Ваши Высокопреосвященства, Ваши Преосвященства,  всечестные игумены и игумении, дорогие братия и сестры!

Позвольте поприветствовать вас  от лица Грузинской Православной  Церкви, поблагодарить организаторов конференции за приглашение. Название моего доклада − «Спасение есть во мнозе совете: значение духовного наставника и восхождение души монаха к Богу».

Должен буду привести знакомые всем вам тексты,  без которых нельзя обойтись  в беседе об этом вопросе.  Но вначале цитата: «Полное послушание означает полную свободу. Потерять ее ради Христа значит обрести ее. Полнейшим подчинением  воли  достигается полная спокойная власть над самим собой. Приобретешь такое послушание – приобретешь спасение души».

Эту запись сделала в 1922 году прославленная Грузинской Православной Церковью, упокоенная в России, почитаемая всеми преподобноисповедница  схиигумения Фамарь  Марджанова… Такое отношение к послушанию проповедуется Святой Церковью со дня ее основания.

Что же такое послушание, и зачем оно нам нужно. В Пятикнижии Моисеевом мы слышим призыв Господа  к сынам Израилевым: Вспомни дни древние, помысли о летах прежних родов; спроси отца твоего, и он возвестит тебе, старцев твоих, и они скажут тебе (Втор. 32:7). Из этих слов ясно видно, что отцы и деды избранного народа являлись носителями старинного предания и передавали учение об истинном Богопочитании.

Также в Ветхом Завете мы видим наставление юным слушать и запоминать, и руководствоваться советами отцов и старейшин народа Божиего, чтобы милость и благодать Господа была с ними. Завещалось не только руководствоваться поучениями старцев, но и то, что не надо полагаться на свой разум. И мудрым называется тот, кто научается жизни со страхом Божиим по заповедям и советам старцев. Вот как поучает об этом премудрый Соломон:  Сын мой, наставления моего не забывай, и заповеди мои да хранит сердце твое; ибо долготы дней, лет жизни и мира они приложат тебе…  Надейся на Господа всем сердцем твоим, и не полагайся на разум твой… Не будь мудрецом в глазах твоих; бойся Господа и удаляйся от зла... (Притч. 3:1−2, 5, 7). Слушайте, дети, наставление отца и матери, и внимайте, чтобы научиться разуму, потому что я преподал вам доброе учение. Не оставляйте заповеди моей. Ибо и я был сын у отца моего, нежно любимый и единственный у матери моей, и он учил меня и говорил мне: да удержит сердце твое слова мои; храни заповеди мои, и живи. Приобретай мудрость, приобретай разум, не забывай этого и не уклоняйся  от слов уст моих. Не оставляй ее, и она будет охранять тебя; люби ее, и она будет оберегать тебя… Слушай, сын мой, и прими слова мои, − и умножатся тебе лета жизни (Притч. 4:1−6, 10).  

В Книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова мы  слышим похвалу старцам и опытным в жизни, а для молодых − призыв к общению  со старшими и руководствованию их советами: Бывай в собрании старцев, и кто мудр, прилепись к тому; люби слушать всякую священную повесть, и притчи разумные да не ускользают от тебя (Сир. 6:35).  Не удаляйся от повести  старцев, ибо и они научились от отцов  своих (Сир. 8:11) Как прекрасна мудрость старцев и как приличны людям  почтенным рассудительность и совет (Сир. 25:7).

В Ветхом Завете одним из назидательных примеров того, к чему приводят пренебрежение советами старцев и надежда на свой разум, служит история единого царства Давидова: как разделилось оно на два, когда сын царя Соломона Ровоам и его молодые советчики отвергли мудрость старцев, с которыми советовался сам царь Соломон.

Об этом же беседовали и святые апостолы. Не высокомудрствуйте, но последуйте смиренным; не мечтайте о себе… − учит святой апостол Павел (Рим. 12:16). Обращаясь к Колоссянам, апостол наставляет: Дети, будьте послушны родителям вашим во всем, ибо это благоугодно Господу. Отцы, не раздражайте детей ваших, дабы они не унывали. Рабы, во всем повинуйтесь господам вашим по плоти, не в глазах только служа им, как человекоугодники, но в простоте сердца, боясь Бога (Кол. 3:20−22).

В Послании к Тимофею святой апостол Павел пишет: Ибо мы для того и трудимся и поношения терпим, что уповаем на Бога Живого, Который есть Спаситель всех человеков, а наипаче верных. Проповедуй сие и учи. Никто да не пренебрегает юностью твоею. Но будь образцом для верных. В слове, в житии. В любви, в духе, в вере и чистоте.  Доколе не приду, занимайся чтением, наставлением, учением, обращенным ко всем и о всяком деле. Не неради о пребывающем в тебе даровании, которое дано тебе по пророчеству с возложением рук священства. О сем заботься, в сем пребывай, дабы успех твой для всех был очевиден. Вникай в себя и в учение; занимайся сим постоянно: ибо, так поступая, и себя спасешь, и слушающих тебя (1 Тим. 4:10−16).

Именно так святой Павел наставляет своего ученика святого Тимофея и благословляет передавать остальным слова, которые Тимофей слышал от своего святого наставника. Он юн, но на нем благодать священства, и он доносит слова святого Павла духовным чадам. Святой Тимофей оказывает послушание словам своего учителя и жизнь свою проводит, руководствуясь ими.

Этим примером руководствовались отцы первых веков. Но особенно добродетель жизни по советам наставника – то есть добродетель послушания − и ее духовный смысл были раскрыты отцами − подвижниками монашества. Начиная с IV века и до нынешних дней, несмотря на оскудение веры и любви и оставление многих других добродетелей, эта добродетель ставится во главу монашеского подвига. По слову преподобного Антиоха-монаха: послушание признается первым благом среди всех прочих добродетелей и упраздняет возношение, рождает же смиренномудрие. И оно становится началом любви ко Христу, потому что и Христос по причине Домостроительства даже до Креста и смерти был послушен Своему Отцу, чтобы ввести в вечную жизнь живущих в послушании.

Но как начать  осознанное послушание, как почувствовать, что оно нам нужно, как младенцу матерь, как растениям вода? Вот что говорит преподобный Никодим Святогорец: «Не полагаться  на самих себя, возлюбленный мне брате, столь необходимо в нашей брани, что без сего, будь в том уверен, не только не возможешь одержать желаемой победы, но не устоишь даже и в самом незначительном нападении на тебя врага. Запечатлей это поглубже в уме своем и сердце.

Со времени преступления прародителя нашего мы, несмотря на расслабление своих духовно-нравственных сил, обыкновенно думаем о себе очень высоко. Хотя каждодневный опыт очень впечатлительно удостоверяет нас в лживости такого о себе мнения, мы в непонятном самопрельщении не перестаем верить, что мы нечто, и нечто немаловажное. Эта, однако ж, духовная немощь наша, весьма трудно притом замечаемая и сознаваемая, паче всего в нас противна Богу, как первое исчадие нашей самости и самолюбия и источник, корень и причина всех страстей и всех наших падений и непотребств. Она затворяет ту дверь в уме или духе, чрез которую одну обыкновенно входит в нас благодать Божия, не давая благодати сей войти внутрь и возобитать в человеке. Она и отступает от него. Ибо как может благодать для просвещения и помощи войти в того человека, который думает о себе, что он есть нечто великое, что сам все знает и не нуждается ни в чьей сторонней помощи? Господь да избавит нас от такой люциферовской болезни и страсти!» (прп. Никодим Святогорец. Невидимая брань. Гл. 2).

Думаю, что эти слова преподобного Никодима указывают, откуда надо начать, как углубить это чувство, об этом он говорит в своем поучении… Если новоначальный хоть на малую толику  осознает, что он нуждается в помощи, то бросится искать ее с сердечной болью и с просьбой к Господу. Это чувство дается Богом и есть Его милость к нам. Оно же как бы понуждает монаха  искать духовного наставника, которому можно довериться и идти вместе с ним по жизни. Преподобный Антоний Великий  в беседе со старцами Фиваидской пустыни о разных духовных предметах и особенно о том, какая добродетель больше всех, говорит о добродетели рассудительности, которая лучше всего могла бы охранять монаха от сетей обольщения диавольского и прямым путем вести на верх совершенства:

«Ибо она научает человека идти царским путем, избегая опасных крайностей. В Евангелии она называется оком и светильником души. Светильник телу, говорит Господь, есть око, аще убо око твое будет просто, то и все тело твое будет светло; аще око твое лукаво будет, то и тело твое будет темно (Мф. 6:22−23).  Как свет все освещает и око все видит, так и она видит все помышления и дела человека, пересматривая, рассуждая, выясняя и определяя, что должно делать и как и от чего следует удержаться. Когда же у кого не достает такой рассудительности, тогда дела его и помышления, не будучи строго обсуждаемы, текут, как течется, и тут враг успевает подставить ему кажущееся добро вместо истинного, и, прикрывая им ров или сеть, ввергает в них, и погубляет его».

Далее продолжает святой: «Рассудительность есть дар Божий, который, однако, надлежит развивать и воспитывать. Как? Отдавая всё свое − на рассуждение опытнейших отцов. Это самая мудрая школа рассудительности, в которой научаются добре рассуждать о достодолжном даже и такие, которые не имеют особой к тому способности. Так решается вопрос, – как приобретается рассудительность. Приобретается истинная рассудительность истинным смирением, коего первым доказательством служит – открывать отцам не только то, что делаем, но и то, о чем думаем, ни в чем не доверяясь своему помыслу, но во всем следовать наставлениям старцев, и считать хорошим или худым только то, что они признают таковым. Такое действование и способствует безопасно пребывать на правом пути и охраняет от всех сетей диавольских. Тому, кто свою жизнь располагает не по своему суждению, а по совету преуспевших, невозможно пасть от прельщения бесовского. Так предание рассуждению отцов своих помыслов заменяет свою рассудительность и научает ей. Враг не любит света; почему откровение злых помыслов тотчас, как они открываемы бывают, разгоняет их и истребляет. Злые помыслы, будучи обнаружены откровенным признанием и исповедью, стараются бежать от человека. Это подтверждается многими и премногими примерами и опытами» (прп. Иоанн Кассиан Римлянин. Добротолюбие. Т. II. Гл. 11).

У преподобного аввы Дорофея мы читаем следующее: некто из старцев сказал: «Прежде всего нужно нам смиренномудрие». Почему он так сказал? И тут же сам авва Дорофей отвечает на вопрос. Старец показывает нам сим, что «ни страх Божий, ни милостыня, ни вера, ни воздержание, ни другая какая-либо добродетель  не может быть совершенна без смиренномудрия… Смиренномудрием же сокрушаются все стрелы врага и противника…  Каждый из святых шествовал его путем, а трудом сокращал путь свой, как говорит Псалмопевец: виждь смирение мое и труд мой, и остави вся грехи моя (Псал. 24:18)».

И далее преподобный ведет беседу о двух смирениях: «Первое смирение состоит в том, чтобы почитать брата своего разумнее себя и по всему превосходнее, и одним словом, как сказали святые отцы, чтобы “почитать себя ниже всех”. Второе же смирение состоит в том, чтобы приписывать Богу свои подвиги, − сие есть совершенное смирение святых. Оно естественно рождается в душе от исполнения заповедей» (прп. авва Дорофей. Душеполезные поучения. О смиренномудрии).

Как же проявляется наше желание смирить себя? Оно видно из того, что мы не надеемся на себя, и на свое разумение. Стараемся все наши помышления, желания  и действия соотнести со Святым Писанием, наставлением святых отцов, преданием святой Матери нашей Церкви и советами наших наставников и наших братий.

Далее преподобный авва Дорофей нас наставляет. «Премудрый Соломон говорит в Притчах: имже несть управления, падают аки листвие; спасение же есть во мнозе совете (Притч. 11:14). Видите ли, братия, силу его изречения? Видите ли, чему учит нас Святое Писание? Оно увещевает нас не полагаться на самих себя, не считать себя разумными, не верить тому, что можем сами управлять собою, ибо мы имеем нужду в помощи, нуждаемся в наставляющих нас по Боге. Нет несчастнее и ближе к погибели людей, не имеющих наставника в пути Божием...

…человек, никем не управляемый, сначала всегда имеет усердие к посту, ко бдению, безмолвию, послушанию и к другим добрым делам; потом усердие это мало-помалу охладевает, и он, не имея никого, кто бы наставлял его, поддерживал и воспламенял в нём это усердие, подобно листу, нечувствительно иссыхает, падает и становится, наконец, подвластным и рабом врагов, и они делают с ним, что хотят. О тех же, которые открывают свои помышления и поступки и делают всё с советом, Писание говорит: спасение… есть во мнозе совете. Не говорит: "в совете многих", то есть чтобы с каждым советоваться, но что должно советоваться обо всём, конечно, с тем, к кому имеем доверие, и не так, чтобы одно говорить, а другое умалчивать, но всё открывать и обо всём советоваться; такому и есть верное спасение во мнозе совете.

…когда мы держимся своей воли и следуем оправданиям нашим, тогда, делая, по-видимому, доброе дело, мы сами себе расставляем сети и даже не знаем, как погибаем. Ибо как можем мы уразуметь волю Божию или взыскать её, если верим самим себе и держимся своей воли? Посему-то авва Пимен и говорил, что воля наша есть медная стена между человеком и Богом...

Враг любит полагающихся на свой разум; потому что они помогают ему, и сами себе строят козни. Я не знаю другого падения монаху, кроме того, когда он верит своему сердцу. Некоторые говорят: от того, или от того падает человек; а я не знаю другого падения, кроме того, когда человек следует сам себе. Увидишь ли падшего, – знай, что он последовал самому себе. Нет ничего опаснее, нет ничего гибельнее сего» (прп. авва Дорофей. Душеполезные поучения. О том, что не должно полагаться на свой разум).

Преподобный Иоанн Лествичник в своей Лествице говорит следующее: «Послушание есть гроб собственной воли и воскресение смирения... Послушный, как мертвый, не противоречит и не рассуждает, ни в добром, ни во мнимо худом; ибо за все должен отвечать тот, кто благочестиво умертвил душу его. Послушание есть отложение рассуждения и при богатстве рассуждения. Отцы псалмопение называют оружием, молитву стеною, непорочные слезы умывальницею, а блаженное послушание назвали исповедничеством, без которого никто из страстных не узрит Господа. Послушник сам на себя произносит суд; потому что, если он совершенно повинуется ради Господа, то хотя он и не думает, что совершенно послушен, но от суда своего (то есть обличений совести) освобождается; если же он в чем-нибудь исполняет свою волю, то хотя ему и будет казаться, что он повинуется, однако сам несет свое бремя и не может иметь спокойствие духа, как имеет повинующийся. Впрочем, хорошо бы было, если бы наставник не переставал обличать его; если же он умолкнет, то не знаю уже, что и сказать об этом. В простоте повинующиеся ради Господа благополучно совершают путь свой, не навлекая на себя коварства бесов своими тонкими исследованиями (прп. Иоанн Лествичник. Лествица. Слово 4. О блаженном и приснопамятном послушании. 3:8−9).

Очень интересно послушать преподобного Григория Синаита: «Свободный выбор человека легко склоняется к сообществу с врагами, особенно у неопытных, как наиболее преследуемых ими. Вблизи и вокруг новоначальных и своевольных бесы обыкновенно развертывают сети помыслов и гибельных мечтаний и приготовляют рвы падений, так как душевный город их – под властью иноземцев»

Также святой предупреждает и тех, кто добре подвизается: «Часто многим причиняло вред и посланное Богом к испытанию для венца… Но усмотревший что-либо мысленно или чувственно и принимающий то без совета опытных, пусть явление было и по воле Божией, легко прельщается или прельстится в будущем, как воспринимающий все необдуманно» (прп. Григорий Синаит. О прелести).

Как видим, преподобный Григорий также поощряет совет с опытными братиями и осторожность монаха на всех стадиях его опыта.

Все отцы-подвижники разных времен учат обязательному для монаха приобретению добродетели истинного послушания, без которого не рождается душеспасительное смирение. 

Приведу отрывок из письма глинского старца,  прославленного Украинской Православной Церковью Московского Патриархата схиархимандрита  Серафима (Романцова), который последние годы своей жизни провел в Сухуми:  «Мы не так ныне живем, как праведные отцы и матери, за то должны в мысли своей осудить себя и сказать: "Горе нашему нерадению, горе нашему ленивству, горе нашему нетерпению, горе нашему непослушанию" – и прочее… Фарисей больше нашего и молился, и постился, но без смирения, и весь труд его ни во что, потому вы ревнуйте более мытареву смирению, которое обычно рождается от послушания...» Эти слова обращены к монахам ХХ столетия.

И считаю обязательным и душеполезным вспомнить поучения одного из выдающихся наставников монашества и богодухновенного учителя − святителя Игнатия Кавказского. О послушании и жизни по совету для монахов последних веков: «Преподобный Пимен Великий повелел немедленно разлучаться со старцем, сожительство с которым оказывается душевредным, очевидно, по нарушению этим старцем нравственного предания Церкви. Иное дело, когда нет душевного вреда, а только смущают помыслы: смущающие помыслы, очевидно, бесовские; не надо им повиноваться, как действующим именно там, где мы получаем душевную пользу, которую они хотят похитить у нас.  Иноческое послушание в том виде и характере, как оно проходилось в среде древнего монашества, есть высокое духовное таинство. Постижение его и полное подражание ему соделались для нас невозможными: возможно одно благоговейное, благоразумное рассматривание его, возможно усвоение духа его. Тогда мы вступим на путь правильного суждения и душеспасительного благоразумия, когда, читая опыты и правила делания древних отцов, послушания их, равно дивного и в руководителях, и в руководимых, увидим в современности общий упадок христианства, сознаемся, что мы неспособны наследовать делание отцов в полноте его и во всем обилии его. И то великая милость Божия к нам, великое счастье для нас, что предоставлено нам питаться крупицами, падающими с духовной трапезы отцов. Эти крупицы не составляют собою удовлетворительнейшей пищи, но могут, хотя не без ощущения нужды и голода, предохранить от душевной смерти» (свт. Игнатий (Брянчанинов). Приношение современному монашеству. Гл. 12).

«Крупицами названо в предшествовавшей главе духовное жительство, предоставленное Промыслом Божиим нашему времени. Оно основывается на руководстве в деле спасения Священным Писанием и писаниями святых Отцов, при совете и назидании, заимствуемых от современных отцов и братии. В собственном смысле это − послушание древних иноков в ином виде, приспособленном к нашей немощи, преимущественно душевной. Древним послушникам их духоносные наставники возвещали немедленно и прямо волю Божию: ныне иноки должны сами отыскивать волю Божию в Писании, и потому подвергаться частым и продолжительным недоумениям и погрешностям. Тогда преуспеяние было быстрым по свойству делания: ныне оно косно опять по свойству делания. Таково благоволение о нас Бога нашего: мы обязаны покорствовать Ему и со благодарением благоговеть пред Ним. Наше современное иноческое жительство по Писанию и совету отцов и братии освящено примером главы монашества преподобного Антония Великого. Он не был в послушании у старца, но в новоначалии своем жил отдельно и заимствовал наставления из Писания и от разных отцов и братий: у одного научался он воздержанию, у другого кротости, терпению, смирению, у иного строгой бдительности над собою, безмолвию, стараясь усвоить себе добродетель каждого добродетельного инока, всем оказывая по возможности послушание, смиряясь пред всеми и молясь Богу непрестанно. Поступай и ты, новоначальный, таким образом! Оказывай настоятелю и прочему монастырскому начальству нелицемерное и нечеловекоугодливое послушание, послушание, чуждое лести и ласкательства, послушание ради Бога. Оказывай послушание всем отцам и братиям в их приказаниях, не противных Закону Божию, уставу и порядку монастыря и распоряжению монастырского начальства. Но никак не будь послушен на зло, если б и случилось тебе потерпеть за нечеловекоугодие и твердость твои некоторую скорбь» (свт. Игнатий (Брянчанинов). Приношение современному монашеству. Гл. 13).

Далее святитель Игнатий приводит для примера слова святого Симеона Нового Богослова: «Изучай Божественное Писание и писания святых отцов, особливо деятельные, чтоб с учением их сличив учение и поведение твоего учителя и старца, ты мог их видеть (это учение и поведение), как в зеркале, и понимать; согласное с Писанием усваивать себе и содержать в мысли; ложное же и худое познавать и отвергать, чтоб не быть обманутым. Знай, что в наши дни появилось много обманщиков и лжеучителей». И этот же святой Симеон Новый Богослов говорит следующие слова: «Лучше называться учеником ученика, а не жить самочинно и обирать бесполезно плоды своей воли».

Думаю, из этого высказывания ясно видно, что святой Симеон призывает  глубоко изучать Святое  Писание, наставления святых отцов; если придется, то отвергать неправильное и руководствоваться душеполезным учением, оставаясь все время под начальством и в недоверии к себе. Считаю, что именно в таком смысле приведено высказывание  святого Симеона в тексте святителя Игнатия.

Хотелось бы сказать несколько слов и о нас с вами, тех, кто сегодня являются членами ангелоподобного и прекрасного сонма монашествующих. При всех невзгодах и гонениях на Церковь, при трудностях и упадке монашеского подвижничества и вообще христианской нравственности, мы видим, как милостиво Господь взращивает и лелеет монашество наших дней. Процесс восстановления монашеского духа, обновления монастырей и оскудевшей братии прошли в ХХ веке монастыри  Святой Горы Афон, монастыри Греции, Сербии, Палестины, Болгарии, России, Украины, Грузии и других православных стран. Мы слышали, а некоторые видели внутренне благодатных отцов, которые, по изобилию им дарованной от Господа  благодати, не просто были мудрыми наставниками и советчиками, − многим людям видна была в них сила Божия, через них передаваемая нам грешным для изменения нашей жизни и утверждения в Богоискании. Такие отцы не так многочисленны, как во времена преподобных Пахомия Великого и Саввы Освященного, но они были посланы Богом своей пастве, и верю, что будут посылаемы малой пастве во все времена, несмотря на оскудение веры среди большинства.

