего, что заставляет меня обращать свой взгляд не на Бога, а на что-то иное»[2].

И поэтому монахам, которые живут в городском монастыре, нужна особая, огненная ревность и особое внимание, чтобы посреди мирской суеты жить как в пустыне, всегда помня о Боге. Братиям Студийского монастыря, как показывает история, это удалось. Каким же образом? Прежде всего, благодаря особым условиям, которые создал в обители преподобный Феодор.

И первое из этих условий, главная опора монастыря − это, конечно, духовное руководство со стороны игумена. Как писал святитель Игнатий (Брянчанинов), где есть духовное руководство, там есть и настоящая монашеская жизнь, даже если монастырь стоит в центре города[3]. Духовное руководство − это фундамент, жизненная сила монастыря. Можно даже сказать так: есть игумен? Есть и монастырь. Нет игумена, духовно наставляющего братию? Тогда и миллионы монахов не способны создать благоустроенный монастырь. Именно игумен, который умеет любить и жить во Христе, помогает своим братиям обрести Бога.

Преподобный Феодор Студит был для братий таким духовным отцом. Он говорил им: «Бог мне свидетель, …вас я люблю больше родителей, больше братьев, родных и всего мира»[4]. И он делал всё для того, чтобы его чада преуспевали в монашеской жизни. Не меньше трех раз в неделю он говорил им краткие наставления, никогда не оставляя этой обязанности даже из-за болезни. Его поучения были гимном монашеству! Он открывал братиям всю красоту иноческого жития, так что мир терял для них всякую привлекательность. Поводом для беседы становилось всё: в каком духе исполнять послушание? как братиям общаться друг с другом? как относиться к родным по плоти? Не было такого вопроса монашеской жизни, который авва Феодор оставил бы без внимания.

И особенно он старался вдохновить братий к послушанию. Он говорил им: «Послушник, не живя по своей воле, чрез посредство игумена живет по Богу. Таковой не заботится о мире и даже не боится смерти»[5]. Он радуется любому благословению. Велят исполнить работу − исполняет с усердием, велят оставить − оставляет не задумываясь. Потому что всякое земное занятие, − говорил преподобный Феодор, − это всего лишь поделье; а дело монаха состоит в том, чтобы через послушание приблизиться к Богу[6]. И монах, творящий послушание в таком духе, − это истинный безмолвник. Потому что безмолвие − это, прежде всего, состояние души; это свобода от пристрастий, своего мнения, своей воли.

Более же всего преподобный Феодор побуждал своих братий к молитве. Ведь нет большей беды для монастыря, чем если монахи не хотят молиться. Как говорил архимандрит Эмилиан: «Если бы взорвались звезды и миры между ними, и всё обратилось в обломки, то эта катастрофа была бы меньшей по сравнению с той, когда монах не хочет молиться»[7]. Если монах оставляет молитву, то для него и песчинка становится неподъемной тяжестью, вся жизнь в монастыре начинает его тяготить. Напротив, молитва делает жизнь монаха радостной, легкой, разрешает любые трудности, проблемы. Молитва всё приводит в порядок. Если монах пребывает в молитве, то он не ощущает к миру никакого влечения, потому что любовь Божия наполняет его сердце. Блаженный Иероним Стридонский, который последние годы своей жизни провел в Вифлееме, писал о самом себе и своих монахах: «Мир властно рвется в наши кельи, и если бы не молитва в ночной тиши − то чем бы мы отличались от горожанина, вышедшего на рынок за провизией?»

Студийские монахи семь раз в день вставали на молитву − она была стержнем их жизни. И она делала их жизнь глубокой, совершенной. Владыка Афанасий Лимасольский так говорил в одной своей беседе: «Невозможно описать богатство души молящегося человека − столь великий опыт он переживает в молитве, столь живо он чувствует Бога в своей жизни! Всего одно правило монаха может сравняться с целой жизнью человека. Целой жизнью! Монах видит, как изменяются все его чувства, как действует покаяние, славословие, благодарение; он ощущает свободу, он осознает, что значит человек, что значит Бог, что значит радость, любовь, мир».

Молитвенный дух, послушание, святая жизнь братии истинно делали Студийскую обитель домом Божиим и вратами небесными. И монахи, находясь среди мира, по духу оставались пустынниками.

Конечно, в Студийском монастыре существовали и внешние правила, ограничивающие соприкосновение монахов с миром. Но и эти правила были не просто дисциплиной. Они были необходимой частью духовной жизни, сосудом, в котором сохранялось миро безмолвия и молитвы. Что это были за правила?

Во-первых, студийские монахи не выходили в город. В случае крайней необходимости в город могли выходить только специально назначенные братия. И эта мера очень помогала монахам Студийского монастыря хранить свое внутреннее устроение. За выход из монастыря без разрешения игумена полагалась епитимия − отлучение на неделю от причастия и сорок поклонов ежедневно. Но, назначая монахам епитимии, преподобный Феодор говорил им: «Чада мои, не думайте, что все такое установляется от безжалостности. Напротив, это делается по отеческой любви и от болезнования о душах ваших»[8].

Сам преподобный Феодор тяготился даже необходимыми выходами в мир. Однажды он был приглашен на царскую Литургию, и ему пришлось целый день пробыть в городе. Вернувшись в монастырь, он посетовал братии: «Весь день я… видел виды и лица, кружение мирских дел и хлопотливость, туда и сюда гоняющую людей, их многоглаголание, многозаботливость и мирские сговоры… и ублажил вас, что вышли вы из среды таковых и отлучились от них»[9]. Он признавался братиям, что утратил в городе свое обычное благонастроение и даже на другой день не мог вполне прийти в себя[10]. И много раз в своих поучениях он напоминал им, что монашеская жизнь − это жизнь ангельская. Как ангела не увидишь на дорогах этого мира, так должен быть невидимым для мира и монах. Так высоко поставляет монахов церковное предание!

И в наши дни духовная атмосфера в городском монастыре также в очень большой степени зависит от того, пребывают ли монахи в обители неисходно. Архимандрит Эмилиан справедливо замечает, что монах, выходя в город, поневоле теряет чистоту и непорочность своей жизни, потому что в миру видит предметы, чуждые ему и пусть даже не греховные, но мирские, не принадлежащие вечности, ради которой монах подвизается и для которой предназначен. Его душа рассеивается, подвергается бомбардировке: через его глаза, как через окна, проникает смерть[11]. И если монах постоянно ищет предлоги, чтобы выйти в город, то это является признаком души, не научившейся жить с Богом. Такой монах, по словам святителя Игнатия (Брянчанинова), «ранен стрелою дьявола»[12], старающегося всеми силами возвратить инока в мир.

В Студийском монастыре соблюдалось еще одно монашеское правило: братия не общались с мирянами и внутри обители. Принимать посетителей поручалось нескольким духовно опытным монахам. Прочие же братия и на богослужениях, и на послушаниях, и в течение всего дня не видели ничего мирского, не слышали бесед мирян. Такая практика существует с древности. Преподобный Антоний Великий еще в IV веке завещал инокам: «Совсем не общайся с мирянами»[13]. И если монах желает достичь святости и уподобиться святым отцам, то он не может пренебречь этим правилом. Думать, что монах может свободно обращаться с мирскими людьми и не повреждаться, – значит переоценивать человеческие силы. Даже если он вынужден делать это по послушанию, он должен быть осторожен. Архимандрит Эмилиан говорил: «Когда мимо проезжает машина и обдает тебя грязью, ты становишься весь черный. Так происходит и с твоей душой, когда ты общаешься с миром: хочешь ты или нет, это общение наполняет тебя мирскими представлениями. Страшное падение для монастыря, если в нем монахи смешиваются с мирянами»[14]. Поэтому и в наши дни для городских обителей спасительна такая практика, при которой территория монастыря, где протекает повседневная жизнь братии, не посещается мирянами.

И наконец, авва Студийского монастыря обращал особое внимание на то, чтобыдухом отречения от мира было проникнуто само поведение иноков, их общение, вся их жизнь. «У нас всё иное, не по-мирски»[15], − говорил он. Понимая, что столица может привнести в обитель чуждый дух, он особенно ревностно следил за тем, чтобы братия не говорили о мире, не обсуждали городские новости. Тот, по чьей вине в монастырь проникали новости из мира, получал строгую епитимию. Преподобный Феодор говорил братиям: «Будем блюсти себя в подобающем благоустроении, особенно живя в таком городе. Будем воздерживаться от разговоров о предметах, чуждых нам.Чуждо же нам и о царях вести беседы, и о начальниках разговаривать, и о том или другом разведывать… Иная у нас забота, иные и беседы. Мирские о мирском, житейские о житейском речи ведут: мы же о Боге Спасителе нашем и о том, что душеполезно»[16]. Братий, которые по послушанию были вынуждены выходить в мир, игумен увещевал, чтобы они по возвращении хранили уста и «не вносили в обитель мирских бесед, могущих смущать братию»[17].

