В программу работы направления «Древние монашеские традиции в условиях современности» XXVI Международных Рождественских образовательных чтений был включен семинар «“Покаяния двери…” Современная монашеская жизнь как путь ко спасению и совершенству». Семинар прошел в формате круглого стола с ответами на многочисленные вопросы, которые были заранее направлены в адрес Синодального отдела по монастырям и монашеству, а также возникали непосредственно в ходе обсуждения. Состоялся содержательный разговор о том, что волнует, что кажется наиболее важным насельникам и руководителям современных обителей. На вопросы отвечали архипастыри, имеющие богатый многолетний опыт монашеской жизни.

Вопрос: Как непрестанный плач о грехах сочетать с радостью о Господе? Как бороться со стереотипом мрачности и нелюдимости монаха? Ведь это отталкивает и пугает людей.

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий:

Мне кажется, одно другому не мешает – плач о своих грехах и радость на душе. Преподобный Серафим, обращаясь к одной из матушек, говорил: «Веселость-то не грех, матушка, она отгоняет усталость, а от усталости ведь уныние бывает, и хуже его нет... Сказать слово ласковое, приветливое и веселое, чтобы у всех пред лицом Господа дух всегда был весел, а не уныл, – не грешно…»

Что касается «мрачности и нелюдимости», то вопрос, вероятно, не совсем корректно поставлен. Монах – от «монос», один. Он не для людей весел или мрачен, он пред Господом предстоит. И вопрос его монашеской жизни это, прежде всего, вопрос уединения. Мы живем в общежительных монастырях, у каждого из нас есть какие-то послушания. Кто-то при этом может быть более способен не к внешним послушаниям, а к внутренней сосредоточенной молитве, и внутренне он крепок и спокоен. А другой и улыбается, и шутит, а душа у него мрачная… Батюшка Серафим говорил: не нужно других спасать, – спаси себя сам, и вокруг тебя спасутся многие. Когда человек живет внутренней духовной жизнью, тогда он и сам преображается, и люди, которые на него смотрят, общаются с ним, так же заражаются крепостью духа. А если мы начинаем людей спасать, а сами и не приступили к покаянию, то это будет уже фарисейством и лицемерием... Монах должен гореть ради Христа и жить в подвиге, молитве, покаянии, сам спасать свою душу – вот фундамент; тогда и всё остальное будет на своем месте.

Митрополит Святогорский Арсений:

…В наше время любовь заменена на вежливость. Современный человек самолюбив. Он привык, что, в любом офисе клерки встречают его с неизменными улыбками, и неважно, если эти улыбки неестественные, накладные. В монастыре, видя со стороны мрачноватых, может быть, монаха или монахиню, человек уже судит и осуждает их. Для него предпочтительнее накладная вежливость. Но ведь монастырь – это семья, а в семье настроение бывает всякое. Вы же не знаете обстоятельства этого монаха и то, какие болезни и скорби он терпит. Другое дело, если вы к нему обратились, а он грубо, не по-доброму ответил. Потому что, какое бы ни было состояние, – если ко мне обращаются, я должен забыть себя и ответить с любовью; и с искренней любовью, а не с лицемерной вежливостью. В каждом человеке, приходящем в монастырь, мы должны видеть образ Божий, и соответственным должно быть наше поведение.

Митрополит Месогейский и Лавреотикийский Николай:

Я думаю, что дело здесь вот в чем. Жизнь каждого христианина основана на двух глаголах, которые мы используем во время Божественной литургии. Во время Херувимской песни нам предлагается отложить всякое попечение. А когда мы молимся, нас призывают предать всё наше бытие, всю нашу жизнь Христу. Значит, самое главное, что нам предлагается – это отложить всё мирское и довериться Господу, предав Ему свою жизнь. Если мы доверим нашу жизнь Господу, то тогда от нас отойдут все страхи, печаль и беспокойство. Это первое замечание, которое бы я хотел сделать. Именно это и должно быть центром нашей духовной борьбы.

Второе замечание касается двух слов, которые используются в аскетике, в Добротолюбии, –печаль и радость. Печаль и радость связаны. Основа печали о Господе – это смирение, основа радости о Господе – это надежда. Другими словами: тот, кто испытывает смирение, может перед лицом Господа печалиться, и тот, кто надеется, может перед лицом Господа радоваться. Это то, что говорит преподобный Силуан Афонский: «Держи ум свой во аде и не отчаивайся». Никогда отцы Церкви не используют слово «горесть», они используют слово «печаль». Потому что горесть касается наших мирских забот, а печаль может касаться и отношений с Господом. Выражение «радостная печаль» означает, что печаль может порождать радость, печаль может создавать радость о Боге. Поэтому мы имеем пример святых, которые полны радости, но при этом не могут не печалиться в процессе своего смирения и покаяния. Когда, например, преподобный Серафим Саровский преисполнялся радости, эту радость порождало его собственное смирение. Я был лично знаком с преподобным Паисием Святогорцем, и он являет такой же пример – он был преисполнен радости – я не помню, чтобы он горевал или говорил о своих проблемах, и радость его происходила из смирения.

Митрополит Саранский и Мордовский Зиновийий:

Следует отличать христианина-миссионера от христианина, погруженного в свой внутренний мир. Естественно, монашеское устроение зиждется на сокрушенном сердце. И сокрушение о нашей недостаточности, о наших несовершенствах без печали не бывает. Но печаль – как состояние покаянного сердца – должна исходить от нашего изволения. «Держи ум свой во аде…» – значит, держи его в сокрушенном состоянии. А радость – это утешение от Господа. И она очень часто от нас не зависит. Мы не должны ее сами в себе искусственно возгревать. Многие увлекаются вот таким радостным пребыванием в христианском мире и забывают, что радость всем нам предназначена как надежда, а мы должны свое сердце содержать в смирении и отвечать на эту радость, как на всякий дар Божий, с благодарностью. Тогда никто из встречных людей не воспримет наше внутреннее скорбное, может быть, о самом себе состояние как состояние мрачное…

Митрополит Святогорский Арсений:

Будучи на Святой Горе Афон и общаясь со старцами, я почувствовал, как возле них просвещаешься их радостью, их утешением. И в то же время обратил внимание на молодых братий, среди которых многие имели очень сосредоточенный и даже мрачный вид. В Пантелеимоновом монастыре существует традиция: братия в пятницу вечером исповедуется. Меня попросили: поисповедайте братию. И вот в той исповеди я не увидел уныния, или мрачности, я увидел людей, которые живут живой духовной жизнью. Можно еще привести такой пример: в Великую Отечественную войну вся страна жила в таком напряжении, что требовать от народа в тот момент веселья было бы глупо. А вот когда настал День победы, – были всеобщая радость и ликование. Так примерно бывает и в монашеской жизни. Пока человек борется, пока он находится в состоянии брани со своими помыслами, страстями, это накладывает на него отпечаток напряжения, может быть, и мрачности. А когда человек уже добивается какого-то результата, – как старцы на Афоне, которых после периода борьбы коснулась благодатная радость Христова, – он, соответственно, в этой радости живет. Как преподобный Серафим Саровский и другие угодники Божии и в старые, и в наши времена. Поэтому я думаю что и причина таких состояний того или иного брата в монастыре – разные духовные уровни, на которых они находятся.

Вопрос: Слезы покаяния, плач о грехах даются только смиренным. А если у новоначального пока нет смирения, да и вообще не всякий его имеет, – у тех не может быть настоящих слез?

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий:

Мне кажется, смирение и покаяние – разные вещи. Слезы будут у каждого человека, это начало смирения, начало покаяния… Вообще, не нужно стремиться постоянно оценивать другого. Новоначальный, послушник, молодой монах или инокиня – они же только начинают путь возрастания. Преподобный Серафим очень четко сказал: «Добродетель не груша, сразу ее не съешь». Все мы сначала младенцы, отроки, юноши, потом уже взрослеем. Так и в духовной жизни у каждого человека есть свой период возрастания, у кого-то он проходит быстро, а у кого-то медленно. Пришедшего в монастырь человека не мы позвали – Господь его позвал. Оценивая его слезы – искренние они или не искренние, надо понимать, что люди-то живые, с разными характерами, разным опытом жизни, воспитанием. И устав монастыря лишь постепенно должен поставить их на путь правильной монашеской жизни.

Вопрос: Покаянный дух в условиях городского монастыря. Как настроить братию обители на покаяние?

Митрополит Святогорский Арсений:

Мне кажется, в монастырь человек уже приходит через покаяние. Нельзя совершить такой шаг, не осознавая своей неправильности, своей поврежденной грехом природы, ведь мы приходим ради того, чтобы ее исправить, чтобы спасти свою душу. А помысел спасения души и возникает после осознания собственной неправедности перед Богом. Соответственно, начало нашего прихода в монастырь – это уже покаяние. И это естественное состояние для человека монашествующего. Не от разочарования в жизни идут в монастырь, хотя и такие случаи есть. Но в основном люди приходят с осознанным желанием себя исправить, спастись.

Почему вопрос задан именно о городском монастыре? Я всегда говорил, что нельзя в этом плане разделять городской и сельский монастырь. Троице-Сергиева лавра, казалось бы, сугубо городской монастырь, да еще с толпами экскурсантов. Но там были отец Кирилл, отец Наум, другие духовники, и разве можно сказать, что там не было духовной жизни, не было покаяния?.. Киево-Печерская лавра, где в нетлении почивают угодники Божии, – тоже городской монастырь. Константинопольские монастыри, обитель «неусыпающих» были образцом монашеской жизни, в том числе и для уединенных обителей. Спасает не город или село, спасает то настроение, с которым человек живет в монастыре.

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий:

Прежде всего, есть уставная жизнь обители. Где действует устав, и есть настрой на соблюдение монашеского устроения, там будет и покаяние. И начинается устав с руководителя монастыря – он первый должен проходить этот путь, и за ним идти люди.

Мы должны для себя определить, что такое покаяние. Только рассказ на исповеди о своих грехах? По-гречески «покаяние» – μετάνοια, что переводится как «изменение ума». То есть должен быть набор каких-то действий, которые изменят ум к лучшему. Направят к Богу. В этом покаянии и смирение должно быть, и слезы, и без послушания не обойтись, – всё должно привести к внутреннему преображению. Господь говорит нам: где сердце ваше, там и сокровище ваше (Мф. 6:21). Где мысли ваши, там и вы сами. Не в том покаяние, чтобы о своих недостатках рассказать и уйти, – нужно измениться, преобразиться.

Митрополит Саранский и Мордовский Зиновий:

Μετάνοια – слово, которое имеет несколько подтекстов. Это некое изменение, которое человек осуществляет целенаправленно, меняя себя по образу Христа; он осознанно осуществляет изменение, преображающее его природу. И это должны быть не какие-то разовые состояния сожаления о грехах своих. Как сказал преподобный Ефрем Сирин: человек, находящийся в покаянном процессе, изменяющийся по образу Христа, должен стремиться к высоким целям. Эти цели заложены в исполнении заповедей Христовых. В связи с этим очень часто покаяние сопровождается не только слезами, но и внутренней радостью. То есть нельзя сказать, что покаяние – это только слезы. Покаяние – это изменение наше.

Вопрос: Как взаимосвязаны понятия епитимия и покаяние?

Митрополит Саранский и Мордовский Зиновийий:

Епитимия – это способ преодоления своих внутренних немощей, недостатков, это средство, которое святые отцы в своей практике применяли для того, чтобы активизировать процесс покаяния. И поэтому всякая епитимия должна восприниматься с огромной радостью, с большим желанием, и всяческие действия от епитимии всегда будут усиливать это стремление к покаянию, изменению.

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий:

Надо понять, чтó есть епитимия – наказание или лекарство? Епитимия как лекарство возможна только тогда, когда у исповедующегося есть полное доверие к духовнику, уверенность, что от наставления он получит пользу. Епитимия – это упражнение. А епитимия как наказание не сопряжена с вопросами духовной жизни. Это что-то другое.

Митрополит Месогейский и Лавреотикийский Николай:

Я с Вами всецело согласен, владыка, что разные вещи – наказание и лекарство. И цель епитимии оправдана тем, как работает, допустим, врач. Когда врач выписывает больному лекарство, оно может оказаться горьким, но это лекарство, оно служит благой цели. Наказание же следует за нарушением закона. В Церкви мы не боимся, что, нарушив Закон Божий, получим наказание. А цель наша, как в притче о блудном сыне, – вернуться к самому себе, понять самого себя. Таким образом, когда духовный отец накладывает какую-то епитимию, он руководствуется только благими целями, для того чтобы обратить нас на правильный путь… И когда он говорит: ты не будешь причащаться определенный период, ты должен положить столько-то поклонов, или молиться особым образом, нужно понимать, что молитва – это не наказание, это счастье. Я не думаю, что здесь нужно еще что-то добавлять.

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий:

Полагаю, надо поговорить немного о том, что такое грех. Грех – это нарушение закона, данного Богом. По-гречески, одно из значений слова «грех» – αμαρτία переводится как «непрохождение», «непопадание в цель». Наше главное предназначение – перейти в Царство Небесное. И в этом смысле совершить большой грех, маленький ли, – это условно. Ты не прошел, не попал в цель, – твоя жизнь не имеет смысла. Исполнил предназначение Божие, попал в цель, – вот результат твоей жизни. И тогда будет более глубокое понимание и покаяния. У нас, как правило, восприятие покаяния – это пред Богом оправдаться, а на самом деле задача – попасть в цель, в Царствие Божие. Никто нас туда не проведет: Бог нас без нас не спасает. Должна быть свободная воля, направленная к этому действию.

Не знаю, как среди монашествующих, но среди мирян часто встречается такое католическое восприятие покаяния – индульгенция. Я в стольких-то грехах покаялся, сто акафистов прочитал, и всё – получил благодать и успокоился. А главное-то – наше внутреннее преображение. Грех – это та проказа, которая мешает нашему преображению. Ведь только в чистый сосуд вселяется благодать Божия, ничего скверного не войдет в Царство Небесное. И тогда покаяние становится действием, которое нужно как воздух. Жажду души необходимо утолить благодатью Божией, очищением грехов.

Митрополит Святогорский Арсений:

Епитимия – не административное наказание, а следствие любви духовника к своему чаду. И когда у чада недостаток в осознании своей греховности, епитимия служит к возбуждению чувства покаяния. Я приведу такой пример. Покойный ныне блаженнейший митрополит Владимир однажды принял столичного киевского врача, женщину, которая по долгу медицинского работника (в наше время это норма жизни) делала аборты. Она не понимала, насколько это тяжелый грех. Блаженнейший ей сказал: «Ну, что ж, Вы, пожалуй, три поклончика утром кладите, со словами “Господи, прости меня, детоубийцу”. И три поклончика вечером, как будете ложиться: “Господи, прости меня, детоубийцу”… Через неделю она пришла к нему в слезах: «Ваше Блаженство, снимите с меня эту епитимию, я не могу это понести. Я три поклона утром кладу и хожу весь день под впечатлением своего преступления, вечером кладу – и всю ночь плачу, что столько душ загубила». То есть эти три поклончика, данные с любовью, для пробуждения чувства покаяния, с целью исправления и спасения души, – достигли цели. И еще один момент: не надо забывать, что если духовник или игумен накладывает епитимию на брата или сестру, а тот отказывается ее исполнять, духовник должен сам исполнить наложенную епитимию. Так у святых отцов. Это тоже следствие любви. Если ты любишь этого человека, то ты должен дать епитимию из сострадания и желания его исправления, но и сам ради этого готов за него пострадать.

Вопрос: Что нужно для того, чтобы брат меньше обвинял других, оправдывая себя, и не боялся осознавать и признавать свою вину?

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий:

Конечно, для каждого конкретного человека здесь будет конкретный ответ: надо знать, почему это происходит. Если мы стремимся обличать других и оправдывать себя, – это тяжелый грех: где тогда духовный рост?.. Может, у человека пока душа закрыта или глуха. Надо обратиться к святым отцам, найти примеры из монашеской жизни – к чему приводит осуждение. Может быть, на братской трапезе эту тему рассмотреть. Вообще чтение Житий за трапезой – очень хорошая традиция. И надо ставить на это послушание людей с хорошей дикцией, с опытом чтения… Это тоже один из способов поднять монашескую жизнь на новый уровень. Азами духовной жизни надо заниматься старшим и научать младших, научать через святых отцов, через беседы… помочь посмотреть на себя со стороны. Игумены и игумении должны подбирать для трапезы специальные наставления и рассуждения, находить хорошие тексты.

За богослужением, если нет проповеди, можно тоже читать поучения. Это начальный путь помощи человеку, болеющему грехом осуждения. Я думаю, что в большинстве случаев это возымеет положительное действие, – при том условии, что человек желает, жаждет монашеской жизни, а не просто заблудился и не в ту дверь вошел…

Вопрос: Бывает, что в человеке проявляется две крайности – самоуверенность или – при грехах и ошибках – уныние. И, поскольку этот человек горд, он плохо воспринимает замечания и от них впадает в еще большее уныние. Как ему помочь и уврачевать его?

Митрополит Месогейский и Лавреотикийский Николай:

Мы все такие, не только некоторые люди. Когда нам говорят добрые слова, даже если это неправда, мы радуемся. А если нам сделают замечание, даже если оно справедливое, мы сразу утрачиваем хорошее настроение. Мне сейчас на ум пришел пример еще в отношении предыдущего вопроса, который обсуждали. Пример из жития Антония Великого. Преподобному Антонию пришел помысел, что он достиг больших высот, и он начал бороться с этим помыслом. И Господь его сподобил спуститься в Александрию, чтобы встретиться там с сапожником. Я не буду пересказывать всю эту известную историю, но напомню фразу, которую сказал ему сапожник о своей молитве, и этим показал, что он был выше, чем Антоний Великий: «Все спасаются, я же гибну». Если каждый будет молиться такими словами, тогда поймет, кто он сам, кто его братия… тогда Господь все вещи расставит в правильном порядке.

