Даны ли нам огненные крылья?
Выступление игумена Петра (Мажетова), настоятеля мужского монастыря Свято-Косьминская пустынь Серовской епархии, на международной научно-практической конференции «Преемство монашеской традиции в современных монастырях. Миссия монастырей в современном мире: цели, задачи, принципы построения коммуникации» (Свято-Троицкая Сергиева лавра, 24–25 сентября 2019 года).
Святые Скитские отцы произнесли пророчество о последнем роде. Они предложили вопрос: «Что сделали мы?» Один из них великий по жительству авва Исхирион сказал на это: «Мы соблюдали заповеди Божии». Отцы спросили: «Что сделают те, которые непосредственно последуют за нами?» Он отвечал: «Они будут иметь делание в половину против нашего». Отцы опять спросили: «А те, которые будут после них?» – «Эти, – отвечал авва, – отнюдь не будут иметь монашеского делания; но их постигнут напасти, и они, подвергшись напастям и искушениям, окажутся больше нас и больше отцов наших».
Алфавитный патерик
Монашество последних времен – какое оно?
В Отечнике содержится рассказ о видении аввы Исхириона. Ему представилось, что три монаха стоят на берегу моря и слышат глас с другого берега: «Возьмите крылья огненные и приходите ко мне». Двое из монахов с легкостью взяли крылья и полетели, а оставшийся на берегу возопил и стал плакать. Даны были крылья и ему, но не огненные, а плотяные – слабые и бессильные. С трудом и большой скорбью, погружаясь в воду и выбираясь из нее, монах перебрался на противоположный берег. «Так и нашему поколению, если и даются крылья, то слабые и немощные», – заключает свой рассказ авва Исхирион.
Мне не хочется толковать это повествование в пессимистическом смысле: дескать, современному монашеству огненные крылья не даны. Думается, монах и ныне может стяжать огненные крылья, но может остаться и с плотяными. Все будет зависеть от того, какое мировосприятие он положит в основу своей духовной жизни.
Мы все привыкли воспринимать себя людьми немощными, недостойными, грешными. Но мне кажется, когда человек в наше время называет себя грешным, это так же порочно, как называть себя святым. Потому что, когда человек называет себя святым, он считает, что уже не должен подвизаться, а когда человек называет себя грешником, он так же освобождает себя от внутренних понуждений: он грешный, он монах последних времен, у него плотяные крылья, ему мало дано, значит, с него много не спросится – такая на самом деле очень провокационная установка.
Трезвомыслие как монашеский образ мышления
Каким же может быть мышление монаха, как он может воспринимать действительность? Обращусь к одному образу из иконографии ангелов. Часто они изображаются на иконах с неким светоносным шаром в руках – зерцалом, на котором изображена хризма – монограмма имени Иисуса Христа. Зерцало знаменует собой созерцание Божественного света, Божественной силы. Это, можно сказать, образ той божественной власти, которая дана ангелу. Если мы обратим взор на себя, то мы, имеющие равноангельный монашеский чин, тоже должны иметь созерцание, познание Бога внутри своего сердца. Кто как может, по силам, как поется в тропаре Преображения «якоже можаху», но у каждого из нас есть призвание держать в объятиях своей души эту сферу – созерцание Бога. Если монах всеми силами души стремится к этому, то можно сказать, что он стремится и к тому, чтобы его крылья стали огненными. Такой монах мыслит по-настоящему трезво, по-монашески.
Образ противоположного мышления, плотского, мирского – это омела, растение, которое паразитирует на деревьях, питается их соками. На дереве появляется нечто вроде новогодних шаров на елке, и в результате оно гибнет. Омела олицетворяет собой мирское мышление, которое создает в человеке многочисленные миры и мирки, высасывающие соки из его сердца. То есть человек живет множественными интересами, у него очень много потребностей, забот, попечений, и все эти потребности питаются его душой, его духовной силой, постепенно иссушая древо его жизни. Древо – евангельский образ. Помните, горчичное зерно вырастает в древо, на котором привитают птицы небесные (Мф. 13:31–32; Мк. 4:30–32; Лк. 13:18–19) – добродетели, как толкуют святые отцы. А когда появляются омелы, птицам гнездиться негде. Мало того, омела – ядовитое растение, липкое… Это сильный образ. Вместо того чтобы иметь внутри себя светящуюся сферу, ты весь распространяешься своими жизненными силами в эти многочисленные омелы, которые иссушают тебя. Причем эти паразитирующие мирки могут в тебе даже молиться. Например, в тебе молится водитель («Господи, дай мне доехать, чтобы все хорошо было»), или поэт («Господи, дай мне написать хорошие стихи»), или даже духовный отец… Когда возникает «омелизм»? Когда человек живет, делает что-то, несет какое-то служение ради себя, а не ради Бога. Тогда его крылья обессиливают и становятся плотяными.