И именно благодаря тому, что студийские монахи не прилеплялись к мирскому, но, по наставлению преподобного Феодора, «к Богу единому устремляли всё вожделение и созерцанием Его постоянно занимали свой ум»[18], их монастырь и достиг необыкновенного духовного расцвета. Так и в любой обители всецелое устремление монахов к Богу создает истинно монашескую атмосферу и исполняет монастырь живым присутствием невидимого Бога. И именно этим ценен монастырь для мира. Потому что, как верно замечает архимандрит Эмилиан, «мир не нуждается ни в чем ином,  кроме Бога. Если часовой оставит свой пост, враг перейдет границу и народ погибнет. И если монахи оставят свою стражу, созерцание Бога, тогда мир будет жить без Бога. Миссия монахов – возвращать Бога в жизнь современных людей»[19].

И пример Студийской обители, прославившейся своей духовной жизнью, напоминает нам о том, что монастыри и в пустыне, и в большом городе могут и должны оставаться местами безмолвия и непрестанной молитвы. «Какое доброе дело вы сделали, какое мудрое решение приняли, что пришли в это место подвижничества!»[20] − восклицает преподобный Феодор, обращаясь к студийским монахам. Заметим, не пустыню, а византийскую столицу он называет «местом подвижничества». И, восхваляя своих братий, пишет: «Открыто говорю о вашей доблести, что, хотя опасности сейчас же за вратами и хотя мы живем в этом городе, как на войне, …вы не совращаетесь и не падаете… [но] служите светилами в столице... Вы последовали за Господом без всякого легкомыслия, не разделились между Ним и миром»[21].

Но неужели студийские монахи совершенно не помнили о городе? Помнили, и не только помнили, а думали постоянно. Но только не о Константинополе. «Один у вас город − вышний Иерусалим, и сограждане − все от века святые»[22], − говорил им преподобный авва. И действительно, братия, живя в Константинополе, духом жили в небесном Иерусалиме. Значит, и любой монастырь в любое время и на любом месте, верно храня монашеские традиции, способен, пребывая в этом мире, быть одновременно вне мира, всей своей жизнью «свидетельствуя о своей принадлежности к иному городу − городу ангелов»[23].

---

[1] Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 198 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 391–392.

[2] Перевод по: Ἀρχιμ. Αἰμιλιανὸς Σιμωνοπετρίτης. Χαρισματικὴ ὁδός. Ἑρμηνεία στὸν Βίο τοῦ ὁσίου Νείλου τοῦ Καλαβροῦ. Ἀθῆναι Ἴνδικτος, 2008. Σ. 234–235.

[3] См. Игнатий (Брянчанинов), свт. Аскетические опыты. Посещение Валаамского монастыря // Полное собрание творений святителя Игнатия (Брянчанинова): М.: Паломник, 2007. Т. I. С. 403–404.

[4] Феодор Студит, прп. Великое оглашение. Цит. по: Доброклонский А. П. Прп. Феодор, исповедник и игумен Студийский. Одесса, 1913. С. 565.

[5] Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 306 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 593.

[6] Феодор Студит, прп. Великое оглашение. Цит. по: Доброклонский А. П. Прп. Феодор, исповедник и игумен Студийский. С. 497–498.

[7] См. Эмилиан (Вафидис), архим. Слова и наставления. Т. 1–2. М.: Храм святой мученицы Татианы, 2006. С. 134–135.

[8] Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 132 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 278–279.

[9] Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 59 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 144–145.

[10] См. Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 59 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 144–145.

[11] См. Эмилиан (Вафидис), архим. Толкование на подвижнические слова аввы Исайи. М.; Екатеринбург, 2014. С. 238.

[12] Игнатий (Брянчанинов), свт. Приношение современному монашеству // Полное собрание творений святителя Игнатия (Брянчанинова): М.: Паломник, 2003. Т. V. С. 22.

[13] Перевод по: Ἀρχιμ. Αἰμιλιανὸς Σιμωνοπετρίτης. Νηπτική ζωή και ασκητικοί κανόνες. Αθήναι· Ίνδικτος, 2011. Σ. 28.

[14] Перевод по: Ἀρχιμ. Αἰμιλιανὸς Σιμωνοπετρίτης. Νηπτική ζωή και ασκητικοί κανόνες. Αθήναι· Ίνδικτος, 2011. Σ. 30.

[15] Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 332 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 647.

[16] Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 108 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 241–242.

[17] Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 91 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 205.

[18] Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 313 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 608.

[19] Перевод по: Ἀρχιμ. Αἰμιλιανὸς Σιμωνοπετρίτης. Λόγοι εόρτιοι μυσταγωγικοί. Αθήναι· Ίνδικτος, 2014. Σ. 18.

[20] Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 89 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 200.

[21] Феодор Студит, прп. Великое оглашение. Цит. по: Доброклонский А. П. Прп. Феодор, исповедник и игумен Студийский. Одесса, 1913. С. 577–579.

[22] Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 119 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 260.

[23]Переводпо: Placide Deseille. L’Évangile au désert. Paris: YMCA-PRESS, 1985. P. 26.

Источник: Синодальный отдел по монастырям и монашеству

Внутренняя жизнь монаха во многом зависит от внутреннего устава монастыря.

Монастырь, как духовная колыбель, принимает в себя младенцев и дает им все нужное для того, чтобы они росли для Бога. Молитва как главное дело монаха есть не только собеседование с Богом, она − атмосфера, в которой живет душа, а монастыри, или  ισιχαστιρηα– в буквальном переводе место тишины, покоя, – создают ту атмосферу, которая способствует молитве. Два слова: προσ− ευχηв переводе из греческого составляют значение слова «молитва». Ευχη значит молитва, пожелание как бы в статичном состоянии, а в совокупности с προσ – обозначает ее направление или движение к какому-либо лицу, с целью соединения с ним.  Этим лицом для монаха является Сам Христос, к Нему он призван непрестанно обращать свой внутренний взор и сердечное желание соединиться с Ним.

Когда такое желание созревает в сердце человека, то ему становится неинтересным тот мир, в котором он живет; у него теряется интерес и к  общению со своими близкими, он теряет вкус ко всему мирскому и в какой-то момент стучит в монастырские врата, чтобы войти... Можно сказать, что он услышал голос Божий, как некогда его услышал пророк Моисей :  «взыди  ко мне на гору и стани тамо…»  (Исх. 24:12). И каков результат? − «...и  взыде  Моисей на гору и покры облак гору и сниде Слава Божия...» (Исх. 24:15−16).

В Ветхом Завете монашескую жизнь предобразили святые мужи, такие, как пророк Моисей, святой пророк Илья, святой Иоанн Предтеча, которые жили «в пустынях, пещерах и в пропастех земных...» (Евр. 11:38).

Моисей  был избран Богом, чтобы вывести народ из рабства и привести к  Земле обетованной.  Моисей почти всегда находился в многолюдной среде, но главное − он не прекращал быть в  постоянном общении с Богом, и Бог Сам его наставлял и являлся ему.

Святой Иоанн Предтеча, прежде чем выйти к народу с проповедью Евангелия, много лет жил, удалившись от мира, в  пустыне − в посте и молитве. И приходивший к нему народ, видя его суровую жизнь, − удивлялся.  Современные монастыри, как разноликие  Моисеи и Иоанны, по сути, воплощают в своих стенах эти разные по образу виды жительства, обьединенные одним − не прекращаемым пребыванием с Богом.  Монастыри являются неотьемлемой частью Матери-Церкви и остаются  активным органом в живом ее организме. Они как сердце, которое, будучи невидимым, может быть услышано. Монахи также желают быть невидимыми миру, но  мир слышит  о добрых делах их. Монашество − это Пасха,  переход из человека душевного к человеку духовному. Человек выходит из  мира, чтобы умолкнуть для мира и  начать беседу со Христом. Этим он ни в коем случае не презирает людей и родных своих, но − саму только привязанность к ним, дух мира сего, так как жаждет Духа высшего.