Продолжение следует...

Источник: "Монастырский вестник"

В программу работы направления «Древние монашеские традиции в условиях современности» XXVI Международных Рождественских образовательных чтений был включен семинар «“Покаяния двери…” Современная монашеская жизнь как путь ко спасению и совершенству». Семинар прошел в формате круглого стола с ответами на многочисленные вопросы, которые были заранее направлены в адрес Синодального отдела по монастырям и монашеству, а также возникали непосредственно в ходе обсуждения. Состоялся содержательный разговор о том, что волнует, что кажется наиболее важным насельникам и руководителям современных обителей. На вопросы отвечали архипастыри, имеющие богатый многолетний опыт монашеской жизни.

Вопрос: Трудно следить за собой и не осуждать ближних, когда послушание сопряжено с ответственностью, многолюдством, многими заботами, хотя поводов для сокрушения очень много. Как при этом сохранить мирное устроение и радость духа?

Митрополит Святогорский Арсений:

Наверное, – правильно видеть себя. Когда мы кого-то осуждаем, допустим, за непослушание, при этом необходимо и себя вспомнить: а я во всем был послушен, я во всем поступаю по заповедям? И если я в своей жизни не идеален и часто преступаю заповеди Божии, то как же тогда требовать послушания от другого человека? Из самоосуждения и покаяния следует мирное настроение. Нам схиархимандрит Серафим (Мирчук) говорил, что тогда только душа обретает мир, когда человек сам себя осудит, когда свою вину поищет, когда свою вину найдет. Соответственно, когда мир в душе, тогда всё хорошо, и все хороши.

Игумен Исаакий (Иванов), настоятель Иоанно-Богословского мужского монастыря Рязанской епархии:

…Как сохранить мирное устроение и радость духа… Мирное – это покаянное. Вспоминаешь о своих грехах, себя обличаешь, и если сам с покаянным чувством подходишь к брату, чтобы его обличить и призвать к покаянию, тогда, по слову преподобного аввы Дорофея, бывает правильный результат. А если чувствуешь раздражение внутри, то лучше не подходить и не обличать, а дождаться момента, когда придет мирное устроение.

Митрополит Святогорский Арсений:

Господь дал в Евангелии очень точный ответ: Научитесь от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим (Мф. 11:29). Мирность устроения души человеческой именно в кротости и смирении.

Митрополит Саранский и Мордовский Зиновий:

Наверное, помогает осознание того, что и брат, и ты сам, со всеми нашими немощами, спасаемся исключительно милостью Божией. Если ты желаешь быть помилованным, то пожелай милости и спасения брату своему, и ты сохранишь мир.

Архимандрит Роман (Красовский), начальник Русской Духовной Миссии РПЦЗ в Иерусалиме:

Будучи священником и монахом, тем более на видном месте, часто проповедуешь с амвона, или слушаешь исповедь, и чувствуешь себя лицемером. Потому что говоришь, как люди должны жить, как должны каяться, бороться, и сам не делаешь этого. И в этом случае просто себя смиряешь. Тогда находишь какое-то снисхождение к брату или к сестре. Мы все – и начальствующие, и простые послушники – на одном корабле, и все плывем в одну сторону – спасительную. Если себя укорять, тогда будет легче помочь другим.

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий:

Я хотел бы поделиться своим опытом. Я прожил шестнадцать лет в Троице-Сергиевой лавре и из них десять лет нес послушание эконома. Лавра – один из больших, значимых монастырей, и заниматься послушанием эконома в этой обители очень суетно: ты во всей полноте соприкасаешься с миром, надо отстаивать интересы монастыря, заниматься реставрацией, распределять финансы… Такое послушание – между молотом и наковальней. Вместе с тем, у меня не было никакого уныния, было радостное устроение духа. Чем я спасался? Первое – надо делать то, что ты должен делать, и не более того. Когда ты занимаешься делами, бывает так, что приходит к тебе какое-то не твое, по сути, послушание, и если ты начинаешь этим увлекаться, то живешь уже не по послушанию, а по своеволию… Второе – я старался жить по благословению. Это тоже не просто… Не все игумены монастырей и игумении к этому готовы. Но если вы сами не способны жить по благословению, по послушанию, – как можно требовать это со своих подчиненных? Способность жить по благословению и по послушанию дает колоссальную силу спокойствия и мирности духа. Даже если ты ошибся, неправильно сделал, – ты принесешь покаяние, и тебя поймут. Потому что ты живешь не по своей воле.

Поэтому надо самому с собой поговорить: живешь ли ты по послушанию, не берешь ли больше того, что тебе благословили? Если это будет выстроено, мне представляется, что многие вопросы сами собой отпадут...

Вопрос: Во время поста, а также в моменты, когда ответственные дела наслаиваются одни на другие, чаще всего обостряются отношения с ближними, тяжелее переживаются конфликтные ситуации. Поделитесь опытом – как каждодневно готовить себя к тому, чтобы не терять мира, не смущаться, меньше поддаваться на искушения, и вовремя каяться, пресекая свои гнев, обиду, досаду и прочее?

Митрополит Святогорский Арсений:

Конфликтные ситуации, нестроения, в том числе, и во время постов, происходят по причине нашего эгоизма. Потому что наша плоть и плотской наш человек воспринимает поприще святого Великого поста как ограничение и лишение себя чего-либо. И, соответственно, начинает из-за этого расстраиваться, переживать, а это проявляется и в отношении к ближним, и в собственном настроении. Мы просто должны трезво мыслить и понимать, что пост нас не обирает, не лишает чего-либо – пост, наоборот, нам дает. На время поста надо смотреть как на особое время, когда мы приобретаем нечто важное для своего внутреннего, духовного человека. Тогда у нас меняется и отношение к посту, и пост становится, как святые отцы его называли, «весной духовной». Для них время Великого поста было самым радостным, потому что можно устраниться от житейских забот и всецело предаться главному монашескому деланию – молитве. Великим постом будет сугубое покаяние, и частая исповедь, и особые богослужения, которые настраивают человека на определенный лад. Через частую исповедь приходит очищение души, а с очищением души – радость и утешение, и на весь мир смотришь иначе. То есть нужно векторы поменять, смотреть на Великий пост как на время приобретений, а не лишений. И из этого будет исходить тогда и настроение человека.

Митрополит Саранский и Мордовский Зиновий:

Духовники, отцы, чтобы не терять мира в душе, советовали с бóльшим вниманием совершать келейное молитвенное правило. Мы знаем, что когда инок совершил келейное правило проникновенно, осмысленно, глубоко, то у него мирное состояние более устойчиво; и наоборот, если послушник или монах без внимания простоял на молитве, то жди искушений как из рога изобилия….

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий:

В этом вопросе обращают на себя внимание слова: «меньше поддаваться искушениям и вовремя каяться». Что такое «вовремя каяться»? Надо регулярно участвовать в Таинстве покаяния. И довольно часто. Мне нередко миряне, которые посещают другие православные страны, в том числе и Грецию, и видят, что там люди иногда причащаются без исповеди, – задают вопрос: а почему у нас такой традиции нет? Можно ли и нам причащаться без исповеди? Я им говорю: давайте не будем торопиться. Может быть, и можно вам причащаться, но нужно ли? Мы читаем слова молитвы перед Причащением: «Господи, не в суд или в осуждение, но во исцеление души и тела сподоби мя причаститься святых Христовых Таин...» Оказывается, можно причаститься и в суд и во осуждение.

Вы хотите чаще причащаться, получать благодать Божию; похвально ваше чувство, – говорю я. Но у нас есть другое Таинство, не менее важное, в котором тоже дается особая благодать Божия, при этом оно не требует ни поста, ни сугубых молитв, – Таинство Покаяния. Мы зачастую не каемся, не исповедуемся вне Причастия. А что нам мешает исповедоваться часто, не причащаясь при этом? Ничто не мешает, однако мы этим Таинством мало пользуемся. Выражение «вовремя покаяться» как-то противоречит правилам духовной жизни. Скажем, в Троице-Сергиевой лавре мы еженедельно в субботу вечером на богослужении приходили к духовнику, и он совершал Таинство Покаяния. Если была потребность чаще, – духовник никогда не отказывал. Но именно регулярность имеет значение. Если же ты не приходишь, возникает вопрос: а что с тобой происходит? Если нечего сказать, значит, притупилась твоя совесть, осуетился ты умом…

Вопрос: Как исправить в себе комплекс «отличника», заключающийся в том, что у меня все должно быть «на пять с плюсом», и в то же время, чтобы не страдало дело, которое мне в данный момент поручено?

Митрополит Святогорский Арсений:

…Очень важно в любом послушании, в любом деле соблюдать меру и рассудительность. То, что можешь сделать на совесть, сделай, но если что-то сверх твоих сил и возможностей, – надо смириться. Также в любом деле нужно, как преподобный Варсонофий Оптинский говорит, «пождание». Просить надо, молиться, стараться, но где-то и терпением вооружаться... Когда возвратили нам нашу Святогорскую обитель, нас было восемь человек. Деревья на крышах росли, из Успенского собора нужно было две тысячи шестьсот тонн мусора вывезти… Конечно, мы на тот момент делали то, что могли. Делали на совесть, искренне, желая возрождения обители, но не требовали при этом от себя, чтобы через год на этом месте возникла благолепная, благоустроенная лавра. Терпение и труд всё перетрут – потихонечку, со смирением и упованием на помощь Божию, на Его благой Промысл о нас грешных…

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий:

Скажу тоже на основании своего опыта. Полезно задать себе вопрос: есть ли в твоем труде воля Божия? Или ты делаешь только от своего ума. Если есть воля Божия, то, пусть с трудностями, с преодолениями, но всё как бы само собой устраивается. А бывает, что нет благословения Божия, – и ты, сколько не прилагаешь усилий, результата не получаешь. На этом пути надо уметь вовремя остановиться и отступить назад. Иначе с этим чувством «отличника» гордыня уловить может. Поэтому слушайся совести, а совесть – это голос Божий в сердце человека.

Вопрос: Сейчас у многих из тех, кто приходит в монастырь, повреждена совесть. Они привыкли себя оправдывать, не чувствуя, что поступают плохо, и обижаются, когда поступают плохо по отношению к ним. В то же время они искренне желают спастись. Как им помочь?

Митрополит Месогейский и Лавреотикийский Николай:

Я уже приводил пример из жития Антония Великого: его встречу с сапожником. Мне кажется, это похожий вопрос. Но я свой ответ свяжу и с предыдущим вопросом, про комплекс «отличника». Думаю, что здесь речь идет не о комплексе «отличника», а о комплексе «лучшего ученика». Очень часто мы хотим сделать что-то такое, чтобы мы оказались самыми лучшими, и, возможно, таким образом выделились на фоне братии… А лучшее место в раю – это не место рядом с Христом, а последнее место, если бы нам представилась возможность его выбирать. Тот, кто с радостью довольствуется последним местом, может радоваться славе своих братий, радоваться их успеху. И именно эту борьбу мы должны все испытывать, потому что в противном случае мы считаем, что центр мира – это мы. Центр мира – это Христос. Гуманизм, который сейчас господствует, – это эгоизм, потому что центр мира – Христос, смирение. И врата, которые ведут нас к тому, чтобы мы достигли Господа, – это наш брат. Брат не добрый, приятный и удобный для нас, а такой, который отличается от нас, у которого совершенно другое восприятие; у него есть недостатки, нам мешающие. И именно он является вратами и для нашего покаяния, и для нашего спасения. Потому что именно таким образом мы можем стяжать сложные, величайшие добродетели – способность удерживать другого, способность прощать его, и – широту души.

Митрополит Саранский и Мордовский Зиновий:

В этом вопросе есть очень важный момент, совпадающий с темой нынешних Рождественских чтений. Мы говорим о нравственных ценностях, в том числе и в монашеской жизни. В основе нравственной жизни человека заложена именно совесть, око Божие, и, как мы знаем, святые отцы, в частности святитель Игнатий Брянчанинов, советуют: для того чтобы устранить повреждение совести (а ради этого мы и приходим в монастырь – восстановить целостность нашей падшей природы и направить ее по образу Божию), – нужно совесть постоянно, ежедневно испытывать, даже если она сама голос не подает. Ее нужно воспитывать через призму святоотеческого учения и евангельских откровений Божиих.

Вопрос: Как быть духовнику, когда исповедующийся сознает свою греховность и, смиряясь, старается каяться с большим усилием; но очень быстро увлекается помыслом и снова впадает в уныние вплоть до отчаяния и нежелания жить?

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий:

Есть еще похожий вопрос: как найти грань между покаянием и излишним осуждением себя?

Будучи молодым монахом, я на какое-то время перестал читать древних отцов. Даже духовнику об этом сказал, и он меня поддержал. Читая наставления, ты вольно или невольно примеряешь их подвиги к себе и пытаешься подражать. А когда понимаешь, что не можешь это исполнить, впадаешь в уныние, или панику. Начинается излишнее самобичевание. Вспоминаю, как я читал наставление древнего отца о том, что монах не должен проводить время праздно, и в свободное от молитвы и трудов время надо себя понуждать к плетению корзин. Я тогда в душе сказал: Господи, я буду стараться исполнять в монастыре все послушания, но заставить себя еще плести в келье корзины – то есть еще находить дополнительные дела – не смогу. И, знаете, Господь дал мне в тот год столько послушаний, что у меня буквально не было ни одной свободной минуты…

Самобичевания, самоуничижения не должно быть. Человеку надо искать послушание по его силам и способностям. Это задача и духовника, и игумена. Тогда, мне кажется, половина проблем будет снята.

Вопрос: Как правильно понимать слова святителя Тихона Задонского: В Царствие Небесное идут не от победы к победе, а от поражения к поражению, но доходит только тот, кто не садится, плача, на обочине, а поднимается и идет дальше?

Митрополит Святогорский Арсений:

Насколько мне помнится, святитель Тихон Задонский сказал: Спасается не тот, кто упал, сидит и плачет, а тот, кто встает и, плача, идет вперед. По-моему, здесь и ответ на вопрос: подняться и, плача о грехах, идти дальше.

Митрополит Месогейский и Лавреотикийский Николай:

Позвольте мне добавить. Мне очень понравилось начало этого высказывания Тихона Задонского – то, что мы продвигаемся вперед через поражения, а не через победы в сражениях. Объясню, как я это понимаю. Преподобный Паисий Святогорский мне показал, что духовная жизнь – это не подвиг, это благодать. Подвиг означает, что я должен за что-то бороться и стяжать это в качестве своего приза. А милость, благодать означает, что мне дается что-то в дар, и я соответствую этому дару, потому что принимаю его, хочу ему соответствовать. Когда я борюсь за победу, создается впечатление, что я достоин приза, достоин подарка. А когда я благочестиво борюсь, и понимаю, что не могу победить, это рождает чувство смирения, а смирение дает милость и благодать. В нашей борьбе мы видим, что мы слишком малы, и мы обращаемся ко Господу, говоря: «Я мал, но я надеюсь на Твою милость». И такая милость дается. Поэтому мы и продолжаем нашу борьбу, не опускаем руки и не разочаровываемся.

Вопрос от игумении монастыря: На игуменском послушании очень трудно себя подвигать на то, чтобы всегда исполнять свое монашеское правило, всегда быть примером для сестер, не пропуская полунощницу, не опаздывая. Не помогает даже осознание того, что это соблазн для сестер, что они тебя осуждают. Посоветуйте, как с этим бороться?

Митрополит Святогорский Арсений:

Опыт подобного «разленения» есть. Конечно, монастыри разные: маленькая обитель в пустынной местности, или большой монастырь, где настоятель обременен различными административными обязанностями, от которых никуда не уйдешь. Но здесь, видимо, дело в другом. Я обратил внимание, что матушка подписала записку – из какого она монастыря, и имя. Так что это своего рода общецерковная исповедь. Нюансы своего личного поведения мы должны исправлять через личное покаяние, и не стыдиться осуждать самого себя, даже при других, за свое нерадение. Потому что величие человеку дают не только его достижения, его идеальные поступки, но и признание собственного недостоинства. Личное, искреннее отношение к Богу и ближним, покаянное настроение, переживание по поводу своих несовершенств – это в очах братии тоже имеет свою ценность. И никогда в таком случае игумения или игумен не будут являться соблазном для своих братий и сестер.

