"Для человеческой природы нет более высокой чести и освящения, чем монашество"

Беседа старца Ефрема с сестрами Екатеринбургского Ново-Тихвинского монастыря. Продолжение

 

Благодарим вас, дорогой отец Ефрем, что вы приехали к нам! Для нас это большое благословение. Как показывает ваш опыт духовного отца: влияет ли на монаха его прошлое или нет?

Существенного влияния прошлое, конечно, оказать не может, но если у человека были какие-то серьезные преткновения, он должен быть более внимательным к себе. Есть монахи, которые пришли в монастырь, сохранив чистоту и целомудрие, – их духовная брань будет иной, чем у монахов, имевших в миру опыт греховной жизни, и в особенности плотских грехов. Одно дело – знать о грехе теоретически, и другое – совершить его на деле. Те, у которых были в прошлом падения, должны больше подвизаться и прилежнее внимать себе. Все зависит от человека: святой Силуан Афонский в миру имел плотские падения, но это не помешало ему стать великим святым.

Существуют также люди, которым влечение к какому-либо греху передалось по наследству от родителей. Если человек совершал грехи на деле, то он должен строже относиться к себе и тщательно хранить свою совесть. Авва Марк Подвижник говорит, что, если человек сочетался с грехом в помысле, то это уже дает диаволу право нападать на него; тем более, если он совершил грех на деле.

Преподобный Силуан Афонский пишет, что у того, кто ревностно молится, часто бывают перемены в молитве. Какие перемены имеются в виду?

Чем больше очищается сердце, тем духовнее становится наша молитва. Бывает, что молитва совершается механически или хладно. Бывает, что во время молитвы согревается наше сердце, и мы чувствуем близость Бога. Бывает, что молитва сопровождается слезами. В такие минуты человек чувствует себя самым ничтожным в мире, неким извергом (1 Кор. 15:8), как говорит апостол Павел. Когда человек переходит от страстного состояния к бесстрастному, тогда он начинает ощущать, как его сердце постоянно распаляется любовью к Богу. И это сердечное разжжение, по учению старца Софрония (Сахарова), есть первый опыт вкушения нетварного света.

Есть и более высокие молитвенные состояния. Например, отец Ефрем Катунакский рассказывал мне, что однажды, когда он молился, вся его келья наполнилась светом. И, как он говорил, солнечный свет по сравнению с этим светом – это тьма. Тогда он вопросил благодать: «Что это?» И в ответ услышал слова третьей стихиры на Пятидесятницу: «Вся подает Дух Святый, точит пророчествия, священники совершает». Это всё знаки присутствия Святого Духа, и они принадлежат нам, монахам. Поэтому, сестры, никогда нельзя смотреть на события нашей жизни только глазами логики. Нужно научиться смотреть на всё духовно и подвизаться ради стяжания благодати Святого Духа.

Бывает, что человек достигает такого состояния, когда ему дается столько благодати, что он не в силах этого вынести. Святой Силуан Афонский, обращаясь к Богу, говорил: «Не подавай мне больше благодати Твоей, я больше не могу». Все дары Божии принадлежат нам, у Бога нет лицеприятия. Он благ, и бесконечно благ, Он не сотворил никакого зла в мире. Даже диавол зол не по своей природе, а по произволению. И этот благой и благоутробный Бог, милостивый и человеколюбивый, посещает нас.

Как обрести равную любовь ко всем окружающим, чтобы никого не выделять?

Может быть, мы этого никогда не достигнем, но, по крайней мере, будем стараться.

О монахах говорят, что они принадлежат к апостольскому чину. Хотелось бы понять, что это значит? Каждый ли монах способен быть апостолом?

Монашеская жизнь – это продолжение жизни апостольской общины. Где был первый общежительный монастырь? Кто был первым игуменом? Христос – игумен, а община – двенадцать апостолов. И мы следуем их образу жизни.

Можно ли в монастыре дружить? Бывает, с одной сестрой чувствуешь общность, а с другой не знаешь, о чем говорить.

Это человеческий взгляд на вещи. Конечно, это естественно, что с каким-то человеком нам легче договориться, чем с другим, потому что нам ближе его характер. Но мы, монахи, от естественного, человеческого образа жизни должны перейти к вышеестественному. Старец Иосиф нам часто говорил: «В монастыре вы друг другу не друзья, а братья». Это совершенно разные вещи. Связь с друзьями обычно бывает основана на сентиментальных чувствах, на наших эмоциях, и, конечно, в миру, в семье или в кругу друзей, это закономерная вещь. Но мы, монахи, которые возжелали превышеестественной жизни, должны перешагнуть через свою сентиментальность, в монашестве этому нет места. Даже в браке, когда супруги преуспевают в духовной жизни, их отношения сами собой приходят к целомудрию. Хотя эти люди живут в браке, согласно человеческому естеству, но и для них наступает такое время, когда их начинает привлекать жизнь превышеестественная. Тем более мы, монахи, призваны быть девственниками не только телом, но и сердцем. Старец Иосиф – человек, стяжавший чистоту сердца, – часто нам говорил, что благодать Божия любит посещать чистого и целомудренного. Поэтому будем очень осторожны, все мы немощные люди. Даже когда мы прикасаемся друг к другу и чувствуем от этого некоторое тонкое наслаждение, мы должны в этом исповедоваться. Только так мы сможем достичь совершенства в духовной жизни.