Если о ком-то говорят: «Вот он − настоящий монах!», то нам сразу становится понятным, что имеется в виду: делатель внутренней молитвы, нестяжатель, не привязанный к земному миру.  Монах должен выстроить в себе вертикаль: плотию находясь на земле, умом пребывать на Небе.  Множество подобных  вертикалей и есть единая составляющая тех столпов, которые являются опорой всего мира. Главное −  не терять эту вертикаль.

Послушнице, ступившей на порог первой степени монашества в нашем монастыре, дается благословение на ношение подрясника, и она сдает свой мобильный телефон и получает взамен четки. Связь с миром прекращается или, точнее сказать,  она видоизменяется. Только раз в неделю, в воскресный день, насельницы имеют благословение, по необходимости, позвонить родным и близким.

Монашество, хотя и производит впечатление бегства от мира, оно есть естественная принадлежность общества. Монастыри были и есть местом духовной жизни для мирян, и монахи являются духовными отцами людей, приходящих к ним.

Одним из приношений любви монастырей миру является то, что при многих монастырях действовали и действуют больницы, старческие дома, школы и приюты, в которых лечат боль, одиночество и сиротство. Монастыри служили и продолжают служить прибежищем для изгнанных, домами для бездомных, мастерскими, где обучаются профессиям, просветительскими центрами для воспитания юных.

Спросили Авву Агафона: «Что есть любовь?» И он, блаженный, который в совершенстве стяжал царицу добродетелей, ответил: «Любовь,  это – если бы я встретил человека прокаженного, то с радостью отдал бы ему мое тело, и если было бы возможно, − взял  бы его тело себе».

Смысл и задачи монастырей − только духовные, поэтому и не должно в их  стенах присутствовать ничто мирское, но − только небесное, для того, чтобы души насельников и паломников переполнялись сладостью райской жизни. Труд в монастырях должен быть соразмерен физическим и духовным силам насельников и быть отдыхом или разрядкой от молитвенного труда.  Когда в монастыре царят благочестие, страх Божий, и не присутствует  в нем мирское мышление, это радует Бога, умиляет мирян и притягивает их в монастырь.

 «Аще живем духом, духом и да ходим...» (Гал. 6:25), − пишет апостол Павел.  Если в монастыре делается что-либо, не подходящее духу монашества, тогда  у монахов в этом монастыре не будет внутреннего мира. Чтобы сохранить внутренний мир и покой в душах насельников, монастырь не должен развиваться в некое предприятие, приносящее прибыль, а скромные монастырские лавки не должны превращаться в торговые центры, куда будет идти поток покупателей, а не благочестивых паломников, ищущих душевной пользы.

Если таковые центры торга все же у монастырей имеются, то лучшее их  расположение − не на территории монастыря, и они не должны обслуживаться монахами.   Когда миряне приезжают в монастырь, который живет монашеским, а не предпринимательским духом, то получают там пользу, исцеление души, утверждение духа и силы для дальнейшего несения своего земного креста. 

Независимо от того, расположен ли монастырь высоко в горах, далеко ли в пустынях, либо в центре городской суеты, − монастырская ограда несет свою функцию: она не только оптически, но и духовно ограждает, защищает внутреннюю жизнь монастыря от влияния на нее извне. 

Миряне должны приниматься  в монастыре  радушно, в простоте духа и любви. Они ожидают увидеть в монастырях иную жизнь, «вкусить немного неба» и для этого им совсем не обязательно заводить беседы с монахами.  Всё необходимое им дает Сам Господь  через участие в монастырских службах,  Таинствах Исповеди и Причастия.  Да и кратковременное   пребывание в среде монашествующих само по себе уже  целительно влияет на душу.

«Когда мы пребываем в молчании, − говорил преподобный Серафим Саровский, − тогда диавол ничего не успевает относительно к потаенному сердца человеку; сие же разумей о молчании в разуме. Оно рождает в душе разные плоды Духа. От уединения и молчания рождаются умиление и кротость; в соединении с другими занятиями духа оно возводит человека к благочестию. Плодом молчания есть мир души, безмолвие и постоянная молитва».  Путем молчания преподобный Серафим достигал высших духовных дарований и благодатных утешений, ощущая в сердце постоянную радость о Духе Святом, которая изливалась в сердца на него взиравших.

Во вверенном мне монастыре общение между сестрами очень ограничено, но, конечно, не в духе запрета или слепого подчинения. Наш Авва в самом начале нашего основания наставлял нас такими словами: «Блюдите себя от лишних разговоров друг с другом. Особенно в женских монастырях есть такая опасность "заболеть многословием" ...главное внимание уделяйте молитве, потому, что за этим вы и пришли сюда».

Сестра-гостиничная встречает паломников и отвечает на первые  возникающие у них вопросы, при желании паломники могут побеседовать с настоятельницей. В современном мире человек не так нуждается в пище телесной, как остро ощущает потребность духовного питания. Болезни современного общества естественным образом ставят перед монастырями новые задачи, требуют особого подхода к их решению. Помочь хотя бы одной семье не разрушиться, поддержать подростков, которые должны выдержать огромное психологическое давление в школах, посильно помочь и подсказать матери не убивать во чреве...

Как же определить ту грань, до которой монахи могут участвовать в жизни мирян? 

Об этом спросили преподобного Паисия Афонского, и он ответил: «Монахи могут помогать мирянам до того момента, пока они не увидят, что человек сам себе уже может помочь. Если же мы погружаемся всецело в проблемы и скорби мирян, то мы и сами вскоре станем мирянами. Бывает так, что монах под предлогом помощи мирянам, совершает поступки, которые чужды монашескому духу. В таком случае  миряне не получают никакой пользы от помощи, а наоборот − соблазняются, видя в монашествующих привычный им мирской дух.  Встречаются монахи, носящие в себе мирской дух, и наоборот −  миряне, имеющие в себе монашеский дух. Поэтому при встрече со Христом с одного снимется схима и на другого возложится...»

«Если миряне желают монашеской жизни, то они становятся святыми, а если монах желает мирской жизни, то он идет в ад»,  – говорил преподобный.Монахи должны стараться помогать всему миру прежде всего своею молитвою, потому что для этого делания им выдается время. Они не связаны житейскими обязанностями и поэтому могут и должны помочь ближним, если сами живут в молитвенном духе.

К сожалению, иногда бывает так, что человек приходит в монастырь со своим мирским настроем и даже со своей профессией. Ожидая ее применения в монастыре, он и не думает со своим «богатством» расставаться. Он фактически вносит с собой в монастырь мирской дух, в котором и продолжает жить.  Не имея усердия в исполнении  духовного послушания и в отсутствие должного внимания от настоятеля, ум его  в основном занят внешними делами и, в конце концов, духовно грубеет так, что и связанному ему невозможно усидеть в своей келии. Он то и дело вращается среди паломников, ищет с ними разговора, желая им помочь, показать им достопримечательности монастыря... и все внимание его обращено на тленное (здания, красиво посаженные цветы, техника, посуда). Такой монах открыто показывает мирянам  свое происхождение из глины, а не от Духа Божия.

В каждом монастыре со временем вырабатывается свой опыт хранения тишины и безмолвия. Это зависит от многих как внутренних, так и внешних факторов. Например, можно ли предположить безмолвное житие для монашествующих братьев и сестер, несущих послушание на Святой Земле?  Почти невозможно.

Мне известен опыт некоторых монастырей, где по средам и пятницам совсем отключается телефон и работает только факс. Интернет им знаком понаслышке. Тем не менее, один из этих монастырей содержит сиротский дом и дом для престарелых, которые обслуживаются благочестивыми мирянами. Два раза в неделю трудятся в них монахини с медицинским  образованием, а также сестры-катехизаторы, но в остальные дни недели эти монахини подвизаются в своем монашеском строю. Мне трудно себе представить, что в Германии, где всего-то два монастыря, можно практиковать отключение телефона на целых два дня... но попробовать можно.

В одном крупном, общежительном монастыре, в котором подвизаются приблизительно 150 сестер, сестры вынуждены находить себе  «благодетелей», которые могут оплатить им самое необходимое –медикаменты, ткань на монашескую одежду, дозволенный разовый отпуск в году...