Игумения София (Силина), настоятельница Воскресенского Новодевичьего монастыря в Санкт-Петербурге:

Есть очень интересное письмо святителя Игнатия (Брянчанинова) отцу Дамаскину – игумену многочисленного Валаамского братства, очень обремененному хозяйственными послушаниями по устроению Валаамской обители. Многие знают, что именно при нем был расцвет этой обители. Святитель пишет: «Но, отец Дамаскин, Вы хотя бы на двунадесятые праздники служите, ходите хотя бы по воскресным дням на общую трапезу, и того довольно…»

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий:

Матушке игумении можно посоветовать обсудить свою проблему с архиереем – его благословение, его молитва поддержит. А еще надо попытаться взглянуть на себя со стороны: что же Вам мешает быть ежедневно на полунощнице? Вы допоздна засиживаетесь, по телефону много разговариваете, не высыпаетесь? Но ведь если чрезмерное увлечение материальными делами, стройками, финансами, а сестричество при этом распадется, – в чем тогда смысл нашего послушания? Мы же должны золотить не только купола, но души человеческие. Понятно, что без забот не бывает, но надо как-то силы соизмерять. Опять-таки общаться с архиереем, с опытными людьми, попытаться всё пересмотреть и научиться кое-что отсекать, перепоручать кому-нибудь. Я знаю эту проблему, и хочу сказать, что все «представительские» вопросы – гости важные, попечители – не самое главное. Попечители тоже бывают разные, иногда и с капризами, – не надо по этому поводу переживать: они не Вам лично, они Господу отдают. Ваша главная задача – монашеская жизнь. Оберегайте сестер и будьте спокойны. Не должно быть так, что настоятель ублажает мирян, а сестры, братья у него на последнем месте, как бесплатное приложение.

…В начале своего архиерейского служения я столкнулся с тем, что на приходах очень скудно оплачивается труд регента, певчих – нет денег. Но когда познакомился со штатным расписанием, увидел: у бухгалтера, у завхоза хорошая зарплата... Мы изменили эту практику – стали в первую очередь достойно оплачивать труд тех, кто Бога славит. Оказалось, что и финансы нашлись. Так и в нашей монашеской жизни: основная задача игумена или игумении – формировать братство или сестричество. И способствовать всему, что на пользу выполнению этой задачи. Все же, что мешает, – минимизировать.

Вопрос о покаянии и духовном руководстве: Мне двадцать семь лет. Я послушница, в монастыре четыре года. У нас служат два молодых священника – семейные, хорошие батюшки. Исповедаться, кроме них, не у кого, но подробно у них исповедоваться не могу. Что Вы посоветуете?

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий:

Первый совет – идти к игумении, просить, чтобы была возможность или Вам куда-то поехать поисповедоваться, или в обитель пригласить опытного духовника. Второе – мы иногда смешиваем исповедь с духовным руководством. Если игумения опытная, можно просить духовной беседы о проблемах устроения своей жизни. Да, бывает, что руководители монастырей уклоняются от таких бесед, либо насельники к ним не приходят за духовным советом. А игумен – это же, прежде всего, духовный поводырь, не администратор.

Митрополит Святогорский Арсений:

Такие проблемы надо решать, опираясь на опыт духовной жизни старых монастырей, с большими традициями. Например, Покровский монастырь в Киеве: у них имеется штат священников, но, кроме того, к ним регулярно приезжает из Киево-Печерской лавры духовник – отец Авраамий, исповедует сестер. Так же у нас в епархии, в Сергиевском монастыре: в обители служит очень хороший батюшка, единодушный с игуменией; тем не менее, есть еще назначенный духовник. Некоторое время у меня было благословение нести послушание духовника этой обители, и я ездил и исповедовал сестер. Сейчас другой владыка исполняет его. И все сестры, не исключая матушку, имеют возможность поисповедоваться духовно опытному священнику и получить разрешение своих недоумений.

Вопрос: Как правильно относиться к ближнему, с которым несешь послушание, но видишь, что он его исполняет небрежно, неуважительно относится к духовному отцу и настоятелю. Нужно ли это замалчивать и продолжать радушно с ним общаться

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий:

Это только Вам кажется, что человек исполняет послушание небрежно и т. д.? Может быть, это особенности Вашего восприятия? Мне очень близки слова Христа в последней главе Евангелия от Иоанна, когда Христос говорит Петру: иди за Мною. А Петр оборачивается, видит апостола Иоанна и спрашивает: А он что за нами идет? Христос отвечает: Что тебе до того? Ты иди за Мною (Ин. 21:19–22). Что тебе до других? Ты сам исполняй послушание, сам спасайся. Если нет сил, не надо радушно относиться, – отнесись ровно и спокойно. Носите тяготы друг друга и так исполните закон Христов (ср. Гал. 6:2). И все познается в сравнении: если сейчас не хочешь понести немощь брата, то Господь пошлет тебе иное испытание, может быть, телесный недуг, и тогда подумаешь – да лучше б я брата потерпел, и был крепок здоровьем… Надо учиться хранить мирный дух.

Вопрос: Богословие – это следствие покаяния, или богословие (богомыслие) помогает в покаянии и исправлении души?

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий:

Я бы сказал, что покаяние помогает богомыслию, и если память мне не изменяет, святитель Василий Великий говорил: богослов тот, кто хорошо молится. Знания без молитвы не вразумляют, а надмевают. Поэтому богомыслие без молитвы и покаянного чувства бывает даже очень опасно, чревато сектантством и проч.

Митрополит Святогорский Арсений:

Богословие, согласно святым отцам, неразрывно связано с благоговением, и со смирением. Как говорят святые отцы, Священное Писание написано в духе смирения. И тот, кто имеет дух смирения, тот, соответственно, правильно может понимать и глубину богословия. Сектанты, потрясая тем же Священным Писанием, превратно его понимают, потому что не имеют духа смирения, и поэтому всей глубины и гармоничности Писания не могут понять: их мысли чужды мыслям, заложенным в Священном Писании. В них нет духа смирения, и соответственно нет благодати Божией. Господь гордым противится, а смиренным дает благодать (см. Иак. 4:6). А в свете благодати и богословие правильное.

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий:

Есть три вопроса, которые я хочу объединить в одну беседу:

– Как быть, если исповедь бывает формальной, без чувства покаяния?

– Монастырь называют местом покаяния, а если, наоборот, монах чувствует утешение, спокойствие, радость, – как к этому относиться?

– По каким признакам можно понять, есть ли у монаха покаяние, не утратил ли он эту спасительную добродетель?

Во-первых, не ждите, что каждый раз покаяние будет приносить большую духовную радость. Это как лекарство, которое может начать действовать позже. А для начала нужно просто понимать, что как мы моем руки регулярно, так и душу надо умывать. А если, как во втором вопросе, человек радуется, утешается, – так и слава Тебе, Господи. У одного есть дар слез, у другого – смирения, у третьего вот такая благословенная радость. Как к этому относиться? – Бога благодарить, что пришла мирность духа.

Третий вопрос о признаках покаяния... Но как это измерить, регламентировать? Духовник и игумен должны, общаясь с человеком, размышлять, что ему более полезно, что менее… Одному нужна строгость, а другого надо лаской поднимать. Одного – потерпеть, промолчать, а другому высказать. Если мы говорим не от сердца, а от ума, или от гневливости, то мы слабые руководители…

Мне кажется, что все вопросы воспитания сводятся к одному: если мы любим людей и с почтением к ним относимся, то и наши поступки, наши слова будут устраиваться с любовью. Где нет любви, там нет и Бога. Поэтому вопрос об отношении к человеку как к образу Божию, с любовью – очень важен. В семье дети бывают разные, – что уж говорить о монастырской семье: мы и по возрасту разные, и по характеру, и по поведению.

Как-то мне задали вопрос: каковы ваши планы по наполнению монастырей насельниками? Я говорю: все планы у Господа – кого пришлет, того и примем. Не я человека побуждаю прийти в монастырь, – у него в сердце звучит призыв Бога, и он жаждет монашеской жизни. Мы, руководители – лишь восприемники для дальнейшего делания. И нам тоже нужно проявлять смирение и терпение. Приходит время – и все преображается. Сила Моя, – говорит Христос, – в немощи совершается (см. 2 Кор. 12:9). Величайшие слова, которые не принимает современный мир. Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное (Мф. 5:3). Наша с вами способность призвать благословение Божие на жизнь своей обители – величайшая добродетель. Дать место Промыслу Божию в своей жизни и в жизни обители, – подвиг. Господь Господин нашей жизни. Но любовь Божия приходит туда, где есть искренность и чистота. А определить, правильно монах кается или нет, я не могу, потому что нет критериев. Все мы идем ко Христу вместе. В этом и проявляется удивительная благословенная наша вера, что Христос имеет отношение к каждому человеку напрямую, без всяких посредников, Он с его сердцем разговаривает. Если ты закрыл сердце, как я могу тебе помочь покаяться? Я могу дать совет, если ты его захочешь принять; но если ты не хочешь лечиться, как тебе дать лекарство? Поэтому в духовной жизни всегда нужно помнить, что перед нами стоит Христос. И к Нему обращаться. Ощущение близости Христа должно всегда присутствовать в жизни. Если же его нет, то мы идем по пути формализма, и всё нас смущает: покаялся и нет радости – что-то не то; есть радость и спокойствие – тоже что-то не то… Поэтому будем учиться говорить: Господи, да будет на всё Твоя воля святая. Благослови, поддержи, укрепи, направь, вразуми, уврачуй…

 

Источник: Монастырский вестник

Нельзя начинать разговор о глубинном смысле монашеских обетов, не раскрыв причину желания и стремления человека жить в свете их исполнения. Как известно, основные монашеские добродетели, как и обеты, которые дают монашествующие, – это послушание, целомудрие и нестяжание. И я думаю, что ценность и необходимость данных добродетелей можно понять из рассмотрения противоположных им страстей, от которых данные добродетели являются лекарством и средством для исцеления души человеческой.

Что изначально лежит в основе при первых шагах в духовной жизни, на пути следования за Христом? Это трезвение и здравомыслие, исходящее от осознания собственной поврежденности.

Как-то раз на проповеди, беседуя с прихожанами о том, как они понимают правильность образа жизни человека, я предложил ряд сравнений: какой человек, по их мнению, хороший: труженик или лодырь, добрый или злой, щедрый или жадный, смиренный или гордый, целомудренный и добрый семьянин или блудник, трезвенник или пьяница, честный или лжец, искренний или лицемерный… Этот список можно продолжать долго. И все в храме отвечали правильно и здравомысленно, называя добродетельных людей – тружеников, добрых, щедрых, смиренных, целомудренных, трезвенников, честных, искренних. Тогда я спросил у людей: «Откуда же в нашей жизни лень, злоба, жадность, гордость, нечистота, пьянство, ложь, лицемерие? Откуда эта болезненность?»

Как люди здравомыслящие мы понимаем, как дóлжно жить, и в то же время поступаем противоположно, как безумные, и часто еще добавляем: «Живу как все», желая оставаться в своем безумии и отстаивая его как норму жизни. Но не все так живут. И многие, понимая, что это раздвоение ненормально, как блудный сын, пришед в себя, ищут исправления этой ненормальности, начиная с осознания своей испорченности и поврежденности. Начало нравственно-христианского обновления человека полагается покаянием, осознанием человеком своей поврежденности. Чтобы начать новую благодатную жизнь, нужно покинуть прежнюю, греховную. Нельзя полюбить добро, устремиться к нему, не возненавидев предварительно или одновременно зла, не отказавшись, не отвернувшись от него.

Со слов  Покайтесь, приближися бо Царство Небесное (Мф. 4:17), начинал проповедь Спаситель. Словами о покаянии начинали проповедь святые Иоанн Предтеча и апостолы. С покаяния началось духовное возрождение преподобной Марии Египетской, преподобного Моисея Мурина и сонма святых угодников Божиих. Покаяние – это не только дело чувства, но и непременно акт воли, – поскольку в покаянии человек влечется к норме, к добру, а точнее, к Самому Христу, отвращаясь от прежнего устроения жизни, от самого себя греховного, так как осознает свое личное отклонение от нормальности, ищет союза с Богом и живого общения с Ним.

Преподобный Иоанн Дамаскин говорит: «Покаяние есть возвращение от того, что противно природе, к тому, что согласно с природой, – от диавола к Богу». Осознавая, что ум, чувства, воля повреждены и болезненны, человек ищет врача и наставника на пути духовной жизни.

Послушание

Исходя из сказанного, перейдем к раскрытию одного из монашеских обетов – послушания: Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и последует Ми (Лк. 9:23). Руководствоваться своею волею (при осознании ее поврежденности и нездоровости) есть дело противоестественное и гибельное,  поскольку эта воля извратилась, получила направление недолжное, решительно пошла ложным путем, избрав принцип себялюбия единственным и исключительным направлением своей деятельности. В самоотвержении своего греховного «я» человек полагает начало любви к Богу и ближнему – на место эгоизма поставляется любовь. По словам преподобного Исаака Сирина, «в самоотвержении души обретается любовь», так как самоотвержение – это «отрицание себялюбия».

Именно поэтому святые отцы говорят, что «послушание в монастыре не следствие дисциплины, а следствие любви». В процессе покаянного обращения и возрождения человек, покидая грех эгоизма, возвращается к своей нормальной жизни по принципу жертвенной любви. Любовь к Богу и ближним является началом положительным, созидательным, основополагающим фактором дальнейшей нравственной жизни христианина.

Преподобный Иоанн Дамаскин говорит про ценности послушания через пример послушания Христова: «Слово делается послушным Отцу через то, что Оно стало подобно нам, и через то, что приняло от нас (наше), врачуя наше непослушание и становясь для нас образцом послушания, вне которого невозможно получить спасение». Через послушание уничтожается, искореняется непослушание Богу, себялюбие, самостность, то есть самый корень, зародыш греха, получивший начало в падшей природе человека от Адама. Через непослушание человек отпал от Бога, поэтому только через послушание мы возвращаемся к Богу. Через подвиг послушания Христа даже до смерти, смерти же крестныя (Флп. 2:8) человечество возвращается в свое нормальное состояние, получает возможность истинной жизни и способность к ней.

Нестяжание

Нестяжание – противовес страсти сребролюбия,  стоящей, по святым отцам, на первом месте из душевных страстей. Человек, подверженный той или иной страсти, непременно возводит эгоизм в верховный принцип жизни, свое «я» считает мерою всех вещей и в теоретическом, и в практическом отношении. Напряженное, ненасытимое стремление к приобретению денег, имущества, вообще внешних материальных благ заявляет себя особенно, даже по сравнению с «плотскими» страстями, характером бездонной ненасытимости, не успокаиваемой, а напротив, все более разжигаемой и раздражаемой успехом в приобретении имущества.

По словам преподобного Иоанна Кассиана, свойство названной страсти таково, что душе, однажды плененной ею, она не позволяет соблюдать никакого правила честности и не дает насытиться никаким увеличением прибытка. Неистовство этой страсти не утоляется громадностью богатства. Преподобный Нил Синайский: «Море не наполняется, принимая в себя множество рек, и похотения сребролюбца не насыщаются собранным уже имуществом; удвоил он его – и удвоенное снова удвоить желает и никогда не перестает стремиться к этому, пока смерть не прекратит его бесполезного труда».

Такой характер страсти сребролюбия тем более поразителен, что она не исходит из потребностей духовной или телесной природы человека. По мысли преподобного Кассиана, «сребролюбие не имеет в человеке природного начала»… эта страсть оказывается чуждой человеческой природе. Любостяжательность исходит не от природы, а от падшей воли человека... Центр страсти сребролюбия лежит, несомненно, в душе человека, в его ложном понимании своего истинного верховного самоценного блага, а также и в его превратном практическом отношении к материальным благам.

Сущность страсти, таким образом, заключается в порабощении воли и всего строя душевной жизни материальным благам. Она является результатом расслабленности души, развращенности воли, злым порождением желания. Уклоняясь от истинного и несомненного блага к благу низшему, условному, человеческая воля центр своих стремлений полагает уже не в возвышенной, духовной красоте, а в веществе, возводя его в безусловное достоинство блага, высшего и самоценного. На богатство человек возлагает всю свою надежду, в нем видит единственную опору своей жизни, весь смысл существования.

Святитель Феофан Затворник говорит: «В пристрастии к богатству есть особая черта, ставящая обладаемого им на одной линии с идолопоклонниками, именно упование на богатство… Обладаемый лихоиманием всего ожидает от денег и богатства, на них опирается и почитает своими надеждами». Вот почему эта страсть чужда для души, стремящейся к жизни духовной. О безумии стяжателей говорит в притче о богаче, построившем новые житницы для урожая, Христос, обращаясь к нему: Безумне, в сию нощь душу твою истяжут от тебе: а яже уготовал еси, кому будут? (Лк. 12:20). Назидателен для христиан и пример Иуды, потерявшего звание ученика Христова, дерзнувшего на предательство и окончившего жизнь самоубийством.

В монашеских обетах новоначальный предупреждается от поползновения в этой страсти: «Пребудеши в нестяжании и Христа ради вольней нищете,  ничего самому себе стяжавая или храня, разве яже на общую потребу, и се от послушания, а не от своего произволения».

Преподобный Исаак Сирин поучает: «Не думай, что одно приобретение золота и серебра есть любостяжательность: она есть приобретение чего бы то ни было такого, к чему привязана воля». Итак, в страсти сребролюбия предосудительно и гибельно в нравственном отношении порабощение воли материальным благам, сообщающее человеку односторонний, грубо-эгоистический характер, центром жизнедеятельности которого является не Бог и ближний, а золотой телец, «маммона». Святитель Феофан говорит: «Внутренний, естеством человеческим требуемый и определяемый строй извращается: становится во главу, чему следовало быть в ногах». Корыстолюбец стремится к приобретению земных благ, видя в них источник и средство самоуслаждения и самовозвышения. Так что страсть сребролюбия является служебной по отношению к страстям так называемым плотским. А из душевных в особенно тесной связи она находится с тщеславием и гордостью.

Преподобный Максим Исповедник: «Три причины любви к богатству: сластолюбие, тщеславие и неверие. Сластолюбивый любит серебро, чтобы с помощью его наслаждаться, тщеславный – чтобы прославиться; а неверующий – чтобы скрыть и хранить его, боясь голода, старости, болезни и более надеясь на богатство, нежели на Бога Создателя и Промыслителя всякой твари».