Какая связь между послушанием и молитвой?

Послушание рождает молитву. Старец Иосиф Исихаст, который сам был строжайшим безмолвником, в 95–98 процентах своих наставлений говорил о послушании, и лишь изредка о молитве и безмолвии. И когда мы были послушниками, мы ощущали это на опыте: чем большее послушание оказывает монах, тем сильнейшую он чувствует радость и свободу.

Это непостижимое таинство. Хотя внешне человек кажется зависимым, подчиненным, внутренне он чувствует себя свободным во Христе. Почему? Потому что через отсечение своей воли он познаёт истину, которая есть Сам Христос, как сказал Господь: Познаете истину, и истина сделает вас свободными (Ин. 8:32). Велики эти тайны Божии. И потому я могу сказать, что, если бы у меня была возможность опять избирать жизненный путь, я бы опять стал монахом.

Полезно ли вдохновлять себя к монашеским добродетелям такими размышлениями, что мы принадлежим к ангельскому чину, подражаем Христу и Божией Матери? Не могут ли такие размышления привести к тщеславию?

Я думаю, что, когда человек вкусит благодати, такие размышления заставляют его чувствовать бóльшую ответственность, а не превозноситься этим.

Посоветуйте, пожалуйста, как сочетать в своей жизни беспопечительность и ответственное отношение ко всему? В чем выражается то и другое?

Если мы пребываем в послушании и берем на себя попечение по заповеди, тогда наша попечительность становится беспопечительной. Чудо!

Как правильно понимать слова апостола: Для меня мир распят, и я для мира (Гал. 6:14)? Как приложить их к своей жизни?

Мы исполняем эти слова, когда умерщвляем себя для своей воли и своих желаний, когда предаем себя Христу и говорим Ему: «Христе, делай со мной, что Ты пожелаешь. Не хочу ничего своего».

Слышала такую поговорку: «Когда вступаешь в монашескую жизнь, ревность должна быть с гору Афон, чтобы к концу остался хоть орешек». А бывает ли наоборот? Что делать, чтобы ревность возросла?

Начинать свой подвиг без ревности – это гораздо труднее, потому что наш ветхий человек восстает в нас и борется с нами. В чине ангельского пострига Церковь нам всё говорит открыто, ничего не скрывая и не приукрашивая. Нас сразу предупреждают, что нас будут притеснять, уничижать, что мы претерпим многие скорби, потому что именно ими начертывается жизнь по Богу. Ревность же сохраняется через соблюдение заповедей, через послушание. Но мы должны знать, что придет такое время, когда нам станет тяжело ходить на службы и выполнять келейное правило; придет время, когда мы захотим побольше поспать, когда заповеди покажутся нам тяжелыми и неисполнимыми; придет время, когда мы будем обижаться и роптать. Мы не должны этому удивляться, это всё в порядке вещей. Но что говорит преподобный Иоанн Лествичник? На вопрос: «Что есть монашеское жительство?» он сам отвечает: «Монашеское жительство есть постоянное понуждение естества». Поэтому монашество и называется мученичеством совести.

Если можно, расскажите, проявлял ли строгость ваш старец, отец Иосиф Ватопедский? Бывало ли, что он обличал или ругал монахов?

Старец Иосиф был очень строгим. Иногда мог и побить. Я тоже несколько раз давал пощечины братьям, а однажды во дворе монастыря ударил одного брата посохом за то, что он мне перечил, и посох сломался. Когда было нужно, старец Иосиф был строгим, но при личных беседах проявлял отеческую любовь. Порой он сильно на нас кричал, но теперь мы благодарны ему за его строгость.

Однажды мне нужно было научиться печь хлеб. Старец сам прекрасно умел это делать, и решил меня научить. Показал мне 2-3 раза, как замешивать тесто, и говорит: «Ну а теперь ты сам!» А я всю жизнь просидел за письменным столом и не умел даже яичницу жарить. Конечно, я ничего не запомнил, и несколько раз портил все тесто. На четвертый раз старец взял тесто, которое я завел, и вывалил мне на голову. И тут я сразу все понял и научился! И не только сам научился, но и других мог учить, как замешивать тесто. В ту пору мы заводили тесто руками, у нас не было таких механических приспособлений, как сейчас, которые управляются одной кнопкой.

Духовные наставники должны быть в меру строгими. Но они сами решают, когда и как проявить строгость, их послушники не должны судить об этом.

 

Окончание следует...