Игумения одного из греческих монастырей рассказывала нам этим летом, что когда она не поехала на похороны своего отца, ее мать и брат не могли в себе этого вместить и возмущались, говоря ей: «Ты в прелести! Это ли проявление любви, о которой вы, монахи, нам говорите?»  Ее ответ брату был следующим: «Жизнь отцу нашему я все равно вернуть не смогу, но помочь ему молитвою могу. Я приехала сюда, в монастырь, чтобы отсюда уехать в Царствие Небесное, другого маршрута у меня нет». Только по истечении некоторого времени, слава Богу, родственники поняли ее поступок.

Общение  с миром создает препятствие для общения с Богом, так как физически невозможно разговаривать одновременно с двумя собеседниками. Внимая одному, оставляем другого собеседника и наоборот. Кроме того, опыт показывает, что при общении с мирскими людьми в душе монаха непременно остаются зрительные, либо звуковые впечатления, которые впоследствии ведут к рассеянию ума и являются дополнительною помехою при умном делании, а в худших случаях − приманкой врага.

Наш Авва говорит: «При общении с ближним своим мысленно выстраивай Троицу: ты – Бог − ближний. И так будешь приучать себя видеть ближнего своего через Христа, как посланника Божия». 

Немного из нашего опыта.

На сегодня наш монастырь является  единственным православным женским монастырем на территории Германии. К нам приезжают паломники из всех православных юрисдикций, со всего мира, и каждый со своим народным темпераментом и церковными традициями. На каждой двери гостевой келии висит памятка паломникам на русском и немецком языках, с помощью которой паломники легко могут ориентироваться в распорядке дня, богослужений и общих правил поведения в обители. День начинается с вечера, и богослужебный цикл в монастыре начинается в 18:00 вечера −  девятым часом и вечерней, после чего ставится трапеза как для насельниц, так и для паломников. В 20:00 мы служим малое повечерие с каноном Божией Матери из октоиха  и, после совместных молитв на сон грядущий, совершается чин прощения.  После этого сестры молча расходятся по келиям.

«При выходе из церкви мы не должны бросать молитву, как тряпку, а бережно и в полном молчании нести ее в свою келию», − так наставляет нас наш Авва.   «Монахи должны входить в свои келии, как священник в алтарь», − говорит Владыка.   С 4:00 до 7:00 утра читаются утренние молитвы, поются полунощница, утреня и часы с изобразительными; в дни, когда служится Литургия, изобразительны опускаются. После предложенной трапезы или чая, в зависимости от дня недели, начинаются послушания. С 12:00 до 13:45 монастырь закрывается для отдыха и сестры и паломницы находятся в своих келиях. После отдыха 15-минутный чай для всех и с 14:00 до 16:00 опять послушания.  С 16:00 до 18:00 время келейного правила и духовного чтения. В это время монастырь закрыт для общения с миром. Паломникам в эти часы, так же, как и сестрам, нет благословения заниматься чем-нибудь другим или ходить по монастырю, нарушая тишину. Пребывание паломников у нас длится три дня.  По желанию паломников и при условии их участия во всех монастырских богослужениях, им благословляется быть дольше. Мы призываем паломников с детьми будить детей  и приводить их хотя бы на часть службы. Такой опыт я видела в Аризоне, у старца Ефрема, где дети от пяти лет, совершенно бодренькие, приходили на ночное богослужение, которое начинается около часа ночи... и ждали святого Причастия. Такой опыт подростков формирует их души иногда на всю жизнь.

В нашем монастыре первый этаж занимают гостиничные келии для паломниц, а на втором этаже находятся келии насельниц.  В одном здании с общим коридором и трапезной практически вплотную встречаются два разных мира.  Паломники принимаются как временно вливающиеся в уже действующий ритм монастырской жизни. Участвуя в богослужениях и послушаниях, а нередко трудясь вместе с сестрами, они не имеют благословения разговаривать с ними, так же как и сестрам не благословляется вести разговоры с паломниками. На послушаниях как насельницы, так и паломники вполголоса творят Иисусову молитву. Когда она звучит на послушаниях в монастыре, то, с одной стороны, она защищает монашествующих от лишнего внешнего вторжения. А с другой стороны, воспринимая ее слухом, легче оставаться в молитве, в памятовании о Христе, так как всем нам известно, на какие полеты способен ум человека,  приступающего к молитве.

Таким образом, монахи и миряне, приобщаясь из одной Чаши и посредством молитвы общаясь в монастыре с Богом, общаются тем самым и друг с другом. Именно молитвенное общение  позволяет монахам и мирянам сохранить не расстроенной эту священную  параллель между ними, которая ведет к одной цели – соединению со  Христом!

Монашество утвердилось и живет  как «армия священных», град монашеский и ангельский.

Монастыри – благословение Божие в современном мире!

Источник: Синодальный отдел по монастырям и монашеству

Ваши Высокопреосвященства, Ваши Преосвященства, всечестные отцы, досточтимые матушки, дорогие братья и сестры во Христе!

Меня попросили показать, что путь обмирщения – враг монашества. Попытаюсь вам объяснить, в чем состоит пагубность этого пути. Но прежде следует определить, что является основной целью монашества, этого церковного органа, который одновременно находится и в Церкви, и вне ее. Если только он не является маргинальным и если он не паразитирует на теле Церкви, значит, напротив, он находится в самом ее центре, потому что, как это ни парадоксально, монашество живет вдали от нее.

Призвание монашества

Радостное событие, которое мы празднуем уже 17 столетий, – мир, дарованный христианам после масштабных гонений, устроенных римскими императорами, предшественниками святого Константина Великого. Это событие свидетельствует о своего рода перевороте, произошедшем внутри Церкви.

До этого множество женщин и мужчин, со времен апостолов жаждавшие  встречи с Господом, находили предел своих ожиданий в мученичестве. Жестокая смерть, пытки, ссылка – были для них путем, которым они могли полностью принести себя – свою душу и тело – в жертву Богу; с уверенностью, величественно войти в Царство, обетованное Христом. Именно поэтому они были названы «мучениками», что значит «свидетели»: они свидетельствовали о своей сопричастности загробной жизни, они возвещали Царство Небесное, к которому горячо стремились, являя уже на земле то, что будет даровано в будущем Царстве, основанном воскресшим Христом.

Отличительная особенность христианства – не просто поклонение божеству, ни тем более обрядовость, но прежде всего возвещение иного образа жизни, отличного от предлагаемого миром, и опыта этой другой Жизни, которой мы насладимся в полноте только после нашего воскресения, но которая, однако, вкушается уже на этой земле. Роль христиан, находящихся в этом мире, показать, что их настоящая жизнь не временная, но вечная, что определяет их образ жизни на земле и поведение в обществе.

Но с водворением мира в правление Константина, когда  христианство стало государственной религией, в Церкви появилось стремление обосноваться, устроиться на этой земле и даже влиять на управление миром, объединившись с властью, а значит, иногда и компрометировать себя, находясь в союзе ней. Члены Церкви больше не находили возможности принести в жертву Богу всю свою жизнь через мученичество. С другой стороны, многие из них чувствовали необходимость сохранить идеал эсхатологического свидетельства, приверженность Царству Небесному, присутствующему уже здесь, хотя и грядущему. Они не могли просто слиться с духом мира, с его образом жизни.

Вот почему Дух Святой вызвал внутри Церкви движение, которое сподвигло многих мужчин и женщин удалиться от мира, бежать от легкости этой жизни, чтобы укрыться в пустынях, пещерах или горах.

Эти самые отшельники, объединившиеся в организованные общины, и составляли первое монашество; затем появились монастыри, но все с тем же идеалом – абсолютное отсечение мира.

Святой Константин в процессе перерождения языческой империи в христианскую цивилизацию сам способствовал установлению и устроению монашества. Его личный опыт, его долгая ночная молитва, дар слез, который он получил вместе с покаянием, покровительство монашеским общинам, а также закладка оснований многих монастырей – все это имело свое значение. Постепенно Церковь признала монашеское движение. Оно стало ее сердцевиной, хоть и оспариваемой, но действительной.

Итак, монашество стало кузницей, где постоянно, явственным образом выковываются новые создания, которые взамен смертной жизни получают в наследство жизнь вечную. Они чувствуют действие этой жизни и отражают его на Церковь и на весь мир. Таким образом монахи удаляются из мирской жизни не из-за человеконенавистничества или по презрению к ней, но из-за  осознания пустоты земных вещей, которые не могут нести в себе идеала – вечности, предназначенной человеку.