Целомудрие

В основе сластолюбия лежит желание человеком удовольствия, то есть себялюбие. Аскетическое учение о необходимости воздержания телесных чувств основывается на признании вреда, происходящего от увлечения чувствами: душа, наполняясь образами чувственных вещей, теряет памятование о Боге и ослабевает в «созерцании Бога». Ум в таком случае не господствует над чувствами, а сам порабощается ими.

Низшие душевные и физиологические потребности человека, получив в нем преобладание вследствие ослабления духа, не сдерживаемые, не управляемые никакими силами и принципами, усилились в своей интенсивности и увеличились в своей численности, получив характер безмерности.

Особенно это заметно при сравнении человека с животными. Человек, поставивший целью своей жизни удовольствия, в удовлетворении своих потребностей не знает меры, обнаруживает как бы ненасытимость и безграничность своих желаний. Не зная удержу, не только совершенно переходит границы естественной необходимости, но впадает и в противоестественное. Если человек при этом обладает и материальными средствами и имеет благоприятные обстоятельства, он начинает придумывать новые потребности и при этом не успокаивается. Здесь сказывается влияние духа, порабощенного чувственностью и душевностью и обращенного на эгоистическое служение себе. Собственно, в страстях и выражается фактически отпадение человека от живого союза с Богом вследствие получившего преобладание в его жизнедеятельности начала греховного себялюбия, эгоизма. Потеря гармонии сил в человеке приводит к тому, что они действуют разрозненно или одна из них берет перевес над другой: чувство заправляет рассудком в ущерб влиянию воли на его деятельность. Человек чувствует разлад, не будучи в состоянии дать себе отчет, куда направить свои силы и способности. Получив извращенное направление, его способности приобретают «дурные навыки», в которых, собственно, и заключается религиозно-нравственное зло. Страсти становятся как бы второй природой человека, ядром его чувств и хотений.

Всякая страсть, по учению святых отцов, именно через помыслы становится властелином порабощаемого ею человека, так что причину порабощения его какой-либо страсти следует обязательно искать в предшествующем порабощении чему-либо «помысла». Вся задача подвижнической жизни сводится, собственно, к тому, чтобы приобрести способность владеть своим умом в помыслах. Ум является царем страстей именно постольку, поскольку он служит строителем чувств и помыслов. В том весь подвиг и все старание должно быть у человека, чтобы «противиться лукавым помыслам», различая добрые помыслы от лукавых.

Преподобный Исаак Сирин определяет сущность подвижничества как «уврачевание немощи помыслов». Он же говорит: «Человек должен всегда отвращать мысль свою от страстей к естественному добру, какое Создателем вложено в его природу». Авва Евагрий решительно утверждает, что все противные разуму страсти телесные, все пороки души отсекаются путем приобщения к добру. Святитель Василий Великий: «Именно приобретением добродетелей страсти подавляются». Преподобный Исаак Сирин: «Страсти лучше отвращать памятованием добродетелей, чем сопротивлением», причем каждая страсть имеет врачевством противоположную ей заповедь. «Нападение демонов на подвижников, – по слову преподобного Евагрия, –только тогда имеет успех, когда подвижник пренебрежет какой-либо добродетелью».

По учению аввы Дорофея в человеке в отношении борьбы со страстью можно различать три состояния: он или действует по страсти, или сопротивляется ей, или искореняет ее. Действует по страсти тот, кто приводит ее в исполнение и удовлетворяет ей. Сопротивляется ей тот, кто не действует по страсти, но и не отсекает ее, а, любомудрствуя, как бы минует страсть, однако таким образом имеет ее в себе. Искореняет страсть тот, кто,  подвизаясь, делает противное страсти. Христианское совершенствование имеет целью, собственно, достижение человеком свободы от страстей – от всего дурного, не должного, носящего в себе свойство страстности, всего, что в совокупности составляет «ветхого человека». Нравственное христианское совершенствование не что иное, как воспитание любви к Богу и ближнему ради Бога.

Преподобный авва Исаия: «Будучи вместилищем духовного и водворяясь в чистоте души, именно любовь рождает бесстрастие».

Воодушевлением для сохранения целомудрия являются примеры святых.

Святой пророк Илия: девственник, по особому промыслу Божию живым взят на небо. Святой Иоанн Предтеча: девственник, пустынник, Господь сказал о нем: Нет больше из рожденных женами, нежели Иоанн Предтеча (Мф. 11:11). Святой апостол Иоанн Богослов: девственник, назван любимым учеником Христовым, наречен сыном Божией Матери; ему открыты тайны судеб мира, записанные в Апокалипсисе. Божия Матерь: девственной чистотою Своею сподобилась послужить воплощению Сына Божия и наречена Честнейшей Херувим и славнейшей без сравнения Серафим.

В свое время на исповеди владыка Алипий (Погребняк) сказал мне: «В наше время тот, кто сохранил целомудрие, – сохранил всё». Схиархимандрит Серафим (Мирчук) в беседе говорил: «Господь особенно любит целомудрие и наделяет многими благодатными дарами человека, который стремится жить целомудренно». Очень важно для побуждения себя к добродетели иметь добрые примеры. Ведь почему и читаются на монашеских трапезах святоотеческие поучения, и особенно Жития святых, – чтобы из Житий святых наш разум и наше подсознание наполнялись образами добродетелей. И впоследствии мы, стремясь к добродетелям как, действительно, к норме жизни и к чему-то определенному, старались эти добродетели воплощать в своей жизни. И с их помощью, соответственно, бороться со страстями, – по святым отцам, которые говорят, что страсти погашаются, когда человек живет противоположными страстям добродетелями.

Исходя из этого, обеты – это не что-то надмирное и недосягаемое, это естественное здравие души человеческой. Здравомыслие нормального человека, живущего в любви и воле Божией, в мирном состоянии своей совести и гармоническом соработничестве сил человеческих, как образа Божия.

Должно понимать, что, поступая в обитель, мы даем обеты не только при постриге в монашество. Схиархимандрит Серафим (Мирчук) говорил, что настоящие обеты человек дает, когда перешагивает порог монастырский, – он уже тогда дает обет Богу жить здесь, в обители, и стремиться ко всему Божьему. И когда мы даем обеты на монашеском постриге, целуя крест, Евангелие, это мы внешне оформляем внутреннее свое настроение и стремление жить в Боге и с Богом.

Святые отцы положили такие обеты в основу монашеской жизни, исходя из многовекового опыта, который основан и на величайших достижениях подвижников благочестия, а также и на ошибках и падениях тех, кто пренебрегал этими заповедями.

Возвращаясь к самому началу своего доклада, я хочу подчеркнуть, что стремление жить в монашеском звании – это своего рода стремление найти идеал христианской жизни в мире. Монашество само по себе так ценно потому, что если есть в этом мире люди, стремящиеся к монашеству, значит, не всё потеряно. Не всё потеряно, если есть в обществе живое стремление жить с Богом и в Боге и, отвергая мирские пристрастия, стремиться к достижению вечного бытия – по любви к Богу, по любви к святым, по любви к праведности как норме жизни в этом земном мире для человека новозаветного. Аминь.

Источник: Монастырский вестник

Введение

Преподобный Иоанн Лествичник, рассуждая о том, кто такой монах и что такое монашеская жизнь, писал, что «монах есть тот, кто, будучи облечен в вещественное и бренное тело, подражает жизни и состоянию бесплотных», он отвергает все естественное «для получения тех благ, которые превыше естества». Данный образ жизни, по замечанию святителя Феофана Затворника, имеет своим источником Самого Спасителя Господа Иисуса Христа. Именно от Спасителя всё приняли святые апостолы, которые передали то своим ученикам, те – ранним подвижникам, а они – первым писателям иноческих уставов – преподобному Пахомию Великому, святителю Василию Великому, преподобным Иоанну Кассиану и Венедикту.

Таким образом, «древность передала нам четыре иноческих устава, появившихся не в одно время и не в одних местах, но в совершенно одинаковом духе, и даже в одинаковых выражениях, и одинаковом очертании». Всё это следует отнести и к тем местам из этих уставов, где говорится о монашеских обетах. Но чтобы увидеть некоторые особенности обетов, причины и предпосылки их формирования, следует обращаться не только к самим уставам, но и к жизни их составителей.

 Монашеские обеты в уставе преподобного Пахомия Великого

Если преподобный Антоний Великий был основателем анахоретского направления монашеской жизни, то преподобный Пахомий Великий был основателем киновийного. За свою небольшую жизнь (приблизительно 57 лет), преподобный Пахомий, глава Тавеннисиотов, основал девять мужских общежительных обителей и две женских и ввел в них свой устав со своими обетами. Изучающий жизнь преподобного «не может не заметить, что, хотя Тавеннисиотские порядки в главном очертились еще при жизни св. аввы, но многие подробности продолжали определяться и при ближайших преемниках его, Орсисии и Феодоре Освященном. Можно положить, наверное, что многие пункты и в устав внесены уже при сих преемниках». Потому, для полного понимания этого устава и изложенного в нем материала касательно обетов, следует взять во внимание обстоятельства жизни и этих великих авв,  с их наставлениями ученикам.

Изначально, сам устав преподобного Пахомия в его главных постулатах был получен от Ангела, который на медной дощечке начертал правила. В них-то видны и основные причины и предпосылки к формированию обетов. Интересно отметить, что здесь впервые устанавливается трехлетний срок перед вступлением на монашеское поприще, которое естественно подразумевало принятие обетов.

Как известно, монашеских обета три: девство, послушание и нестяжание; и принесение их «основывается на отречении от мира, которое оказывается важнейшей отправной точкой монашеской жизни». Устав преподобного Пахомия полностью проникнут наставлениями касательно исполнения данных обетов. Но прежде чем приступить к краткому их изложению, надо привести несколько примеров упоминания в уставе общих замечаний о самих обетах.

Монашеские обеты святы и основаны на любви, поэтому их нарушителя ждет горе: «Горе тому, кто, отрекшись от мира, чтоб посвятить всего себя Богу, не живет сообразно с данными Ему обетами!» Поэтому те, «которые дают обет иноческой жизни, – пишется в уставе, – должны вести себя более строго и свято, нежели прочие люди. Их жизнь должна быть более ангельскою, чем человеческою». Они должны во время скорбное не отпадать, но быть терпеливыми и пожрать себя Господу .

Целомудрие

В отличие от устава святителя Василия Великого, где четко и точно упоминается «обет девства», в уставе преподобного Пахомия говорится об этом как о самом собой разумеющемся для того, кто отрекся мира. В связи с этим приводятся им и наставления, которые он основывает на Священном Писании. Так, остерегая иноков от мирской суетности и плотских удовольствий, он приводит положительный пример Иосифа Целомудренного и негативные – Аммона и Авессалома.

Напоминать об обете девства должна и монашеская одежда, в особенности милоть. Ношение ее означало, что монахи,  «умертвив в себе всякое стремление плотских страстей, должны твердо стоять в добродетелях и не допускать, чтобы в теле их оставалось что-либо от жара юности и влечений прежней жизни, чтобы при взгляде на эту кожу, всегда иметь в памяти добродетели пророка Илии, мужественно противиться нечистым пожеланиям, и как чрез подражание ему, так и в надежде подобных же воздаяний, ревностнее сохранять целомудрие».

В общем, в уставе можно найти целый ряд наставлений о сохранении целомудрия: «Чтоб не вкралось в братское дружелюбие чего-либо плотского, не позволялось никому говорить с другим в потемках, ни держать кого за руку; но предписывалось, стоять ли будет кто с другим, или ходить, или сидеть, держать себя от него на один локоть расстоянием (п. 94). В тех же видах предотвращения искушений против целомудрия, хотя были принимаемы женщины в гостиницу, но им не позволялось взглянуть внутрь монастыря, “чтоб братское стадо невозмутимо занималось своим делом, и никому не подано было камня претыкания” (п. 51). Оттого братия, которым не приходилось выходить наружу, никогда не видывали этого пола. Прп. Феодор отказался видеть даже мать свою. По той же причине, хотя за монастырь выходить и увольняемы были братия, но в село или в деревню никто не мог ходить (п. 108); и когда отправлялись братия куда-либо в своей лодке, принимать на нее жен не позволялось (п. 119). Та же цель и того, что в монастыре строго запрещалось заводить дружбы с детьми (п. 166)».

Послушание

Святитель Феофан Затворник, рассуждая о деятельности и об уставе преподобного Пахомия, замечает, что «как послушание есть самая крепкая основа монастырских порядков и даже самого спасения душ в иночестве, то прп. Пахомий ничего так строго не требовал от своих учеников, как сей добродетели, и не пропускал ни одного случая без наказания, когда кто-либо оказывался нарушителем ее». Естественно предполагать, что приходящие в обитель обещались постоянно сохранять эту добродетель.

Именно поэтому в своем уставе преподобный Пахомий особое внимание уделяет исполнению обета послушания. Когда новопоступивший в монастырь обучался начаткам монашеской жизни, «ни о чем столько не было прилагаемо заботы, как о том, чтобы приучить его отречению от своей воли и своего мудрования и утвердить в совершенном повиновении». На это обращали внимание и преемники преподобного Пахомия. Так преподобный авва Орсисий наставлял учеников своих «всегда во всем слушаться настоятелей». Потому что через покорения им, по слову преподобного Феодора Освященного, возможно четко определить истину и не попасть в сети лукавого.

Таким образом, «устав всех связывал послушанием, ибо он определял всё, и постановлениями, имевшими силу неизменного закона, почему в одном месте они названы узами, скованными на небе. Вследствие того предписывалось, что всякий должен соблюдать правила, как пред Богом (п. 184), и ничего не делать, что не изошло от совета отцов (п. 191). Если оказывалось что неопределенным, тотчас определяли то старцы, а не сам кто (п. 180). Которые же презирали заповеди набольших и правила монастырские, установленные по повелению Божию, ни во что ставили, тех повелевалось подвергать исправительным мерам, как бы ни было ничтожно допущенное нарушение (п. 167)». Следствием этого было то, что все в монастыре, так или иначе, состояли друг у друга в послушании.

Нестяжание

Тот, кто поступал в обитель преподобного Пахомия, сначала тщательно испытывался в твердом намерении избавиться от «всякого пристрастия к имуществу». И далее, по слову святого Кассиана, «не мог удержать при себе ничего из прежнего имения своего, даже ни на одну полушку». Так как «закон требовал, чтобы во всех обителях всё было общее и ни одна из них ничего не считала исключительно своим», то всё, что нужно было тому или иному брату, выдавалось по благословению аввы лишь на временное пользование. Каждый в обители имел лишь «два левитона и третий потертый, два кукуллия, милоть, нарамник, мантийцу, пару сандалей, посох, работные орудия и еще седалище с отлогою спинкою для спанья, и рогожу для постилки на нем». Такая нищета не только являлась исполнением обета нестяжания, но учила смирению и обеспечивала беспопечительность.

Из наставлений преемников преподобного Пахомия можно четко увидеть не только важность данных трех обетов, но и то, что о них говорят вместе. В одном из поучений преподобного аввы Орсисия последовательно говорится о том, чтобы иноки подчинялись отцам со всею покорностью, хранили целомудрие тела, и чтобы ни во что вменяли все заботы о мирских вещах, будучи без всякого предлога иметь какую-либо собственность.

Монашеские обеты в уставе святителя Василия Великого

 Монашеский спасительный путь святителю Василию Великому указало Евангелие. Он понял, что «истинно-евангельская жизнь есть жизнь мироотречная, среди ли многолюдства или в пустыни». Для этого он не только пытался найти настоящих наставников в монашестве, но и предпринял путешествие в Египет. Именно там он увидел, как живут настоящие мироотреченники и решил устроить по их образцу свою жизнь. Начиная устраивать свою обитель, ища для нее место, святитель Василий переписывался со своим другом – святителем Григорием Богословом. Именно в этих переписках и было предначертание будущего устава. Сам же устав святителя Василия Великого изображен, как замечает святитель Феофан Затворник, в его писаниях, «называемых аскетическими».

 Свои правила святитель Василий начал писать «с самого начала отречения от мира, вместе с святителем Григорием, как видно из письма сего последнего. Источником для них служило преимущественно Слово Божие, питавшее и развивавшее главную мысль и значение мироотреченной жизни». Изучая правила святителя Василия Великого и сравнивая их с правилами преподобного Пахомия и наставлениями преподобного Антония, «нельзя не увидеть, что там и здесь как дух подвижнический, так и внешнее его выражение – одни и те же. Отличительная черта устава свт. Василия Великого та, что он мало входит в подробности внешней жизни и более выясняет внутреннюю сторону разных ее проявлений». Касаясь же обетов в уставе святителя Василия Великого, нужно отметить то, что у него они четко именуются и получают каноническую окраску, что составляет отличительную их сторону.

Целомудрие

Данный обет святитель Василий называет «обетом чистоты», «обетом девства». Говоря о данном обете, святитель вводит понятие «обет строгой жизни». Данный обет связан у святителя Василия с «ясным обетом» отречения от мирской жизни или обетом о посвящении себя Богу. Сравнивая данный обет в уставе святителя Василия с уставом преподобного Пахомия, нужно отметить, что в последнем «мы не находим канонических постановлений относительно монашеских обетов девства или целомудрия и отречения от мира. В обителях преподобного Пахомия эти обеты исполнялись по преданию и в силу обычая, а святитель Василий дал более или менее подробные предписания касательно этих обетов.