Такими отцами являются прославленные уже в лике святых, а также не причисленные к нему: преподобные старцы Оптинские, Псково-Печерские, Киево-Печерские подвижники; схиигумен  Савва (Остапенко) и игумен Никон (Воробьев), преподобные глинские отцы схимитрополит Серафим (Мажуга), схиархимандриты Серафим (Романцов) и Серафим (Амелин); преподобный Гавриил (Ургебадзе); старец Иосиф Исихаст и его братия, преподобные Амфилохий (Макрис), Паисий Святогорец, Порфирий Кавсокаливит; афонские старцы Ефрем Катунакский, Эмилиан  Ватопедский; преподобный Иустин Челийский (Попович); приснопамятные схиархимандрит Виталий (Сидоренко), архимандрит Иоанн (Крестьянкин), протоиерей Николай Гурьянов, архимандрит  Софроний (Сахаров), архимандрит Кирилл (Павлов). Это лишь самая малая часть из всех истинных подвижников монашества и благочестия, старцев и стариц, умудренных Богом и жизненным опытом, которых Бог благословил возрождать  монашество и монастыри в наше время и наставлять людей о спасении. Мы лишь можем искренне поблагодарить Христа Спасителя и Матерь Божию за Их милость, не оставляющую нас. Но такие отцы, укрепляющие и подбодряющие нас малосильных, всегда были и будут исключением. Как же быть нам, живущим в монастырях, шествующим средним путем, несущим послушание, ищущим наставников, нуждающимся в совете? Как быть тем, кому благословлено настоятельство, духовничество, на кого возложены руководство и обязанность научения народа Божиего заповедям Господним?

Здесь всем нам надо обратиться опять же к заповедям евангельским, поучениям святых отцов монашеского делания, к заветам  наших наставников. Ищите же прежде Царства Божиего и правды Его, и это всё приложится вам (Мф. 6:33). Будем искренне искать спасения для себя и друг друга, так, чтобы это было очевидно не по нашим словам лишь, а по нашей жизни. Так зародится доверие у тех, кто находится под нашей опекой. По отношению друг к другу сформируем чувства, по слову апостола Павла своему ученику, святому Тимофею: Старца не укоряй, но увещевай, как отца; младших, как братьев; стариц, как матерей; молодых, как сестер, со всякой чистотою (1 Тим. 5:1−2).

Какие чувства может  иметь человек к отцу, к матери, к брату и сестре? Естественно, лишь любовь, почтение, сердоболие, терпение, сострадание в трудностях и заботу о них. Так, жизнь начальствующего может служить  образцом для верных, условием жития в любви,  труде, вере, чистоте, если он старается, несмотря на несовершенства  современного человека, соблюсти чистоту веры и нравственной жизни, сохранить заповеди монашеского делания, соблюдать заветы старцев, самому иметь совет с опытными отцами, благоговейно относиться к ближним (высшие то или низшие будут) и, сознавая свою немощность, с ответственностью совершать свое служение перед Богом и Церковью, по слову святого апостола Павла: Подвизайся добрым подвигом веры, держись вечной жизни, к которой ты и призван, и исповедал доброе исповедание перед многими свидетелями. Пред Богом все животворящим и пред Христом Иисусом, Который засвидетельствовал  при Понтийстем Пилате доброе исповедание: завещеваю тебе соблюсти тебе заповедь чисто, неукоризненно даже до явления Господа нашего Иисуса Христа (1 Тим. 6:12−14).

Здесь хочу привести пример из текста Типикона XIII века, древнего грузинского Типикона монастыря Ваханис Квабеби. Как избирался настоятель:

«Из ряда священников, братией должен быть выбран единодушным порядком человек, возвышенный словом и делом, целомудренный, украшенный духовными и плотскими добродетелями, который уже пробыл в монастыре много лет и может понести тяготы братии. Он должен меньше словом, а более делом, воспитывать, поучать и лечить язвы людей и своим житием быть образом всякого добра. Потому что Иисус творил и поучал, и, как глаголет апостол: ибо, кто не умеет управлять собственным домом, тот будет ли пещись о Церкви Божией? (1 Тим. 3:5). Ежели будет противное творить, как сможет доброму научить остальных, ибо праведно сказано: Лекарь, излечи самого себя (Лк. 4:23). И братия на него смотрит, как на собственное отражение в зеркале. Человек, который стремится к приобретению добродетели, сможет предстать пред Господом со своей паствой и на Страшном Судище Христа и сказать: Вот я и чада мои, которых дал мне Господь (Ис. 8:18), и должен сохранять слова сии, чтобы не впасть в руки диавольские, а сотворить по повелению Божиему: всяк пастырь добрый, душу свою положит за овец своих (Ин. 10:11). Такой человек, который всего себя представил Господу, поставится настоятелем монастыря, духовным и телесным наставником, ему одному доверятся души всей монастырской братии, и для всей братии он был пастырь и наставник, отец духовный, и никому другому не дерзнуть сие»…

Хочу привести также фрагмент письма всеми любимого приснопамятного архимандрита Иоанна (Крестьянкина): «Вопросы, которые Вы задаете мне, не решаются формально. Надо всегда помнить сказанное нам: "Буква убивает, а дух животворит", а с формальным подходом можно убить в человеке начатки духа, которые только-только в нем проклюнулись и которые можно угасить одним словом. Чтобы человек перестал краситься, надо священнику терпеливо потрудиться, чтобы не его волевым приказам последовал человек, но, осознав совершаемое как грех, мешающий приблизиться к Богу, сам, непременно сам пришел к заключению, что краситься ему не надо». Это пишет он, конечно, о мирской женщине, но думаю, что таким отношением к возрастанию души и сознания наставляемого  должны руководствоваться все, кому дано возложением рук на них быть пастырями Христовой паствы.

И в конце хочу вспомнить беседу с игуменом одного монастыря, которого я считаю человеком мудрым, духовно опытным. Наша беседа затрагивала вопросы монашеского жития, духовного роста, изъяны духовного руководства – насущные проблемы современности. Самым важным ответом отца игумена  были следующие слова: «Мы забываем, что нашим истинным наставником и воспитателем является Господь, что Он взращивает нас Своей милостью, потому что Сам желает этого и знает обо всем, что нужно нам для спасения. Поэтому дадим Господу действовать в нашей жизни, покажем Ему наше доверие. Нам же надо молиться. Господь этого желает от монаха.  При всех слабостях и несовершенствах современного монашества, самым главным нашим деланием должна стать молитва как начало всякого прощения, а также получения нужного нам от милостивого Бога» − Ему же хвала и поклонение во веки веков. Аминь.

 

Монастырский вестник

В день памяти преподобного Гавриила (Ургебадзе) предлагаем читателям доклад епископа Цалкинского Григория (Грузинская Православная Церковь) на конференции «Преемство монашеской традиции в современных монастырях» (Свято-Троицкая Сергиева лавра. 23–24 сентября 2017 года).

---

Согласно Святому Преданию, после Вознесения Спасителя Его ученики бросали жребий, кому и куда предстоит идти на проповедь Евангелия. Пресвятой Богородице досталась Иверия, но Господь через ангела велел Ей остаться в Иерусалиме, а вместо Себя отправить в Грузию апостола Андрея. Апостол Андрей отправился в Иверию с Симоном Кананитом и Матфием. Они проповедовали Евангелие, рукополагали священников, основывали первые христианские общины.

В начале IV века святая Нина по благословению Богородицы приходит в Иверию и обращает ко Христу царя Мириана III и весь царский двор, что делает христианство государственной религией Грузии.

В середине VI века ассирийские отцы, тоже по благословению Божией Матери приходят  в Грузию и основывают монастыри, действующие до сих пор. Именно с ассирийских отцов начинается грузинское монашество, которое связано с такими духовными центрами, как Палестина, Афон, Синай, Каппадокия, Антиохия и Александрия. Был период, когда при святой царице Тамаре в Иерусалиме и Палестине грузинам принадлежало свыше двадцати церквей и монастырей.

Однако после арабского, монгольского, османского и персидского разорения Грузии монашеская жизнь приходит в упадок. Последний оплот грузинского монашества в зарубежье – Иверский монастырь на Афоне продержался до ХХ века. Но и оттуда были изгнаны грузинские монахи, которые вынуждены были приехать на родину, но уже в советский период, и находились под жестоким гнетом и неусыпным контролем властей.

Именно в такое время, когда открыто исповедовать веру было запрещено, монастыри были закрыты, а монахи становились либо сторожами при храмах, либо работниками сельхозартелей, и родился отец Гавриил − 26 августа 1929 года. Когда умножился грех, стала преизобиловать благодать.

На нем, как бы на единственном звене из непрерываемой цепочки святых,  сошлись благодатные дары и добродетели, из века в век передаваемые монахами следующим поколениям. Поэтому в нем мы видим молитвенника и аскета, исповедника и целителя, мученика и проповедника, Христа ради юродивого и печальника за многострадальную родину и весь христианский мир.

Родился он в Тбилиси недалеко от храма святой Варвары. Детство было трудное, в раннем возрасте мальчик потерял отца и поэтому близкие называли его именем родителя – Васико. Васико окончил шесть классов  школы. Еще с детского сада он отличался молчаливостью, садился в угол и из спичек строил церквушки. Это было его единственным занятием.

Как-то Васико был свидетелем громкого разговора между соседками. Одна кричала другой: «Не распинай меня, как Христа на кресте!» Удивленный Васико спросил: «А за что распяли Христа?» Никто не  смог ему ответить, посоветовали пойти в церковь, которая была закрыта. Сторож тайно открыл церковь и показал Распятие Христа мальчику, а тот с большим благоговением преклонился перед Крестом. После сторож посоветовал Васико почитать историю Христа. Он стал собирать деньги, с Божией помощью приобрел Евангелие и стал изучать Святое Писание.

Жестокий режим, страшная эпоха и напряженная атмосфера в стране − наверное, всем этим объясняется то, что мать старца Гавриила Варвара,  боясь потерять сына, умоляла его жить обычной жизнью и противилась его стремлению к Богу. Он решил уйти из дома.

С этого времени началось путешествие из монастыря в монастырь, из церкви в церковь. Тысячелетние обители были закрыты, а монахи числились сторожами, либо прятались у благочестивых христиан. В монастыре Бетания он познакомился со своим старцем Георгием (Мхеидзе), ныне прославленным в лике святых, который был учеником изгнанных с Афона подвижников.

Когда его призвали в армию в Батуми, он зашел в храм и пред иконой Николая Чудотворца долго молился, прося дать ему больше времени для посещения церкви. Божия милость не заставила себя ждать: его назначили почтальоном, появилась возможность по окончании поручений посещать церковь. В среду и пятницу он постился, жалуясь на боли в желудке. Священник тайно причащал его в алтаре. Так он провел воинскую службу, сочетая армию с церковью.

С окончанием службы семья стала заботиться о  его женитьбе. Дабы расстроить семейный замысел, он добровольно явился в психиатрическую больницу, чем очень удивил врачей. В то безбожное время проповедники учения Христа были гонимы, его сочли душевнобольным и отправили домой под присмотр матери.

К этому времени он приступил к строительству церкви у себя во дворе. Иконы для церкви отец Гавриил находил на городских свалках, куда в те годы свозили и выкидывали вместе с мусором многочисленные святыни. Иногда он целым  днями бродил по свалкам.  У него была небольшая мастерская, где он очищал иконы и делал им оклады из разных материалов. Даже фотографии и изображения икон из светских газет и журналов он помещал в рамочки.

По благословению патриарха Мелхиседека преподобный был сторожем и чтецом в Сионском соборе Тбилиси. В январе 1955 года он был рукоположен в диакона. В феврале того же года в монастыре Моцамета он был пострижен в монашество с именем Гавриил в честь преподобного Гавриила Афонского Иверского. 26 февраля в соборе Петра и Павла епископ Гавриил (Чачанидзе) рукоположил его в сан иеромонаха. С 1955 по 1960 год он служил в Сионском кафедральном соборе. С 1960-1962 года − в монастыре Бетания, после упокоения его старца. Когда монастырь закрыли, вернулся в Тбилиси, где до 1965 года служил в храме Пресвятой Троицы.

В 1965 году 1 мая, в день солидарности трудящихся, произошло событие, которое потрясло всю страну. Отец Гавриил облил керосином и поджег двенадцатиметровый портрет Ленина, водруженный на здании Совета Министров, за что был избит разъяренной толпой.

Полуживой, с восемнадцатью переломами, он был арестован за «антисоветскую деятельность» и доставлен в следственный изолятор КГБ. На допросе от него требовали признания, что его поступок был совершен по приказу высшего церковного руководства; отец Гавриил отказался, и объяснил причину своего поступка тем, что поклонения достоин только Бог, а не человек. Длительные пытки и угрозы смерти не изменили его показаний.

На допросе отец Гавриил заявил: «Причина заключается в том, что нужно поклоняться Христу, а не Ленину. Нельзя обожествлять земного человека, не "Ленину слава", а Слава Тебе, Боже, Слава Тебе».

Эти слова в следственных органах вызвали подозрение. Постановлением Верховного суда Грузии отец Гавриил был направлен на психиатрическую экспертизу.

Вот выписка из истории болезни, которая сейчас служит доказательством его исповедничества:

«Диагноз: психопатическая личность, склонная к психозным состояниям подобно шизофрении, бормочет невнятное низким голосом; верит в существование небесных сил, Бога, ангелов. Основная тема беседы – мир создан Божией благодатию. В отделении держится обособленно, если кто вступает в беседу, непременно напоминает о Боге, ангелах, иконах». Психиатры объявили, что он постоянно находится в галлюцинациях.

19 ноября 1965 года отец Гавриил был выписан из больницы домой, где закончил строительство церкви.

Когда отец Гавриил достроил у себя во дворе церковь, то об этом узнал уполномоченный по делам религий, и, вызвав одного высокопоставленного иерарха, сказал, чтобы тот принял меры и велел отцу Гавриилу разобрать эту церковь.

Они приехали в дом отца Гавриила, уполномоченный остался во дворе, а иерарх зашел в храм, где молился отец Гавриил. Он сказал: «Сын мой, Гавриил, какой хороший храм ты построил своими руками. Но, знаешь,  какое теперь время. Послушай меня, разбери его, придут хорошие времена, положение изменится, и тогда ты снова построишь эту церковь. Скажи об этом уполномоченному». Отец Гавриил вышел во двор и сказал уполномоченному: «Я разрушу».

Прошло несколько дней. Отец Гавриил разобрал переднюю стену, отодвинул на два метра, расширил храм, и построил снова. Он сказал: «Я послушал и разрушил, а теперь настало хорошее время – и построил». Больше отца Гавриила не трогали.

После того как отца Гавриила объявили сумасшедшим, он начал явно юродствовать: изображать пьяного, проповедовать на улице и в общественных местах.

По воспоминаниям иерея Р.С., который был в то время алтарником, он носил на груди плакат: «Человек без любви подобен кувшину без дна» и горлышко от разбитого керамического  кувшина. Обычно он заходил в ресторан, артистично становился посредине, брал горлышко, как Кутузов подзорную трубу, и через это горлышко обводил взглядом зал, высматривая к кому подойти. Он выбирал столик, за которым сидел тот, кому он был нужен, подходил к нему, садился, начинал разговаривать − иногда в шутливой форме, иногда в суровой. Но когда отец Гавриил выходил, как правило, люди окружали его, подходили под благословение, становились перед ним на колени. Большинство понимали, что перед ними человек не простой.

В 1977 году Патриархом всея Грузии становится молодой сорокачетырехлетний  Сухумский и Абхазский митрополит Илия. В Церковь потянулись люди из научных и академических кругов, художники, писатели. Постепенно ослабевает давление коммунистического режима.

В Церковь пришли молодые люди. Открылись духовные семинарии и академии. Стало возможным посетить святые места в Палестине и на Афоне. Впервые за многие годы в Грузию приехали монахи со Святой Горы и познакомились с отцом Гавриилом. Хорошо узнав его, они предложили поехать к ним и подвизаться на Афоне. На что отец Гавриил сказал: «Для меня Грузия – Афон».

По благословению Патриарха Илии II отец Гавриил становится духовником женского монастыря Преображения Господня Самтавро в Мцхете, где начала свой подвиг святая Нино и возникла первая монашеская община в Грузии.

Я уже упомянул, что с ослаблением коммунистического режима, вслед за научной интеллигенцией, в Церковь пришли молодые люди.

Надо сказать, что эти молодые люди были из известных и уважаемых семей, готовили себя к научной и партийно-хозяйственной карьере. Но во время крушения коммунистической идеологии открыли для себя Евангелие и взахлеб читали святых отцов, жития мучеников и историю Церкви.

С одной стороны, их окормлял благодатный Патриарх Илия, с другой стороны, учил смирению старец Гавриил.

Вот как вспоминает об этом времени игумения Мариам, в то время послушница в монастыре Самтавро. «Самое главное, что он делал для меня, − разрушал мое "книжное представление" о монашестве как о создании духовного комфорта.

Бывало, уединюсь, мысленно общаясь с Богом, вдруг, откуда ни возьмись, раздается его голос: "Интеллигенция приехала, скорее вари суп". Однажды во время молитвы он вырвал из моих рук молитвенник. Я воспротивилась, а потом догадалась, почему он кричал: "Зачем беспокоишь Господа?" В то время моя молитва была сухой и формальной. В этой молитве не было истинной борьбы за спасение. А отец Гавриил боролся за спасение каждой души. Каждая минута его жизни выражала самопожертвование Богу».

С момента появления старца Гавриила во Мцхете, туда потянулись все жаждущие узнать о Боге и Божиих людях. Пришедшим к нему он говорил о тайных и нераскаянных грехах, страстях, нездоровых привычках, помогал разглядеть их и исцелить. Всегда делал это с любовью и терпением. Но бывали и исключения. Старец чувствовал любую фальшь и неискренность в людях. Тщеславным он давал жесткие уроки смирения, но это служило им на пользу.

В пришедших к нему с вопросами благочестивых мирянах он предузнавал будущих монахов, священников, игуменов и игумений и даже архиереев.

Отец Гавриил любил сидеть на верхней ступеньке лестницы, ведущей к башне монастыря. Как-то по лестнице поднимался священник. Отец Гавриил повернулся к келейнице и сказал: «Хочешь, я этого батюшку встряхну?» Келейница испугалась. Отец Гавриил обратился к нему, используя нелитературные выражения. Священник остановился и спокойно сказал: «Отец Гавриил, я гораздо хуже». Старец с любовью обнял священника и сказал: «Ты истинный брат мой!»

Из воспоминаний епископа Михаила: «Помню, будучи еще в миру, увидел отца Гавриила в Сионском Успенском соборе. Архиерей совершал молебен святой царице Тамаре. Отец Гавриил встал рядом с архиереем и обвел взглядом храм. Неожиданно он взошел на амвон и стал кричать: "Всем встать на колени! Как вы можете стоять столь непочтительно и безразлично во время молебна такой великой святой?!" Паства мгновенно стала на колени. Отец Гавриил, коленопреклоненно, со слезами на глазах, продолжал: "Она постилась, молилась до утра, босиком, с распущенными волосами, вела войско против врага для защиты Родины. А вам, ленивым, и колени не хочется преклонять?" Он еще долго причитал, потом встал, сделал большой поклон и приложился к иконе с благоговением. Паства молча последовала его примеру».

Одно из качеств, которое отличало отца Гавриила, было мужество. Он никого и ничего не боялся.

Он мог на повышенных тонах разговаривать и обличать президентов, министров, вооруженных до зубов людей и просто бандитов. От него исходила такая сила, что его оппоненты предпочитали молчать и ретироваться. Прошло время, и мы убедились, что это была сила, пред которой преклоняются все, сила, которая может укротить не только грешного человека, но и самого свирепого льва: сила молитвы и любви.

Однажды в полночь он начал звонить в колокол. Не прекращая, звонил и кричал: «Вставайте, Грузия в крови, брат восстанет на брата». Тогда его не поняли, не понимали до тех пор, пока на Грузию не обрушились тяжелейшие испытания. После трагических событий и междоусобной войны в Грузии его спросили: «Отец Гавриил, погибнет Грузия?», он ответил: «Не погибнет, ее спасение начинается сейчас».

Старец говорил: «Горе тому монаху и священнику, кто живет и служит, не страдая за свой народ».

В последний год своей жизни он попросил отвести его в храм. Пред иконой Богоматери он коленопреклоненно, со слезами на глазах молил Пресвятую Богородицу: «Прими меня в жертву, Матерь Божия, только спаси мою Грузию».

Старец святой жизни, который жил в наши дни, отец Иоанн (Крестьянкин) говорил: «Иссякает истинный источник знаний, радости и мира – любовь».

Так вот, старец Гавриил не только сохранил, очистил и благоукрасил этот почти высохший источник любви, но и научил своих учеников за ним ухаживать и щедро раздавать его воды всем жаждущим.

Молитвами святого старца Гавриила и всех старцев иверских, афонских, палестинских, синайских и в земле Российской просиявших, Многомилостивый Господь, сохрани, успокой, объедини и обрадуй страну нашу Иверскую, страну Российскую и все православные христианы.

Аминь.

---

---

Источник "Монастырский вестник"

Ваши Высокопреосвященства, Ваши Преосвященства, дорогие отцы, матери, братья и сестры!

Прежде всего, следует определиться с целью монашеской жизни, как и жизни каждого христианина. По словам преподобного Иоанна Кассиана Римлянина, «Все науки и искусства имеют свою цель и конец, − смотря на которые, рачительный любитель искусства охотно переносит все труды и издержки». Итак, «конец нашей подвижнической жизни есть Царство Божие, а цель – чистота сердца, без которой невозможно достигнуть того конца». Таким образом, тому, что может нас направить к сей цели, то есть к чистоте сердца, мы и должны следовать всею своею жизнью.

Но что подразумевает собой чистота сердца, как не уподобление Богу в добродетелях, как не обожение? Осуществление в своей жизни божественных совершенств – добродетелей, является одним из ключевых моментов монашеского делания. Исходным пунктом данного учения можно привести слова отцов, что «естество Божие – источник всякой добродетели»; добродетельная жизнь ведет к единению с Богом,  собственно, потому, что «концом ее является уподобление Божеству»; «у добродетели один предел совершенства – не иметь самого предела» (святитель Григорий Нисский).

Достичь общения с Богом возможно, прежде всего, исполнением Его заповедей. Человек, усыновленный Богу Таинствами церковными и прикладывающий собственные усилия, постепенно восстанавливает и раскрывает в себе образ Божий, «потемненный страстьми», и тем самым приближается к единению с Богом и к познанию Его, в меру, доступную ему как тварному существу. «Идущий путем истинной добродетели не иного чего причастен, как Самого Бога, − говорит святитель Григорий Нисский, − потому что Он есть всесовершенная добродетель».