В человеческой любви есть нечто абсолютное – уникальность, неповторимость. Люди, осознающие бессмысленность временной жизни, приводящей многих к разочарованиям, чувствуют потребность искать смысл в «чем-то другом». Это «другое» они находят в Боге. В Боге и в Его Царстве, в другом образе жизни. Таким образом они полностью отдаются Богу и принимают новый вид мученичества – бескровное мученичество – абсолютное принесение себя в жертву Богу и своим братьям. Эта жертва свидетельствует уже о глубоком соединении с Телом Христовым, о даре, который они получают без утраты жизни, посвящаемой Богу.

Понемногу они начинают замечать, что их настоящее «я» уже не в них самих, но в личности Христа, в соединении со всеми его членами – людьми. Кто хочет идти за Мною, …возми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16:24). И, участвуя таким образом в жизни Христа Богочеловека, они постигают наперед радость преображения своего бытия, что является началом обожествления во Христе.

Монах бежит от мира не по эгоизму. Но всеми силами отказываясь от него, он постигает сущность мироздания, а именно, духовное начало – через отречение от земных благ. Таким образом, это белое (бескровное) добровольное мученичество  заключается не только в отречении от внешнего мира, но также от своего внутреннего мира: в добровольном отказе от своей собственной воли, своего личного суждения и даже своей личной мысли (что однако не имеет ничего общего с отказом от своей личности).

Слово «мученик» несет в себе два значения, которые в точности отвечают призванию монашества.

Мученичество – это свидетельство. И действительно, монашество свидетельствует, что преображение, которое Церковь предлагает миру, реально и достижимо. Оно «выработано» и осуществлено внутри Церкви, а именно в монашестве. И Церковь открывает этот монашеский опыт миру. Монашество – доказательство, лаборатория и витрина Евангельской правды, которая преображает «ветхого человека» в «нового».

Мученичество означает также всецелый дар своей жизни Богу, жертву, приносимую вместе со Христом, который также добровольно принес Себя в жертву на Кресте. Ведь призвание монаха – послушание и отказ от собственной воли каждое мгновение своей жизни, борьба насмерть против собственного «эго» – вот настоящая мучительная, но в то же время радостная жертва, делающая из него мученика, который умирает для мира, чтобы преодолеть природу падшаго человечества. Поэтому монашескую жизнь также называют «житием ангелов». Не потому, что все монахи становятся ангелами, но потому, что условия жизни, которые они принимают на себя, уподобляют их жизни ангелов в Царстве Небесном.

Следовательно, по своему назначению монашество не должно принимать участие в созидании или поддержании равновесия в мире,  стремиться повлиять на ход истории своей страны и участвовать в устроении и развитии Церкви. Такая отчужденность позволяет ему исполнить Великий Переход, Пасху, Новую Жизнь Царства, которую Иисус возвестил Нафанаилу[1]. Монашество является для мира и для Церкви постоянным и неизменным пророческим напоминанием, что этот мир временный, что наша настоящая родина на небе. У монашества эсхатологическое призвание и в этом смысле оно беспокоит мир и Церковь, когда она становится «мирской». Вот почему мир не понимает монашества, часто его отвергает, осуждает и даже борется с ним. И даже внутри самой Церкви часто можно встретить мнение, что монахи бесполезны, что это паразиты, которых надо бы «использовать», сделать их «продуктивными и полезными для общества».

Что такое обмирщение?

В противоположность высокому эсхатологическому призванию монашества, в Церкви присутствует также движение обмирщения, когда она перестает искать Царство Небесное и начинает заботиться о своем устроении в царстве земном, как если бы оно было окончательным. Патриарх Румынский Даниил сказал как-то в одном из своих докладов: «Обмирщение – феномен наиболее враждебный по отношению к Церкви; у него нет лица, он проявляется как радиация, без цвета, вкуса или запаха, но с последствиями для духовной жизни. Семена обмирщения находятся в непослушании человека Богу и в его забвении Бога. Так, Адам, наш праотец, – первый человек, который начал обмирщаться, поскольку он пережил момент, когда Бог якобы отсутствовал, как если бы Он не существовал. Многократно мы повторяем грехопадение Адама, когда забываем Бога и живем в сотворенном Им мире так, как если бы Он не существовал. Обмирщение всегда носит в себе семя раздора…»

Это опасное движение называют обмирщением, потому что оно выражается в погружении в дух времени.

Адам

Этот соблазн почти такой же древний, как и само человечество, и стоит у истоков падения Евы и Адама. Поддавшись наущению искусителя стать самому Богом, человек не отвергал открыто Бога, но намеревался довести до совершенства созданное Богом творение. Вместо того чтобы питаться божественной жизнью и быть обожествленным благодатью Божией, наши первородители хотели осуществить это самостоятельно посредством творений, данных им в распоряжение. Предпочтя творение благодати Божией, они ему всецело подчинились и оставили по факту божественную жизнь. Они сообразовались с веком сим.

Ветхий Завет

Надо отметить, что, несомненно, мы могли бы  толковать таким образом все великие падения и бунты израильского народа в Ветхом Завете, от недовольства евреев в пустыне, до богоубийства Иисуса, включая прелюбодяние Давида и идолопоклонство Соломона!

Третье искушение Христа

Однако не будем падать духом. Сам Иисус был также искушаем и добровольно противостоял испытанию, чтобы Собой и в Себе воссоздать обратное направление – предпочесть Бога миру. Когда искуситель притязал отдать в Его распоряжение «все царства мира и славу их», чтобы Он исполнил свое мессианство, но мессианство человеческое, – Иисус ему противопоставляет: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи» (Мф. 4:8–11).

Таким образом, сатана пытается умалить миссию Христа по спасению мира до простой земной миссии, политического царства, а значит, нового подчинения миру и его духу. Монашество участвует в этом противостоянии Христа искушению мировым господством. Когда монах дает монашеские обеты, он принимает на себя обязательство жить отныне так, как в Царстве Небесном, а значит, выступить против логики падшего мира, жить не по его началам, но, напротив, по началам мира, восстановленного Богом таким, каким мы его увидим в конце времен.

Намерение Христа

Ни для служения Иисуса, воплотившегося Слова, ни для его Тела – Церкви, серцевиной которой являтся монашество, божественным намерением не является улучшение условий жизни людей. (Это является только следствием любви, которую мы должны иметь к нашим братьям, однако это не яляется главным намерением!) Напротив, замысел Божий, исполненный Иисусом и продолжаемый Церковью, – созидать, поощрять и развивать условия, которые бы объединяли людей с Богом и, как следствие, людей между собой.

Какими средствами?

Средства, данные Богом людям, которые усваивает исключительно монашество, – средства богочеловеческие, а не только человеческие. Царский путь монашества – подражание Иисусу, как тому учит святой апостол Павел в послании Филипийцам: Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе: Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной (Флп. 2:5–8). Нигде мы не видим, чтобы Христос прибегнул к человеческим средствам господства или власти, чтобы убедить, соблазнить или принудить. Ничего, кроме быв послушлив, то есть – отказаться от своей собственной воли, своего «тщеславия», чтобы возложить заботу на Бога действовать, как Он считает нужным. Роль монахов – воздеть руки к небу, вознести свою веру и свою молитву с доверием к Богу, чтобы Он  помиловал мир и людей.

Такая вера является общением с Богом. Вкупе с любовью к ближнему, она соединяет нас с нашими братьями и вводит в общение с ними. Таким образом, такая вера разделяет монаха между миром и Отцом. Он соединен одновременно с одним и с другим, и в этом его священное служение, это его самое важное делание, потому что именно так он выполнит заповедь Господа: Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа (Мф. 28:19)…

Итак, каким образом проявляет себя смертоносное обмирщение в монашестве?

Христос есть Дверь, Путь, Истина, Жизнь. Именно Он дает возможность и осуществляет соединение людей с Богом. Церковь, и в ее лоне монашество, усыновляет людей Богу; попытка Церкви усыновить людей миру была бы страшным извращением.

По всему вышесказанному мы понимаем, что монашество есть опыт вне времени, опыт вечной жизни, предоставленный нам сейчас. Таким образом все, что противится эсхатологическому опыту монашества, является отрицанием своего собственного назначения. Все, что привязывает монахов к культуре, истории, науке, к какому-либо текущему событию, все это по определению обмищение: противоестественное погружение в жизнь века сего, в жизнь мира, забвение и уход из Царства Небесного, от личного присутствия Божия.