О девстве святитель Василий Великий говорит в своем третьем “Слове подвижническом”. Здесь он говорит сначала о том, что человек для достижения блаженной жизни и для того, чтобы уподобиться Богу, должен искоренить в себе страстные пожелания, через которые впал в грех в лице прародителей и утратил образ Божий. А такому искоренению, говорит он далее, много споспешествует девство, в особенности кто в чистоте сохраняет это дарование». Рассуждает святитель Василий и о том, в чем состоит обет отречения от мира: «Совершенное отречение состоит в том, – говорит он, – чтобы преуспеть в беспристрастии даже и к самой жизни и иметь в себе осуждение смерти, да не на ся надеющееся будем (см. 2 Кор. 1:9). Начинается же оно отчуждением внешнего, как то: имения, суетной славы, привычек жизни, пристрастия к неполезному...» Сам же обет девства, согласно мнению святителя Василия, следует принимать сознательно и в подходящем возрасте: «Когда же раскроется разум и придет в действие рассудок, тогда должно принимать обет девства как уже твердый, произносимый по собственному расположению и рассуждению».

Следующие два обета – послушание и нестяжание – были в уставе святителя Василия такими же фундаментальными, как и у преподобного Пахомия.

Послушание

Согласно уставу святителя Василия Великого, «послушание иноков своим начальникам должно простираться до самой смерти, по примеру Господа, Который послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя (Флп. 2:8). Иноки должны исполнять приказанное им дело, не допытываясь даже, на каком основании дается им приказание. Они и на самое короткое время не имели власти располагать собою и предаваться собственным занятиям... Чтобы легче упражняться в послушании и покорности, иноки всегда должны иметь в виду пример святых апостолов и Самого Господа. Послушание иноков своему настоятелю должно быть такое же полное и безграничное, какое оказывали апостолы своему Учителю, так как настоятель, по выражению свт. Василия Великого, “есть не что иное, как человек, который представляет собою Лице Спасителя, стал посредником между Богом и людьми и священнодействует пред Богом спасение покорных ему”».

Нестяжание

Вместе с этим, «новопоступившие иноки, по уставу свт. Василия, должны были давать также и обет нестяжательности». Этот обет строго должен соблюдаться, так как за его несоблюдение инок отлучался от общения. В одной из епитимий говорится: «Если кто стяжет какую собственность в монастыре, или вне монастыря, да будет вне общения». Нарушающий же данный обет, сравнивался святителем Василием Великим с Иудой. Но если Иуда совершил кражу денег и предательство Господа, то инок совершает кражу и предательство Слова истины. И наоборот, добродетель нестяжания является первой в списке добродетелей, которые должны украшать монаха: «Монаху должно прежде всего стяжать жизнь нестяжательную, телесное уединение, благоприличную наружность, иметь голос умеренный и слово скромное, пищу и питие, не причиняющее мятежа, и есть в безмолвии...»

 Таким образом, «как по уставу св. Пахомия, так и по уставу св. Василия Великого, иноки, поступавшие в число братии монастыря, должны были давать обет послушания и полного отречения от своей собственности. Сущность этих обетов по тому и другому уставу совершенно одинакова, как это видно из сказанного».

 

В завершение рассмотрения обетов в уставе святителя Василия Великого следует отметить и несколько моментов касательно самого процесса их принятия. Из устава видно, что принятие обетов совершалось:

· через особое действие или чин;

· при свидетелях – настоятеле и братии, или как говорится в одном из назидательных писем святителя: «пред Богом, Ангелами и человеками».

· с предварительным вопрошанием о твердости намерения принять обеты;

· с изменением имени;

· с облачением в иноческие одежды;

Принявший обет вручался опытному старцу и должен был всячески стараться «как бы не расслабнуть в принятом намерении, и не нарушить данного обета».

Монашеские обеты в уставе преподобного Иоанна Кассиана

Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин был основателем общежительных монастырей на Западе. Но как было в случае со святителем Василием Великим, образец устава он взял на Востоке, изучая монашескую жизнь в Египте. Весь общежительный устав преподобного Иоанна Кассиана изложен в четырех книгах. Однако то, что в нем говорится об обетах, можно найти более-менее четко лишь в 4-й книге.

В общих наставлениях преподобный Иоанн Кассиан указывает на святость обетов через демонстрацию греховности их несоблюдения: «Познай же, – пишет он, – что не маловажен грех, когда кто, дав обет восходить к совершенству, начнет следовать тому, что несовершенно». Поэтому «бойся опять взять что-либо из того, от чего отказался ты, в противность Господню запрещению, возвратясь с села евангельского действования, опять одеться в ризы свои, которых ты совлекся (см. Мф. 24:18)» [50]. Ибо обеты, которые дают иноки, имеют особую важность.

Целомудрие

Поскольку свои правила для устава преподобный Иоанн Кассиан заимствовал у Египтян и Тавеннисиотов , то об обете девства, как об очевидном, в нем говорится немного. Однако сохранять данный обет преподобный Иоанн Кассиан призывает очень тщательно. За малейшее его несоблюдение, как-то фамильярность с женщинами, полагались обличение и выговор. Наставляя иноков не увлекаться плотскими страстями, Иоанн Кассиан приводил образ Креста, на котором те, кто отреклись от мира, распяты не гвоздями, но страхом Божиим: «Так и мы, страхом Божиим распятые, должны быть мертвы не только плотским страстям, но и всему земному, туда устремляя очи души своей, куда переселиться должны мы каждую минуту: чем наипаче и содержатся в умерщвлении плотские похотения и страсти наши». Поэтому он строго заповедовал монашествующим никак не допускать возобновления в себе низких земных похотей.

 Послушание

Как выше отмечалось, устав Иоанна Кассиана родственен уставу преподобного Пахомия. В последнем же уделялось особое внимание обетам послушания и нестяжания. Именно поэтому тот же самый подход находится и здесь.

Согласно правилам, приводимым преподобным Иоанном Кассианом, юные иноки, прежде всего, приучались побеждать свои хотения через исполнение послушания старцу. Это все должно соблюдаться строго и ревностно. «Так что если кто занимается делом переписывания (книг), то не посмеет окончить букву, при начале начертания которой застал его зов», ревнуя, таким образом, «со всем усердием об исполнении добродетели послушания». Для подкрепления же исполнения данного обета, преподобный Иоанн Кассиан приводит «деяния некоторых старцев, просиявших в этой добродетели».

Нестяжание

Как и в уставе преподобного Пахомия, новопоступивший не имел позволения взять себе даже свои старые мирские одежды; поставленный, в собрании братий, скидывал их и был облачаем аввой в одежды монастырские. Нестяжание иноков египетских ставилось им в пример. Преподобный Иоанн Кассиан требовательно призывал исполнять данный обет, так что каждый монах, согласно правилу, «не смел даже словом назвать что-либо своим», но старался всячески соблюдать нищету, которую обещал пред лицом Христа.

Монашеские обеты в уставе преподобного Венедикта

Святитель Григорий Двоеслов, составивший житие преподобного Венедикта, отметил, что он «написал для монахов правила, отличающиеся определенностью и изящностью речи». В этих правилах находятся не только рассуждения об исполнении известных монашеских обетов, но и раскрываются особенности чина их принятия. Принимающий «дает публично обещание не отступать от своего намерения; быть всегда исправным в поведении, в нраве и послушании. Обет изрекается перед Богом и святыми Его (Ангелами); так что, если отступит в чем от него, Судьей ему будет Тот, Коего он окажется обманщиком. Обещание свое должен он изложить письменно, на имя святых, мощи которых почивают в храме, и настоящего аввы; и написать его своей рукой. Если не умеет писать, – напишет за него другой по его прошению, а он приложит печать и положит письменное обещание своей рукой на алтарь. Полагая, новоначальный говорит следующий стих: «Укрепи меня по слову Твоему, и буду жить; не посрами меня в надежде моей» (Пс. 118:116). За ним трижды повторяет все братство, прибавляя: слава Отцу. После сего новоначальный брат кланяется всем в ноги, прося молитв. С этого момента он считается уже состоящим в числе братства».

В отличие от уставов преподобного Пахомия и святителя Василия Великого, в уставе преподобного Венедикта разрешалось посвящение малых детей, за которых письменно расписывались родители: «Если кто из знатных посвящает своего сына в монастыре Богу, – пишется в правилах, – то, когда сей отрок еще мал возрастом, родители его делают письменное обещание, о котором сказано выше, и, принося потребное для бескровной жертвы, как и свое рукописание, так и руку отрока влагают в покровы алтаря и таким образом посвящают его Богу. Относительно имущества они в своем рукописании с клятвой обещают, что ни сами, ни через постороннее лицо, ни другим образом не будут содействовать ему иметь что-либо... Подобным образом поступают и небогатые. А которые ничего не имеют, то делают одно рукописание и, с припиской потребного для бескровной жертвы, посвящают Богу сына своего, при свидетелях».

Целомудрие

Касательно обета девства, традиционно, как об обязательной добродетели для инока, в уставе преподобного Венедикта говорится немного. Только несколько раз упоминается о том, что как сам авва монастыря «должен быть целомудренным», так и монахи должны «любить целомудрие (см. 1 Тим. 5)» и «похотей плотских не совершать».

Послушание

Более же подробно преподобный Венедикт рассуждает о добродетели послушания. Уже в предисловии к уставу он обращает речь к воспринимающему «крепкое и преславное оружие послушания». Послушание для преподобного есть первое дело: «Первое наше смиренное дело есть послушание без замедления. Оно свойственно тем, которые ничего более его не почитают славным перед Господом, и ради святого служения, на которое дал обет, и по причине страха геенского, и ради славы вечной жизни». Послушание должно, как и у преподобного Иоанна Кассиана, исполняться без замедления, ревностно, с оставлением недоконченного дела и с добрым расположением. Послушание оказывать нужно, согласно наставлениям преподобного Венедикта, не только авве, но и всем братиям, ибо это путь к Богу: «Доброе дело послушания не в отношении только к авве все должны изъявлять, но и сами себе взаимно пусть повинуются, в уверенности, что таким путем послушания идут к Богу».

Нестяжание

Обету нестяжания преподобный Венедикт также уделяет должное внимание. Отвечая на вопрос: могут ли монахи иметь какую-либо собственность, он говорит: «Особенно надо с корнем исторгнуть из монастыря страсть любоимания, чтобы никто не смел ничего ни дать, ни взять без позволения аввы, ни иметь что собственное, никакой вещи, ни книги, ни доски, ни грифеля, совершенно ничего: так как никто из братий не имеет уже в своей власти ни тела своего, ни воли своей. Всего необходимого всякий пусть ожидает от аввы; и никому не позволительно иметь что-нибудь,  кроме того, что даст, или что определит авва». Даже в одежде и в келии излишнее следует отсечь. Поэтому «авва почасту должен осматривать кровати, чтобы не завел кто чего лишнего. Если найдется у иного что-нибудь, чего он не получал от аввы, подвергать такого тягчайшей епитимии». А когда назначенные иноки занимались продажей монастырских изделий, то они обязывались назначать цены ниже, чем у мирян, чтобы не примешивалась страсть любостяжания и во всем славился Бог.

Выводы

Итак, подводя итоги, следует сказать, что первые древние монастырские уставы преподобного Пахомия Великого, святителя Василия Великого, преподобных Иоанна Кассиана и Венедикта появились и были написаны не в одно и то же время и не в одном и том же месте. Однако их дух совершенно одинаков, и все они своими корнями уходят в Евангелие.

Рассмотрение обетов в древних монастырских уставах показало, что они ложились в основу монашеской жизни, а значит и спасения. Поэтому чин их принятия предварялся определенным испытательным сроком. Однако о самом чине в уставах говорится по-разному. Если в уставах преподобного Пахомия и преподобного Иоанна Кассиана упоминается лишь о перемене одежды новопоступившего настоятелем среди братии, то у святителя Василия Великого говорится уже о предварительном вопрошании решительности намерения, об изменении имени и о вручении нового инока опытному духовнику. Преподобный Венедикт добавляет у себя в уставе ту особенность, что инок свои обеты должен был изложить письменно на имя святых, мощи которых почивают в обители. Обеты во всех уставах должны были приниматься в зрелом возрасте и с ясным рассудком. Однако преподобный Венедикт допускал посвящение малых детей, за которых письменно расписывались родители.

Три главных монашеских обета – девства, послушания и нестяжания, о которых говорится в уставах, основываются на добродетели отречения от мира. Об обете девства в уставах зачастую говорится как о самом себе разумеющемся для того, кто отрекается от мира. Однако, святитель Василий Великий данному обету, как и прочим, придает каноническую окраску, обращая на него особое внимание и называя его «обетом чистоты» и «обетом строгой жизни». Другие два обета – послушания и нестяжания – в уставах считаются фундаментальными, их сущность, несмотря на небольшие различия в изложении, абсолютно та же самая.

Я очень рад находиться здесь с вами, будучи приглашенным живой Русской Церковью, по прошествии ста лет после возрождения Московского Патриаршества и менее тридцати лет – окончания жестокого советского гонения и возрождения монашества на мученической и святой Русской земле. Источником этой моей радости и причиной чести, оказанной мне приглашением, является Его Высокопреосвященство архиепископ Сергиево-Посадский Феогност, которому лично выражаю свою искреннюю благодарность.

Монастырские уставы и правила

Отцом отшельничества считается Антоний Великий (251–356 гг.  по Р. Х.), в то время как родоначальником общежительной жизни –  преподобный Пахомий (292–348 гг.). Эти два образа монашества впервые появились в Египте, распространившись впоследствии в Палестину, Сирию, Малую Азию, а позже и в пределы Константинополя. С конца VIII века имеются первые упоминания об  отшельниках в Греции, по большей части на Святой Горе Афон и в Метеорах, параллельно появляются первые городские обители в Константинополе.

Из всего этого динамического стремления к божественному родился – в его различных формах и проявлениях – образ жизни, всецело посвященной Богу, определились каноны и путеводители монашеской жизни и просияли великие святые, многие из которых запечатлели свой опыт и свой образ мышления в выдающихся сочинениях.

Так развилась целая традиция и письменность, в которых кристаллизируется мудрость святых отцов и подвижников. Такие монашеские центры как Лавра святого Саввы в Палестине или Синайская обитель, или Афон и Метеоры на Элладской земле, формируют собой очаги монашеского образа мысли и идеала, где взращивается молитва и мистическая жизнь, выражается богословие, развиваются творчество, гимнография и другие церковные искусства и, наконец, формируются уставы, каноны, правила жизни и т. д.

В IV веке появляются «Правила, пространно изложенные» и «Правила, кратко изложенные» святого Василия Великого, за ними последовал Устав святого Венедикта (540 г.). Каноны Пято-Шестого Вселенского (Трулльского) Собора (Каноны 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49) были написаны в VII веке (691–692 гг.); устав монашеской жизни Константинопольской обители излагается святым Феодором Студитом в начале IX века.

В этот период в свет вышли такие творения, как «Лавсаик, или Повествование о жизни святых и блаженных отцев» Палладия,  епископа Еленопольского (около 420 г.), «Лимонарь» Иоанна Мосха (около 620 г.), труды святого Ефрема Сирина, «Лествица» преподобного Иоанна, игумена Синайского, «Слова подвижнические» преподобного Исаака Сирина, «Книга вопросов и ответов» преподобного Варсонофия Великого и другие.

Всё это: каноны, сочинения, синаксарии, тропари и последования – образы, запечатлевшие очертания монашеского идеала так, как его переживала тогда Церковь, и так, как он позже во втором тысячелетии был передан и славянским народам, где большие монашеские центры, такие как Печеры в Киеве, Валаамская обитель, Оптина пустынь и др., обители сегодняшней Румынии, Сербии и всех Балкан превратились в духовные мастерские святости, места божественной благодати и благословения.

Основные монашеские обеты

Последование монашеского пострига содержит обеты [1], своего рода обязательства перед Богом новопостриженного; это последование продолжается облачением и заканчивается благодарением и славословием Господу, зачастую с совершением Божественной литургии. Те же обеты, даже если они и не даются в форме диалога, как в последовании Великой Ангельской схимы, дает перед Богом молчаливо каждый постригаемый инок, изменяя имя и облачаясь в монашеские одежды. Сии обеты он призывается исполнять, потому что они имеют силу присяги и клятвы для всех монахов.

Первый обет, исполнить который призывается будущий монах, касается отречения от мира, то есть отрицания всех мирских привязанностей и наслаждений. Жизнь отречения наша Церковь называет «всесовершенным житием». Она же есть не что иное как «креста и смерти обещание». Значение этой заповеди столь велико, что в «Лествице» преподобного Иоанна и «Словах подвижнических» аввы Исаака она ставится первым условием равноангельского жития.

Как говорится в соответствующей молитве, отречение значит:  забыть своих родителей, своих братьев, родственников, друзей, мечту о супружестве, заботу о личном имуществе, перспективу приобретения профессии и прибыльной работы; забыть об  удобствах и удовольствиях, о любой тщетной славе и наслаждениях и даже о самой жизни. И не только это, – отречение означает подготовку к духовной борьбе, чистоте души, добровольному уничижению и нищете и святому плачу.

Отречение означает борьбу за отчуждение всякого безразличия, прекословия, гордыни, рвения и ревности, зависти, ярости, хулы и роптания, тайноядения, дерзновения, злоречия и всякого рода окаянных вещей. И вместо этого – приобретение братолюбия, безмолвия, снисходительности и благочестия, исследование слова Божия, чистоту помыслов, подвиг, воздержание.

Всё это есть содержание первого монашеского обета перед Богом.