Устроение самого молящегося имеет первоочередное значение в духовной жизни. «Душа, очистившись полнотою  добродетелей, − как говорит преподобный Нил Синайский, – поставляет ум в состоянии непоколеблемости,  соделывая его способным принять устроение, которое требуется в молитве». Соединенная с внутренней деятельностью человека, со всей его жизнью, молитва является сильным средством внутреннего очищения и исцеления, за которым следует всецелое устремление человека к приобретению христианских добродетелей, к совершенству, к стяжанию Духа Святого. «Весь подвиг монашествующего состоит в том, − пишет святитель Василий Великий, − чтобы примириться с Богом, молитвой и покаянием очистить свое сердце, восстановить в себе образ Божий и подобие Божие».

Таким образом, всякую беседу, совершаемую внутренне, всякое попечение доброго ума о Боге, всякое размышление о духовном можно назвать молитвой: «…будешь ли разуметь различные чтения, − говорит преподобный Исаак Сирин, − или глас уст в славословии Богу, или заботливую печаль о Господе, или телесные поклоны, или псалмопение в стихословии, или все прочее, из чего составляется все учение чистой молитвы, от которой рождается любовь Божия». Итак, цель молитвы – соединение с Богом, все остальное приходит как следствие такового единения.

Раскрывая тему о молитве и внутреннем делании монаха, нельзя обойти и такую важную составляющую монашеской жизни, как телесный труд. Если для монахов, живущих в затворе, это поклоны, то для пребывающих в общежитии это трудовые послушания. Ведь тело, как и ум, и воля, и чувство, участвует в процессе спасения, оно играет деятельную роль в очищении ума и достижении совершенства, что основано на христологических предпосылках − на том, что Господь Иисус Христос вочеловечился, восприняв на Себя  всего человека с умной душой и телом. Следовательно, человек спасается целостно, а не какой-либо своей частью. Не следует монахам избегать претрудностей в прохождении монашеской жизни, в том числе и физического труда, как писал святитель Феофан Затворник. «В монастыре идут два порядка жизни, − говорит святитель, − один внутренний, а другой внешний. Послушания, какие налагаются в монастыре, все касаются сей внешней жизни. Не знающий, что эти послушания необходимы только потому, что мы приносим в монастырь с собою и тело, и что дело спасения души должно идти среди сих послушаний своим чередом, с первых шагов может отвратиться от монастыря, почитая их несоответствующими своим целям и своему настроению…»

В своем докладе мне хотелось бы отдельно коснуться и исконного монашеского делания − творения Иисусовой молитвы. Являясь важной частью келейного монашеского правила для всех насельников обители, она может быть применяема и вне чтения правила, практически во всякое время и на всяком месте. Как писали иноки Каллист и Игнатий в своем поучении: «монах должен: ест ли, пьет ли, сидит ли, служит ли, шествует ли путем, или другое что делает, − непрестанно взывать: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!"» Но следует особо подчеркнуть, что упование на автоматическое духовное преуспеяние только при произнесении положенного количества молитв не приведет к желаемому результату, ведь молитва Иисусова есть словесная молитва, как и всякая другая. «Сама в себе ничего особенного не имеет, а всю силу заимствует от того, с каким настроением ее творят», − пишет  святитель Феофан Затворник. По словам архимандрита Софрония (Сахарова), «в молитве Именем Иисуса мы не имеем ничего автоматического или магического. Если мы не подвизаемся соблюдать заповеди Его, то напрасным будет и призывание Имени Его».

Святая Церковь имеет в своем Предании обширную практику творения Иисусовой молитвы, но без опытного руководителя пользоваться ею следует с рассуждением. Вековой опыт афонской аскезы показал, что «ум соединяется с сердцем по действию Божию, когда монах пройдет солидный опыт послушания и воздержания, когда ум его, сердце и самое тело "ветхого человека" в достаточной мере освободится от власти греха», − напоминает нам архимандрит Софроний (Сахаров). Существо делания всякой молитвы не меняется на протяжении веков – это «сознательное состояние в присутствии Господа со страхом, верою и любовью», −  по свидетельству опытного делателя молитвы святителя Феофана Затворника.

Необходимо подчеркнуть, что какое бы ни прилагал монах усилие по достижению молитвы и стяжанию добродетелей, результат всегда зависит от Божественного вмешательства, что приучает его к смирению. Когда благодать коснется сердца человека, то «как бы некий умный свет озаряет его внутренность, − говорит игумен Харитон, − он может ясно видеть тогда, какие приходят к нему помыслы, намерения и желания, и охотно понуждает ум, сердце и волю на послушание Христово… всякое же уклонение заглаждает чувством сердечного покаяния и сокрушения».

Святитель Григорий Палама сумел объяснить монашеский опыт на языке философии, развил учение о благодати, взаимоотношении Бога и мира, раскрыл смысл Преображения Господа и возможность видения подвижниками Фаворского Света. Важно помнить, что в трудах святителя, наряду с поучением об умной созерцательной молитве, много внимания уделено и таким внутренним деланиям монаха, как очищение сердца, стяжание добродетелей, борьба со страстями. И сейчас, когда у многих появляется интерес к богословию святителя Григория и все больше монашествующих обращают взор в сторону Афона, стоит задать вопрос: все ли отдают отчет в том, что умное созерцание Бога не есть цель и предел христианской жизни? Могут ли они для монаха и верующего семьянина быть различными? Нет. Мы все стремимся к одному – спастись и наследовать жизнь вечную, которая для нас есть приобщение Божественного естества в Его нетварных энергиях. Спасение и есть обожение, − как говорит преподобный Максим Исповедник. Каждый из нас, как образ Божий, стремится отобразить в себе Божественные черты, потому что человеку это свойственно от самого творения, дана ему и возможность обожения, − по словам святителя Григория Нисского. Если мы знаем свойства или атрибуты, или энергии Божии – такие как Любовь, Благость, Доброту, Милосердие и многое другое, то, стремясь к Богу всеми силами в молитве и внутреннем делании, мы обнаруживаем эти добродетели в себе. А приближаясь к Богу в добродетелях, в исполнении Его заповедей, мы становимся на Него похожими и имеем знание о Нем.

Цель и устремление монашеской, да и всякой христианской жизни есть стяжание Духа Святого − мира сердечного, как сказал наш великий святой преподобный Серафим Саровский, или обожение, как говорили святые отцы, и есть не что иное, как «уподобление Богу в меру человеческого естества», возможное во всяком времени и месте, где только распространяются на нас благодатные действования Святой Церкви Православной.

Теперь, когда мы кратко обрисовали цели и задачи монашеского делания, разберем проблему возможности применения древних традиций в современных монастырях.

Сегодня мы нередко слышим о кризисе монашества, об ослаблении духа монастырского, о невозможности обращения к опыту святых отцов. Но в жизни Церкви всегда были сложные периоды. Посмотрите, какая была ситуация в Синодальный период с жесткой государственной политикой, но какие там засияли духовные светочи: преподобный Серафим Саровский, святитель Игнатий (Брянчанинов), святитель Феофан Затворник и другие. Да, они появились вопреки той системе, но главное не это. Следует всегда помнить о Промысле Божием, о том, что Господь − глава Церкви и если Ему будет угодно, Он все покроет Своей благодатью и возведет делателей на жатву Свою.

Вспомните, какова была ситуация с верой в Советском Союзе, но и тогда Господь являл великих подвижников-монахов. Вспомните об оскудении монашества на Афоне, о тех немногих подвижниках, через которых Господь явно обновил духовную жизнь полуострова. Не будем жаловаться на время, а реально посмотрим на вещи. За свою историю Церковь по-разному свидетельствовала  миру о Евангелии, в ее сокровищнице Предания есть примеры уединенных келий с затворниками, вся жизнь которых проходила в строгом посте, непрестанной молитве и рукоделии. Были и есть скитские поселения, где братия подвизается в своих кельях; были и есть общежительные монастыри, вся жизнь которых заключается в свидетельстве о Церкви как Теле Христовом. На сегодня общежительный монастырь является оптимальной формой для прохождения монашеской жизни, где следует руководствоваться книгами авторов, имеющих сходный опыт. Это прежде всего книги о молитве и монашеском делании преподобного Иоанна Лествичника, преподобного Аввы Дорофея, преподобного Никодима Святогорца, преподобного Феодора Студита, преподобных Варсонофия Великого и Иоанна Пророка, преподобного Кассиана Римлянина, творения святителей Игнатия (Брянчанинова) и Феофана Затворника, отцов Оптиной и Глинской пустынь.

В жизни монаха встречаются всякого рода нестроения или даже притеснения от братий, что может привести по неопытности к ослаблению веры и охлаждению в несении послушаний. При этом зачастую забывают поучения делателей молитвы, что беззлобное несение прискорбностей и неприятностей, могущих встретиться среди братии монастыря, приводит к смирению и кротости. Тому, что это существует в монастырях, нечего удивляться, так как мир во зле лежит, и каждый из нас в той или иной степени подвержен влиянию этого последствия грехопадения. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю… (Рим. 7:19) − если это сказал апостол, то стоит ли удивляться тому, что люди, приходя в монастырь из мира, имеют такие искушения. Они не зависят ни от времени, ни от места, а будут всегда в этом падшем мире. Между прочим, по словам святителя  Феофана Затворника, «эти искушения равняются руководителю и, при недостатке его, могут довольно его заменять, да и заменяют у человека верующего и смиренного. Ибо в таком случае Сам Бог есть руководитель,  а Он, без сомнения, премудрее человека». С нашей стороны требуется вера в благой Промысл Божий о каждом человеке и приятие от Него всего посылаемого, «ибо, − как сказал авва Пимен, − всё, что делает с нами Бог, делает Он для нашей пользы. Любя и милуя нас. И мы должны, по слову апостола, о всем благодарити (1 Сол. 5:18) благость Его, и никогда не печалиться и не малодушествовать о случающемся с нами, но всё, что с нами бывает,  принимать без смущения со смиренномудрием и с надеждой на Бога, веруя, что всё, что ни делает с нами Бог, Он делает по благости Своей, любя нас, и делает хорошо, и что это не может быть иначе хорошо, как только таким образом», − читаем у аввы Дорофея.

Сейчас от многих можно услышать о необходимости применения в монастырях древних монастырских практик, введения уставов общежительных монастырей Афона – для восстановления нарушенной в советский период преемственности. Да, действительно, на Афоне сохранилась и существует большая аскетическая практика, но стоит ли ее слепо копировать? В истории Вселенской Церкви существовало немалое количество уставов, регламентирующих внутреннюю жизнь монастырей, в том числе и аскетические практики. Приведу только наиболее известные и авторитетные из них: «Пространные и краткие монашеские правила» святителя Василия Великого, «Устав и предание, и закон Лавры святого Саввы», «Завещание преподобного Феодора Студита», а начало им, без сомнения, положил преподобный Пахомий Великий, ученик аввы Антония Великого. Но имеют ли эти уставы основание другое, чем Евангелие, другое,  чем Личность Господа нашего Иисуса Христа, другое, чем наше Православное вероучение? Нет, мне кажется, необходимо в первую очередь создать в монастырях условия для благочестивой жизни, обратить внимание насельников на саму суть их монашеского делания, на познание веры.

А сейчас хочу поделиться своим личным − на протяжении шестнадцати лет − опытом устроения мужского монастыря Рождества Пресвятой Богородицы города Киева.

Вначале у меня был опыт проведения катехизических бесед. Когда я после Киевской духовной семинарии и академии, где преподавал нравственное богословие и аскетику, был назначен в монастырь скитоначальником, я взял благословение наместника после утреннего богослужения и до обеда проводить занятия (с условием отца наместника, чтобы вся братия на них присутствовала). Мы разбирали толкования воскресного и дневного Евангелия, нравственное богословие, аскетику и толкования святых отцов. Со временем я увидел нежелание некоторых монахов учиться, а затем это переросло в прямое противление с их стороны. Одни говорили: «Мы бы лучше читали Псалтирь, молились, или что-то другое делали», некоторые вообще спали на занятиях. Видя это, я понял – не все способны к образованию. Я возвратил устав к тому, что было раньше – ora et labora (молись и трудись).

Также у меня был опыт введения совместной практики Иисусовой молитвы. На это я выделил один день – среду. Творение молитвы решил проводить в пещерах – в нашем монастыре есть древние пещеры, основанные преподобным Феодосием Печерским. Вся братия после утреннего богослужения собиралась там и творила Иисусову молитву целый день, даже трапезничали в пещерах. Вначале, когда братия была единомысленна, было прекрасно: этот день пролетал в молитве как пять минут. Но позже, когда появились братья из других монастырей, то они выразили нежелание участвовать в молитве, и один иеромонах сказал: «Спаси Вас Господи, отец Тихон, я лучше пойду спать в келью». Я увидел, что монастырь разделяется,  и я не в состоянии контролировать тех, кто не пошли в пещеры. Пришлось вернуть все к прежнему распорядку. Хотя до этого совместная молитва в пещерах всех сплотила, да и внешне все устраивалось наилучшим образом.

Монастырь – это живой организм, как семья, и не терпит искуственности. Как в семье есть отец и дети, родные и приемные, так и в монастыре есть отец-настоятель и есть монахи-дети, постриженные в нем или пришедшие из других обителей. Как в семье невозможно насильно навязать детям образование, так в монастыре – молитву и внутреннее делание. Жалуются верующие родители, что дети их не слушаются, и в монастыре монаха, если у него нет желания, не заставишь учиться и молиться, его нужно терпеливо воспитывать. Нужно, по моему мнению, создать условия для благочестивой жизни и делать все, что возможно в современных условиях, для спасения, для воспитания монахов, а именно:

1.     Совершать Литургию с соблюдением суточного богослужебного круга, с обязательным участием в богослужении всех насельников монастыря.

2.     Заботиться о нравственности, не допускать пьянства и других пороков.

3.     Читать за трапезой деятельные творения святых отцов, таких как преподобный авва Дорофей, преподобный Иоанн Лествичник, преподобный Никодим Святогорец и других.

4.     Проводить личные духовные беседы − в меру, сколько каждому необходимо.

5.     Выделять монахов, способных к внутреннему деланию, и поощрять их образование.

6.     Монахам, которые не желают учиться, давать трудовые послушания.

Невозможно семью, которая живет в городских условиях, заставить  принять распорядок жизни по «Домострою». Так и в монастырях нельзя всем насильно ввести древний устав, так как он будет не органичен для нашего времени и положения. Я не пессимист, я реалист. Мы должны заботиться о монашеских традициях и хорошо, что эта конференция затрагивает такие важные вопросы и напоминает о нашем высоком призвании. Мы должны делать всё необходимое, всё возможное, чтобы восходить к истокам, но мы должны понимать реально, в каких условиях мы находимся, и терпеливо воспитывать монахов.

Закончить хочу  свой доклад словами святителя Феофана Затворника: «Из опытов в духовной жизни можно вывести верное заключение, что у кого есть усердие молиться, того нечего учить, как усовершенствоваться в молитве. Самый труд молитвенный, с терпением продолжаемый, доведет его и до высших степеней молитвы».

Введение

В христианском святоотеческом богословии особое место занимает вопрос о смысле и значении Священного Предания. В лоне Церкви на протяжении тысячелетий из поколения в поколение передается истинное богооткровенное учение и живой многогранный опыт спасения во Христе.

«Священное Предание – это не только собрание множества письменных документов, это передача жизни и опыта всей Церкви, вдохновляемой и ведомой Святым, Духом» (протоиерей Фома Хопко).

Причастность этому опыту дает основание утверждать о  принадлежности к той самой единой, святой, соборной и апостольской Церкви, которую основал Сам Господь.

Слово «предание» по латыни звучит как «traditio» («традицио»), оно вошло в русский язык без перевода и означает передачу от предков к потомкам определенных ценностей – духовных, практических, интеллектуальных, культурных. Духовный опыт монашеского делания является частью Священного Предания, его значение нисколько не меньше, чем опыт толкования Священного Писания или богословская святоотеческая традиция.

Современному монашеству досталось богатое духовное наследство – во-первых, в виде святоотеческих аскетических творений, а во-вторых, в виде живой не прерванной  традиции монашеского делания. Мудро воспользоваться этим наследством, преумножить его и неповрежденным передать монахам будущих веков – задача тех, кто подвизается ныне в ангельском образе.

О значении древних монашеских традиций

Вопрос о духовном руководстве монашеской братии, являющийся одним из самых важных в устроении монастыря, должен рассматриваться в настоящее время в контексте всей жизни современных обителей, он связан со многими аспектами иноческого жития, а также жизнью епархий и в целом всей Поместной Церкви. При этом естественным является обращение к опыту прошлого, то есть к той самой сокровищнице Предания, в которую вложили подвижники прежних веков свой бесценный духовный опыт.

До нас дошли иноческие общежительные уставы прп. Пахомия Великого,  свт. Василия Великого, прп. Иоанна Кассиана Римлянина и прп. Венедикта Нурсийского. Это духовный фундамент монашества Вселенской Церкви. На нем основаны уставы великих обителей последующих веков, возрастивших сонм преподобных отцов и преподобных матерей.

На первый взгляд может показаться странным, что раскрывая тему духовного руководства, мы говорим о значении древних монастырских уставов. В настоящее время под духовным руководством в монастыре как правило понимают исключительно душепопечение старца над насельниками обители,  совершение им исповеди, преподание индивидуальных наставлений. Цель такого руководства – помощь иноку в борьбе со страстями и искушениями, в стяжании евангельских добродетелей и в конечном итоге в достижении спасения. С этой же целью написаны и древние уставы общежительного монашеского жития.

Они не только нормируют внешнюю сторону жизни монаха, но погружают его в особую духовную атмосферу, где труд чередуется с молитвой,  служение братии с участием в богослужении. Сам устав в некотором смысле исполняет роль духовного руководителя. Он воспитывает, ограждает,  помогает духовно укрепиться, вводит в определенный духовный ритм и благотворно действует на внутреннее состояние монаха. Уставу подчинены и игумен, и духовник. Они осуществляют свою деятельность в духе и по букве монастырского устава.

В древних монашеских общежительных уставах мы не найдем подробных инструкций духовнику и тонкого психологического анализа практики душепопечения. Зато мы обнаружим там обилие наставлений о борьбе со страстями и стяжании добродетелей, а также на первый взгляд мелочные предписания о внешней стороне жизни монашеской общины, которые признаются очень важными. Для древних святых отцов монастырский устав это не мертвый закон, а спасительный опыт добродетельной жизни, живое церковное Предание, верность которому дает надежду на достижение поставленной цели.

О следовании монашеским традициям

Возрождая сегодня в Русской Церкви монашеские обители, мы остро ощущаем необходимость воспользоваться опытом древности, воспринять его во всей полноте и тем самым оградить монашество от опасности потери живой связи с иноческой духовной традицией. Нельзя отрицать ценности для современных русских обителей монашеских традиций древних Египта и Палестины, Византии и Афона. Законы духовной жизни остались теми же, не изменились и христианские идеалы. Время не властно над ними. Но при этом естественно возникает вопрос: А Русская Церковь за свою тысячелетнюю историю разве не накопила опыт монашеского делания, устроения обителей,  духовного руководства в них? Казалось бы вполне естественно обратиться сегодня к наследию преподобных Сергия Радонежского, Нила Сорского, Паисия (Величковского), Оптинских старцев. Стоит ли пренебрегать духовным опытом Валаама и Соловков, Глинской пустыни и Серафимо-Дивеевской обители, Псково-Печерского монастыря, Почаевской и Троице-Сергиевой лавры?  Сонм великих русских подвижников яркое свидетельство тому, что дух древнего монашества, зародившийся в знойных пустынях Востока, был воспринят христианами северных русских земель, которые, подвизаясь подвигом добрым, достигли вершин святой добродетельной жизни.  Соответственно и ответы на вопросы о духовном руководстве в монастырях  нужно искать прежде всего в близком нам наследии русского монашества.  Принадлежность одному народу, одной культуре, общие особенности национального характера и целый ряд иных факторов и условий жизни свидетельствуют о том, что современному русскому монашеству духовный опыт русских подвижников прошлого более понятен и близок, чем опыт подвижников древнего Египта или современной Греции. Умалять значение и ценность древних монашеских традиций нельзя, они лежат в основе традиций славянского монашества, нужно принимать во внимание и опыт монастырей других Поместных Православных Церквей и умело им пользоваться, но неверно пренебрегать и тем национальным духовным богатством, которое передали нам наши благочестивые предшественники.   Иногда складывается впечатления, что наши братья и сестры из Греции,  Сербии, Румынии, Болгарии и других стран ценят  духовный опыт русского монашества и дорожат им больше, чем мы.

Некоторые вопросы духовного руководства в современных обителях

При обсуждении проблем духовного руководства в современных монастырях приходится слышать разные, иногда противоположные суждения.  Некоторые делают акцент на духовном оскудении монашества, отсутствии духоносных старцев, обилии соблазнов и искушений мира и приходят к  пессимистическим выводам о невозможности проводить жизнь в монастырях так, как это было в древности. Другие напротив полагают, что назначенный священноначалием духовник обители, ревностно относящейся к своему послушанию, вполне может справиться с возложенными на него обязанностями, если будет регулярно проводить исповедь и читать наставления братии.

Как в школе должны быть учителя, так и в монастыре – школе благочестия, должны быть наставники. Не все они могут быть одинаково опытны, не все духовно даровиты, но все они должны быть укоренены в единой монашеской  традиции – во-первых, через изучение святоотеческой аскетической литературы, во-вторых, через общение с авторитетными игуменами и духовниками, которые сегодня несомненно есть. Только терпение и духовный труд, помноженный на благодатную помощь Божию даст желаемый результат не только в устроении духовного руководства, но и во всей полноте монашеской жизни.

Одним из принципиальных вопросов  духовного руководства монашеской братии, является вопрос о роли в этом делании и ответственности за него игумена монастыря. В настоящее время мы часто наблюдаем определенный перекос в распределении обязанностей настоятеля монастыря и его духовника. Игумен является в большей степени администратором,  управителем, непосредственно занимающейся внешней стороной жизни обители. Духовник же сосредоточен на духовном окормлении братии.

В Славянской Кормчей Патриарха Иосифа читаем: «Игумен толкуется яже о Христе братии ко спасению вождь, наставник и предстатель отеческий, настоятельствуя братским душам вкупе».