Вне всяких сомнений, в этом смысле обмирщение делает монаха падшим ангелом. Обмирщение – предательство монашеского призвания и страшный соблазн для мира. Вторжение мирской жизни в монашескую – смертельная опасность, такая же смертельная, как уныние, которое постоянно подстерегает монахов.

Примеры обмирщения

Для иллюстрации я вам дам сейчас несколько примеров обмирщения современного монашества, свидетелями которого мы являемся в Западной Европе. Каждый раз, когда мир вторгается в жизнь монастырей, последние обмирщаются, и всё заканчивается их закрытием. Это может происходить по-разному.

А. Во-первых, индивидуально.

Как только монах сослагается мирским помыслам или пленяется заботами об этой жизни, он обмирщается.

Чтение романов, просмотр фильмов, что делает доступным использование интернета, злоупотребление мобильными телефонами – все это вторжение в сердца монахов духа мира сего. Если монах сразу не отсекает эти соблазны, то он встает на скользкий путь, ведущий к неприятию монашеской жизни, и, как следствие, к ее забвению, полагая, что спасение в миру легче, полезнее и естественнее. Мы должны быть предельно бдительными с использованием этих опасных средств.

Если монахи стремятся жить в излишнем комфорте и «не отставать от жизни», если они не гнушаются средствами и предметами, значительно превосходящих их реальные потребности, – они обмирщаются. Казалось бы, как же это соблазнительно обзавестись более удобными средствами передвижения, просторными и прекрасно мебелированными аппартаментами! Однажды покойный патриарх Сербский Павел приехал на заседание Собора Сербской Церкви. Проходя стоянку Собора, он решил обойти ее, чтобы посмотреть находящиеся на ней шикарные автомобили. Когда кто-то удивился его реакции, он просто ответил: «Я приехал на собор епископов…»

В. Обмирщение может также исказить и общинную монашескую жизнь посредством участия в делах мира или Церкви.

Необходимость добывать средства к существованию монастырей может также послужить соблазном к обмирщению. Примерами являются всевозможные внешние мероприятия, требующие представителей от монастырей в мирских или церковных учреждениях.

Еще одно служение – миссионерское, принимаемое добровольно или возлагаемое по послушанию на монахов, – тоже является источником обмирщения. Безусловно, жизнь апостольская свята, но для монаха она – измена его призванию, и он может ее принять только в случае, если миссионерство ему дано в качестве послушания. Это касается в равной степени всех послушаний в миру, ради которых некоторые монахи должны приносить себя в жертву, но которые, увы, противны монашескому духу.

Мы никогда не перестанем говорить об опасности одеваться в гражданскую одежду, когда приходится выходить в мир. Во времена антиклирикальных революций враги Церкви знали, что при запрете монахам появляться в общественных местах в духовной одежде  вместе с этой одеждой снималось и их священное значение – мир больше не видел явного знака присутствия монаха. Более того, из-за этого даже сами монахи подвергаются опасности потерять смысл своего призвания – закрытости от мира. Одна французская поговорка говорит: «Одежда не делает монаха». Конечно, но она, будучи видимым знаком его посвящения, «отделяет» монаха, что является основополагающим в монашеском призвании. Монах «отделен» Богом – он отрезан от мира, чтобы принадлежать только Богу, своему единственному Господину.

В других случаях проникновение духа мира сего в монастыри происходит извне, и монашество снова становится его жертвой.

Например, в какой из обителей нет людей с нарушенной или травмированной психикой, с деликатным или сложным характером? Мы утверждаем, что монашеское призвание состоит в примирении людей с Богом. Связь с Богом достигается путем долгого обучения покаянию и смирению, в то время как применение современных техник психоанализа будет являться одной из форм обмирщения, капитуляцией перед человеческими средствами в исцелении личностных повреждений. Эти методы, от которых, конечно, нельзя полностью отказаться, но к которым следует прибегать только в исключительных случаях и с рассуждением, направлены на то, чтобы примирить человека с самим собой (что порождает уход в себя и излечение психики без освобождения от страстей, лежащих в основе страданий).

Это также вторжение высших инстанций в жизнь монастыря. Церковь – мать, которая поглощает своих собственных детей; вмешательство в жизнь монастыря церковных и государственных властей создает атмосферу, которая отвлекает монахов от их призвания. Встречи, услуги, приемы –  необходимые – душат, однако, исихастский дух монастырей и оставляют их погибать в духе мира. Монастыри не могут существовать без помощи щедрых благотворителей, но в то же время это является угрозой:  угождение жертвователям и их нуждам, жизнь сообразно ритму жизни благотворителей, которые, сами того не сознавая, изменяют дух монастырей и толкают их насельников к падению с неба на землю.

Конечно, не получится полностью избежать этих опасностей, но надо оставаться бдительным.

Средство борьбы с обмирщением

Надо оставаться бдительным!

И в наших обителях, где снова обретается утраченная монашеская традиция, прерванная историческими обстоятельствами, или же эта традиция воссоздается по книгам, может случиться так, что мы ослабнем под влиянием обмирщения. Вернуться будет трудно, но возможно, и лучшее оружие – молитва и смирение. Когда святой Антоний Великий увидел мир, окруженный сетями сатаны, голос ему сказал: «мир спасет смирение». Но следует добавить – и это уже будет моим заключением – что проблема опасности обмирщения в монашестве обусловлена также обмирщением всей Церкви. Наши Церкви ищут свое место в этом мире, они жаждут признания или власти (и это естественно, это по-человечески, но – слишком по-человечески!!!) – и, таким образом, забывая свое эсхатологическое призвание, они препятствуют действию Святого Духа в мире, направленному  на созидание «новой земли» и «нового неба». Чтобы объяснить то, что мы делаем, я приведу один единственный пример. Когда мы служим Божественную литургию, мы молимся о более легкой жизни, вместо того, чтобы «всякое ныне житейское отложить попечение», как мы поем в Херувимской песни, и вознестись верой и умом в Царство, где ангелы и святые, с которыми мы вместе находимся, воспевают славу Божию.

Монашество в Церкви является духоносным органом, который напоминает ей о ее призвании и удерживает ее от обмирщения, чтобы посредством жертвы монахов и монахинь, соединенной с жертвой Христовой, привить Церкви Царство Небесное.

Именно от успеха этой миссии зависит ответ на вопрос Спасителя: Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле? (Лк. 18:8). Это и есть главная цель! Но в этой ожесточенной борьбе трезвость, рассуждение и силы ниспосылаются только Господом. Церковь и монашество всегда получают это в молитве. Ведь Бог знает, что нужно для спасения.

Ему подобает слава и поклонение во веки веков.

---

[1] См. Ин. 1:45–51.

Источник: Синодальный отдел по монастырям и монашеству

Дорогие братья и сестры!

Появление иноческих общин посреди шумных многолюдных городов не всегда было вызвано упадком подвижнического духа среди монашества, а часто, напротив, усугублением подвига и крестных страданий ради любви ко Христу. Если уединившийся в пустыне инок имеет перед собой внутренних врагов, то пребывающий в городе гораздо больше терпит нападений и соблазнов, если, конечно, законно подвизается.

Сегодня многие монастыри расположены в городах, и немногие монахи, покидая мир, находят благодатную тишину в обителях Святой Горы или других уединенных местах нашей Земли. Зачастую монах, убегая от мира, физически остается в миру, случается – и в самом центре мегаполиса, и здесь особую значимость приобретают слова святых отцов, говоривших о необходимости стяжать пустыню в своем сердце. Старец Паисий говорил: «Мы должны заключить свое сердце в пустыню, отделенную от страстей и греха». Митрополит Афанасий Лимасольский добавляет к этим словам: «Есть люди, которые живут в миру, а сердце их – в пустыне. Есть люди, которые живут в пустыне, а сердце их в миру. Поэтому нужно быть внимательными и понимать, что образ мыслей и способ жизни спасает человека, а не географическое место». И выделяет главную цель монашеской жизни – любовь ко Христу и соработничество Ему.

«Чем кажутся вам общежития? – спрашивает авва Дорофей, и отвечает: – Не суть ли они одно тело, и [все, составляющие общежитие] члены друг друга?.. И чтобы вам яснее понять силу сказанного, предложу вам сравнение, преданное от отцов. Представьте себе круг, начертанный на земле... Предположите, что круг сей есть мир, а самый центр круга – Бог, радиусы же... суть пути жизни человеческой. Итак, насколько святые входят внутрь круга, желая приблизиться к Богу, настолько, по мере вхождения, они становятся ближе и к Богу, и друг ко другу... Таково естество любви: насколько мы находимся вне и не любим Бога, настолько каждый удален и от ближнего. Если же возлюбим Бога, то, сколько приближаемся к Богу любовью к Нему, столько соединяемся любовью и с ближним, и сколько соединяемся с ближним, столько соединяемся с Богом».