Существует и второй. Это обещание пребывания в монастыре и в постничестве до самого конца. Связь с духовным отцом, старцем, игуменом и всей братией должна стать нерушимой. Не существует малейшей возможности разрыва данной связи. Спасение монаха с этого момента проходит исключительно через братию, перед которой были даны обеты. Как Церковь в акривии благословляет брак и не признает какой-либо причины, могущей его расторгнуть, так еще в большей мере это имеет силу в монашестве. Разница заключается в том, что в браке может быть применена икономия по жестокосердию (Мф. 19:8). человеческому; но монашеский путь – это путь совершенства, и потому это путь акривии, а не икономии.

Третий обет – это послушание вплоть даже до смерти, и прозрачное изложение помыслов и «исповедание сердечных таин» духовному отцу. Что снова подразумевает «множайшии подвизи и брань» против дьявола. Данное послушание – тяжелый крест, но это безопасный путь освящения и спасения.

Стоит подчеркнуть, что в отречении мерою является заповедь Господня, во втором обете в течение жизни вплоть до ее окончания – решительность, а в послушании – смерть: предпочтительней умереть,  нежели нарушить обет послушания настоятелю [2].

Как четвертый обет следует принимать терпение в скорбях. Говорит Господь: терпением вашим спасайте души ваши (Лк. 21:19) и претерпевший же до конца спасется (Мф. 24:13). Оба этих изречения Господа были сказаны в моменты, когда описывались гонения на верующих и последняя мира сего. Монах обязуется следовать по пути крайнего послушания, быть алчущим, жаждущим, нищим, поносимым, поругаемым, порекаемым, гонимым, опечаленным, направляющим свой взор к награде на небесах (см. Мф. 5:12).

Последний обет – это обещание девства, целомудрия и благоговения, то есть страха Божия. Девство, чистота всей жизни души, ума и тела, является еще одним нерушимым условием борьбы монаха. Это обещание, с которого монах начинает свое продвижение,  и без которого упраздняется его призыв. К этому всему он обещает «исповедывати о уповании силы Божия, и в сих обетованиих претерпети даже до кончины живота своего, благодатию Христовою… Тому ангельски служити, и Тому всецело работати, горняя мудрствовати и горних искати». Вся жизнь монаха есть служение Богу и постоянное перед Ним предстояние.

Монашество и сегодняшняя действительность

Вторая часть названия данного доклада касается того, как современные условия могут повлиять на соблюдение монашеских обетов. Но, с вашего позволения, я изменю немного тему. Потому как проблема находится не в условиях современной жизни, но в современном способе мышления и в восприятии нашей эпохи, в том,  как современный человек может сохранить эти священные обеты.

Существовали периоды расцвета монашества, когда были прославлены великие подвижники и святые; и также периоды упадка,  в течение которых святость была труднодостижимой и более редкой. Таким периодом, похоже, является и наша эпоха. Молодые люди не вдохновляются верой и достижениями святости, рационализм ограничил надежду на чудо, технологическое всесилие не оставляет много места для Бога, обострения психических недугов основательно обессилили человека, перемена социальных устоев и узаконивание противоприродного образа жизни создают людей уступчивых, эмоционально чувствительных, уставших, без видения и духовных целей, без силы и энтузиазма.

Легкое общение облегчает рассеивание множества идеологий, теорий и взглядов, которые увеличивают смятение и, к сожалению,  создают людей либо без идентичности, легко идущих на компромисс,  либо склонных к фанатизму. Такие понятия как дух, душа, нравственность, вера, имевшие определенное значение на протяжении веков, ныне приобрели совсем иное содержание, отрешенное от таинства Бога и Его благодати.

Также чрезмерное акцентирование личных прав отрешает от прав (уставов) Божиих, как те выражаются в 118 псалме. Материализм, необузданное потребительство и эвдемонизм [3]  одурманивают тех, кто ими наслаждается; те же, кому это недоступно, озлобляются. И у всех вводится в обман их воля, что во многом затрудняет распознавание Божественной воли и ее принятия. Легкость доступа к религиозным знаниям посредством множества книг, интернета, конференций и речей, не сопровождаемая постоянным покаянием, смиренным подвигом и мистической молитвой, – как правило, усиливает самоуверенность, склонность к отчуждению, настрой на самоутверждение, эгоизм.

Все это создает трудности для ученичества, послушания, терпения. Эпоха не производит мудрых, героев и святых. Производит умных и ученых,  которые не имеют мудрости; сильных, не являющихся героями, и способных, не знающих святости. Горизонт присутствия Бога размывается. Церковная жизнь обмирщвляется, святость превращается в нравственное достижение и не считается плодом и даром Божественной благодати, совершенство становится  неправдоподобным. Во всей этой атмосфере монашество изменяется, да и монахи по-другому его воспринимают. Так становится реальным риск приступить к монашескому подвигу несозревшим и испугаться его трудностей впоследствии. Изначальный энтузиазм может сменить духовная усталость, и она превратит жизнь из пути освящения в жизнь с мирской экстравертностью, с множественной занятостью, общественной деятельностью и т. д. Жизнь без мудрости, героизма и святости не имеет связи с монашеством.

Условия монашеского соответствия сегодня

Дабы были соблюдены обеты, необходимы некоторые конструктивные основы в организации монашеской жизни и функционировании обителей и, конечно же, некоторые внутренние добродетели в жизни монахов.

Таким образом, необходимость устава – вдохновленного и продуманного, адаптированного под данную братию, устава, который будет соблюдаем без малейшего отступления, – является первым условием. Как пишет старец Эмилиан Симонопетритский, «где нет устава, воплощающего дух Евангелия, там нет единства мысли и духа, так что братия обречена на сокрушение. Самолет,  горящий в небе, не получает столь сокрушительного ущерба, сколько братия без единства мысли» [4].

Второе условие – это наличие мудрого старца, имеющего здравые отношения с монахами или монахинями, который вдохновляет, учит, укрепляет, умудряет, заботится, указывает на знамения Бога в душе каждого монаха даже в обыденности. Старец должен быть не только настоятелем и управителем братии, и не должен только увещать и прощать, но в первую очередь – быть отцом, читающим души, и богословом, ведающим Божие веление, Его знамения и истину. Отсутствие старца обессиливает изначальное призвание.

Но и сегодняшний монах, дабы соответствовать своим монашеским обетам, преодолевая современные вызовы, дабы не устать духовно и не сломаться, должен хранить в себе определенный образ мышления.

Первой его особенностью является сильная и непреклонная вера. Не только вера в виде соответствующего принятия догматической истины нашей Церкви, но, главное, вера как полное доверие Божественной воле и любви Бога и как неотступное желание общения с Ним.

В самом начале, с первого же момента поселения монаха в монастыре, ему нужно, как то утверждает святой Макарий в своем правиле, смотреть на монастырь как на Рай. И быть твердо уверенным в том, что его духовные братья – сродники ему в вечности [5]. И ввиду того, что Рай – это переживание трех первых плодов Духа Святого, т. е. любви, тайной радости и внутреннего мира (см. Гал. 5:22), потеря такого Рая ведет к дезориентации монаха и к его несчастью.  

Непрерывность борьбы монаха являет собой третье условие соответствия обетам, данным Господу. Уже в своем первом правиле Антоний Великий подчеркивает: «Прежде всего, молитву непрестанную изливай и всегда благодарение воссылай Богу за всё,  что ни бывает с тобой» [6]. И позже: «День и ночь боли о грехах своих»[7]. Такие основополагающие понятия, как «непрестанность», «день и ночь», «постоянство», – в борьбе монаха определяют последовательность в его призвании и пути.

Но и абсолютный дух, столь явно просматриваемый в «Лествице» святого Иоанна Синайского, есть основное условие осуществления монашеского призвания. Это ясно из определения, которое дает преподобный монаху: «Монах есть тот, кто, будучи облечен в вещественное и бренное тело, подражает жизни и состоянию бесплотных. Монах есть тот, кто держится одних только Божиих словес и заповедей во всяком времени и месте, и деле. Монах есть всегдашнее понуждение естества и неослабное хранение чувств. Монах есть тот, у кого тело очищенное, чистые уста и ум просвещенный. Монах есть тот, кто, скорбя и болезнуя душею, всегда памятует и размышляет о смерти, и во сне и во бдении» [8].

Монах в самом начале своего пути должен полюбить борьбу более чем победу [9]; смирение и послушание более чем подвиг; молчание более чем свидетельствование и слово [10]; послушание более  нежели собственное мнение; Божественную волю более своей, и свой собственный крест более нежели облегчение.

А когда умножился грех, стала преизобиловать благодать (Рим. 5:20). Наша эпоха, без сомнения, это эпоха преумножившегося греха. Но хотя это особо печально и пессимистично, в то же время данный факт в высшей мере обнадеживает. Наша эпоха имеет преизобилующую благодать, это эпоха, в которой монашество может получить расцвет и принести исключительные плоды святости.

Смирение есть единственный путь к благодати, потому что Бог гордым противится, а смиренным дает благодать (Иак. 4:6), а вера является единственным хранителем призвания. Кто верует в Меня, у того… из чрева потекут реки воды живой (Ин. 7:38), и дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит (Ин. 14:12). Сии реки жизни и бόльшие дела есть не что иное в жизни монаха, как  энергия его призвания и его равноангельская жизнь. 

Данное семя нашего призвания мы и должны и можем достойно использовать, ибо Тот, Кто в нас, больше того, кто в мире (1 Ин. 4:4)

------------------------------------------.

[1] Вопрос I: Отрицаеши ли ся мира и сущих в мире по заповеди Господней?

Вопрос II: Пребудеши ли в монастыре сем и в постничестве, даже до последнего твоего издыхания?

Вопрос III: Сохраниши ли даже до смерти послушание к настоятелю, и ко всей во Христе братии?

Вопрос IV: Претерпиши ли всякою тесноту и скорбь иноческого жития, Царствия ради Небеснаго?

Вопрос V: Сохраниши ли ся в девстве, и целомудрии и благоговении?

[2] Некогда монахи отшельники посетили старца Памво, и каждый из них поведал добродетель собрата. Первый был великим постником, второй чрезмерно нестяжателен, третий стяжал в большой мере любовь (благотворительность). Четвертый пребыл двадцать два года в послушании. Тогда старец сказал: «Глаголю вам, добродетель сего более остальных, каждый из вас свою добродетель приобрел по собственному желанию, сей же, собственного желания отрешившись, иных желание исполняет. Сии мужи есть исповедники, если до конца сохранятся» (см. «Отечник»).

[3] Эвдемонизм (от греч. eudaimonia – счастье) – философско-этическая традиция и жизненная установка, согласно которым единственным или высшим (более предпочтительным, чем все остальные) человеческим благом является счастье. – Примеч. ред.

[4] Эмилиан (Вафидис). Трезвенная жизнь и аскетические правила. Толкование правил преподобных отцов Антония, Августина и Макария.

 [5] См. Правила святого Макария.

[6] Правила Антония Великого.

[7] Правила Антония Великого.

[8] Иоанн Синайский, прп. Лествица. Слово первое «Об отречении от жития мирского».

[9] См. Никодим Святогорец, прп. Невидимая брань.

[10] См. Исаак Сирин, прп. Слова подвижнические.

Доклад игумении Евпраксии (Инбер), настоятельницы Вознесенского Оршина женского монастыря (Тверская и Кашинская епархия) на ХХVI Международных Рождественских образовательных чтениях. Направление «Древние монашеские традиции в условиях современности» (Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь Москвы, 25–26 января 2018 года)    

Ваши Высокопреосвященства, Преосвященства, преподобные отцы игумены и матушки игумении и все участники сегодняшнего высокого собрания!

Наш небольшой доклад составлен на основе воспоминаний о блаженной старице Любови Сусанинской, собранных в ее жизнеописании. Уже третье издание этой книги недавно вышло в Твери, что свидетельствует о неугасающем интересе к этой подвижнице. Прошло уже двадцать лет со дня ее перехода в вечность. И нам кажется, что вся ее жизнь – готовые материалы для канонизации.

Мне выпало счастье общения с этим действительно святым человеком, поэтому я сегодня охотно делюсь своими воспоминаниями с вами.

В известной книге «На высотах духа», написанной в 30-е годы прошлого века, автор, Сергей Большаков, приводит беседу с одним из подвижников монастыря Дионисиат, отцом Евфимием:

– …А скажите, отче, какой самый высокий подвиг?

– Юродствовать, конечно. Ибо мудрость века сего – безумие пред Господом, и наоборот. Это тяжкий подвиг, и пускаться на него нельзя, кроме как по совету старца.

– А потом?

– Ну, странничество, вот как автор «Откровенных рассказов странника». Миру это то же почти, что безумие. Ну, а потом отшельничество, затворничество и простое монашество. Но помни, не внешность важна, а внутреннее.

В стремлении творить волю Божию – Да будет воля Твоя яко на Небеси, и на земли, в отсечении своей воли, в таинственном, невместимом мирскому устроению подвиге послушания и проходит наша монашеская жизнь, приводящая усердного делателя молитвы и послушания к ступеням той лествицы, с вершины которой с любовью смотрят на нас святые – святые старцы. А еще юродивые, своими юродивыми путями на эту лествицу взлетающие. Они ведают волю Божию, непрестанно в послушании воле Божией пребывают, ангельской жизнью здесь на земле живут.

Для нас это только путь, а для них это образ жизни.

Они-то, юродивые Христа ради, – избранные от чрева матери (см. Гал. 1:15), исполняют в Новозаветные времена послушание Ветхозаветных пророков. Так же, как древние пророки, они возвещают волю Божию, обличают человеческие пороки и молятся Богу о наших скорбях и немощах, и Господь по их святым молитвам творит явные чудеса.

Во уметы вменившие (см. Флп. 3:8) всё земное, не нуждаются они в наших монашеских трудах отсечения своей воли – она уже у них умерщвлена вместе с плотью, распятой со страстьми и похотьми – на таковых несть закона (Гал. 5:23), потому и не имеют для них цены внешние формы, не требуются монашеские одежды – вся слава дщери Царевы внутрь (Пс. 44:14)… Наши монашеские обеты послушания, нестяжания и целомудрия и так исполняются ими в совершенстве.

 Юродивых не может быть много, как и пророков никогда не было много:  Земля даде плод свой (Пс. 66:7).

 Блаженная старица Любовь – Любовь Ивановна Лазарева – родилась на свет 4 (17 сентября н. ст.) 1912 года в день памяти пророка и Боговидца Моисея и празднования иконы Божией Матери «Неопалимая Купина», в деревне Колодези, примерно в сорока километрах от Калуги. Иван Степанович, отец Любушки, был церковным старостой. В семье у Ивана Степановича и Евдокии Ивановны было шестеро детей. Любушка была младшей.

 Любушка рано осталась круглой сиротой и была взята на воспитание тетей, которая очень старалась найти племяннице хорошего жениха. Тогда Любушка и переехала в Петербург к старшему брату Алексею. Брат помог ей устроиться калошницей на фабрику «Красный треугольник», где она проработала 11 лет.

Всю ее пищу зачастую составляли кипяток да хлеб. Здоровье было подорвано, и на исходе первой блокадной зимы ей пришлось устроиться на новую работу – на бельевую фабрику кастеляншей. Здесь Любушка проработала недолго – она не могла согласиться на обманы и приписки (начальники заставляли рвать простыни пополам, чтобы из каждой получалось две), и ей предложили «уволиться по-хорошему».

 В эти блокадные годы уже стал явно проявляться дар прозорливости блаженной. Так, по внушению Духа, она всегда при бомбежках выбирала самое безопасное место и своим примером показывала людям, где лучше всего оставаться.

 Голодная жизнь и слабое здоровье привели к тому, что однажды она потеряла сознание и упала на улице. Так она очутилась в психиатрической больнице. Вскоре матушка решилась на побег. Она сама рассказывала, как сделала из полотенец и простыней веревку, по которой и спустилась через окно. Паспорт остался в больнице, на руках оказалась лишь справка, выданная сельсоветом у нее на родине, что она действительно таковая. Имея на руках такой документ, поступить на работу было невозможно. С этой справкой она и прожила до конца жизни.

 После побега из больницы Любушка оказалась на улице. Три дня бродила по городу голодная, пока ее, плачущую, не увидела проходившая мимо пожилая женщина, которая ее накормила и посоветовала не стесняться просить Христа ради. Эту встречу Любушка приняла как указание свыше вступить на путь странничества во имя Христово.

 Матушка рассказывала, что странствовала она по лесам и безлюдным местам, старалась идти по железной дороге, иногда выходя к человеческим селениям за пропитанием. Еще матушка говорила, что в начале своих странствий везде ходила босиком, в любую погоду и в любое время года. При этом она совсем не ощущала холода и ноги ее ничуть не мерзли. Но однажды пришел помысел: «Как же так? Я не мерзну!» И всё, сразу стала мерзнуть.

 В 50-е годы матушка жила в Вырице. У блаженной Любушки была большая духовная связь с преподобным Серафимом Вырицким. Огромный портрет его – фотография – всегда висел потом в ее келье на стене над кроваткой. 

 Но наступило время, когда стал сказываться возраст и перенесенные лишения. И по смотрению Божию матушке предстояло стать не безвестной странницей, а старицей, помощницей и наставницей множества людей, которые вскоре узнали ее как прозорливую блаженную Любушку Сусанинскую.