Трезвомыслие – такой образ мышления, когда человек видит в своем сердце Христа
Мне хочется привести еще один образ внутреннего мира монаха. Им может послужить такой астрономический феномен, как синдром Кесслера, известного американского ученого-астронома. Синдром Кесслера заключается в том, что, когда человек осваивает ближний космос, он может засорить околоземное пространство настолько плотным слоем космического мусора, что навсегда лишит себя возможности выйти в дальний космос. Так и монах, осваивая компьютерные технологии, те или иные науки, занимаясь тем или иным служением, открывает для себя множество интересов, которые заполняют его сердце и не позволяют уже молитвенно видеть в глубине сердца Самого Христа. И это очень большая ошибка в духовной жизни. Помочь понять это могут слова святителя Игнатия (Брянчанинова). От имени Христа святитель Игнатий приводит такие слова: «В темнице – в сердце вашем – Я был, и вы не посетили Меня». Что может быть страшнее этого – иметь Христа внутри себя и не распознать Его? Научиться видеть Христа в сердце, отрекаться от мирских интересов ради Него – это первый и основной признак монашеского трезвомыслия.
Трезвомыслие не просто молитва, не просто келейное правило, исполнение послушания – это, прежде всего, соблюдение своего сердца «сиротой». Преподобный Серафим Саровский, когда с любовью отзывался о своих Дивеевских сестрах, говорил: «Это сиротки». Монашеское сердце должно быть осиротевшим. Оно ничем не может усладиться, кроме как Христом. Да, оно вынуждено заниматься множеством разных вещей, но к ним не прилепляется. А вот когда человек в монашеском чине находит свою реализацию в разных вещах, интересах, идеях, тогда он и создает этот духовный мусор, который, действительно, может окончательно лишить его возможности проникнуть внутрь себя.
Как стать трезвомыслящим монахом?
Можно задаться вопросом: как воспламенить свои крылья? Как стать трезвомыслящим монахом? Чтобы это понять, давайте рассмотрим три степени жизни души. Первая степень – это твоя боль, вторая – боль ближних, третья – боль Христа. Когда ты чувствуешь боль, ты живой. Когда ты чувствуешь боль ближнего, значит, ты жив душой. Когда ты чувствуешь боль Христа, чувствуешь, как Господь за тебя пострадал, – в тебе оживает духовный человек.
Из этих наших рассуждений вытекает и следующий вопрос: в чем отличие монаха и мирянина? Мирянин любит мир и служит Богу. Монах любит Бога и служит миру. Монах не может не испытывать боли ради Христа, ведь что любишь, ради того бывает и боль. Мирянин любит мир и испытывает боль ради мира – это скорби по плоти. Монах любит Бога, следовательно, и терпит ради Бога вольные и невольные скорби по духу, а скорбям по плоти он непричастен.
Поэтому, когда монах прибегает к облегченной молитве, без усердия, без внутренней брани, без внимания, она не вызывает у него ни душевной, ни телесной боли. Такое состояние можно назвать синдромом «православие лайт» – облегченное православие. В этом случае в монахе просыпается потребность болеть ради мира, у него возникает мирское восприятие духовных истин, духовности, что приводит к нерадению и увлечению внешним.
Как употребить во благо дар рассудительности и способность болеть душой?
Чтобы такого не происходило, нужно знать, как пользоваться даром рассудительности и способностью болеть душой. В человека вложено Творцом всё прекрасное. Всё, что проявляется в человеке, призвано уподобить его Богу. Соответственно, если человек не испытывает, например, спасительного страха перед Богом, он обязательно начнет бояться темных углов, мрачных событий, будущего, злых людей (часто этим объясняется потребность смотреть фильмы ужасов).