Стремление ко Христу зажигает в душе монаха огонь любви к ближним, и чем больше эта любовь, тем сильнее разгорается и огонь любви к Богу в душе монаха, тем больше его любовь к братии и ко всем людям, и тем более он огражден от соблазнов мира.

Каким образом может монах достичь этого?

Стяжать любовь невозможно без усилий и работы над собой, без очищения сердца от страстей. Однако большое значение имеет и обстановка, в которой живет монах. Организация устава в монастыре помогает наладить его внутреннюю работу. Например, процветавший в VIII веке Студийский монастырь, находился посреди столицы Византии (Константинополя), но строгость его устава стала впоследствии образцом даже для пустынных обителей Афона. Цель устава – это, с одной стороны, сохранение внутренней пустыни в условиях мира, с другой – служение миру. Преподобный Серафим Саровский сказал: «Спаси себя сам, стяжи дух мирен – и тысячи вокруг тебя спасутся».

Очищение сердца от страстей, стяжание чистоты, святости, близости к Богу и возможности, будучи близким к Богу, умолять Его за других людей – это цель и долг всякого, кто стал монахом. «Монах виновен в том, что не свят» – говорят нам афонские отцы. Старец Порфирий Кавсокаливит говорил: «Великое искусство – достичь освящения вашей души. Везде можно стать святым. И на Омонии можно освятиться, если захотеть». Примером тому служат святые апостолы, которые, неся в мир благую весть среди общего рассеяния, шума и опасностей, в глубине души оставались безмолвниками и делателями умно-сердечной молитвы.

Рассмотрим основные вопросы организации устава: любовь ко Христу через послушание, которое является основой смирения, покаяние и очищение сердца, организация молитвенной жизни в монастыре, которая в свою очередь состоит из организации богослужений и келейной молитвы. Данное разделение устава условно, поскольку в монашеской жизни молитва, смирение (посредством послушания и исповеди) и очищение сердца (посредством покаяния и откровения помыслов) взаимосвязаны, и не бывает одного без другого, – как и преподобный Силуан Афонский сказал, что «если ты хочешь чисто молиться, то будь смирен, воздержан, чисто исповедуйся, и возлюбит тебя молитва».

Основанием монашеской жизни является послушание.

Архимандрит Ефрем, игумен монастыря Ватопед, утверждает, что послушание – это фундамент монашеской жизни, это духовный закон; исполняя его, монах может достичь высшего блаженства, которое дает иноческая жизнь. И здесь большое значение имеют отношения монаха с игуменом. Отметим, что в городских монастырях, как правило, собирается образованное монашество, урбанизированная молодежь, трудно изменяющая на духовные ставшие привычными мирские схемы мышления. Так, монашеская жизнь не может строиться по образцу успешно развивающегося предприятия. Монашество – это благодать и свобода, это любовь и жертвенность, которые превыше мирской логики. Задача игумена – раскрыть монашеское предание, помочь принять его как ориентир в жизни молодым людям, взыскующим жития иноческого, но зачастую совсем к нему не готовым.

Подчеркнем, что любовь и терпение, которые требуются от игумена или игумении, должны обязательно сочетаться в нем с рассудительностью, с пониманием устроения души, с видением конкретных проблем послушника, с отношением к последнему с благоговением, как к иконе Христа. Важно создание в монастыре атмосферы взаимного доверия, чтобы монахи ощущали уверенность и безопасность при откровении своих помыслов и ошибок, зная, что встретят понимание и получат помощь в преодолении трудностей, встречающихся на многосложном монашеском пути. Это помогает игумену внимательно следить за духовным состоянием братии, чтобы своевременно предотвращать возможные ошибки и падения, ограждать от внешних соблазнов. Игумен как стена заслоняет своих чад от стрел врага (если только они послушны ему).

Организация молитвенной жизни сестер – это одна из основных задач, стоящих перед монастырем, ведь «молитва – это дыхание монаха». От решения этого вопроса зависит духовное преуспеяние монахинь.

В молитве растворен весь день наших монахинь: полный круг богослужений чередуется с трапезой, являющейся продолжением богослужения, где сестры слышат духовное чтение, которое освящается их внутренней молитвой. Во время выполнения послушаний сестры стараются молиться вслух, читают Иисусову молитву. Преподобный Иоанн Лествичник, говоря о необходимости трезвения и непрестанной молитвы, учил: «Память Иисусову соедини со своим дыханием и тогда познаешь пользу безмолвия». Таким образом, жизнь становится непрестанной молитвой и благодарением.

Все наши сестры ежедневно участвуют в полном суточном круге богослужения, независимо от послушаний. Как сказал один из современных делателей молитвы, ныне почивший, старец Ефрем Катунакский: «Мы пришли сюда для этой самой вечерни, для правила, для утрени, для повечерия. Если оставим это или будем делать наполовину, с тысячью отговорок, тогда зачем мы сюда пришли?» А Старец Георгий (Капсанис), настоятель афонского монастыря Григориат, говорил, что «нельзя позволять послушаниям поглотить нас. Они тоже должны быть, но в глубине должно быть желание и чаяние, и надежда вскоре оказаться в своей келье для сердечной молитвы. И вот там мы войдем в свое сердце, встретим Христа; мы не будем испытывать нужду видеть солнечный свет, потому что «солнце» будет внутри нас».

Молитва освящает внутреннюю жизнь монастыря, освящает и приходящих в обитель мирян. Монахи должны показать народу пример молитвы, молитвы неустанной, бодрой и неунывающей, высокой, одухотворенной, и через это они дадут ему приближение к Богу, очищение от грехов, отраду сердца, радость души в страданиях, бодрость и веру, осмысленное существование. Как писал протоиерей Иоанн Восторгов: «Здесь, в молитве вашей, которая прольется в души богомольцев, почувствует народ и познает, что он – дитя Божье, призванное любовью Божественною к жизни святой и чистой, долженствующее по силе своего призвания христианского отвращаться от всякого вида порока, страсти, нечистоты, пьянства и разгула».

В «Настольной книге для монахов и мирян» говорится, что монастыри призваны показать народу величавую, умилительную, несказанную красоту нашей церковности и богослужения, чтобы затрепетала его душа от дивных молитв и песнопений Церкви, чтобы почувствовала она себя в райском блаженстве. И после того как насытится душа красотою церковною, получает и ум поучение веры и жизни, которые преподают достойные иноки собственным примером и учительным словом. Хочется вспомнить слова старца Порфирия Кавсокаливита: «Занятие песнопениями, чтением я считаю величайшим делом, очень великим, потому что так человек постепенно освящается, сам того не замечая, приобретает любовь и смирение, слыша слова святых, слова из минеи, октоиха и других книг».

Перед городским монастырем стоит проблема организации богослужений, с тем, чтобы это было приемлемо для паломников и прихожан, желающих посетить монастырь, и в то же время отвечало духовным потребностям монашествующих. Отметим важность следования монастырей богослужебному Уставу Церкви, который оставили нам святые отцы. Решением богослужебной проблемы в нашем монастыре стало сочетание «открытых» богослужений для всех желающих помолиться в обители (где насельницы молятся вместе с паломниками, но стоят отдельно от них) с «закрытыми» службами для монахинь (это – ночные службы, монашеское правило, отдельные службы суточного круга богослужения). В нашей обители выделен один из храмов для уединенных монашеских молитв. Чтение Неусыпаемой Псалтири также является традиционным для монастырей молитвенным деланием, которое гармонично вливается в общий устав молитвенной жизни нашего монастыря. Такие службы имеют большое значение, поскольку служат духовному единению сестер и укреплению сестричества.

Конечно, встреча монаха с Богом происходит в сердечной клети, однако внешние факторы также имеют значение. В согласии с монашеской традицией, в нашей обители, как и в афонских монастырях, сестры живут в кельях по одной. Пребывая среди шумного города, сестры затворяются в тесных кельях и всей душой устремляются к Небу.