 Здесь, в маленьком Сусанино, в шести километрах от Вырицы, в доме благочестивой вдовы Лукии Ивановны Мироновой, провела она годы открытого служения ближним. Однажды Любушка просто подошла в Вырице к Лукии, встретив ее на дороге, и попросилась к ней на ночлег: «И ты здесь живешь? И я тоже буду здесь жить».

 Любушке тогда было 62 года. У нее ничего не было, ни одежды, ни вещей, ни паспорта. Вскоре Любушка уговорила Лукию купить дом в Сусанино. Там Любушку почти всегда можно было застать в церкви Казанской иконы Божией Матери. В дни, когда служилась Литургия, она всегда исповедовалась и причащалась, а после службы принимала приезжающих к ней. Ехали к ней отовсюду, даже из-за рубежа.

 Матушка очень любила монашествующих, но сама монашество не приняла, несмотря на то, что по своей жизни была «монахиня из монахинь». К Любушке приезжало много монашествующих из мужских и женских монастырей, многих молодых людей она благословляла поступать в обители. К ней за советом приезжали и архиереи, и настоятели обителей, и опытные духовники. И многие из них оказались на своем служении по молитвам и благословению старицы.

 Мне довелось впервые услышать о блаженной Любушке еще в начале 1980-х годов, и с тех пор я все мечтала побывать когда-нибудь у нее. И вот однажды архимандрит Наум (Байбородин), как всегда окруженный по утрам множеством людей, вдруг подозвал меня к себе и познакомил с пожилым человеком, который стоял, ожидая благословения на дорогу, и сказал: «Вот ты его и проводишь к Любушке», и сам написал адрес: Сусанино, Шестая линия, 55. «Там найдете».

 Оказалось, что этот человек организовывал «двадцатку» для открытия храма в Струнино, и батюшка отправил его к Любушке за благословением и молитвенной помощью (то было время, когда государство только-только начинало возвращать первые храмы, а о монастырях еще не было и речи).

 Мы договорились с ним о встрече на Ленинградском вокзале, и по дороге домой я зашла в Перовский Универмаг – что-нибудь купить Любушке в подарок. Тогда еще в магазинах было как-то скромно и тихо. Я шла вдоль прилавков, и ничего не могла выбрать, все было не то, ни к чему душа не лежала. И вдруг возле платочного отдела как будто услышала: «Купи мне платочек». И я сразу увидела этот платочек – белый, ситцевый, в мелкий синий горошек, с синей каемочкой, в каких стоят в церкви старушки.

 Дома я приготовила еще несколько подарков – небольшие иконки, редкие фотографии старцев, не помню уже что, но что-то еще. Любушкин дом мы нашли сразу. Отворили калитку, поднялись на крыльцо. Дверь нам открыла хозяйка дома – Лукия. И мы не успели еще ничего сказать, как услышали откуда-то из-за перегородки Любушкин голос: «Ой, Струнинские приехали!», а потом уже и увидели – в правом углу комнаты, в глубине, маленькую согбенную фигурку блаженной Любушки – она словно замерла перед иконами.

 Слева от двери стоял стул, и я начала по порядку выкладывать на него свои подарки, и с огорчением слышала из угла на каждую вещь что-то вроде: «это не возьму», пока не достала заветный платочек. Уже потеряв надежду, спросила: «А платочек возьмете?»

 – Платочек возьму, – был ответ, и тут появилась Любушка, вся радость, внимание, вся – любовь и святость, и с тех пор и навсегда к Любушке я шла со страхом и трепетом, потому что здесь было то, чего не бывает уже на свете. Любушка была сошедшая с иконы живая святая. И мы все это знали и чувствовали, этого невозможно было не понять.

 Вот тогда я впервые увидела, как молилась Любушка – будто писала пальчиком по ладошке – отправляла телеграммы на небо. Помню, как она взяла нас с собой в церковь. Она ходила вокруг меня и словно давила ногой на полу невидимых гадов, тихо приговаривая: «Нельзя, нельзя». Тогда она и научила меня сначала прикладываться к иконам, а уже потом подходить к ней со своими вопросами.

 А ведь очень может быть, что этим своим чудачеством, этой своей особенностью – пальчиком по ладошке – она уже тогда пророчески предсказывала массовое помрачение наших времен – эти наши теперь уже привычные смартфоны; теперь уже и дети пальчиком по экрану на ладошке отправляют телеграммы, вот только не на небо.

 Однажды, когда я собиралась в Сусанино, моя подруга Татьяна наказала мне просить у Любушки святых молитв, чтобы решился вопрос – как ей дальше строить свою жизнь. У нее как-то все зашло в тупик, ее духовный отец уже измучился с ней. Вроде, решили, наконец, что она поедет в Ригу, в монастырь (а тогда женские монастыри были только «за границей» – Рига, Пюхтицы, Корец…) Она отправилась брать билеты и по дороге упала и сломала руку. Любушка, как обычно, записала мою просьбу пальчиком на ладошке – а надо сказать, что подруга моя никогда у Любушки не была. И вот через две недели она слышит от своего духовника: «Всё, решено. Поедешь в Дивеево и будешь там жить». И поехала она туда работать медсестрой в больнице, молиться и ухаживать за старенькими Дивеевскими монахинями. Так появлялись в Дивеево первые сестры.

 Через год я снова оказалась у Любушки. Сколько людей побывало у нее за это время! Сколько бед и сколько просьб! И вдруг она неожиданно среди разговора спросила: «Ну, как там твоя Татьяна, которая сейчас у преподобного Серафима?» А ведь я и забыла поблагодарить ее и, конечно, ничего не рассказала ей, как все устроилось тогда по ее молитвам.

 Кстати, потом я поняла, почему Любушка отказалась тогда от всех моих икон и фотографий: она особым образом молилась каждому святому, чья икона была у нее в иконном углу. С каждым таким подарком был связан молитвенный труд еще и за всех, кто ей что-нибудь дарил, и каждый такой подарок непомерно усугублял этот труд. Как-то раз она подвела меня к столику возле окна и показала лежащие там иконочки, открытки, святыньки, и назвала имена всех, кто ей что-нибудь подарил, по порядку.

 Обычно Любушка благословляла нас перед отъездом непременно побывать у блаженной Ксении и Иоанна Кронштадтского. Уезжая, мы обязательно брали у нее благословение на дорогу, и билеты на поезд всегда появлялись, даже если их вообще не было ни в одной кассе на несколько дней вперед.

 Помню ее всегда в одной и той же одежде, в простой широкой юбке и ситцевой или байковой кофте навыпуск – так одета блаженная Ксения на всех иконах. А зимой – это ее знаменитое пальто – заплата на заплате, но вот она приходит из церкви и аккуратно, не спеша, сворачивает его и кладет на табуретку у входа.

 Как же хорошо было рядом с ней! Кто-то говорит, что ничего нельзя было понять – только через хозяйку-«переводчицу»! Ничего подобного. Да, действительно, она часто что-то лепетала на неведомом своем ангельском языке (но тут никакая переводчица и не помогла бы), и вдруг пронзительно и с любовью взглянет на тебя и скажет всё, что нужно, и никогда ни одного лишнего слова, каждое – на вес золота.

 Очень я переживала, когда уходила в монастырь, – уже было принято решение, и, как почти всегда, когда предстояло что-нибудь важное, поворотное в жизни, Батюшка мой, архимандрит Наум, отправил меня к Любушке, наверное, за подтверждением решения и за молитвенной помощью и благословением. «Ничего не бойся, не смущайся, иди в монастырь, и родители так быстрее к вере придут», – сказала она мне в ответ на мои переживания о родителях, которых я оставляла в Москве. На 9 марта намечен был мой отъезд в монастырь. А 8 марта я в последний раз, уже без надежды (после нескольких резких отказов в ответ),  спросила маму, которая не подозревала еще о том, что ждет ее завтра, не хочет ли она покреститься, и вдруг услышала невероятное: «С удовольствием!»

А вскоре мама уже стала радостно приезжать ко мне в монастырь, а потом постепенно стал православным человеком и мой отец.

Почти всех, кого Любушка принимала из Москвы, она спрашивала: «Вы у отца Наума были? Сначала езжайте к отцу Науму, а потом сюда». Так и жили мы тогда между старцем Наумом и Любушкой, как по радуге ходили. И это было для нас естественно – «обыкновенное чудо».

 Прошло еще несколько лет, и вдруг мы узнаем, что блаженная Любушка – в Николо-Шартомском мужском монастыре. «Возьми меня к себе», – сказала она неожиданно настоятелю отцу Никону, который тогда приехал к ней, и к его изумлению поехала с ним в его монастырь. Как и в Сусанино, на новом месте к Любушке потянулось множество паломников. Несколько раз наш старец, архимандрит Наум, благословлял меня туда к ней с разными монастырскими вопросами.

 А потом по Промыслу Божию снова продолжились ее странствия. Последним земным пристанищем для нее становится Вышне-Волоцкий Казанский женский монастырь на Тверской земле.

 Однажды приходит ко мне матушка Вероника – супруга священника, который служил тогда в Тверском Екатерининском монастыре, и просит найти ей в Москве хорошего детского невропатолога – в Твери никто не может вылечить ее полуторагодовалого мальчика. Ребенок ходит на полусогнутых ножках – они у него до конца не разгибаются – родовая травма.

 – Матушка, – говорю, – подождем с невропатологом, поезжайте-ка в Вышний Волочек, к блаженной Любушке, она там недавно появилась. А уж если она не поможет – тогда и поедем к врачам.

 И вот взяла матушка Вероника всех своих четверых детей, младшего подмышку, и с автобуса на автобус добралась до Казанского монастыря. Поднялась на второй этаж. Дети остались в коридоре – даже, кажется, на лестничной площадке, а она – у Любушки в келье пробыла четыре часа. О чем они там говорили, осталось для меня тайной. Знаю только, что Любушка ее накормила, и даже положила на свою постель, и много-много ей всего сказала, в том числе и о том, что ее, эту матушку, в будущем ожидает. А когда она вышла из Любушкиной кельи, по коридору бегал ее мальчик, подбрасывая ножками, как будто в футбол играл, – куда девалась болезнь!

 В домовой церкви Вышневолоцкого Казанского монастыря Любушку всегда можно было увидеть перед большой Казанской иконой. Подолгу стояла она у Чаши со Святыми Дарами и причащалась медленно-медленно, а батюшка с Чашей в руках терпеливо ждал, пока она что-то тихо лепетала, и как бы любовалась Святыми Дарами, и говорила с Ними на своем ангельском языке – это было что-то великое, непостижимое. Стоишь, затаив дыхание, и смотришь на нее издалека, и благодаришь Господа, что сподобил тебя быть свидетелем этого чуда.

 Потом она заболела. Помню, как она грелась в келье возле печки – то спиной, то боком, то животом прислонится к теплой стене большой белой Вышневолоцкой печки. «Надо что-то делать, Любушка! Может, я Вам хороших врачей привезу?» А она вдруг отошла от меня, встала в левом углу комнаты, лицом к стене: «Не вози ко мне мужиков, у меня Яков есть».

 Любушке становилось все хуже и хуже. Первого сентября мы узнали, что Любушка лежит в больнице после тяжелейшей полостной операции. Врача, который ее оперировал, звали Яков. Рассказывали, что после операции к нему даже страшно было подойти, он очень переживал, был весь белый как полотно – ведь Любушка попала на операционный стол только через три недели после того, как у нее случился заворот кишок, в животе было что-то ужасное, начинался перитонит.

 Батюшка наш, отец Наум, сразу отправил к ней своих духовных чад, они на следующий день были уже в Твери, и мы поехали в больницу. Нас пустили в реанимацию, и архимандрит Ефрем причастил там блаженную Любушку и отслужил водосвятный молебен.

 А потом потянулись мучительные дни ее тяжкой болезни. Через два-три дня доктор сказал: «Ну, вот и всё, кишечник остановился, это конец». И мы с игуменией Иулианией на ночь глядя поехали в Лавру просить святых молитв нашего старца. Но вечером нам уже ничего не удалось ему сообщить, сколько ни ходили мы возле проходной, а когда рано утром оказались у него в приемной, сразу услышали от него: «Две монашки под окном пели поздно вечерком». И дал нам бутылочку с маслом от тридцати святынь, с очень сильным ароматом розового масла, чтобы мы растерли им Любушке все тело.

 Когда мы днем вернулись в больницу, врач сразу сказал нам, что произошло невероятное – ночью у Любушки заработал практически мертвый прооперированный кишечник. Она и выглядела уже по-другому. Накануне была совсем бледная – осунувшееся измученное лицо, заострившийся нос; а тут – щеки розовые, лицо опять округлилось.

 В палате у Любушки была уже игумения Феофания, настоятельница Московского Покровского монастыря. Святейший Патриарх Алексий послал ее проведать Любушку, передал, что вынимает за нее частицу.

 И вот мы с пением Трисвятого (втроем пели!) бережно помазали Любушку, всю, с ног до головы, батюшкиным розовым маслом, и когда я помазала ей лицо, она тихо сказала: «Хватит». А мы так и не понимали тогда, что происходит, что означает это помазание, все надеялись на исцеление. И все очевидные указания на ее неизбежную скорую смерть были закрыты, мы их не видели – или не хотели видеть.

 А потом Любушка объявила голодовку. В воскресенье она отказалась от всех лекарств, отталкивала всех людей и наотрез отказалась есть, пока ее не отвезут в Казанский монастырь. И только повторяла: «Поедем домой». «Как врач – я не имею на это права, но как христианин я не могу поступить иначе. Она все сделала для того, чтобы мы были вынуждены ее отпустить в монастырь», – сказал нам ее доктор Иаков. Все это время он дежурил около нее по ночам, и в воскресенье тоже приехал в больницу.

 Сообщили в Вышний Волочек. Матушка Феодора тут же отправила в Тверь свой старенький микроавтобус, а доктор позвонил своему другу, просто поделиться с ним всем происходящим. Друг в это время ехал на машине в Шереметьево – у него был билет в Испанию. Другом был человек, которого Любушка когда-то исцелила, – его привезли к ней на костылях, а ушел он от нее своими ногами. Он все выслушал и положил трубку. Потом подумал: «Какая Испания? Любушка умирает». Развернулся и полетел в Тверь на своем 600-м «мерседесе».

 Пока мы с Тверской игуменией Иулианией и Суздальской игуменией Софией разбирались, как же довезти на этом «рафике» Любушку до Волочка, черный «мерседес» уже остановился у дверей больницы.

 Когда мы на суздальской «Оке» добрались, наконец, до Казанского монастыря, Любушка уже полулежала в белой горе подушек на своей кровати и, улыбаясь, тихо пела тропарь «Боголюбивой», и смотрела в окно, из которого был виден огромный монастырский собор, посвященный Царице Небесной. Возле нее кружились сестры и пели ей ее любимые песнопения, а мы стояли в дверях и молчали.

 – Ничего, все будет хорошо, все обойдется.

– Любушка, у кого?

– у Любахи.

 А на пятый день Любушка умерла. Это случилось 11 сентября 1997 года, в четверг. В день Усекновения Главы Иоанна Крестителя. Говорят, все блаженные – Ивановны. А Любушка и была Ивановна, Любовь Ивановна Лазарева.

Похоронили Любушку возле алтаря Казанского собора. День был пасмурный, но солнце пробилось сквозь тучи, когда начали служить литию у гроба, возле могилы. Многие видели, как солнце играло.

днажды я услышала от нашего старца: «Вам еще повезло, Вы застали блаженную Любовь. Сейчас таких нет».

– Почти всегда, – вспоминает ее келейница Раиса, – раздетая, в рваненьком. Ведь всё, что привозили ей, шло в монастыри, в храмы. И по молитвам ее Господь исцелял смертельные болезни. Вот я, – она показала мне на себя, – перед вами живой пример (она была смертельно больна, когда познакомилась с Любушкой). Господь исполнял любую Любушкину просьбу. Она сидела и молилась, вымаливала каждого человека. В Сусанино, напротив ее дома, жили немолодые люди, они выпивали. Любушка как-то стала просить у них кусочек хлеба, просила-просила, а они не дали. «Я хотела за кусочек хлебца их души спасти», – сказала она потом. – Господи, она мне дала хлебца, она мне дала булочку, прости их и спаси!»

Любушка всегда старалась быть в тех местах, где нужна была ее помощь:  «Ой, надо, Раечка, нам с тобой в Питер поехать. Как там плохо! Там батюшки уходят. Я должна ему помочь». (Это было время, когда сменился митрополит на Питерской кафедре.)

О себе она как-то сказала: «Я, Любушка, нищая Христа ради». Ботики у нее суконные, подошва тонкая, как газета. Я хоть травки туда напихаю, а она ее выбрасывает. «Любонька, ну зачем ты так себя мучаешь?» – «Нельзя. Боженька не услышит». А когда вымолит чей-то грех, уже в лежку лежит.

 Она была беспощадна к себе, уже старенькая, больная – никогда не присядет на службе: «Плоть, – говорит, – жалеть нельзя».

 В Шартоме Любушка как-то сидела на кровати и вспоминала по именам всю свою родню.

– А как же ты оказалась такая?

– А у меня, – отвечает, – по родству, по матери, очень благочестивый род.

Четыре тети – вековые девы, возили меня в Оптину.

 – Ой, Раечка! – как-то воскликнула она, – если бы ты могла видеть, что делается!

Ей было открыто все, что делается в мире.

 Однажды она вошла в Питерский Никольский собор, и сказала: «Николай Чудотворец и Иоанн Кронштадтский, живые, ходят по храму».