То же происходит и с даром рассудительности. Эта способность дана человеку, чтобы определять правильный путь спасения. Если человек пренебрегает собственным спасением, способность рассуждения может у него выродиться, стать подобной страсти сребролюбия. Как скупец или скряга мыслит только о наживе и все силы своей души употребляет на то, чтобы стяжать больше денег, так и монах, забывший о цели своей жизни, будет думать только о том, как бы удобнее, комфортнее устроиться в монастыре – например, избежать послушания, которое не очень хочется выполнять. Или поменьше понуждать себя в молитве, искать поводов сократить правило.
И в таких случаях зачастую душа монаха начинает черстветь, перестает чувствовать спасительную боль. Не испытывая в молитве духовной брани, боли ради Христа и ради духовного преуспеяния, человек неизбежно найдет мирские поводы и цели, ради которых будет скорбеть. Отсюда неумение и боязнь скорбей ради Христа у современного человека – это и есть проявление плотяности тех духовных крыльев, которые должны быть огненными.
То есть я хотел бы обратить внимание на то, что душа по своей сути максималистка. Она не может удовлетвориться полутонами. Ей нужно напряжение. И монашествующий должен иметь в духовной жизни то делание, которое приносит ему некую блаженную скорбь, блаженную боль ради Христа, – например, коленопреклонения или понуждение себя к очень внимательной молитве. Григорий Синаит рассуждает, что, когда человек занимается внимательной молитвой, он садится на низенький стулец и томит себя тем, что он согбен, спина его изнывает, но это изнывание блаженно, потому что оно посвящено молитве, посвящено Христу.
Человек создан по образу Божию, соответственно, по образу Любящего, он хочет найти то, чему может посвятить себя в любви, то, ради чего хотел бы поскорбеть в любви. Монашествующий обязательно должен в своей жизни иметь делание, которым болеет ради Христа. Потому что Христос болеет ради него. Вот это взаимное проникновение друг в друга через боль, желание все свои духовные внутренние переживания посвящать Богу как собеседнику, который постоянно идет рядом с тобой, – это есть исихазм, это есть трезвомыслие, то духовное делание, которого ждет от нас Христос: поиск возможности создать такой образ жизни, который поможет тебе, действительно, болеть ради Христа.
Преуспеяние монаха в трезвомыслии зависит от того, ради чего он живет – ради Бога или ради мира
Мне хочется привести один пример из жизни: у нас в монастыре есть такой термин – «Серафимова дилемма». Был у нас один брат по имени Серафим. У него отнялась вся нижняя половина тела. И врач ему сказал, что произойдет одно из двух: либо победит нижняя часть и постепенно это омертвение будет подниматься всё выше, либо, если он будет делать специальную гимнастику, победит верхняя часть тела и его организм полностью восстановится; либо живое победит в теле, либо мертвое начнет побеждать.
Вот от этого и зависит, будут ли у человека огненные крылья, – от того, какая половина победит. Что перевесит в жизни монаха: мир видимый или мир духовный? Ради чего он будет болеть: ради этого временного мира или ради молитвы, добродетели, веры в Бога?
Виды подвига современного монаха
Как же прийти к тому, чтобы чувствовать боль ради Христа? Какими могут быть виды этой боли в современном монашестве? Например, святитель Игнатий советует делать в течение дня 20–30 земных поклонов – что это, как не утеснение себя? Можно еще назвать память о смерти и своих грехах, искреннее самоукорение, внимательную молитву, болезненное смирение перед ближним ради Христа, терпение – с благодарственной молитвой – болезней и немощей, с ними связанных, самоотверженное отсечение своей воли ради духовного преуспеяния.
Может быть, все эти перечисленные делания выглядят простыми, но на самом деле всё это помогает монаху обрести огненные крылья, делает его по-настоящему духовным человеком. И тогда в монастыре он не просто влачит вялое, полубессмысленное существование, как бы влечется на плотяных крыльях к концу своей жизни, а огненными крылами взмывает ввысь и бесстрашно преодолевает море этой жизни.