Старец Георгий (Капсанис) говорил: «Затворяясь в келье, вы словно оказываетесь в пустыне Святой Горы. Я и Бог, Бог и я. Вас не занимает ничто другое». А преподобный Антоний Оптинский говорит: «Я, хотя и многогрешный и рассеянный человек, но весьма люблю свою келью, и когда я остаюсь в ней один, тогда бывает у меня праздник на душе. А посему даруй, Господи, и вам усердие отыскивать внутри своей кельи Царствие Небесное, и если обрящете, тогда и вы можете сказать: добро есть мне зде бытии (ср. Мф. 17:4)».

Организация строгого молитвенного устава в монастыре требует некоторого изменения и пространства обители. Желательно, чтобы в монастыре, расположенном среди многолюдного селения, было строгое разграничение территории: на доступную всем, кто желает посетить святую обитель, участвовать в богослужении, получить духовное окормление, и – предназначенную сугубо для монахов, недоступную для посторонних глаз. Это малая «пустыня» посреди большого города, с помощью которой водворяется внутренняя пустыня в душе – «Бог да душа – вот монах». На этой территории монахини проживают в своих кельях, совершают келейное правило и другие духовные подвиги, здесь происходит их общение с духовной наставницей, откровение помыслов, беседы и занятия, раскрывающие для инокинь духовные законы и духовный опыт монашества. Здесь в тишине и безмолвии пускает глубоко корни то крепкое дерево, которое сможет потом принести спасительные плоды не только самим монахиням, но и тем, кто прибегнет к ним за духовной помощью. Тайное поучение, тайное делание, глубокая молитвенная связь с Богом не могут быть выставлены напоказ.

Перед руководством и насельницами монастыря стоит необходимость организации встречи и приема паломников и всех людей, приходящих в обитель. В нашем монастыре общением со светскими лицами в основном занимается игумения и ее помощницы, сестры с большим монашеским стажем и преклонного возраста. Хотя монахини призваны служить миру молчанием и молитвой, но по благословению они ведут беседы со страждущими или ищущими ответа людьми, основываясь на учении святых отцов и монашеском опыте, дают духовный импульс, помогают найти путь заблудившейся душе. Старец Иосиф Исихаст, говоря о взаимоотношениях монахов с людьми мирскими или, выражаясь современным языком, – светскими, предупреждает, что «монах должен быть весь – глаза, весь – зрение, должен тщательно следить за тем, чтобы, принося пользу другим, самому не получить вред».

Сестры монастыря принимают паломнические группы из различных городов России, ближнего и дальнего зарубежья, проводят экскурсии. «Свет монахам – ангелы, свет мирянам – иноческое житие». Люди, приходя в монастырь, ищут то, чего им так не хватает в миру: красоту, любовь, отзывчивость. Любовь монахинь противостоит эгоизму, отзывчивость – холодности, смирение – нравственному разделению и превосходству, труд в монастыре предпочитается праздности. Старец Паисий говорил, что когда мирские, пусть даже неверующие, люди приходят в монастырь, они становятся верующими. По словам старца, «каждая настоящая монахиня, помимо молитвы за мир, помогает ему манерой своего поведения, тем, как она относится к различным проблемам, той парой слов, которые она скажет в архондарике какому-нибудь паломнику, чтобы он смог уразуметь глубочайший смысл жизни; или какой-нибудь матери, чтобы ее поддержать. Но, конечно, если монахиня сама ищет общения с людьми мирскими и т. п., то это никуда не годится».

Каждый день гласом колоколов монастырь возвещает осуетившимся людям, что есть Бог, небо, дух, молитва, подвиг, Божьи заповеди, смерть, суд, ад и рай. Одним своим существованием он безмолвно проповедует и напоминает всем о высшем смысле существования человека.

Монастырь посреди города – это источник живой воды духовного воодушевления; он питает и исцеляет иссохшую пустыню мирской жизни, дает живительную и спасительную влагу душам жаждущим.

Не теряя уединения со Христом в глубине своей души, монахи и монахини, живущие в городских монастырях, несут также послушание служения людям – то, что принято называть социальным служением. Почти все женские обители в дореволюционной России брали на себя попечение о заброшенных детях – сиротах. Монахиня – это мать не двух-трех детей, а мать всему миру, она отдает свою естественную материнскую любовь всем требующим заботы и сострадания, – не только молитвой Богу, но и деятельной помощью страждущим. Сестры своей любовью заботятся о сиротах, возвращают им радость детства, материально и духовно опекают их, дают образование и возможность вернуться к полноценной жизни в обществе. Но что важнее всего – они дают им истинную веру, как якорь, удерживающий их среди волн мирского моря; они учат их жертвенной любви к людям – и сколько радости эти дети приносят прихожанам своими песнями, танцами, спектаклями! Их проповедь – это ставшие традиционными ежегодные концерты в Греции «Свет во Вселенной», устраиваемые при содействии монастыря Ватопед, а также концерты в других странах Европы, которые организует Российское Министерство культуры.

Монахини вместе с детьми приюта посещают и тюрьмы. Многим заблудшим ожесточенным людям вернули они радость веры и надежды, согрели и утешили. Всегда спокойные, радостные, приветливые – не от мирской вежливости, но от любви и сострадания к людям, – они действительно становятся светильниками, горящими перед Господом и освещающими жизнь заблудших во тьме.

Сестры посещают больницы, где утешают страждущих, подолгу беседуют с будущими матерями, раскрывая им смысл и счастье материнства, способствуют уменьшению числа абортов.

Кроме духовного окормления общества, монастыри играют незаменимую роль в культурно-просветительской и экономической сторонах жизни народа. Каждое воскресенье, в двунадесятые и великие праздники все паломники и прихожане (около трехсот человек) приглашаются на благотворительную монастырскую трапезу, после которой дети дают концерты и раздаются подарки. Нуждающимся раздается гуманитарная помощь. Около сорока малоимущих семей находится под социальным патронажем монастыря – еженедельно им раздаются продукты, одежда, предметы первой необходимости.

В городских монастырях, по сравнению с сельскими, имеется больше возможности для занятия различными церковными искусствами (иконописью, золотошвейным мастерством, созданием прекрасных мозаик, резьбой по дереву), а также гимнографией и широкой издательской деятельностью.

Рассуждая о непростой задаче, которая стоит перед монахами сегодня, преподобный Варсонофий Оптинский говорил: «Кому что дано: кому деятельность, кому безмолвие, даров Божиих много. Иным было дано равноангельское житие, служить Богу в безмолвии. Другие, наоборот, служат Богу в кипучей деятельности. Но уподобляются зарывающим свой талант те, которые отказываются от того, куда их поставляют согласно воле Божией».

Мы благодарим Бога, что Он дал нам духовную связь с теми, кто учил и учит нас монашескому преданию не только на основе прочитанных книг, но опираясь на личный опыт. Это наш старец схиархимандрит Михаил, подвизавшийся в Троице-Сергиевой Лавре, старец Иосиф Ватопедский, схиархимандрит Ефрем, игумен монастыря Ватопед, и братия других монастырей Святой Горы Афон, с которыми мы находимся в духовной связи, и которые часто посещают наш монастырь.

---

Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета.

Архимандрит Ефрем (Куцу). Студент в университете пустыни. Минск: Братство в честь святого Архистратига Михаила, 2012.

Душеполезные поучения преподобных Оптинских старцев. В 2 тт. Издание Введенской Оптиной Пустыни, 2000.

Шмеман Александр, протопресв. Исторический путь Православия.

Митрополит Афанасий Лимасольский. Открытое сердце Церкви. М.: Издательство Сретенского монастыря, 2014.

Настольная книга для монашествующих и мирян, составитель архимандрит Иоанн (Крестьянкин). Отчий дом, 2010.

Преподобного отца нашего аввы Дорофея душеполезные поучения и послания. С присовокуплением вопросов его и ответов на оные Варсануфия Великого и Иоанна Пророка. М.: Благовест, 2013.

Иоанн Синайский, преподобный. Лествица. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2008.

Старец Силуан. Издание Сретенского монастыря, 2002.

Старец Ефрем Катунакский. М.: Русский Хронографъ, 2002.

Старец Иосиф. Изложение монашеского опыта. Свято-Троицкая Сергиева Лавра,, 2006.

Старец Паисий Святогорец. Слова. Том II. Духовное пробуждение. Монастырь Святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова. Суроти, Салоники. Издательский дом «Святая Гора». Москва, 2004.

Старец Порфирий Кавсокаливит. Житие и слова, Малоярославец: Издание Свято-Никольского Черноостровского женского монастыря, 2008.

Источник: Синодальный отдел по монастырям и монашеству