Рассказывали, как один архимандрит – а сейчас митрополит – в бытность свою диаконом во Владимирской области приехал в Казанский храм и попросил разрешения там послужить. Посмотрел он на Любушку – старенькая, маленькая… «Ничего я в ней не нахожу», – только подумал так, как вдруг увидел: Любушка стоит на воздухе, выше всех людей, и молится.

 Мы и теперь часто приезжаем в огромный Казанский монастырь к блаженной Любушке. В часовне, которая построена над Любушкиной могилой, поем панихиду и приникаем к холодному мрамору со своими бесконечными просьбами, и свято верим, что она всё так же слышит и теперь, как и раньше, когда еще жила на земле рядом с нами.

 В заключение приведу отрывок из рассказа моей подруги – ректора Богословских курсов при Заиконоспасском монастыре – о ее поездке к блаженной старице:

 – …Между Любушкой и нашим батюшкой, архимандритом Наумом, была такая духовная связь, что, казалось, все, что говорил Батюшка, было освящено и ее молитвой. Если Господь по какой-то причине не открывал Батюшке Свою волю, и Батюшка сомневался, что сказать вопрошающему, он, бывало, посылал к Любушке, чтобы получить подтверждение своим рассуждениям. И если Батюшкино мнение не совпадало с мнением Любушки, Батюшка всегда советовал поступать по Любушкиным словам. В этом молитвенном созвучии, в этой удивительной способности ощущать себя частью Православного Предания, где каждый является лишь смиренным послушником воли Божией, которая открывается через людей, живущих благодатью Святого Духа, и заключается тайна благочестия и Церковного Предания. Именно в послушании Божественной воле, по словам архимандрита Софрония (Сахарова), и сокрыто «единственное условие для восприятия живого Предания». Иначе Священное Предание, «текущее из поколения в поколение», для нас пресечется, и мы окажемся вне соборного сознания Церкви. Поэтому-то так утешительно и радостно знать, что есть люди, которые живут Церковным Преданием, храня тайну послушания воле Божией, открывающуюся тому, кто ищет ее чистым и простым сердцем…

Монастырский вестник

Программа монашеского направления XXVI Международных Рождественских образовательных чтений завершилась круглым столом на тему «Монашеские обеты и свобода личности». Во время заседания были подняты актуальные практические вопросы современной монастырской жизни. Присутствующие делились опытом разрешения трудных ситуаций, говорили о задачах, стоящих перед игуменами и игумениями, ответственными за духовное преуспеяние братства и сестричества; о том, как каждому вступившему на иноческий путь стяжать дух истинного монашества, об отношении к священным обетам как средству достижения духовной свободы.

Председательствующий на круглом столе митрополит Святогорский Арсений, наместник Свято-Успенской Святогорской лавры начал его работу с рассуждения о том, что свободу личности следует понимать, прежде всего, как свободу от греха.

Митрополит Святогорский Арсений:

Послушание – это подвиг самоотречения, но отречения не от себя как от личности, а от своей воли, пораженной грехом. Святые отцы говорят, что когда человек отрекается от эгоистического направления греховной воли, в нем проявляются богоподобные свойства его природы, которые до этого были подавлены, бездействовали или проявлялись нерешительно. Таким образом, через акт самоотречения, человеческая личность вступает в нормальное состояние богоподобия и богообщения. Отрекаясь от своей падшей греховной воли, мы наполняем слово «свобода» смыслом: свобода – это когда между грехом и добродетелью человек свободно избирает добродетель. Монашеские обеты, собственно, и есть путь к свободе от греха: отсечение своей воли, отречение от всего земного и вещественного, возвышение духовного. Выбирая жизнь в свете заповедей, жизнь в святой Божией воле, мы добровольно становимся рабами Любви, рабами Света, наследниками вечного бытия.

Игумения Мария (Сидиропулу), настоятельница Свято-Елисаветинского женского монастыря в Бухендорфе (Германия; РПЦЗ):

Святитель Иоанн Златоуст говорил, что настоятель – это друг души. И мне кажется, нужно исходить из того, что все наши насельники или насельницы – не подчиненные, а вверенные нам души. Мы должны видеть и почитать в человеке образ Божий. Слово, основанное на любви к ближнему, послушник воспримет правильно… А в принципе, если игумения здорова, то и чада здоровые. И радость, которую несет игумения, распространяется на всех, подвизающихся вместе с ней.

Игумен Варнава (Соколов), настоятель Димитриевского мужского монастыря, г. Оренбург:

Мне кажется, надо перед постригом обязательно убедиться, что человек, который приносит обеты, четко осознает, что послушание – это проявление свободы.

Митрополит Святогорский Арсений:

Сам монашеский постриг отмечен печатью свободы: во-первых, братским советом избирают того или иного кандидата на пострижение, и с ним, соответственно, беседуют и духовник, и наместник обители. Кроме того, на самом постриге трижды постригающий бросает ножницы, – даже в этом присутствует свобода до самого последнего момента, поскольку все понимают величайшую ответственность вступления в монашество.

Вопрос: Каковы пределы послушания? Послушание и псевдопослушание?

Митрополит Святогорский Арсений:

Духовник мне говорил в свое время, что монах должен быть послушным во всем, кроме нарушения евангельских заповедей. Если кто-либо толкает его на нарушение заповедей, тут уже нужно слушать Бога более, нежели человека. Бывают в монастырях примеры нездорового беспрекословного послушания настоятелю. Поэтому пределы послушания тоже, соответственно, у нас есть; критерии для них – заповеди Божии, совесть – око Божие внутри нашей души…

Что касается псевдопослушания, то это, прежде всего, лицемерие, неискренность…

Игумен Варфоломей (Петров), наместник Николо-Угрешского ставропигиального мужского монастыря:

Я думаю, можно провести такое разделение: послушание как таинство и послушание как восприятие совета. Отношения старца с учеником, отношения любви и безусловного послушания – это именно таинство. Как это было, например, у преподобного Серафима Саровского с его чадами. Но бывает также, что старец дает совет на основе своего опыта, а человек имеет право, выслушав этот совет, сам принять окончательное решение. Последнее, вероятно, больше подходит нашему времени.

Митрополит Святогорский Арсений:

Многие из вас знают, что когда воспринимаешь человека от пострига, то возникает незримая духовная связь с ним, которую можно сравнить с той, что существует между матерью и ребенком на протяжении всей их жизни. И Господь Сам поддерживает эту связь, сохраняя духовное чадо от всякого зла. Поэтому помоги, Господи, всем нам видеть не только друг друга, но еще и Христа между нами. Старец Ефрем Ватопедский говорил: «Ты видишь повелевающего тебе игумена, но не видишь Того, Кто повелевает игумену сказать то или иное для тебя»…

Вопрос: Как быть новоначальному, утратившему по какой-либо причине духовника, у которого окормлялся, и поступающего в послушание к другому наставнику?

Митрополит Святогорский Арсений:

В моей личной практике был такой случай: отправляя меня в семинарию, в Троице-Сергиеву лавру, владыка Алипий (Погребняк, он тогда еще был архимандритом, настоятелем кафедрального собора Воронежа) назвал мне лаврских духовников, к которым я мог обратиться. «Выбери кого-либо из этих батюшек и доверяй им всё, как мне – мы единодушны», – сказал он. Впоследствии, закончив семинарию, и по сегодняшний день я опять окормляюсь у владыки Алипия. Поэтому если духовника рукополагают в архиерейский сан, он переходит в другую епархию, то, конечно, он посоветует, к кому обращаться. И сам он не отрекается же окончательно и бесповоротно от своих духовных чад – по серьезным вопросам связь можно поддерживать. Например, мои духовные чада в Святогорской лавре во время моих отъездов или иной занятости обращаются к духовнику обители иеросхимонаху Лонгину. Поскольку мы с ним единодушны, то часто какие-то нюансы в духовных вопросах решаем вместе…

Вопрос: Где граница, после которой отношение послушника к духовнику может перейти в культ личности?

Митрополит Святогорский Арсений:

Для определения такой границы нам дается рассудительность. Лучше к другому духовнику перейти, чтобы душе своей не навредить. Отец Кирилл (Павлов) говорил, что, избирая духовника, испытывайте: чьим советам вы можете доверять, перед кем можно открыть душу. И владыка Алипий нам советовал: во всем должно быть послушание в монастыре, только в выборе духовника человек свободен.

Иеромонах Даниил (Константинов), и. о. наместника Заиконоспасского ставропигиального мужского монастыря Москвы:

У святителя Феофана Затворника есть незаслуженно забытая работа «Что потребно покаявшемуся и вступившему на добрый путь спасения», она была издана в 1997 году Московской духовной академией. Там путь к монашескому послушанию раскрыт во всей полноте, на основании святых отцов, с опорой на творения преподобного Иоанна Лествичника… Может быть, можно ходатайствовать, чтобы эту книгу переиздали для монашествующих?

Митрополит Святогорский Арсений:

Конечно, очень важно читать литературу. В нашей обители духовники благословляют новоначальным такие книги, как «Блаженный послушник» – жизнеописание старца Ефрема Катунакского, и, конечно, «“Одеяние Божества” или О том, как приобрести смирение» протоиерея Вячеслава Тулупова. Современному молодому человеку, пришедшему в монастырь, очень сложно оценить добродетели смирения и послушания. Я уже рассказывал как-то на таком же собрании, что однажды пришел послушник и говорит: «Владыка, ну как мне научиться слушаться, когда в семье не я родителей слушал, а меня родители слушали?» Следовательно, чтение подобной духовной литературы должно закладывать в подсознание человека ценность добродетели послушания, смирения. Мы должны сеять доброе, полезное, душеспасительное. Как говорит преподобный Амвросий Оптинский: «Сейте и при дороге, сейте и на камне, сейте и в тернии, и в добрую землю, авось что и взойдет».

Комментарий из зала:

Хотелось бы добавить к обсуждаемому вопросу, что когда человек желает вступить в монастырь, он пользуется широкой свободой выбора и выбирает обитель, выбирает место, где ему лучше спасаться. Но когда он становится послушником, а особенно – произносит обеты монашеские, то его свобода существенно сужается, однако она у него остается. И вот как, оказывая послушание и разумно пользуясь некоторой свободой, стяжевать благодать Святого Духа? Потому что цель жизни и монашествующих, и мирян – стяжание благодати Святого Духа. В свете этой главной цели мы смотрим на послушание и свободу. Так вот, когда человек, живя в монастыре, не напрашивается на послушания, но просто исполняет всё, что велят игумен, или игумения, то это исполнение приносит большой духовный плод. Потому что узы, которые своей просьбой или распоряжением игумен наложил на него, лучше всего, сильнее всего связывают и удручают его ветхого человека. И мы знаем из патериков такие случаи, когда на монашествующих накладывались тяжелые вериги послушания, и нужно было бы унывать, а человек радовался – потому что эти вериги выводили его душу на просторы духовной жизни, и человек, внешне скорбя, внешне претерпевая трудности, в душе как птичка летал по просторам духовной жизни. И мысли у него были о Священном Писании, и душа хорошо молилась. Ведь барометр духовной жизни монашествующих и мирян – то, как человек молится. Раньше было приветствие: не «Здравствуй», а «Как твоя молитва?»

Вопрос: Ограничивает ли свободу личности монаха епитимия в форме физического наказания? И можно ли его применять?

Митрополит Святогорский Арсений:

Мы уже говорили здесь неоднократно, что определение епитимии как наказания неправильно. Не наказание, а лекарство. Лекарство не может ограничивать свободу. Епитимия служит только для пользы личности, не для ограничения ее свободы. Потому что свобода личности, как я уже говорил, это свобода ее в Боге – когда человек становится рабом Любви, Света, рабом Божиим.

Вопрос: В чем выражается уважение игумена к личности послушника?

Митрополит Святогорский Арсений: Отношение, будь то к послушнику, будь то к мирянину-прихожанину, должно быть одно – как к образу Божию. В этом выражается наше уважение друг к другу. В каждом человеке надо видеть образ Божий, за который Христос распялся. Блюдите да не презрите единого от малых сих: глаголю бо вам: яко Ангели их на небесех выну видят лице Отца Моего Небеснаго (Мф. 18:10). Из этого и должно исходить уважение.

Епископ Тарский и Тюкалинский Савватий:

В пастырской деятельности мне всегда помогал образ того, что душа – это невеста Христова, Христос – Жених, который жаждет, чтобы невеста пришла к Нему, и в этом отношении пастырь как друг Жениха помогает невесте прийти ко Христу, к своему Жениху Божественному. И это давало мне возможность во все трудные минуты, в том числе, когда кто-то не слушал пастырского совета, – сохранять добрые отношения и продолжать служить этой душе как невесте Христовой.

Архимандрит Варлаам (Гергель), наместник Благовещенского мужского монастыря в Бортничах (Киевская епархия, Украинская Православная Церковь (Московский Патриархат):

Отношение игумена к послушнику, прежде всего, выражается в отцовской любви. Потому что если не будет у игумена любви и сострадания к своему духовному чаду, – он уже не отец и не мать. Я знаю не так уж и много, но знаю, как старцы относились к своим духовным чадам – и схиархимандрит Макарий (Болотов), и отец Прохор Почаевский, и преподобный Амфилохий Почаевский… – это словами нельзя передать. Нужно было просто видеть, ощущать, как они любили и своих духовных чад, и вообще всех, кто к ним приходил. По отношению к послушанию, батюшка преподобный Амфилохий говорил: «Послушание игумену должно быть, как Богу, но с рассуждением». Конечно, культ личности неприемлем, потому что если игумен носит благодать, которую дал ему Христос, то он не позволит, чтобы к нему относились как к авторитарной личности. Если любви, Христовой любви у игумена к насельникам нет, то это уже не игумен.

Игумения Иоанна, настоятельница монастыря Хахульской иконы Божией Матери, Новая Шуамта (Грузинская Православная Церковь):

Ваше Высокопреосвященство, благословите! Я только что вспомнила прекрасный совет геронды Ефрема, игумена Ватопеда, которого очень хорошо знают в России. Полгода назад отец Ефрем у меня спросил: «Ну, как, матушка, у тебя с сестрами?» Я ответила: «Слава Богу, они все хорошие, и мы стараемся носить тяготы друг друга...» И отец Ефрем мне на это сказал: «Матушка, делайте так: если они не будут слушаться, переходите Вы к ним в послушание. Так вот держите равновесие». После того как он мне это сказал, я подумала и абсолютно четко поняла, что пример того, как настоятель переходит в послушание чаду, мне давали мои духовные родители – моя духовная мать и мой духовный отец…

Мы говорили здесь о свободе личности и о послушании, и я сейчас прочту слова старца Иосифа Исихаста, который говорит: «Послушание – это подчинение мысли души для избавления от своего злого “я”. Послушание заключается в том, чтобы стать рабом – для того чтобы стать свободным. Купи малой ценой свою свободу. Сними с себя ответственность и радуйся. …Твердо знай, что не покоряющийся одному, покоряется многим и в конце концов остается непокорным». Мы, настоятели, тоже находимся в борьбе со страстями. Вспоминая слова отца Иоанна (Крестьянкина), который сказал, что в духовной жизни самое главное – верить в Промысл Божий, я думаю, что когда кто-то не подчиняется, не слушается, – настоятелю обязательно приходит мысль: в чем дело, чтó Господь этим говорит? И вот эта мысль подвигает на то, чтобы самому подчиниться.

На нас смотрят здесь с фотографий великие старцы, и среди них преподобный Гавриил (Ургебадзе). Я, наверное, осмелюсь и вспомню случай с преподобным Гавриилом, когда я – будучи очень молодой – пришла в монастырь, где жил отец Гавриил. Я только-только тогда начала читать Евангелие и совсем не понимала, что такое святость. Но Евангелие для меня было мудростью. Я наслышалась об отце Гаврииле разных мнений и стала его бояться. На самом деле я, конечно, боялась не его, а саму себя. Потому что, приходя в монастырь, мы только думаем, что оставили свободу и пришли стать рабами. Мы приходим с порабощенной, извращенной волей. И если нам в конечном итоге дается истинное понимание, для чего мы пришли, то это только благодаря великому терпению наставников и тех людей, которые нас встречают в монастырях. Отец Гавриил как юродивый мог просто страшно, бесцеремонно относиться к людям, но со мной он говорил только словами Евангелия. И я должна поблагодарить его за это, потому что, совершенно не понимая, что он святой, я бы обязательно своей порабощенной волей и греховностью восстала против него. А после того как поняла бы, что имела дело со святым человеком, мне было бы очень трудно вынести то, что я о нем имела злые помыслы. Он обладал деликатностью, я назвала бы это – деликатность духовности, когда человек приобрел Духа Святого и знает, как ему обращаться с каждым из ближних.

Митрополит Святогорский Арсений:

Матушка, Вы вспомнили, как боялись отца Гавриила. У меня тоже было такое в практике; наверное, это свойство человека греховного. Ведь в свое время Адам, падши, тоже спрятался от Бога… Я, будучи молодым, много слышал о схиархимандрите Серафиме (Мирчуке), слышал, что батюшка высокой духовной жизни, прозорливец, – и боялся встречи с ним. Но когда встретился, уже на всю жизнь так прилепился… Мы к батюшке ездили, как на крыльях летели, а от него уезжали, уже ожидая следующей встречи. Соприкосновение через батюшку со Христом, со святостью, со светом Христовым настолько пленяло душу, что я ни одной Литургии не отслужил, без того чтобы не помянуть батюшку; его образ и речи остаются в благодарной моей памяти по настоящий день. Слава Тебе, Господи, что была возможность соприкоснуться с этой святостью, старчеством, которое было в наши дни.

 

Продолжение следует...