Понимание игумена, прежде всего как духовного руководителя заложено в древних монашеских уставах, воспринятых русской традицией. В уставе преподобного Венедикта Нурсийского общежительному монашеству дается следующее определение: «киновиты, живущие в одном монастыре и по общему уставу, под управлением одного аввы». Из дальнейшего текста устава прямо следует, что под управлением понимается как духовное руководство, так и попечение о  материальных нуждах обители.

В современной практике уклонение игумена от своих прямых обязанностей в пользу духовника нельзя признать соответствующим монашескому преданию, это требует исправления. Духовник может быть лишь помощником игумена в духовном руководстве братии, но не самостоятельном ее руководителем. Важно, чтобы именно так воспринимали своего игумена и монашествующие и видели в нем прежде всего авторитетного духовника, способного научить их монашескому деланию в духе святых отцов от собственного  опыта.

В практике духовного руководства монашествующих важное место должно занимать регулярное душеполезное чтение. В настоящее время в обителях подвизаются люди как правило достаточно образованные, способные самостоятельно прочитывать определенный объем литературы.  Чтение необходимо рассматривать как одно из иноческих послушаний,  осуществляемое под руководством духовного наставника. Изучение аскетических произведений святых отцов приобщает насельника обители к живой традиции монашеского подвига, укрепляет его духовно, вдохновляет на усердие и ревность в жизни по заповедям Христовым.

Заключение

Все усилия человеческие направлены на достижение определенной цели. Целью монашества является духовное совершенствование и спасение во Христе всех собравшихся в монастыре братий. Она достигается через покаянную, молитвенную и подвижническую жизнь, устроенную в полном согласии со Священным Писанием и Священным Преданием, частью которого является и предание монашеское. Ни воссоздание монастырских архитектурных комплексов, ни организация монастырских хозяйств, даже ни написание полезных книг не имеет прямого отношения к цели монашеской жизни. Все это может лишь прилагаться к главному – обретению Царствия Божия. Научить этому искусству святости по настоящему может только Учитель Христос, а любой духоносный наставник может только повторить слова апостола Павла:«я первоначально преподал вам, что и сам принял». (1 Кор.15:3)

monasterium.ru

О пустынниках, отшельниках и безмолвниках на протяжении церковной истории сказано так много и так возвышенно, что нам остается с благоговением покрывать свои уста молчанием. Есть интересное рассуждение преподобного Иоанна Лествичника о степенях духовного восхождения. Как ангел, говорит Лествичник, не может успокоиться, пока не придет в меру Херувима, так и монах не успокоится, покуда не достигнет степени ангела. В свете этого изречения и мы, современные монахи, не можем быть спокойными до тех пор, пока не станем причастными своей меры «священного безмолвия», высшую степень которого явили древние монахи-пустынники.

Итак, с чего же начинается современное «пустынничество»? Преподобный Зосима Верховский, живя со своими духовными сестрами в общежительном монастыре, вспоминал со слезами свое былое отшельничество одной фразой: «Эх! Пустыня!» Почему же ныне умолкли подобные воздыхания?

Сегодня в публичных рассуждениях о христианской нравственности часто звучат призывы «быть как дети». Быть чистым душой, как ребенок, как дитя верить и любить. Но порой под таким нравственным богословием о любви скрывается обычная сентиментальность, являющаяся полной противоположностью Любви евангельской. В духе сентиментальных восторгов многие рассуждают сегодня и о пустынничестве. Но если мы посмотрим, как вели себя настоящие монахи-пустынники, то мы должны будем заключить, что они как раз и являются настоящими евангельскими детьми. Исходя из заданной темы, ограничимся описанием некоторых особенностей этого феномена.

Если старика, уставшего от жизни, уже ничто не может заинтересовать и обрадовать, то ребенок, только начинающий свой жизненный путь,  испытывает постоянную, непреодолимую потребность  в новых знаниях, чувствах и радостях. Монашеская жизнь предполагает отказ от мирских ценностей, таких, как супружеская любовь, привязанность к родственникам, многоразличная озабоченность устроением «места под солнцем» для себя и для своих близких.  Через эту своеобразную «осиротелость» обретается постепенно апостольская свобода духа. Высвобождаясь от томительной суеты века сего, человек буквально переживает второе рождение. В его сердце расцветает новыми, чистыми чувствами и желаниями своеобразная духовная весна. Душа начинает не по-книжному испытывать жажду Благодати. Всё вокруг становится ярким и притягательным, как в детстве.

Однако именно на этом этапе инока подстерегает очень серьезное искушение. Цветущая молодость, не обремененная благодатным игом супружества, всегда расположена к распутству. Так и душа монаха, свободная от подлинной Любви во Христе, то есть не знающая молитвенной сладости  келейного уединения, будучи духовно голодной, неизбежно будет переходить на «подножный корм» посторонних и праздных интересов. Как правило, изначально множественность сердечных увлечений связана с монастырскими послушаниями, но постепенно внутренний мир инока наполняется всем, что попадает в поле зрения «ока его души». Сказывается принцип вакуума, втягивающего в себя все окружающие предметы. Природа не терпит пустоты, особенно если это природа духовная.

Монах отказывается от своих родственников ради того, чтобы возыметь родственником всякого ближнего своего, первейшим из которых является Сам Христос.  Но в такой сердечной свободе кроется не только преимущество. Если для мирянина искушением является недобрый взгляд со стороны, то для инока, чье сердце расположено к евангельскому состраданию, напротив, благодарное и теплое отношение окружающих может послужить роковым потрясением всей жизни. И это касается не только отношений с лицами противоположного пола. Постоянное общение в дружеской атмосфере с людьми мирского духа располагает сердце инока к жизненным смыслам самих этих людей. И здесь уже происходит подмена настоящей Любви на обычную сентиментальность.

Умение не поддаваться этим чувствам и есть начало «пустынничества». Старец Порфирий Кавсокаливит приводит интересный  образ: чтобы перебить круги на воде от брошенного камня, нужно бросить в воду камень еще больших размеров. Любовь можно победить только большею любовью. Любовь к миру – вражда Богу есть (ср. Иак. 4:4), говорит апостол. Непреодолимое желание наслаждаться удовольствиями этой временной жизни порождает страх болезней, страх смерти, жизненных неудач. Но совершенная любовь изгоняет страх (1 Ин. 4:18) – любовь к Богу есть единственная сила, способная победить или вытеснить душепагубную любовь к миру.

Конечно, Литургия, чтение святых отцов, да и само монашеское служение непременно являются проявлением любви к Богу, но войти в храм на богослужение – не значит уже стать причастным «брачному пиру» священной Евхаристии, ведь еще необходима «брачная одежда» искренних чувств во Христе. Равно как и рассуждать о Боге, говорить о Нем – не всегда означает самому быть причастным Его Любви. Архимандрит Эмилиан (основатель братства в Симонопетре) выражается прямо: если проповедник, полагая множественные труды в своем благовестии, оставляет собственное молитвенное правило, то он просто становится лжецом.

Понуждение себя в келейной молитве всегда вызывает в сердце изначально мучительное сопротивление страстей и помыслов. Умное делание приводит в движение змия, сокрытого в нас, – говорит преподобный Нил Сорский, умное делание его и умерщвляет. Брань за соединение ума и сердца в молитве простирается до кровавого пота. Это и объяснимо, ведь современный окружающий мир яркими красками и звуками пытается вжиться в человека со всех сторон. Калейдоскоп впечатлений препятствует порой даже просто подумать о молитве, а сам процесс внимательного произнесения заветных слов по степени страдания часто подобен отрыванию от ран запекшихся кровавых повязок. Легко вычитать устами канон, но пребывание со Христом наедине во внимании – есть тернистый путь к своей священной пустыне.

И здесь мы должны сказать о двойном мученичестве монаха. Два духовных подвига, как два евангельских ножа, о которых приточно обмолвился Сам Спаситель в прощальной речи, должны непременно украсить жизнь монаха. К сожалению, многие современные иноки, мечтающие о молитвенном уединении в пустыне, не всегда готовы подъять на себя томление второго евангельского «острия». Я имею в виду мученичество послушания. Когда монах несет на себе подвиг безотказного послушания в монастыре и в то же время стремится неукоснительно исполнять свое келейное правило, то поначалу складывается впечатление, что Сам Бог как будто противится подвижнику. И болезни, и усталость, и неожиданные перемены режима дня. Но подобно праведному Иакову, вступившему в схватку с неким священным мужем, монах, сопротивляясь ударам монастырской жизни,  обретает право носить имя Израиль, то есть зрящий Бога. Что интересно: упорство в своих убеждениях и личных потребностях, как правило, приводит к обезличиванию внутреннего мира души. Страсти делают человека безликим, со стандартным набором желаний – добиться, утвердиться и в конце-концов идти в другой монастырь. И напротив, чем сильнее инок отсекает свою волю перед игуменом и братством, тем ярче в нем раскрываются личностные особенности души, ясность ума и своеобразие молитвенных переживаний.

Святой Исаак Сирин, утешая пустынников, дает такой совет: будь в келии, и она тебя всему научит. Современному монаху, желающему, по силам, стать причастным священному безмолвию древних,  уместен будет другой совет:  будь в обители, то есть будь во всех проявлениях монастырской жизни, и эта жизнь тебя всему научит – молитве, благодати, любви.

Никто не станет спорить, что иногда святая обитель становится великой благодатью благодаря христианским святыням, пребывающим в стенах монастыря – чудотворным иконам, мощам святых угодников, или проживающим в составе братства благодатным старцам. Но позволим себе отметить, что блаженна будет та обитель, которая уподобится тому евангельскому неводу, в котором обретется священный улов монахов, носящих в сердце своем подлинную Любовь ко Христу.

Преподобный авва Исаия Отшельник, смиреннейший человек, имеющий дар благодатного плача, говорил: «Умоляю вас, братия: изучайте ту цель, ради которой вы оставили мир, и заботьтесь о спасении вашем, чтобы отречение ваше не осталось бесплодным». Монашеские конференции и встречи, которые последние несколько лет активно проводятся в Русской Православной Церкви, нас, участников этих встреч, подталкивают к тому, чтобы мы обменивались практическим опытом, серьезно задумывались и осмысливали нашу жизнь, наше призвание, наше духовное делание, соотнося это всё со святоотеческим преданием, поскольку жизнь каждого из нас находится в теснейшей связи с нашими представлениями и понятиями.

Предложенная мне тема доклада поставила меня в затруднительное положение. Состояние «Бог да душа: непрестанное предстояние пред Богом» свойственно людям высокой духовной жизни и напряженного внутреннего делания. Я же, будучи новоначальным на этом пути, за основу доклада взял мысли богоносных отцов, главным деланием которых была молитва, как непрестанная устремленность к Богу, непрестанная память о Нем. Рассказывали об авве Арсении, что он становился на молитву в субботу вечером, так что на закате солнце оказывалось у него за спиной, и простирал руки к небу в молитве, и так стоял до тех пор, пока солнце на восходе не освещало его лицо, и только тогда он возвращался к себе в келью.

Достижение совершенства – редкое явление, однако опыт молитвы есть у каждого сидящего в этом зале. Все мы находимся на поприще борьбы, и все мы могли познать на своем опыте, что плоды молитвы становятся для нас ощутимы, как только мы начинаем молиться. Мы убеждались много раз, что без молитвы наступает упадок душевных сил, и мы делаемся легко уязвимыми даже для незначительных искушений. Мы знаем опытно, что только молитва может избавить от душевной опустошенности, упорядочить наши мысли, обновить наши силы, обогатить наш дух, и только в молитве обретаем мы облегчение от скорбей. Молитва – это дыхание души. Почему это так?

Указывая путь, ведущий к единению с Богом, преподобный Макарий Великий говорит: «Нет иной такой близости и взаимности, какая есть у души с Богом и у Бога с душой. <…> Душа смысленная и благоразумная, обошедши все создания, нигде не находит себе упокоения, как только в Едином Господе». В таком небесном родстве состоит человек с Богом, будучи Им сотворен. Следовательно, и нет более естественного состояния для души, как состояние Богообщения. Молитва призвана соединить Бога и человека.

Из жизнеописаний святых мы видим, что каждое действие они начинали и заканчивали с чувством Божественного присутствия. Предстоять пред Богом не означает только то, когда мы стоим перед иконами в храме или в келье и молимся.

Святой Епифаний Кипрский, прежде возведения своего в сан епископа, основал монастырь в Палестине и был его настоятелем. В период его епископства игумен основанного им монастыря сообщал ему в письме: «Мы не оставляем твоего правила и тщательно отправляем богослужение в третий, шестой, девятый час и вечером». Святой Епифаний в ответ написал: «Из этого следует, что в прочие часы вы пребываете без молитвы, но истинному монаху подобает непрестанно молиться и петь в сердце своем».

Как в науках светских люди разрабатывают различные методы и средства, чтобы вдохновить себя и настроиться на усердие и внимание для достижения своей цели, также и мы ищем средства и устанавливаем правила, которые помогли бы нам достигнуть нашей цели. Несмотря на то, что внутреннее делание не может быть детально регламентировано предписаниями и правилами, все же обозначить некоторые черты этого делания вполне возможно, тем более что предложенная мне тема доклада звучит именно так.

Первый и основной способ, при помощи которого Церковь в лице своих подвижников предлагает нам побуждать себя к непрестанной устремленности к Богу, – это, конечно же, молитва. Молитвой освящается вся жизнь верующего. Молитва – это дыхание души, важнейшее средство нашего общения с Создателем, она заключает в себе силу, исправляющую человека. Цель молитвы – соединить Бога и человека. Непрестанно молитесь (1 Фес. 5:17), – говорит апостол Павел. «Всегда дышите Христом», – учит преподобный Антоний Великий. Чаще в качестве такой непрестанной молитвы отцы предлагают нам молитву Иисусову. Есть и другие способы молитвы. Разные формы молитвословий ведут к одной цели – быть устремленными к Богу. Остановим наше внимание на молитве Иисусовой.

Господь не назначает нам время для встречи с Ним, не требует специальной подготовки. Молитва Иисусова применима во всех обстоятельствах и легко произносима в любое время и на любом месте. Есть известный порядок, которого советуют держаться подвижники, шедшие путем молитвы. Основа внутреннего делания – это внимание. Заключать ум в слова молитвы и удерживать его от рассеяния, сердце же иметь сочувствующим молитве – первое правило для приступающих к молитве. Тяжело дается навык к вниманию. Это постоянный напряженный труд. Враг через рассеяние пытается сделать молитву бесплодной. «Необходимо внимание, – говорит преподобный Паисий Святогорец, – потому что ум в один момент может перенести тебя в рай, а в другой, если не будешь следить, – в ад».

По своей природе ум любопытен и привык рассеиваться, он постоянно находится в движении. Если его не занять предметами духовно полезными, то он с легкостью предается блужданию здесь и там и увлекает за собой сердце. «Плохим художником» называют его некоторые подвижники. Если же ум целиком занят заботой о вещах преходящих, то в нем трудно пробудить желание молитвы и Богомыслия.

По роду своего служения мы с вами несем очень большую ответственность. Нам приходится обстоятельно анализировать какие-то ситуации, прогнозировать последствия своих действий или бездействий. Словом, нам приходится много думать. Нередко все это бывает в ущерб нашей церковной и келейной молитве. Однако силы нашей души не безграничны. Душа не может восстанавливать свои силы, если и в то время, которое отведено для молитвы, мы не даем ей устремиться к Богу и отягощаем многозаботливостью.

Чтобы облегчить уму труд быть внимательным во время молитвы, необходимо ограждать себя от всяких излишних впечатлений, не опутываться ничем мирским. В наш век информационных технологий для этого нужно прилагать много усилий и прибегать к особым ограничениям. Ничто не должно увлечь и поглотить наше сердце, умертвить нашу духовную жизнь и тем отлучить нас от Бога. Важно стараться сохранять внимание к себе не только в уединении, но и при самой рассеянности, в которую нередко мы по необходимости вовлекаемся обстоятельствами. Чрезмерная погруженность в суету, мирские новости и общения губят весь наш труд. Важно правильно расставить приоритеты.

Авва Иоанн, будучи еще новоначальным, спросил некоторого старца: «Как могли вы совершать дело Божие с удобством, между тем как мы и с трудом не можем совершать его?» Старец отвечал: «Причина заключается в том, что мы признавали дело Божие главным делом, а попечение о потребностях тела – делом второстепенным; у вас же заботы о потребностях тела считаются главным делом, а дело Божие делом второстепенным».

Великим достижением в духовной жизни является существенное познание своей немощи. Помню, как перед уходом в монастырь мой духовник мне сказал: «Держись всегда самоукорения и Иисусовой молитвы».

Отцы советуют прибегать к смиренному помышлению о себе, чтобы приобрести смирение. Молитва приносилась у них из сокрушенного сердца и потому имела плод. Брат спросил авву Пимена: «Что должно мне помышлять, безмолвствуя к келии?» Старец отвечал: «Я подобен человеку, погрязшему в болоте по шею, с бременем на шее – и вопию к Богу: помилуй меня».

Один духовник говорил своему ученику: «Перед Богом, чадо мое, мы предстоим обнаженными, а не в лучшей своей одежде. Без вещей, без идей, готовые услышать всё и последовать этому. То, как всё должно быть, решает Он, а не мы».

Духовные сокровища не даются без усилий. «К земле обетованной надобно пройти чрез пустыню», – говорят отцы. Имея многовековой опыт, демоны с особым ожесточением употребляют все усилия, чтобы помешать молитве, отнять ее у подвижника. Необходима внимательность и осторожность. Постоянством в молитве и мужеством побеждаются все препятствия, встречаемые на поприще молитвы.

Братия спросили авву Агафона: «Отче, какая добродетель в монашеской жизни требует больше всего труда?»

– Простите меня, думаю, что это неслыханный труд – молиться Богу, – ответил старец. – Всякий раз, когда человек собирается молиться, враги стараются любым путем не допустить этого. Они понимают, что ничто не ставит им таких преград, как молитва. Когда человек выполняет требования монашеской жизни и держится стойко, то обретает покой, а молитва требует борьбы до последнего издыхания».

Благоразумно и рассудительно соразмерять внутренний духовный подвиг со своими силами, согласовывая это с духовным руководителем, – обязательное условие всякого внутреннего делания. Во всем важна умеренность и рассудительность, без этого и то, что должно послужить пользе, обращается во вред.

Очень важно видеть пример. Пример человека, который внимателен к себе и стремится жить в присутствии Божием. В Жировичском монастыре, где я начинал свой монашеский путь, для нас, молодых монахов, было важно видеть пример отцов, которые стремятся к молитве и к трезвенной жизни. Такими отцами были схиархимандрит Митрофан (Ильин), архимандрит Феодосий (Повный) и другие старшие братия. «Ешь ли ты или пьешь, идешь ли по монастырю или работаешь, не прекращай молитву», – учили они нас и показывали своим примером, как это воплотить в жизнь.

Особую духовную радость и вдохновение нам всегда доставляли беседы с опытными духовниками о трезвении и молитве, которые мы инициировали, посещая Святую Гору Афон. Молитва – это сердцебиение Святой Горы, это воздух, дыхание, жизнь, ключ к решению абсолютно всех трудностей и недоумений. «Умная молитва для меня как ремесло для каждого человека, ибо я тружусь в ней более тридцати шести лет», – писал в своих письмах старец Иосиф Исихаст. «О проблемах не надо думать, – говорил нам игумен Ватопедского монастыря архимандрит Ефрем, – о них нужно молиться».

Очень важно для братии, когда игумен внимателен к себе, живет в присутствии Божием. Его пример для насельников сильнее любых слов и поучений. «Если хочешь быть полезным начинающему подвижнику, жаждущему знаний, – говорил авва Марк, – покажи ему, что такое молитва, правая вера и терпение случающихся искушений. До всех прочих благ он дойдет, отправляясь от этих трех добродетелей».

Молитва должна сопровождаться делами, чтобы она приносила плод. Внимание нужно обратить на то, чтобы повседневная жизнь согласовывалась с заповедями Христа: необходимо следить за тем, что делается в нашем сердце, о чем думаем, какими чувствами живем, в каком состоянии находимся.

Отцы игумены и матушки игумении нередко могут наблюдать такую картину: только поступивший в монастырь человек, начитавшись Добротолюбия, все свои силы и внимание отдает молитве, внешнему подвигу, желая побыстрее достигнуть в этом совершенства, и абсолютно игнорирует то, как он относится к своим ближним. И бывает, много нужно положить труда, чтобы он правильно понял законы духовной жизни. Как говорил мне один духовник: если новоначальный послушник весь ушел в молитву и не видит вокруг себя никого и ничего, с ним не всё в порядке. Это опасные симптомы.

Авва Иоанн Колов говорил: «Невозможно выстроить здания, начиная строить с крыши и продолжая постройку к низу, но должно строить, начиная с основания и подымаясь к верху». Его спросили: «Что должно разуметь здесь под основанием?» Он отвечал: «Основание – ближний, когда пользуем и приобретаем его: потому что на нем основаны все заповеди Христовы».

Когда ум возрастет духовно, окрепнет и возмужает, тогда, по учению святых отцов, он будет в состоянии непрестанно молиться. Такое состояние, как мне кажется, довольно редкое явление. Наше же внимание не выдерживает долгого чрезмерного молитвенного напряжения, и нам нужны перерывы.

Душа устремляется к Богу, освящается и очищается не только через молитву, но и через чтение Священного Писания, слов и жизнеописаний святых подвижников. Слово Божие согревает сердце и разум. Молитву нужно чередовать с чтением. Душеполезное чтение упраздняет внешний беспорядок, подает пищу для молитвы и помогает уму сосредотачиваться. Мысли, заимствованные у святых отцов, полезные образы препятствуют силам зла подбрасывать нам свои греховные помыслы и мечтания.

Знакомство с опытом совершенных в добродетели подвижников, чтение слова Божия – это средства приобретения Божественной ревности. При помощи такого чтения в душе возгреваются бодрствование и готовность к подвигу.

По мере обогащения души в этом отношении, и ум постепенно начинает приобретать бóльшую силу и ясность в богомыслии, в молитве и даже в богословии и понимании Писаний. Слово Божие мягко, а сердце наше жестко: но если человек часто слышит Слово Божие, то сердце его открывается к принятию в себя страха Божия.

Подведу итог своему скромному слову. Исходя из всего вышесказанного, можно сделать вывод, что состояние постоянного молитвенного предстояния пред Богом у святых отцов называется трезвением. Трезвящийся – значит внимательный человек, внимающий себе, имеющий внутреннее делание, умом и душой устремленный к Богу.

Сегодня у нас нет необходимости переписывать книги от руки, духовная литература представлена в широком ассортименте. Но как мне кажется, важно помнить о том, что в духовном делании необходим духовный руководитель, человек, который сам идет похожим путем, которому мы можем открыть свое сердце, задать вопросы, проверить себя и разрешить недоумения.

Мы все, собравшиеся в этом зале, не являемся отшельниками, которые могут беспрепятственно предаться молитве и богомыслию, не отвлекаясь ни на какие попечения. Напротив, мы обременены заботами о наших братиях и сестрах, мы должны удовлетворять их духовные и бытовые нужды, вести стройку, общаться с паломниками и благотворителями. Случается, что внешняя деятельность создает иллюзию духовного здоровья, в то время как душа может быть полна самых разных недугов. Перед подвижником стоит задача обрести как внутреннее, так и внешнее здравие под мудрым духовным руководством, с помощью благодати Божией и личного подвига.

Важно находить время для уединенной молитвы, чтения, богомыслия. Это будет восстанавливать наши силы, помогать в служении и во время исполнения нашего служения сподвигать нас к трезвению и памяти Божией. Старец Паисий говорил: «Христос – это кислород». В молитвенном общении со Христом – таинственная сила, обновляющая и укрепляющая человека. Всякое благо приходит к нам благодаря молитве. Имя Господа, удерживаемое умом и сердцем, благодаря постоянному усердию с надлежащим чувством, попаляет в душе всякую осевшую нечистоту, смывает с души все пятна и приближает нас к Богу, а значит, ближе к той цели, ради которой мы оставили всё и пошли за Христом.

С терпением, свойственным нашему монашескому образу, будем продолжать свое служение, на которое мы поставлены Церковью, и будем созидать себя. Мы стали монахами, прежде всего потому, что полюбили молитву. Будем стараться удерживать наш ум от рассеяния, делать всё возможное, чтобы приобрести молитву. Преуспеяние же наше, как непрестанное молитвенное предстояние пред Богом, предоставим нашему Создателю, Который дает в известное Ему Одному время благодатную молитву тому, кто собственным подвигом деятельно докажет свое произволение иметь ее.

Высокопреосвященные и преосвященные архиереи, высокопреосвященный  настоятель этой обители, высокопреподобные и преподобные отцы, святое во Христе монашество, дорогие братья и сестры! От имени своей духовной Матери – Сербской Православной Церкви, от имени Богоспасаемой епархии Валевской, епископа Милутина и священного монастыря Челие обращаюсь к Вам с самым красивым сербским приветствием: Помаже Бог! Благословите!

Для меня является честью в святой России, в этой святой обители, на девятом десятилетии своей жизни и после семидесяти лет монашества, говорить о своем духовном отце, всеправославном богослове преподобном Иустине, который в Духе Святом да будет с нами и да благословляет вас. Какой бы великой для меня ни была честь говорить о преподобном Иустине, что может свечка рассказать о солнце? Как мне, свечке, хвалить это духовное сербское солнце? Но уповаю на его молитвы.

Не ошибусь, если преподобного отца Иустина опишу как совершенного духовного отца для нас монашествующих, особенно нас, обитавших в монастыре Святого Архангела Михаила в Челиях рядом с ним, а также мирян, желавших встретиться с преподобным отцом Иустином, которого все мы называли аввой. Как нет ничего случайного, не случайно и то, что Бог даровал нам, нескольким старухам, монахиням, в том числе и моей худости, пережить период, когда монашествовал преподобный отец Иустин, и, будучи укрепленными его духовными наставлениями, быть мостом между временем XIX века и нынешним современным монашеством.

Преподобный отец Иустин возлюбил Христа пламенной любовью еще в детстве, так как вере научился у своих благочестивых родителей. Однако, как он сам говорил: «С моих пятнадцати лет Достоевский – мой учитель, но и мой мучитель!» Думаю, что Господь предназначил его быть благовестником. Он родился в Благовещение в 1894 году и, получив от своих родителей Спиридона Поповича и Анастасии при Крещении имя Благое, он всю свою жизнь благовествовал Евангелие Христово. Свою любовь к православной вере он проявил и поступив в семинарию святого Саввы в Белграде, где познакомился со своим великим духовным учителем – святым владыкой Николаем (Велимировичем), который особенно заметил и ценил Благоеву любовь к богословию.

В  семинарии юный Благое ощутил призыв от Бога к монашеству, но, не имея еще родительского благословения для монашества, он откладывает его вплоть до конца Первой Мировой войны, в которой принимает активное участие. Монашеский постриг принимает в Скадаре, накануне праздника святого Василия Великого, в 1916 году. Архимандрит Вениамин, будущий епископ, постриг молодого семинариста Благое Поповича и дал ему имя Иустин, в честь святого Иустина, мученика и философа.

В том же году он прибывает в Россию, в Санкт-Петербург, где по предложению Сербского правительства, вместе с группой одаренных семинаристов поступает в Духовную академию. Россию он любил бесконечно! В России Иустин Попович остается до июня 1916 года, когда из-за грядущей большевистской революции и последующих бурных событий, переезжает в Англию, где Николай (Велимирович), тогда иеромонах, принимает его и устраивает в один из колледжей Оксфордского университета. До 1919 года отец Иустин очно заканчивает теологический факультет, но его докторскую диссертацию «Философия и религия Достоевского» не принимают из-за резкой критики римо-католического и протестантского учения. В начале лета он возвращается в Сербию без оксфордского диплома. Он всегда был решительным и никогда не хотел отступать от истины!

В сентябре 1919 года Священный Синод отправляет отца Иустина на Богословский факультет в Афины, где он остается до мая 1921 года. Там получает степень доктора православного богословия, защитив диссертацию о святом Макарии Египетском. Затем становится иеродиаконом и преподавателем в семинарии в Белграде. Он полностью посвятил себя просветительской деятельности. В чин иеромонаха был рукоположен на Рождество 1922 года в Сремских Карловцах и, помимо регулярных преподавательских обязанностей, был назначен редактором журнала «Христианская жизнь». В семинарии в Сремских Карловцах сдает экзамен для преподавателей, защитив работу под названием «Гносеология святого Исаака Сирина».

Преподобный Антоний Великий сказал: «Всех, желающих жить благочестиво, будут гнать, клеветать, презирать». Это происходило и с ревностным иеромонахом Иустином. В 1927 году отца Иустина переводят (вернее сказать, прогоняют) в семинарию в Призрене. Непоколебимые евангельские и святоотеческие положения отца Иустина, а также критика отдельных явлений тогдашней общественной и церковной жизни в журнале «Христианская жизнь» вызвали жестокое сопротивление некоторых общественных и церковных кругов. Целью этого перевода отца Иустина было только прекращение существования его все более влиятельного журнала, так как уже в 1928 году его возвращают в Сремски Карловцы.

Из Карловицкой семинарии отца Иустина во второй раз удаляют в 1930 году. Согласно решению Священного Синода, его отправляют в православную миссию в Подкарпатскую Русь в Чехии, в качестве сопровождающего и помощника епископа Битольского Иосифа. В Чехии, где он пребывал один год, он с большим успехом возвращает к отеческой вере православных, римо-католиками насильно обращенных в униатство. Тогда ему предложили стать епископом восстановленной Мукачевской епархии, но смиренный отец Иустин отказался от этого достоинства. По возвращении в отечество в 1932 году, его назначают преподавателем Битольской семинарии, где он работает два полных учебных года. Там возникла его первая книга «Православная догматика».

В феврале 1934 года Иустина (Поповича) избрали преподавателем Богословского факультета в Белграде. В должность профессора сравнительного Богословия он вступает в 1935 году, затем его избирают профессором догматики. Отец Иустин является одним из основателей Сербского философского общества. Во время Второй Мировой войны отец Иустин разделял участь сербского народа и Сербской Церкви: он обитал в уединенных сербских монастырях, занимаясь переводом творений святых отцов и толкованием Нового Завета. Он принимал участие в подготовке Меморандума Сербской Церкви о страданиях сербов в пользующейся дурной славой Хорватии (Независимое государство Хорватия).

После прихода к власти коммунистов в Югославии, в 1945 году, отца Иустина изгнали из Белградского университета (вместе с двумя сотнями других профессоров), а потом его арестовали. Из тюрьмы он был освобожден, когда в ноябре 1946 года из ссылки вернулся Патриарх Сербский Гавриил (Дожич). Отца Иустина приговорили к расстрелу, но Бог его спас через заступничество Патриарха Гавриила и профессора Недельковича, с которым он был знаком по Обществу философов Сербии. Едва не расстрелянный как «враг народа», отец Иустин был изгнан из Белграда, без пенсии, был лишен прав человека и гражданина, права на исповедание религии. Он обитал в разных монастырях, но ни одна обитель не смела принять его надолго. Однако, по Промыслу Божию при встрече в Белграде весной 1948 года, тогдашняя игумения святочелийская, мудрая и отважная мать Сарра, позвала отца Иустина в женский монастырь Челие близ Валева, в котором он прожил практически с 27 мая 1948 года до упокоения, 7 апреля, на Благовещение  1979 года.

Придя в монастырь Челие он, выдвинул только одно условие – каждодневное служение Литургии. Помню это, так как я пришла в монастырь за год до этого. Мать игумения Сарра, монахини и мы, тогдашние послушницы, не могли тому нарадоваться. Каждый вечер отец Иустин служил вечерню и утреню. Он вставал в четыре утра и совершал проскомидию, пока мы читали утренние молитвы и часы, а потом авва служил Литургию. Весь устав мы соблюдаем и сегодня в монастыре, за исключением того, что Литургия совершается только по воскресеньям и праздникам, так как у нас нет священнослужителя. Остальную часть дня авва проводил, занимаясь своим делом – писал и переводил многие творения. Он дорожил каждой минутой, считая ее драгоценной. После обеда около получаса он ходил, молясь на четках на монастырском дворе и в монастырском лесу. Потом, бывало, ляжет на мягкую постель – зеленую траву и, накрыв лицо платочком, долго созерцает. Отец Иустин ел мало, мяса вообще не ел. Когда решались важные вопросы в Сербской Православной Церкви, помимо установленных церковных постов, он налагал на себя пятидневный пост и принимал пищу только по субботам и воскресениям.

Авва был великим подвижником – аскетом. Он очень ценил женское монашество. Имея такое отношение к женскому монашеству и из благодарности к нему, он завещал, чтобы третий алтарь трехалтарного храма в Челиях был посвящен преподобной Марии Египетской. Помню, что он сказал, делая корректуру текста из Житий святых: «Э, Иустин, ты горе-монах. Никакого проку от докторских диссертаций. Ты даже отдаленно не похож на этих подвижников». А глаза у него были полны слез. Он был смиренным, а мы знаем, что смиренным Бог дает благодать. Коммунисты никогда не любили его из-за его проповедей, в которых он прославлял Бога и просвещал народ, объясняя ему, что мрачные идеологии ведут только в ад.  Как-то раз, точнее, в 1952 году, его увезли в Валево на допрос. У игумении Сарры было предчувствие, что его попытаются арестовать, и она всех нас, сестер, повела с собой в милицию. Увидев нас, начальник возмутился и потребовал, чтобы мы ушли, но мать Сарра сказала: «Мы остаемся с отцом Иустином, куда голова, туда и тело. Мы никуда не уйдем, пока его не выпустите. Только через наши трупы». Начальник позвонил в Белград, в Главное управление и сообщил им, что происходит. Они сказали, чтобы выпустили отца Иустина. Они его выпустили, но начальник нам  при всех пригрозил: «Я сведу с вами счеты». Так мы уберегли его от тюрьмы и верной гибели.

Его жизнь постоянно находилась в опасности. Спустя немного времени мать Сарру арестовали и месяц держали в тюрьме в Валево. В 1958 году авва был у своей родной сестры, но перед тем как он поехал из Белграда, пришли из милиции и сказали: «Возвращайтесь в Челие, Вам нельзя никуда, пока не выберем своего Патриарха!» – «Но я не участвую в соборе», – сказал отец Иустин. – «Да, да, но Вы имеете большое влияние на своих учеников епископов», – сказали в милиции. И, конечно, отец Иустин вернулся в Челие. В этом году избирали Патриарха Сербского. Отца Иустина по смирению часто можно сравнивать с самыми великими православными святыми.

Я была свидетелем его работы над книгами и переводами. Раз он входит в кухню, где я готовила обед, тогда мне было шестнадцать лет, и спрашивает меня: «Что лучше написать в переводе: врлински или добродетельни живот («добродетельная жизнь», «врлински» на сербском является синонимом церковнославянизма «добродетельный». – иг. Г.)?» Удивившись, я сказала: «Мне кажется, что лучше врлински!» Отец Иустин радостно воскликнул: «Да, да, Вы правы!»

У него было большое желание увидеть в течение своей земной жизни свою книгу опубликованной. Плача, он часто говорил: «Книги – это мои дети!» Он предложил Патриарху опубликовать первую книгу его Житий святых на январь, но Патриарх отказал ему, говоря, что хочет издать Жития святых, но без имени аввы, из-за запрета коммунистов. Авва сказал: «Иустин сочинял не сказки и басни, а Жития святых». Однако Господь постоянно печется о своем народе. В 1970 году в монастырь приходит Милан Краинович, теперь монах на Афоне, в Каруле, отец Симон, и приводит молодого и очень богатого серба из Парижа, для совета и наставления. Отец Иустин уделил ему много времени. В следующем, 1971 году, его мать пришла, чтобы поблагодарить отца Иустина за духовное возрождение своего сына. Она спросила меня, что может сделать для аввы. Я сказала ей, что отец Иустин перевел Жития святых, но у нас нет средств на их издание. Она от всей души дала деньги для издания первой книги Житий, за январь.

Авва очень ценил соборность и собрал своих друзей – Перу Вранкича, профессора Велимира Арсича, с епископом Иоанном и другими, чтобы соборно принять решение издавать книгу. Они думали, что нельзя, потому что отца Иустина под влиянием коммунистов арестуют, а монастырь закроют. Я попросила слово и сказала: «Я не боюсь. Я хочу опубликовать. Знаю, что Бог поможет». Отец начал плакать. Все умолкли. Так мы опубликовали первую книгу, на январь.  А на деньги, полученные от продажи первой книги, была опубликована вторая и все остальные, по порядку. С 1971 по 1979 год творения аввы вышли из печати. Сегодня у нас восемьдесят публикаций, с тиражом триста тысяч экземпляров. Сегодня монастырь публикует книги, печатает иконы, иконочки, изготавливает крестики, выпускает альбомы духовной музыки с ангельским пением наших челийских монахинь. Мы создали радиопередачу «Фаворские звуки», в которой и сегодня передаются проповеди и наставления преподобного отца Иустина сербскому народу.

В своем завещании отец Иустин письменно распорядился о том, чтобы на средства, полученные от продажи его книг, был сооружен трехалтарный храм в Челиях, в честь святого равноапостольного Саввы, первого архиепископа сербского, в честь святого мученика Иустина Философа и преподобной Марии Египетской. В 2008 году исполнилось желание аввы – храм был сооружен. Сейчас расписываем храм и занимаемся его внутренним убранством, хотя на всё это нужны большие средства. Уповаем на благословения и молитвы аввы. Рядом с храмом воздвигнут корпус для паломников – богоискателей, теперь в нем устраивают покрытие. Помолитесь и вы, святые отцы, чтобы вашими молитвами вы были сотрудниками и участниками в этом святом деле. Отношение аввы к надлежащим епископам было евангельским, исполненным любви и послушания. Он никогда не благословлял при епископе, только говорил, что достаточно благословения епископа.

Он не хотел раскола и не ушел в него, а безупречно дорожил  своей официальной Церковью, вне зависимости от обстоятельств. Хотя в годы безбожной власти авва не сходился во мнениях с Патриархом Германом, критикуя его, он делал это в смирении и с отеческой любовью, с самыми лучшими намерениями, на благо Церкви. Он до конца был послушен официальной Церкви. Кипрский архиепископ назвал его «скрытой совестью Сербской Православной Церкви».

Хочется отметить духовническую деятельность отца Иустина и его живое и плодотворное общение с православными братьями – русскими и греками. Русские духовники принимали у него исповедь – отец Василий в Русском храме в Белграде. С русскими беженцами, которых сербский народ принял как самых родных, он дружил до конца жизни и с особой радостью с нами, монахинями, встречал в Челиях русских и греческих посетителей. В каждом человеке отец Иустин видел Христа. Он говорил, что каждый человек – это ходячее Евангелие. Что к каждой душе надо подходить на голубиных ножках. Хочу подчеркнуть, что бездетные супруги, которым он читал молитвы, получали детей. И сейчас многие после молитв у его мощей, взяв немного земли с его могилы, получают детей. (Без благословения землю нельзя брать.) Все исцеления, а их сотни, мы записываем в монастырском архиве и собираемся опубликовать их  ради укрепления многих в вере.

Из всего изложенного мы видим, что отец Иустин был облагодатствован благодатью Божией, которую он всю жизнь благовествовал. Его святыми молитвами да и нас Господь орадостворит благодатью Своею. Аминь.

Доклад М.В. Бибикова, доктора исторических наук, профессора, заведующего кафедрой византийской и новогреческой филологии филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, на  конференции «Преемство монашеской традиции в современных монастырях» (Свято-Троицкая Сергиева Лавра 23–24 сентября 2017 года).

Начало монастырского строительства на Руси самым непосредственным образом связано с Афоном. Преподобный Антоний Печерский, основатель Киево-Печерского монастыря, именно во время своего пребывания на Афоне (согласно версиям Жития преподобного, известного из Повести о Печерской обители в составе Повести временных лет, из Киево-Печерского патерика, а также значительно более позднего греческого Великого Синаксария) усвоил правила иноческой жизни. Там же был почерпнут и опыт межкультурного общения и полиэтнического культурного строительства, ибо Святая Гора была средоточием не только греческой, но и, как известно, грузинской, сирийской, болгарской, сербской, русской и даже латинской монастырской культуры.

 Итак, в возрасте около двадцати лет юноша из черниговского Любеча, крещенный под именем Антипа, согласно Летописцу Переяславско-Суздальскому XV века, добирается с высокими духовными помыслами в Константинополь, а затем на Афон, где эсфигменский старец игумен Феоктист постригает его с именем Антоний. Димитрий Ростовский, комментируя это решающее в жизни новопостриженного монаха событие, сравнивает преподобного Антония Печерского с отцом восточно-христианского монашества преподобным Антонием Великим (ок. 251 – ок. 356), сближая тем самым предначертания устроителей монашеской жизни в раннехристианское время с христианской эпохой на Руси.

После десятилетнего пребывания преподобного Антония на Афоне в пещере близ Эсфигмена [1] (?) он благословляется Феоктистом в обратный путь в Русскую землю. В Киев преподобный Антоний прибывает в 1013 году. Два года он вел уединенный образ жизни в пещере на берегу Днепра около села Берестова. Пережив после смерти в 1015 году князя Владимира Святославича междоусобия претендентов на великокняжеский стол, жертвами которых пали святые князья Борис и Глеб, Антоний, по преданию, возвращается на Афон, где останавливается в известной ему обители.

Если предание верно, то в 1028 году (по поздней Густынской летописи, около 1028/30 года, а по Житию преподобного Феодосия Печерского – после 1051 года [2]) преподобный Антоний возвращается на Русь, где вскоре основывает Киево-Печерский монастырь – первую обитель такого типа на Руси, ставшую затем Лаврой во имя Успения Божией Матери. Но скорее всего Антоний был на Афоне один раз, а предание разделило его подвиг на два.

Сведение о так называемом втором афонском путешествии Антония появляется только во Второй Кассиановской редакции Киево-Печерского патерика в 1462 году и признается редакторской интерполяцией.

Указание в литературе на Лавру святого Афанасия, Эсфигмен или Иверскую обитель как на место пострига Антония являются лишь источниковедчески недоказуемыми предположениями. Неверифицированной признается и догадка, известная по некоторым афонским преданиям, возникшим только в XVIII–XIX веках, о Русском монастыре Ксилурга («Древодела») в том же качестве. Лаврская версия возникла в дневнике иеромонаха Ипполита Вишенского из Борисоглебского Черниговского монастыря, посетившего Афон с 23 мая по 16 июня 1709 года и 5–6 июня записавшего рассказ об Антонии, переданный иеромонахом Лазарем Прокудой (бывшим Киево-Печерским иноком), жившим около Великой Лавры. Еще менее достоверна Иверская гипотеза начала ХХ века. Эсфигменская же легенда восходит к 1840 году, когда иеромонах Иаков Ватопедский в составленное им Житие Антония включил (только в подстрочном примечании!) легенду о благословении Антония на монашеский подвиг эсфигменским игуменом Феоктистом. Это житие в греческой рукописной традиции (два афонских свято-пантелеимоновских списка и один ватопедский – автографы Иакова Неаскитиота, как он именуется сейчас; один – киевский – копия 1842 г. иеродиаконом Даниилом Ватопедским) анонимно, но было атрибутировано А. Муравьевым во время его пребывания в Эсфигменской обители 21 августа 1849 года. 

Утверждается же эсфигменская «атрибуция» пострига Антония в составленном и опубликованном лишь в 1893 году Константином Дукакисом «Великом Синаксаристе» «Житии блаженной памяти отца нашего Антония Русского Эсфигменита». Переиздание памятника с произвольными эмендациями (лат. – улучшение: исправление ошибок текста для возможно более точного восстановления его первоначального написания. – Ред.) текста в 1973 году еще более запутало хронологические и фактические неточности.

Достоверно можно сказать, что ни точной даты, ни места пострига Антония ни один из старших аутентичных источников не сообщает.

Возможно, по образу и подобию Антония, до Афона добрался святитель Ефрем Печерский († 1098), епископ Переяславский.

Посещение русскими Святой Горы Афон с начала распространения христианства на Руси до XII века не было единичным [3].

В 70-е годы XIV века на Афоне, в период паломничества в Святую Землю, возможно, на некоторое время оказывается смоленский архимандрит Агрефений, составивший «Хождение в Иерусалим» [4]. Во всяком случае, он указывает расстояние «от Лимна» (остров Лемнос) «до Святыя» (Святая Гора?) в своем «итинерарии» (лат. iter – путь, поездка, дорога: жанр латинской христианской литературы – путеводитель по местам паломничества. – Ред.).

Не исключено, что посещал Афон в молодости и святитель Дионисий, рукоположенный в 1364 году святителем Алексием Московским, а в 1382 году возведенный Константинопольским патриархом в сан архиепископа Суздальского и Нижегородского, а затем митрополита Киевского и всея Руси. Во всяком случае, вернувшись из трехлетнего путешествия по христианскому Востоку, Дионисий вводит в своем Нижегородском Вознесенском Печерском монастыре общежительный устав [5], характерный для святогорских киновий. Позже общежительный устав на Руси получает широкое распространение благодаря Сергию Радонежскому. Сам святитель Дионисий в 1384–1385 годах занимает кафедру митрополита Киевского и всея Руси.

В конце XIV – начале XV века в Константинополь, Святую Землю, в Солунь и на Афон совершает хождения Игнатий Смольнянин – смоленский иеродиакон, член посольской свиты митрополита Пимена. В 1396 году он оказывается на Афоне, где остается до самой смерти в 1405 году. Составленное паломником «Хождение Игнатия Смольнянина» включает и описание Солуни и Святой Горы, о которой он сообщает уже в перечне проходимых по паломническому пути пунктов: «а от Лимноса до Святыя Горы 60 миль близь Святые Горы» [6].

Епифаний Премудрый, инок Троице-Сергиева монастыря во второй половине XIV – начале XV века, агиограф Сергия Радонежского, автор «Слова похвального» в честь преподобного Сергия, Слова о житии Стефана Пермского и других замечательных памятников, сам посетил Царьград, Иерусалим и Афон, о чем в литературной форме самоуничижения сообщает: «Не взыска <св. Сергий> царствующего града, ни Святыя Горы или Иерусалима, якоже аз окаянный и лишенный разума. Увы, люте мне! Ползая семо и овамо и преплавая суду и овуду, и от места на место преходя…» [7]

Инок того же Троице-Сергиева монастыря иеродиакон Зосима в 1419–1422 годах совершил хождение в Иерусалим и на Афон, о чем поведал в «Книге Ксенос» [8]. В отличие от подробного описания Святой Земли и Константинополя, рассказ Зосимы об Афоне укладывается в простое перечисление святогорских обителей: «…минули остров Лимнос. Оттуда плыли шестьдесят миль и пристали к Афонской горе. Поднялись на Святую Гору и поклонились всем церквам и монастырям, которые находятся наверху. Всех же монастырей на Афонской горе двадцать два, се же их имена монастырем: первое Лавра, второе Ватопед, третие Хиландарь, 4 руски монастырь святыи Пантелеимон, пятыи Пандакратор, шестыи Свимень [Эсфигмен], седмыи Иверски монастырь, осмыи Зуграф, девятыи Дохиарь, десятыи Сенохь [Ксенофонт)], 11 Алуп, 12 Калакал, 13 Кутлумус, 14 Протатии, 15 Ксеропотамь, 16 Филотеи, 17 Василеф-пирги, 18 Павлова пустыни, се же общая жития, 19 Деонисьев монастырь, 20 Григорьев монастырь, 21 Симона Петра, 22 Кастамонит» [9]. Путь на Афон иеродиакон проложил в начале 1420 года.

Посещение русскими паломниками Афона в первой половине XV века становится более частым. Трижды ходил туда преподобный Арсений Коневский (†  1444), после чего в 1393 году у себя на Коневецком острове на Ладоге положил начало подвигу безмолвия. После нового посещения Святой Горы через пять лет, по благословению Афона он основывает Рождество-Богородичный Коневский монастырь на острове [10].

Около 1411 года преподобный Савва Вишерский (ок. 1380–1461), игумен Тверского Сретенского монастыря, три года подвизался в одном из святогорских монастырей, где изучил греческий язык, переводил богословские и служебные книги. С Саввой связывают привоз на Русь с Афона списка им самим переведенной и составленной Кормчей книги [11].

Османское завоевание Константинополя в 1453 году не могло не сказаться на судьбах «Русского Афона», однако, не прервало этих связей окончательно.

-----------------------------------

[1] По так называемой «Эсфигменской легенде», дезавуированной, впрочем, Ф. Томпсоном, как и вообще пребывание прп. Антония на Афоне.

[2] Назаренко А.В., Турилов А.А. Антоний // ПЭ. М., 2001. Т. II. С.602–603. Иначе: Thomson F/ Saint Antony… P/ 662–668.

[3] Соловьев А.В. История русского монашества на Афоне // Записки Русского Научного института. Белград, 1932. Вып. 7. С. 137–156; Мошин В.А. Русские на Афоне и русско-византийские отношения в XI–XII вв. // Из истории русской культуры. М., 2002. Т. 2. Кн. 1. С. 314; Житенев С.Ю. История русского православного паломничества в X–XVII вв. М., 2007. С. 130–131.

[4] Хождение архимандрита Грефения обители пресвятыя Богородицы // ППС. Вып. 48. Спб., 1896. Т. XVI. Вып. 3.

[5] Житенев С.Ю. Указ. соч. С. 189.

[6] Малето Е.И. Антология хожений русских путешественников XII–XV вв. М., 2005. С. 282.

[7] Жизнь и Житие Сергия Радонежского / Сост. В.В. Колесов. М., 1991. С. 101.

[8] Странник Зосимы // Книга Хожений. С. 298; см.: Ченцова В.Г. О причинах путешествия русского паломника XV в. Зосимы на Христианский Восток // Иностранцы в Византии. Византийцы за рубежами своего отечества. М., 1997. С. 52–54; Житенев С.Ю. Указ. соч. С. 205 и сл.

[9] Книга Хожений. С. 126.

[10] Житенев С.Ю. Указ. соч. С. 215.

[11] Там же. С. 215–216.

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий дал развернутый ответ на вопрос о проблемах послушания, если они возникают в отношениях между монастырем и правящим архиереем, которому монастырь непосредственно подчиняется:

Все мы знаем, что послушание превыше поста и молитвы. Если наместник монастыря не способен нести послушание, данное священноархимандритом, то как он может надеяться, или требовать, чтобы его слушалась братия? А послушание прямо связано с благословением. И не всегда комфортно его исполнять, вне всякого сомнения. Но способность идти по этому пути, превозмогая себя, − это и есть настоящее духовное возрастание.

Мы с вами вышли из семидесятилетнего плена богоборческой жизни. Во многом разрушены устои, традиции. Однако сегодня время очень благоприятное − нет гонений, нет притеснений, злословия. В народной среде к нам относятся, в большинстве, с уважением, с надеждой. Ситуация в монастырской жизни сейчас лучше, чем в дореволюционное время, хотя, конечно, положительный и отрицательный опыт монашества в предшествующие эпохи – это отдельная большая тема для дискуссии. Если обреченно смотреть на послушание, то возникает вопрос: зачем ты шел в монастырь, в чем смысл твоего пути? Ты даешь обет послушания, отречения своей воли. Если ты не готов идти по этому пути, значит, не стоит этим заниматься.

С другой стороны, можно понять человека, задающего такой вопрос: бывают недоумения, трудные моменты, из которых тяжело самому найти выход. Что делать? Во-первых, есть Синодальный отдел, владыка Феогност – опытный монах, долгое время руководящий первым монастырем Русской Церкви. К нему можно обратиться за братским советом. У нас есть и другая опытная братия – можно приехать, пообщаться, вместе помолиться (это очень важно!); выяснить – только ли ты один мучаешься подобными вопросами…

Еще раз повторю: если игумен или игумения сами не способны выполнить благословение по послушанию, то никогда их не будут слушать братия или сестры. Потому что через личный подвиг игумена или игумении призывается Божие благословение на всю монашескую общину. В противном случае туда приходят волки и ее расхищают…

Не раз видел: поступают в монастырь люди зрелого возраста, с опытом жизни, профессиональным опытом, а руководитель обители, может быть, данного опыта не имеет. И послушник или послушница начинают его упрекать: я же знаю, как лучше, зачем мне ваше благословение, если вы в этом деле ничего не понимаете… Смысл здесь в том, что люди приходят в обитель не за духовным восхождением. Под прикрытием своего профессионализма они хотят жить по своей воле и руководить монашеской жизнью. Вот где главная трагедия. И я глубоко убежден, что даже если что-то не совсем правильно делается, Господь, видя нашу немощь и желание жить по послушанию, − всё покрывает. Ибо, вспомним слова молитвы: благодать Святого Духа всякая немощная врачует и всякое оскудевающее восполняет. Благословение и послушание – благодать Божия. А где жизнь по своей воле и без послушания, там нет и благодати Божией.

Когда общаешься со светскими людьми, часто слышишь от них недоуменные вопросы: в чем секрет быстрого подъема монастырей, их благоукрашения; почему там, за оградой, все в грязи и развалено, а у нас все процветает? – у Церкви много денег, или очень умные менеджеры, или, наконец, всё дело в непосильном труде? Отвечаю, что причина тут одна: монахи молитвой и подвигами умеют призывать благословение Божие на свою жизнь и сохранять благодать.

Ответ владыки Георгия дополнил митрополит Горийский и Атенский Андрей (Грузинская Православная Церковь):

Я хочу рассказать один случай из моей жизни. В 90-е годы я стал наместником Давидо-Гареджийской лавры. Условия в монастыре были трудные. Воды, как питьевой, так и для бытовых нужд, там никогда не было − собирали дождевую воду, используя при этом старинные резервуары, еще XI−XII веков. Братии тогда было четыре человека. Жили уединенно, до ближайшей деревни около 15 километров, пешком идти опасно – бывало, и волки появлялись. Словом, место как бы на краю света и, вместе с тем, место прекрасное и благодатное, так что Святейший Патриарх Илия даже благословлял приезжать к нам монахов из других обителей, более населенных и близких к миру, чтобы они побыли некоторое время в обстановке, где меньше соблазнов. Ну и, само собой, порой нашу братию одолевали мысли: почему так происходит, почему такие тяготы, непомерная нагрузка? О себе бы суметь позаботиться… Но Святейшему не скажешь об этом. И тогда я написал отцу Иоанну (Крестьянкину). А отец Иоанн написал мне в ответ: «Не только благословение Патриарха, но и его совет принимайте как благословение». И всё этим было сказано. Конечно, я думаю, отец Иоанн вздохнул пред Богом о нас. Но вот это было главным: даже совет священноархимандрита надо принимать как благословение, и тогда будет легко.

Вопрос: У некоторых насельников монастыря есть духовник в другом монастыре, и, случается, этот насельник проявляет непослушание настоятелю, прикрываясь благословением духовника. Как быть?

Данный вопрос вызвал оживленную дискуссию, в ходе которой были высказаны зачастую противоположные мнения – от предложений установить контакт с прежним духовником насельника и смиренно просить его отпустить свое чадо под духовное руководство в монастыре, до требований категорически запретить всякое общение с другими духовниками вне монастыря. Многие выступавшие предлагали отнестись к проблеме с рассуждением и приводили в пример имеющийся у них личный опыт разрешения подобных трудностей:

Игумения Мария (Сидиропулу), настоятельница Свято-Елисаветинского женского монастыря в Бухендорфе (Германия, РПЦЗ):

…Нужно исследовать, почему монахи не доверяют игумену. Игумену надо постараться восстановить доверие со своими подопечными; может быть, через старшую братию. Потому что игумен и духовник – неразделимые понятия, игумен монастыря должен нести на себе также и духовное попечение. Кто как не игумен несет ответственность перед Богом за всех, кто находится под его руководством?

Игумения Нина (Схулухия), настоятельница Богородице-Рождественского Ильинского женского монастыря (Тобольско-Тюменская епархия):

Мы испытываем к своим духовникам особую любовь, ее можно назвать несколько неочищенной духовно. Своим сестрам я говорю: духовник, который был у тебя в миру, − это как трамвай, который довез тебя до монастыря и оставил на волю Божию; в дальнейшем он только молится за тебя. Придя в монастырь, ты уже оказываешься в воле правящего архиерея и игумении. Слово игумении надо выполнять. Если бывают недоразумения, то все равно послушание всё решает, потому что слово игумении, ее благословение – идет от Бога. Нам не надо делить слово Божие. Я думаю, что проблема тут в непослушании, которое оправдывают благословением духовника и не хотят смириться перед руководством и братией монастыря.

Епископ Бузулукский и Сорочинский Алексий:

Совершенно согласен с мнением, что в монастыре должен быть свой духовник. Но вопрос нужно обратить и к духовникам. Причем, начинать лучше заранее. Если еще в семинарии будущие пастыри будут воспитаны правильно, то в дальнейшем, сами став духовниками, они не будут привязывать к себе своих монашествующих чад и препятствовать их послушанию в монастыре.

Иеромонах Афанасий, насельник Свято-Казанского Чимеевского мужского монастыря Курганской епархии:

Здесь, конечно, вопрос к духовникам, не понимающим жизнь монастырей. Великий подвижник архимандрит Софроний (Сахаров) одно время был духовником нескольких монастырей на Святой Горе Афон, причем греческие игумены приняли его как настоящего духовника – это редкое явление на Афоне, и он сам, проявив большую деликатность, смог избежать конфликтов и сохранить мир между братией в этих обителях.

Игумения Анна (Куртова), настоятельница Иоанно-Введенского женского монастыря (Тобольско-Тюменская епархия):

Я воспитывалась в Шамордине покойной игуменией Никоной (Перетягиной). В Шамордино у нас была такая ситуация: у многих сестер были прежние духовники, а в самой Шамординской обители − очень нами любимый и уважаемый отец Поликарп, который и ныне здравствует. И отец Поликарп, и сама матушка всегда проявляли в этом вопросе замечательную гибкость. У меня самой очень хороший духовный отец. И матушка всегда внимательно выслушивала − как он благословлял, как решал какие-то вопросы. Отец Поликарп точно так же никаких резких решений никогда не принимал. Я думаю, игумен или игумения − это отец или мать, для которых дорог каждый насельник. Конечно, благословение духовника не должно идти вразрез с уставом монастыря, нарушать внешнюю и внутреннюю жизнь обители. Но мне кажется, что игумении и игумены должны к этому подходить гибко, чтобы, с одной стороны, соблюсти интересы своего монастыря и воспитывать своих насельников, а с другой стороны – рассматривать, каково благословение, данное «сторонним» духовником: может быть, оно окажется в чем-то полезным. Во всяком случае, у нас в Тобольском монастыре такие случаи бывали не раз, и каких-то конфликтных ситуаций по поводу благословения духовника и невозможности выполнить его, не возникало. Хотя, когда я только пришла в обитель настоятельницей, ситуация с сестрами была непростая. Мне кажется, нужно быть, прежде всего, любящим отцом и матерью и решать все вопросы с любовью Христовой. И тогда монастырь и его устав не пострадают.

Игумения Феофилакта, настоятельница Казанского Вышневолоцкого монастыря (Тверская епархия):

Помянутый сейчас матушкой игуменией отец Кирилл (Павлов), отправляя меня в монастырь под покров игумении, сказал: «Она должна стать тебе матерью и духовником. Я умаляюсь. С откровением помыслов идешь к ней, а если она не сможет на какие-то вопросы тебе ответить и сочтет нужным отправить тебя ко мне, я с радостью тебя приму». И, бывало, матушка действительно отправляла к отцу Кириллу за разрешением каких-то вопросов. Он, как всегда, любвеобильно принимал, давал наставления, а отправляя вновь в обитель, говорил: «Я только ходатай твой перед Богом». Хорошая игумения должна принимать откровения помыслов у сестер, знать их внутреннее устроение; а если не может решить какую-то проблему, − имеет право направить их к старцу – к какому сочтет нужным.

Игумен Петр (Мажетов), наместник Свято-Косминской мужской пустыни (Екатеринбургская епархия):

Когда человек приходит в монастырь, то, естественно, он хочет удовлетворения всех своих духовных потребностей. Но он должен понимать, в какой монастырь приходит, что его там ожидает, каков там игумен, каковы требования. Преподобный Никон Оптинский говорит: нас искушает тот крест, древо которого растет из сердца – именно из нашего сердца. А если человек хочет одно, а заявляет другое, то в самом начале нужно показать, что он ошибся и не в то место пришел. Бывает, что некоторые игумены позволяют руководствоваться не только их благословениями, но и чьими-то другими. Каждый выбирает для себя что-то свое.

Еще я заметил такую вещь: нередко у руководителя встречается некий комплекс неполноценности − человек боится, что его могут не послушать, не принять, и он любое рассуждение воспринимает как прямое непослушание. Получается раздор. Мне кажется, надо проявить любовь, которая обязательно успокоит человека, он к тебе расположится и всей душой тебе отдастся. Бывает, что человек, придя в монастырь, болезненно переживает период перехода от мирского к духовному. И здесь очень важно не среагировать резко, не ранить, − чтобы не уничтожить раньше времени то, что должно взойти в свою пору.

Епископ Касимовский и Сасовский Дионисий:

…Думаю, никто не будет выступать против того опыта, которым поделилась матушка игумения, рассказав об ее отношениях с приснопамятным отцом Кириллом. Но у отца игумена, задавшего вопрос, судя по всему, сложилась другая ситуация... Поэтому совет связаться или лично повстречаться с этим духовником мне кажется правильным – сразу станет понятно, что происходит на самом деле. У меня бывали такие случаи в монастыре, и чаще всего оказывалось, что духовник, на которого ссылается строптивый брат, и не думал вмешиваться в монастырскую жизнь. Если это вина брата, надо с ним работать (если он удобопреклонен к исцелению), а если, действительно, духовник настраивает монаха против игумена, то, скорее всего, этому монаху придется покинуть братство, потому что он просто будет всё разорять.

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий:

Давайте разберемся в сути вопроса. У нас есть три монастырских устава: отшельнический, скитское житие и общежительный. Родоначальник отшельнического – святой Макарий Великий, скитского – преподобный Антоний Великий. Общежительный устав ввел преподобный Пахомий Великий. Он был военачальником. Когда он принял решение удалиться в пустыню и к нему стала собираться братия, он устроил монастырь по образу военного подразделения: есть командир, подчиненные, устав, нет ничего своего – общая трапеза, общее послушание, общее имущество. Как в армии. И Церковь увидела, что именно этот устав даже самого слабого быстро поднимает до уровня высокой духовности, именно потому, что он подвизается вместе с другими. Более крепкие люди могут выбирать отшельничество. (Скитское жительство в его древнем варианте – когда братия живут рядом и сами по себе, собираясь только на молитву и находясь под духовным руководством старшего брата, – у нас не практикуется.)

В общежительном монастыре многое от армии: в армии приказ – у нас благословение; приказ не обсуждается – мы не можем нарушить обет послушания, и так далее. Способность соблюдать устав монастыря и монашеские обеты – это и есть наша способность стать воинами духа. И если ты не способен жить в этом духовном подразделении, тогда нужно его покинуть, а не пытаться приспособить монастырь под себя. Церковная иерархия не нами придумана и выстроена – нам ее оставили святые отцы, опираясь на свой опыт, основываясь на Евангелии и на апостольских писаниях.

Поэтому такому упорствующему брату нужно сказать: если ты выбрал себе руководителя вне монастыря, то покинь монастырь и неси послушание рядом со своим духовником. И не имеет смысла больше поднимать эту тему.

Другой вопрос – позиция игумена: в некоторых случаях, действительно, не стоит рубить сплеча, можно прояснить ситуацию, связаться и пообщаться с духовником брата. Конечно, мы должны к каждому человеку относиться внимательно. Но при этом помнить: если игумен выпустит из рук бразды правления, то получится не братство, а колхоз.

Что касается духовного руководства, – оно должно быть в монастыре, это дело игумена и игумении. Но иногда, действительно, нужен человек, способный дать духовный совет – более тонкий, более глубокий. К такому-то человеку (я бы не стал называть его духовником) игумены и игумении могут и должны в особых случаях направлять насельников. Это было принято и в русской традиции, и существует в традиции монастырей Афона, Греции: игумены как драгоценным кладезем пользовались помощью праведных людей, и от этого рождалось согласие и была большая польза.

И наконец: чтобы все эти проблемы возникали реже, нужно очень тщательно изучать человека, когда принимаете его в братство или сестричество. Не раз пообщаться, чтобы понять, что он собой представляет, – в пору трудничества, послушничества. В многонаселенных монастырях это, наверное, сложнее сделать, но их у нас не так уж и много. А в большинстве обителей это возможно. Не требовать с человека на этапе искуса, но объяснить ему, донести: если он не готов жить по правилам данной обители, то ему не нужно здесь оставаться.

В связи с этим еще один вопрос: Как быть, если шел в монастырь к одному игумену-духовнику, а он сменился?

Когда происходит смена игумена монастыря, это, без сомнения, некая духовная рана, – как и смена архиерея, и руководителя духовной школы… Конечно, здесь требуются и смирение, и терпение. Также и от нового руководителя – мудрость и молитва. Должно пройти время, людям сложно сразу привыкнуть к новому человеку, они должны с ним познакомиться, ему довериться, тогда в большинстве случаев это происходит безболезненно.

Вопрос: Как поднять монашеский дух в братиях, которые не хотят ходить на полунощницу и другие богослужения и считают, что для них хватает того, что они живут в монастыре и выполняют свои послушания. Все меры к исправлению принимались: и разговоры, и выговоры, и прещения – не помогает. Как быть, когда не хватает подвижнического духа, а царит какая-то расслабленность?

Епископ Цалкинский Григорий:

Скажу как врач-кардиолог (это моя первая профессия): разным пациентам нельзя выписать один и тот же рецепт, каждый человек приходящий к врачу, индивидуален. А что собой представляет современный человек, его сердце? Как говорит святой Максим Исповедник, – это земля, проклятая Богом, и эту землю мы должны очистить и возвратить Богу, Который сказал: Сыне, дай мне твое сердце (Притч. 23:26)… Всем знакомо слово «мелиорация», в переводе с латыни – улучшение. Каждого человека нужно индивидуально улучшать. Невозможно разным послушникам давать одни и те же советы. И каждый конкретный случай нужно рассматривать только с любовью и только на основании опыта.

Епископ Гостомельский Тихон:

У меня была похожая ситуация, меня так же направили в монастырь, где уже была братия, которая на всё имела свое мнение; было очень тяжело. Я бы посоветовал в первую очередь не озлобиться, не отвечать злом на зло, а больше самому молиться и терпеть. Здесь только Господь может помочь. Он Сам со временем всё устроит, и те, кто будут бунтовать, сами уйдут. Потому что если человек противится, он не может удержаться в монастыре. А если игумен будет терпеть и молиться, то Господь ему пошлет хорошую братию, или же он из тех, кто есть, выберет единомысленных, которые захотят трудиться, и это будет началом общины, а потом и другие придут.

Игумения Руфина (Тарасенко), настоятельница Дальне-Давыдовского женского монастыря в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали» (Выксунская епархия):

Святые отцы пишут, что монастырь – это духовная семья, и это действительно так. Но семья автоматически не возникает. Семья формируется, созревает, взрослеет вокруг игумена. У меня в обители сестры, которые раньше жили в других монастырях, тоже помнят каждая свою игумению. Характеры разные – сложно выстроить отношения. Мне был совет: молиться за каждую из сестер, как мать за своего ребенка. День прошел – ты смотришь, что удалось, что не удалось, как каждая сестра себя вела, – и сердцем оплакиваешь ее проступки. Другой совет – самоукорение. Первый помогает, а второй – лучше. Когда я анализирую прошедший день, я говорю: «Господи, прости, я везде напортила, я все делаю не так, как нужно. Господи, Ты все исправь и устрой!». И самые для меня тупиковые ситуации вдруг разрешаются.

Епископ Касимовский Дионисий:

…Вспоминается история, которая была с отцом Иоанном (Крестьянкиным), когда он еще служил на приходе. Все, наверное, согласятся, что попытка переставить на новое место икону в приходском храме, как правило, вызывает бурю возмущения прихожан. А отец Иоанн сделал так: задумав переместить икону, он каждую неделю передвигал киот на пять сантиметров. Через два месяца икона была там, где он хотел. И никто не обратил внимания. Вот, вероятно, так и в Вашем случае нужно. Не требуйте от братии слишком многого сразу, начните с того, чтобы внимательно посмотреть – насколько усердно они совершают то, что есть. Потому что, как показывает практика, обычно в монастыре есть сильные братия, которые ходят на все службы, и есть слабые… У нас в Иоанно-Богословском монастыре при моем игуменстве был один иеромонах, в свое время постриженный на приходе, для которого монастырская жизнь была очень тяжела. Я от него ничего и не ждал, а наоборот, выражал искреннюю радость, когда видел его на полунощнице: «Батюшка, какой ты молодец, как я рад тебя видеть!» А если он совсем запускал службу, говорил: «Отец, если проспал и видишь, что полунощница уже к концу подходит, ты все равно приди, ко мне подойди, возьми благословение, я тебя ругать не буду. Ты победил в этот раз, и венец получил с теми, кто пришел на правило вовремя, – за твое смирение»…

Делать выговоры – это бесперспективный путь, если авторитет еще не наработан. Здесь правильно сказали: нужно молиться за братий, смиряться, терпеть. А еще можно – и нужно – решать их проблемы. У всех есть проблемы: болезнь, скорбь, что-то с родителями, или внутреннее состояние уныния, тоски… Вот если, ничего от них не требуя, постараться разрешать их проблемы, то необходимый игуменский авторитет будет приобретён.

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий:

Когда молодых людей ставят управлять монастырями, это, конечно, больная тема. Через это многие монастыри проходят – что же делать, если где-то монашество словно напалмом выжгли, и нет других возможностей… Должно пройти время. Люди должны научиться слышать и слушаться игумена, а игумену нужно заслужить авторитет духовный. Он сам должен пройти через подвиг. Никакого уныния, расслабления: раз Господь попустил, значит, так надо… Господь через нас, возможно, всё уврачует. Не надо спешить... Без терпения, смирения и молитвы ничего не получится.

Что касается вопроса о том, как в целом справиться с духом расслабленности в обители, то тут нужно лучше знать обстоятельства: позиция ли это всей братии, ошибки ли руководства… Ведь даже в семье среди родных братьев и сестер иногда нет согласия. Только уставная жизнь монастыря и игумен как духовный руководитель милостью Божией смогут что-то выправить. Господь говорит: Сила Моя совершается в немощи (2 Кор. 12:9). Нам часто хочется изменить этот мир к лучшему, не меняясь самим. Попробуйте стать преподобным Сергием, преподобным Серафимом… Люди готовы нас слушать и слышать – мы часто не готовы это понести. Вот в этом главный вопрос управления жизнью обители. Одно нужно запомнить: насельников в обитель привел Господь. Таков крест у начальствующих – каждого носить на руках и омывать его раны.

 

Далее прозвучали вопросы о духовном руководстве обителью:

С чего начать организацию духовного руководства в монашеской общине, в которой она по каким-либо причинам отсутствует; можно ли предложить алгоритм действия для таких общин?

Митрополит Горийский и Атенский Андрей:

Когда на наши плечи впервые возлагается ответственность настоятеля, мы видим, что мы недостойны, не имеем сил, появляется страх. Потом уже стараемся как бы насильно поднимать себя, чтобы быть примером для остальных. С чего начать духовную жизнь монастыря? Конечно, с налаживания духовной близости с братией. С кем-то эта близость установится быстро, с кем-то возникнет позже – у каждого свой характер. И очень важным здесь будет принятие исповеди. Не нужно спешить на исповеди, нужно быть терпеливым и проявлять искреннее доброжелательство к исповедующемуся. Доброжелательство приобретается через воздыхание перед Богом, через осознание своей немощи. Не спешите, слушайте, уделяйте время человеку.

Епископ Бузулукский и Сорочинский Алексий:

Если речь идет о монастыре, который только создается, то, конечно, начинать нужно с фундамента: надо обеспечить условия, чтобы братии было где жить, питаться, чтобы братья могли собираться все вместе с игуменом, молиться. Как ребенок вырастает, так и монастырь вырастает – позже появится и более объемное правило, согласно уставу… Нужен разумный подход.

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий:

Я хочу добавить к этому: надо начинать с уставной жизни монастыря. Сам устав очень многое поможет устроить. Что такое устав – это, во-первых, богослужебная составляющая, молитва, и – послушания: кто за что отвечает. Если игумену или игумении не хватает знаний, нет опыта, – у нас существует практика: новоначальных настоятелей посылают учиться управлять монастырем в большую обитель с хорошо налаженной монашеской жизнью. Так, например, начинающих игумений принимает Дивеево.

По поводу совмещения духовной и административной жизни: невозможно быть просто чиновником, нужно быть матерью – сестрам, отцом – братии. Это ваша семья. Вы их поводырь в монашеской жизни, ваш путь – путь крестоношения, и надо себя к этому готовить. Долг руководителя – разрешать многие и многие проблемы и пропускать их через свое сердце. А там остаются рубцы. У каждого руководителя, который радеет за дело, они есть.

 

Заключительная часть круглого стола была посвящена практике откровения помыслов в рамках современной монашеской жизни Русской Православной Церкви. Эта тема также вызвала живой отклик аудитории.

Иеромонах Фотий (Осетров), духовник Свято-Успенского женского монастыря (Ижевская епархия):

Для того чтобы принимать и открывать помыслы, в первую очередь, нужно доверие – чтобы человек приходил к тебе, как к другу, к подруге. Или как к матери. Сейчас и в семейных отношениях в миру много проблем и отчужденности, и друзья бывают разные. В монастыре же всё должно основываться на взаимной любви и доверии. Духовник – это друг, советчик, с которым вы вместе находите выход из трудного положения.

Иеромонах Никодим, насельник Жадовского Казанской иконы Божией Матери мужского монастыря (Барышская епархия):

Открытие помыслов это вообще трудный вопрос, и в монастырях зачастую возникают такие ситуации, когда не помыслы открывают, а идут жаловаться на старших, на братию, на послушания свои. Я полагаю, нужно разделять вопросы, связанные с внешней жизнью монастыря, и помыслы, относящиеся к духовной жизни.

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий:

Вы совершенно правы. Одним и тем же словам мы нередко придаем разный смысл, в частности, понятию исповеди. Надо различать исповедание грехов и духовное наставление. Духовное наставление не исповедь. А мы очень часто, если не идем на исповедь, то и не способны к духовной беседе. Практику духовного наставления нам надо возрождать и укреплять.

Архимандрит Аркадий (Губанов), наместник Нило-Столобенской мужской пустыни:

Наша Церковь Христоцентрична. Игумен, игумения должны приводить ко Христу. А когда церковная, монастырская жизнь заключается в одной личности – моей как игумена или игумении, – это неправильно. Она должна заключаться во Христе, Который и в обители, и в епархии, и всюду является основой всего. Тогда и смена игуменов, игумений, архиереев будет восприниматься проще. И когда монашествующие будут совершать исповедь, открывать помыслы, они будут приносить откровение Христу. Я как игумен – последний в этом деле, он Господу открывает, и Господь это врачует.

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий:

Действительно, существуют понятия духовничества и псевдодуховничества, когда человек приводит другого не ко Христу, а к себе, или внушает, что к Христу можно попасть только через него. Это сектантство. Хотя есть люди по натуре ведомые, и им так комфортнее. Духовник, идущий ко Христу рядом с человеком, – вот настоящая святоотеческая духовная традиция. Исповедующий должен закаляться в духовной жизни и укрепляться, и сам становиться совершенным. Тогда это правильное устроение.

Епископ Бузулукский и Сорочинский Алексий:

До того как вводить в монастыре откровение помыслов, должна наладиться регулярная исповедь братии, установиться традиция чтения духовных книг. У братии должны появиться вопросы о духовной жизни. Все это должно совершаться без спешки, постепенно.

Игумен Петр (Мажетов), Свято-Косминская мужская пустынь (Екатеринбургская епархия):

Я Промыслом Божиим в свое время был поставлен принимать помыслы, у меня было такое благословение в монастыре. Поначалу я, как меня учили, строго просил человека, чтобы он писал свои помыслы в книжечку, даже определенное задание давал, чтобы в день хотя бы пять-шесть помыслов записывали. Но со временем я понял, что это была ошибка, потому что кому-то надо как можно подробно исповедоваться, а кому-то, наоборот, может быть, запрещено заглядывать в себя, потому что он начнет извлекать такие вещи, которые нужно забыть, отречься от них, покрыть их молитвой. Каждому необходимо что-то свое.

Второе, что я хотел бы подчеркнуть, касается тех, кто должен принимать помыслы: никогда не требуй от других, чего сам ты не умеешь. Бывает так, что человек назначен настоятелем, но сам он не имеет опыта исповедания помыслов своему духовнику. В этом нет ничего страшного, так Бог устроил. Но я бы посоветовал такому настоятелю не требовать, чтобы ему исповедовались братия. Он может чем-то другим назидать – может быть, беседами, может быть, больше молиться за насельников монастыря. Потому что помыслы – это такое своеобразное поприще, которое надо самому пройти, а если ты не прошел его, не стоит требовать этого от других.

Игумен Флавиан (Матвеев), наместник Крестовоздвиженского мужского монастыря Екатеринбурга:

Я знаю случаи, когда особо чувствительные личности сталкиваются с такой ситуацией: игумен или духовник, или даже епископ, для того, чтобы преподать пример другим людям, могут, не называя имен, буквально чуть ли не цитировать то, что было сказано в какой-то частной беседе, или на исповеди, или откровении помыслов. И именно чувствительность в соединении с неправильно понимаемой тайной исповеди рождает обиду и возмущение. Полагаю, что если это говорится без соотнесения с конкретной личностью, исключительно для назидания другим, то это не есть нарушение тайны исповеди. Но человека чувствительного может ранить в самое сердце. Возможно, нужно обсудить вопрос: что является тайной исповеди, а что не является.

Митрополит Георгий:

Конечно, если мы не говорим о конкретном человеке, то формально нет нарушения тайны исповеди. Но, вместе с тем, тот, кто это делает, должен быть очень внимателен и корректен. Разве нельзя обойтись без цитирования? Можно найти святоотеческие примеры или иные аналогии… Мы такую болезненную чувствительность встречаем, когда человек впервые приходит в храм на исповедь. Бесы в этот момент сильно ополчаются на него, и он может внешне незначительные обиды, недоразумения ощущать как открытую рану. Слаб человек, и враг его пленяет, надо его обогреть, что-то сгладить… Иначе можно потерять доверие, и он больше не станет открывать сердце…

…Давид Псалмопевец сказал: сердце чисто созижди во мне, и дух прав обнови во утробе моей (Пс. 50:12). Когда мы почувствуем вкус этой чистоты сердечной, мы будем готовы к откровению помыслов. И если этого внутреннего устроения нет или оно слабо, откровение помыслов станет профанацией. Первый вопрос – к нам, игуменам и игумениям: живем ли мы сами по чистоте сердечной, есть ли у нас свой опыт открытия помыслов?

…Тема настолько тонкая, что всем нам надо созреть, вырасти до этого уровня. Не надо торопиться: одно дело – духовная беседа-рассуждение, совсем другое – откровение помыслов. У игумена или игумении должно быть колоссальное количество времени, чтобы заниматься этим. Чистота сердечная должна быть – как камертон. Мне очень близки слова преподобного Серафима: «Добродетель не груша, ее сразу не съешь». Мы духовно сами не выросли, а хотим так далеко прыгнуть. В этом реальная проблема, я думаю, большинства монастырей. Поэтому одномоментно пытаться включить откровение помыслов в практику будет излишним самомнением. На это дается особое благословение. Для этого и устраиваются наши собрания игуменов и игумений, чтобы мы сами духовно возрастали через обсуждение проблем, обмен опытом.

У одной из игумений был вопрос: как завоевать доверие сестер чтобы они могли открывать помыслы? Я ответил бы: своей жизнью. Если сестра видит, что ты ее любишь как мать, с сердечной теплотой, появится и доверие. Научиться же сердечной чистоте можно, слушая голос своей совести, которая, по учению святителя Иоанна Златоуста, есть голос Божий в сердце человека. Голос совести требует безмолвия. Нам надо лично находить время для безмолвия, а у нас нет такой потребности. Все чаще вижу монашествующих, каждую свободную минуту спешащих достать телефон…

Но совесть – это и пророк, нас обличающий. Слышать его некомфортно, неудобно, безрадостно, поэтому мы часто от него закрываемся. Нам дан инструмент совести, и Бог разговаривает с нашей душой, но у нас нет диалога. Мы Богу молитву отчитали и пошли, а когда от Него приходит ответ, мы уже другим заняты…

Только духовно возрастая в чистоте сердечной, мы сможем приблизиться к этой цели – откровению помыслов.

Благословите, Ваши Высокопреосвященства, Преосвященства,  всечестные отцы игумены, матушки игумении, братия и сестры!

На примере многих подвижников  благочестия нам известно о глубоком смирении, любви, терпении и,  самое главное, простоте, которые отличали их в жизни. Сегодня я хотел бы поделиться с вами рассказом еще об одной подвижнице, практически нашей современнице – старице Серафиме Мичуринской (Белоусовой) и о тех ревнителях благочестия, с которыми была связана ее жизнь.

Вопрос возможности достижения святости в наши дни – один из главных, обращаемых в адрес Церкви с большим недоверием. Даже в церковной среде часто приходится слышать, что святые – это исключительно люди эпохи раннего христианства, непререкаемые авторитеты и гиганты духа. Что даже в новейшей истории время гонений, явившее сонм мучеников и исповедников,  безвозвратно прошло. Да, можно согласиться, что в большинстве стран просвещенного мира грех прививается с раннего детства как норма жизни современного социума. Но святость – это всегда путь следования за Христом, Который вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13:8). И прежде всего, святость является личным выбором каждого человека, вне зависимости от времени, места проживания и норм, диктуемых развращенным обществом.

По апостольскому слову, мир во зле лежит (см. 1 Ин. 5:19). Всегда смысл жизни христианина, тем паче дающего монашеские обеты при принятии пострига, – выражался в стремлении к соединению с Господом. Одним из таких ярких примеров является жизненный подвиг и путь Мичуринской старицы схимонахини Серафимы (Белоусовой), свидетельницы многих исторических событий вплоть до второй половины ХХ века.

14 ноября 1890 года, когда до кончины великого Оптинского старца Амвросия оставалось немногим менее года,  в семье часто бывавших у него со своими духовными нуждами государственных крестьян Стрелецкой слободы города Лебедяни Липецкого уезда Тамбовской губернии Поликарпа и Екатерины Зайцевых родился восьмой ребенок, на этот раз девочка. Ввиду свирепствующей тогда эпидемии холеры, младенца тут же крестили с именем Матрона. В девять месяцев родители привезли дочку в Шамордино под благословение святого Амвросия. Прозорливый старец взял ее на руки и предсказал, что сначала она поживет в благочестивом браке, а затем примет монашество, и «вся Оптина с ней будет». Это пророчество подразумевало то, что Матрона станет духовной дочерью последних Оптинских преподобных,   глубоко впитает их заветы и продолжит преемство духа благодатного старчества, сложившегося в Оптиной.

Пришло время, и духовным отцом Матроны Зайцевой стал ученик преподобного Амвросия святой Оптинский старец иеросхимонах Анатолий (Потапов). Под его мудрым отеческим руководством и возрастала будущая схимница и старица. И в родном доме Матроне было у кого поучиться самоотверженной любви и состраданию. С раннего детства ей довелось много и тяжело трудиться, чтобы чем-нибудь помочь своим родителям, братьям и сестрам. Для этого ей часто приходилось вставать ни свет ни заря и отправляться на работу к зажиточным людям. Однажды Матрона проснулась,  оттого что на нее упала горячая слеза матери, которой жалко было будить дочку. С тех пор, чтобы не терзать любящее материнское сердце, Матрона старалась просыпаться самостоятельно; у своей матери она училась драгоценным в очах Божиих смирению и терпению. Нередко ей приходилось трудиться целый день почти что даром. Так, отработав однажды у неблагодарных людей с раннего утра до позднего вечера, Матронушка принесла домой  одни лишь желтые переспевшие огурцы – нищенскую плату за свой тяжелый труд.  Придя домой, она села и расплакалась от досады, усталости и обиды. А мама, Екатерина Максимовна, утешала ее, говоря: «Не плачь, дочка, сначала тебе дали такие огурцы, а затем увидят, как ты хорошо работаешь, и лучше дадут». При всем трудолюбии дружной семьи Зайцевых, еда в доме была самая простая: постный кулеш на воде.

С детства Матрона выделялась среди своих сверстников. Духовная дочь матушки Серафимы вспоминала, как та ей рассказывала: «Когда я была еще девчонкой, мальчишки кричали мне вслед: монашка! и бросали в меня камни. Я остановлюсь, спою им песню, спляшу, но они все равно меня дразнили. Старец Анатолий на это говорил, что когда Господь ставит на человеке печать Своего избранничества, то враг внушает злым людям, показывает им, кто есть кто, и всячески через них рабам Божиим досаждает».

Единственным утешением Матроны были посещения Оптиной пустыни и горячая постоянная молитва. Когда ей исполнилось двенадцать лет, Господь явил Своей чистой сердцем рабе благодатный дар прозорливости. Открылось это, когда Матрона была на улице с подружками и неожиданно для всех обратилась к бывшей с ними некрасивой восемнадцатилетней девушке: «Ты тут с нами бегаешь, а к тебе жених из Москвы приехал свататься». Удивленная девица пошла домой, и то, что сказала ей отроковица, оказалось  правдой.

Как и было ей предсказано преподобным Амвросием, в девятнадцатилетнем возрасте Матрона вышла замуж за глубоко верующего и горячо полюбившего ее девятнадцатилетнего крестьянина Стрелецкой слободы Кирилла Петровича Белоусова. Случилось это 23 февраля 1910 года. Благословил их под венец старец Анатолий. В семье Кирилла и Матроны Белоусовых всегда царили единодушие, мир и лад. В 1910 году Господь благословил их брак рождением первенца Александра, а еще через два года у них появилась дочь Ольга. Перед трагическими для России  событиями 1917 года они переехали в Козлов. Теперь в их хлебосольном доме стали часто останавливаться дорогие сердцу монахи Оптиной пустыни, привозившие в  этот город труды своих рук. Любовь Матроны к Оптиной была настолько велика, что она однажды вышла проводить гостей-монахов и, не предупредив домашних, отправилась к старцу Анатолию и пробыла у него достаточно продолжительное время, исполняя различные послушания. И это из ряда вон выходящее событие хотя и заставило волноваться ее супруга, однако нисколько не омрачило их подлинно христианской, жертвенной взаимной любви.

Матрона вспоминала: «Когда я была в Оптиной пустыни, батюшка Анатолий написал моему мужу письмо: “Дорогой раб Божий, твоя супруга находится в духовной больнице, ты о ней не беспокойся”». Именно в то свое пребывание в Оптинской обители матушка за послушание своему преподобному старцу сподобилась на пути в Шамордино продолжительного чудесного видения и таинственного духовного рождения. Это было летом 1920 года. А молитвенниками о ней тогда были преподобные Анатолий (младший) и Нектарий. В это время в стенах обители преподобного старца Амвросия  Матроне вручили подрясник в ознаменование ее будущего монашеского подвига. Тогда же она сподобилась там особого посещения Богородицы, после чего на длительное время стала младенцем по духу и исполняла монастырские послушания под непосредственным духовным попечением преподобного старца Нектария, который сам отличался целомудренной детскостью, какой-то особой младенческой чистотой.  При этом особенностью его духовничества было то, что он не столько утешал приходящих к нему людей, сколько указывал им путь подвига, закаляя человека перед ожидавшими его духовными трудностями, веря в великую силу благодати, помогающей тем, кто решительно ищет правду и желает спастись.

В ночь на 12 августа 1922 года преподобный Анатолий Оптинский (младший) почил о Господе. При всей напряженности тогдашней обстановки – непрекращающихся гонениях, притеснениях, издевательствах и угрозах –  его скоропостижная кончина оказалась неожиданной как  для гонителей, так и для почитателей этого святого мужа. Тем ценнее, что Матрона сподобилась получить его последнее благословение: щадя ее как свое любимое духовное чадо, прозорливый старец Анатолий за неделю до своего преставления отослал ее от себя, сказав: «Поезжай домой, мы с тобой еще увидимся». Она не хотела оставлять его в болезненном состоянии и говорила: «Батюшка, вы ведь очень слабенький». – «Ничего, – отвечал преподобный, – вот тебе письмо, прочитай его через неделю». Приехав домой и выждав назначенный им срок, она прочла: «Если бы ты была при моей смерти, ты бы не вынесла этого. Матерь Божия вас не оставит. Вся Оптина к вам приедет».

Осиротев духовно, будущая великая старица искала общения с другими подвижниками. Но таковых на свободе и в живых оставалось все меньше и меньше. В 1928 году почил в ссылке преподобный Нектарий Оптинский, в 1936 году был сослан в заточение и встретил свою кончину в Сибири преподобный Оптинский старец Исаакий, – к ним Матрона обращалась по благословению старца Анатолия.

В 1926 году, уже в зрелом тридцатишестилетнем возрасте, у Матроны Поликарповны и Кирилла Петровича  рождается сын Михаил. Прошло еще восемь лет, их первенец Александр окончил строительный техникум, и в 1934 году Белоусовы переехали в Воронеж. Там Матрона Поликарповна познакомилась и с тех пор постоянно духовно общалась с настоятелем Михаило-Архангельской церкви села Ячейка Вертинского района Воронежской области схиигуменом Митрофаном (Мякининым), без преувеличения отличавшимся святой и многоподвижнической жизнью. До самой его кончины он был матушкиным духовником. От его рук она приняла свой монашеский постриг, а в 1950-е годы, от рук схиархимандрита Макария (Болотова), – схиму, по благословению тогда еще епископа Зиновия, а впоследствии схимитрополита Серафима (Мажуги).

По воспоминаниям покойного духовника Тамбовской епархии протоиерея Николая Засыпкина, в схиме Митрофана, отец схиигумен Митрофан (Мякинин) был чудесным человеком, истинным монахом и добрым пастырем. Невзирая на сложность времени, к нему ехали из разных городов и весей люди со своими житейскими и духовными вопросами и нуждами. И он умел всех утешить, всем давал добрые и полезные советы, так что после беседы с ним наступали покой и умиротворение, и возникшие сложности казались не такими уж неразрешимыми. Вокруг подвижника образовалась небольшая община монахинь из закрытых монастырей, а также из новопостриженных тайных монахинь. Община, конечно, существовала нелегально,  но жизнь ее протекала строго по монастырскому уставу. Бывая в Киеве, отец Митрофан общался с ныне прославленным в лике всероссийских святых преподобным схиигуменом Кукшей (Величко),  который начинал монашескую жизнь на Святой Афонской Горе, после чего с 1913 года до пятилетнего заточения и трехлетней ссылки (в 1938 году) и после своего освобождения был насельником  Киево-Печерской лавры; затем, с 1951 года подвизался в Почаевской лавре, с 1957 года – в Иоанно-Богословском Крещатском монастыре на Буковине и с 1960 года в Свято-Успенском Патриаршем Одесском мужском монастыре, где и закончил свой жизненный путь.

Хорошо знаком был отец Митрофан и со знаменитым схиархиепископом Антонием (Абашидзе), который с 1923 года проживал в Киеве, в Китаевой пустыни, куда к нему как к истинному духоносному старцу приезжали со всей России верующие люди. В 1933 году архиепископ Антоний был арестован и приговорен к пяти годам условного заключения. Он поселился на частной квартире неподалеку от Киево-Печерской Лавры, по милости Божией дожил до ее открытия и в 1942 году был погребен в ее стенах.

Когда началась Великая Отечественная война, Матрона Поликарповна, по свидетельству хорошо знавшего ее игумена Варсонофия, ободряла и подкрепляла страждущих людей. А однажды, когда негде было взять воды, –  ее практически на тот момент не было – матушка из одного чайника чудесно напоила наших отступающих воинов. Перед началом немецкой оккупации Воронежа Матрона Поликарповна  вместе с мужем, дочерью Ольгой и тремя внуками спешно покинули город, стали беженцами. Ничего лишнего они с собой не брали, Кирилл Петрович вез салазки с детьми, а матушка несла в руках литографическую икону Скорбящей Божией Матери. Выбившись из сил, они остановились в одном из деревенских домов у самой линии фронта. Внуки плакали от голода, но накормить их было нечем. Матушка успокаивала детей, говоря: «Сейчас, сейчас, ребята, мы вас накормим». Взяв в руки икону Богородицы, она вышла помолиться, и, упав перед образом Царицы Небесной, со слезами просила у Нее о заступлении и милости. И молитва эта была столь пламенна, что от крыши дома до неба образовался яркий, как огонь, столп, который заметил оказавшийся неподалеку милиционер. Заподозрив, что кто-то подает сигнал немцам, он вбежал в дом, но увидел слезно молящуюся, стоящую на коленях, сияющую матушку и вышел в изумлении. В ответ на эту молитву вскоре же нашлись добрые люди, которые принесли шестерым изнеможенным  путникам распаренный овес и квашеную капусту.

Матрона Поликарповна очень почитала Царицу Небесную, часто повторяла молитву и учила всех: «Все упование на Тебя возлагаю, Мати Божия, сохрани мя под кровом Твоим».  А муж матушки, Кирилл Петрович каждый день читал акафист пред Тихвинской Богородичной иконой. Внучка Матроны Поликарповны Юля рассказывала со слов своего отца Александра, что тот на фронте, во время очень тяжелого  кровопролитного боя постоянно видел перед собой образ своей матери; пули свистели беспрестанно, погибло много солдат, но он остался цел и невредим ее молитвами.

Как только немцы оставили Воронеж, Белоусовы  возвратились домой. Весной 1944 года, по благословению новорукоположенного правящего архиерея Воронежской и Задонской епархии епископа Ионы, Матрона Поликарповна Белоусова стала членом двадцатки и возглавила исполнительный орган возобновляющей свою деятельность общины Свято-Никольского кафедрального собора города Воронежа, полагая тем самым начало новому для себя самоотверженному ктиторскому подвигу. Когда будущая старица Серафима взялась восстанавливать разрушенный Никольский храм, у нее было всего пять рублей. Матрона Поликарповна стояла на молитве всю ночь, пол стал мокрым от ее слез, и уже на следующий день самые разные люди стали предлагать ей свою посильную помощь. И помощь эта по ее святым молитвам всегда приходила вовремя, так что соборный храм во имя святителя Христова Николая был почти полностью восстановлен менее чем за год.

Незадолго до того, как воронежский архиепископ Иона почил о Господе, к матушке подошел седовласый старец, и, показав ей бутылку с водой, сказал: «Вот как в этой бутылке недостает воды, так и ты полностью храм не достроишь. Вскоре после этого Матрона сподобилась видения Богородицы, которая призвала ее к сугубому смирению и терпению и сказала ей о предстоящем годе болезни. В связи с действительно начавшимся недугом,  будущая старица Серафима отошла от дел и в 1946 году вместе с семьей возвратилась в Козлов (к тому времени переименованный в Мичуринск). Поселившись в Мичуринске, она жила неприметно, неопустительно ходила в церковь, непрестанно молилась дома, строго постилась. Даже на Пасху позволяла себе съесть только часть от освященного яйца. Никто никогда не видел, чтобы она проводила время в праздности или отдыхала. Она и сама высоко ставила послушание семье и другим говорила, что для замужних женщин семья должна быть на первом месте и за нее надо будет отвечать перед Богом: сначала за семью спросится, а потом за все остальное.

В семейной жизни матушка придерживалась строгости. Крайне редко внешне проявляла свои сердечные чувства. Когда умирающий Кирилл Петрович протянул матушке на прощание руку, она, хотя и любила его всей душой, но будучи уже тайно постриженной схимонахиней, на его рукопожатие не ответила. А когда в 1961 году он умер, долгое время ни с кем не разговаривала и непрестанно молилась. Рассказывают, что отличавшийся особым великодушием Кирилл Петрович даже в самые голодные военные годы кормил птиц остатками скудной домашней пищи, а те  провожали гроб своего кормильца до самого кладбища.

Приняв тайное пострижение в мантию с именем Мария, а затем великий образ в честь преподобного Серафима, матушка стала теплой молитвенницей  и настоящей печальницей нашей земли. Дни и ночи проводила в непрестанных слезных молитвах пред своей келейной иконой Пресвятой Богородицы «Взыскание погибших». Никогда не стремившаяся к богатству в браке, она в совершенстве исполняла заповедь нестяжания, приняв монашество. О необычайной, по-настоящему христианской, душевной щедрости матушки Серафимы не раз рассказывал благочинному Мичуринского округа протоиерею Александру Филимонову покойный протоиерей Георгий Плужников. В присовокупление к полученным матушкой свыше дарам молитвы, смирения и любви, Господь еще более  углубил уже проявившийся в ней ранее благодатный дар прозорливости. Задолго до самих событий она предсказала открытие Тамбовского Преображенского кафедрального собора, Мичуринского Боголюбского собора, Задонского Богородицкого монастыря, а также открытие и расцвет Богородице-Знаменской Сухотинской женской обители, так же как заранее ей был известен и день окончания Великой Отечественной войны.

Достоверно известен случай  воскрешения умершего и лежащего в гробу отрока, впоследствии прекрасного тамбовского врача, ортопеда-травматолога. Читавшая над ним Псалтирь матушка Серафима, растроганная безвременной кончиной отрока, обратилась с дерзновенной молитвой ко Господу. Несмотря на явные признаки процесса физиологического тления, после примерно получасового прошения о его возвращении к жизни ребенок чудесно ожил.

Конечно, учитывая тяжесть того времени, семье пришлось срочно покинуть Мичуринск и долгое время скрываться. Когда матушка стала старчествовать, об этом знали поначалу только духовно близкие ей чада из Ельца, Грязей и других мест неподалеку. Матушка встречала всех с такой любовью и милостью, что от нее выходили духовно обновленными. Но по дару прозорливости она и обличала тайные греховные мысли. Все, что она говорила, всегда звучало очень просто  и убедительно.

В начале 1966 года,  Мария Никитична Мурзина, будущая схимонахиня Питирима, работала в ризнице Свято-Покровского кафедрального Тамбовского собора. К ней зашла подруга ее родной сестры и спросила: «А у вас ветхие иконы сжигают?» Монахиня ответила: «Бывает, что сжигают». – «У меня икона есть, на которой ничего не видно, темная. Можно ее принести? Я тебе отдам, а когда будут сжигать, сожги». – «Приноси. Владыка объявит, когда будут сжигать». Принесенную икону Мария Никитична протерла, но на сжигание отдавать побоялась. Решила попросить благословение у матушки Серафимы, своей духовной матери. Старица сказала: «Не давай на сжигание, этой иконой я тебя благословлю. Поставь ее в красный угол и молись. Со временем увидишь, какой образ на иконе. Потом отдашь ее в обитель, она чудотворная». Женщина молилась, как благословила ей матушка, читала акафист Спасителю и Божией Матери, и икона начала обновляться. Сначала стал виден крест, потом образ Спасителя-Богомладенца. Затем появился образ Божией Матери «Вышенская» – очень редкая икона. Мария Никитична читала перед ней акафист Казанской иконе Божией Матери («Вышенской» иконе читают именно этот акафист), и образ обновился полностью.

Преставилась матушка 5 октября 1966 года, в среду, в 13 часов, немного не дожив до 76 лет. В самый момент ее упокоения некоторые из  находившихся на улице людей видели необыкновенный огненный столп, исходящий из дома старицы. Подумали даже, что у Журавлевых (фамилия матушкиной дочери в замужестве) случился пожар. Но это Господь показал, что праведная душа схимонахини Серафимы, всегда стремившаяся к Богу, вознеслась к своему Творцу. До самого погребения руки усопшей были мягкими и теплыми. А лицо, по словам очевидцев, сияло.

Со дня блаженной кончины Мичуринской старицы прошло пятьдесят лет. Однако ее имя хорошо знают люди, родившиеся после ее смерти и никогда не бывавшие в Мичуринске. Не иссякают чудеса и исцеления на месте упокоения матушки. Растет ее почитание в народе. Благодарные мичуринцы проложили асфальтовую дорожку до самой матушкиной могилки, над которой с 1998 года стоит надгробная часовня. Матушку Серафиму поминают и любят в разных странах, весях и городах, где она  при своей  земной жизни никогда не бывала. О ней как о великой молитвеннице и чудотворице одинаково благоговейно свидетельствуют и миряне, и священники, и епископы.

Многочисленные свидетельства о чудесной помощи Божией, оказанной по молитвам матушки Серафимы, задокументированы, и список этот продолжает пополняться по сей день. Хочется верить, что канонизация мичуринской подвижницы уже не за горами, и Господь сподобит нас с великой радостью воспевать со всей церковной полнотой: Преподобная мати Серафима, моли Бога о нас!

В этом коротком докладе я хотел отобразить то удивительное общение, которое имели между собой монашествующие в тяжелое для нашей страны время. И, к сожалению, стоит отметить, что это трепетное общение мы не всегда находим в наше, как нам кажется, свободное для всего время. Гонения, которые пришлось претерпеть множеству подвижников благочестия, никогда не останавливали их – они снова возвращались к своему молитвенному делу. К сожалению, это то, о чем многие из нас забывают. Ведь без молитвы все остальное – пустота, точно так же, как и без любви. 

Ваши Высокопреосвященства и Преосвященства, дорогие отцы, матери, братия и сестры!

Я должен в отведенное мне краткое время рассказать об отце архимандрите Авеле (Македонове) – старце и возобновителе Иоанно-Богословской обители Рязанской епархии, русском святогорце ХХ−XXI столетия, одном из тех, кто получил монашеский опыт на Святой Горе Афон и вернулся в Россию, для того чтобы этот опыт передать последующим поколениям иноков.

Только начав готовиться к выступлению, я вдруг понял слова одного почившего игумена, духовного чада отца Авеля, который в ответ на просьбу рассказать об отце Авеле для готовящейся книги начал свой рассказ с большим желанием и воодушевлением, а потом смущенно остановился и сказал: «Нет, я не смогу, ведь мне нужно тогда вам всю свою жизнь рассказать, всего себя открыть». Мне очень непросто, хотя те десять лет, когда я знал батюшку лично, очень ясно отпечатались в моей памяти, и с каждым годом их ценность становится все глубже осознаваемой. Непросто мне говорить в присутствии братии моей родной обители, потому что для них память об отце Авеле также является глубоко личным переживанием.

Отец Авель среди русских святогорцев близкого к нам поколения, известен, может быть, не столь хорошо, как, например, отец Илий, духовник Святейшего Патриарха, или отец Ипполит (Халин), хотя батюшка в течение семи лет был игуменом Русского Пантелеимонова монастыря в очень тяжелое для русской обители на Святой Горе время. Дело в том, что мы обычно, к сожалению, за редким исключением, ждем от старцев не духовного наставления, а решения наших житейских проблем. Батюшка часто об этом говорил: «Вы священника как какого-то фокусника представляете. Жизнь прожили, а теперь принесли ее ко мне и просите: "Батюшка, сделайте так, чтобы она была хорошей…"».

Отец Авель в высшей степени обладал благодатным даром рассуждения. Этот дар – последний в лествице добродетелей, по преподобному Иоанну Лествичнику, известен очень мало, по крайней мере, тем, кто непосредственно сталкивается с трудностями монашеской жизни, особенно среди мирян. 

…Не так давно в Интернете была дискуссия, связанная с тем, как относиться к паломникам в монастырях, как «защищать» братию от паломников. В Иоанно-Богословской обители  никогда такого не было. Отец Авель нам с самого начала говорил: «Вы живете в обители апостола любви, поэтому всех  должны принимать, как принимал святой Иоанн Богослов. Даже если они придут смотреть на вас, как на зверей в зоопарке». Так поступал он сам, так поступали и мы, − уставая от этого, иногда переступая через себя, лишая себя сна и отдыха, но при этом нам открывались – и в сердцах наших мы обнаруживали – такие удивительные вещи!..

Кстати, это афонская традиция. Афонский дух на самом деле − не в особом совершении всенощного бдения или повечерия, а в том особом настроении, которое я бы назвал доброжелательной бодростью, направленной и по отношению к Богу, и по отношению к себе и к окружающим. До сих пор, когда я бываю в хороших общежительных обителях на Святой Горе, на Валааме, в  некоторых других, − я это чувствую и ощущаю себя словно в родном Иоанно-Богословском монастыре.

К моменту приезда на Святую Гору Афон, отец Авель был уже опытным пастырем и духовником, несмотря на свою относительную молодость. Ему был сорок один год, но при этом он уже двадцать пять лет служил у престола Божия. Он был, без сомнения, монах, но без опыта жизни в монастыре. Можно рассматривать эту «неопытность» как  действие Промысла и над самим отцом Авелем, и над Рязанской землей. Ему суждено было укоренить в ней монашеский опыт Святой Горы, а земле Рязанской − воспринять эти семена и дать им жизнь в дивном саду − Иоанно-Богословской обители, которую устроил отец Авель. Отец Авель не был связан с какой-то конкретной моделью, традицией монашеской жизни (они, кстати, не только добрыми бывают), поэтому традиции Святой Горы воспринимались им без каких-либо препятствий. Более того, новоприбывшим − тогда из Советского Союза на Святую Гору стали периодически по несколько русских монахов приезжать − он всегда говорил: «Мы на Святую Гору пришли для того, чтобы ее обычай воспринять,  понять  этот обычай», − потому что, что греха таить, были там и нестроения из-за того, что многое казалось непривычным.

От природы  наблюдательный, с великолепной памятью, вдумчивый, отец Авель все доброе замечал, впитывал, хотя, судя по всему, надеялся использовать это опыт только для своего спасения, не мысля, что будет передавать его другим. На Святой Горе он провел восемь лет, и свое расставание с Афоном пережил как личное горе. В его рассказах постоянно слышался Афон: истории святых, примеры из жизни его старцев-наставников, сомолитвенников-святогорцев.

На Афоне отец Авель был послушником двух старцев − отца Илиана (Сорокина; игумена монастыря в 1958−1971 гг.)  и отца Гавриила (Легача; игумена в 1971−1975 гг.), своих предшественников. Он переживал и клевету, и недоверие, испытывал и радость, когда видел, как меняется отношение святогорцев к русским, особенно вновь прибывшим.

Тема нашей секции обозначена как сугубо практическая [1], поэтому скажу несколько слов о том отличительном, что было в батюшке как в игумене и в духовнике.

Очень сложно отделить те события, образы действия, примеры, где был сам отец Авель, и где − благодатные ему дары от Бога. Скажу о себе: шел как-то по монастырю под гнетом тяжких мыслей − всё казалось плохо, думал уже о том, чтобы оставить обитель. Навстречу отец Авель. Я взял благословение, батюшка внимательно посмотрел, благословение преподал, потом своей клюшечкой − у него была  такая, с перекладинкой наверху − мне три раза по лбу легонько постучал: «Не думай так». И дальше пошел. Просто прочитал всё, что у меня в мыслях и в сердце было. Причем, это не мое эмоциональное восприятие  духовнических даров отца Авеля − для всех нас тогда это было не удивительно. Мы вообще думали, что везде так: везде есть такой старец.

У нас в братии было, например, немыслимо обмануть отца наместника. Не потому, что мы стеснялись говорить неправду, − бывало, врали и друг другу, и начальству, к своему стыду. Но батюшке никогда. Потому что знали, что это бессмысленно. Он и так все знал.  Какой смысл врать человеку, который читает в твоем сердце? Поэтому, когда совершали какой-то проступок, старались не попасться на глаза, хотя это никогда и не удавалось.  Идет батюшка в храм, ты идешь по той же дорожке; знаешь за собой грех какой-то, − заворачиваешь, обходишь собор, чтобы не встречаться, …а батюшка тебе навстречу идет. Приходится рассказывать всё как есть. Хотя он даже и не спрашивает.

Отец Авель бывал на службе каждый день, пока здоровье ему позволяло. К концу жизни он уже не мог выдержать весь суточный круг,  приходил где-то в конце утрени, еще до того как пели «Честнейшую…»,  и оставался до конца Литургии. В воскресные и праздничные дни он иной раз приходил в храм самым первым. Причем я был благочинным, по обязанности своей  приходил сразу после того послушника, который собор открывает.  И хотя почти никогда не опаздывал, батюшка меня очень часто опережал.

В конце жизни его мучили тяжкие болезни, немощи. Но − и это тоже было его характерной особенностью − он никогда ни на что не жаловался. Никогда не рассказывал о состоянии своего здоровья, как это зачастую любят делать  престарелые люди.

…Приходишь перед началом службы в храм, проходишь в алтарь, еще темно, он сидит за иконой Иоанна Богослова, на правом клиросе собора, на стульчике, где обычно всегда молился…  Берешь благословение, видишь, что батюшке очень тяжело, он даже сидит еле-еле. Желая как-то посочувствовать, спрашиваешь: «Батюшка, как вы себя чувствуете?» Он посмотрит затуманенным взором: «Лучше всех».

Всем его постриженникам, всем кто жил рядом с ним, до сих пор немыслимо  отказаться от службы из-за усталости, какого-то состояния духовного… Только если ты лежишь без сил, или голос потерял от простуды, или опасаешься братию заразить. Немыслимо отказаться служить.

Для батюшки служба, конечно, была сердцем, центром, стержнем всего, и она, собственно говоря, его всегда держала. А вокруг службы, естественно, и духовничество вращалось. Где с ним побеседовать? Не было каких-то специальных способов − как попасть к старцу, как его спросить. Все знали: он всегда там, за киотом с иконой апостола Иоанна, − подошли, спросили. Когда он выходил после Литургии, и было много паломников, его, конечно же, сразу обступали. Иногда он шел до своей кельи и час, и два, просто забывая о времени, потому что когда он беседовал с человеком, такое впечатление было, что он полностью в этом человеке растворялся. Ты чувствовал, что для отца Авеля ничего другого и никого другого нет. Только ты и твои проблемы. И он мог с тобой разговаривать и час, и больше, хотя для него это было очень тяжело. Многие этого не понимали, но он полностью посвящал себя нужде вот этого конкретного человека.

Его келейники хорошо знали, как это обычно выглядело: воскресный день, служба закончена, батюшка пообедал; он очень устал и уже лег, ему тяжело. И вдруг приезжают какие-то люди, говорят, что духовные чада отца Авеля: «Срочно, доложите, он нас обязательно примет!..» Ну, откуда вы знаете, что примет, он же еле дышит… Наберешься храбрости, пойдешь в келью: «Батюшка, там приехали такие-то…» Он говорит: «Скажи: простите, не могу принять. Люблю, молюсь…» А я грешный стою и не ухожу, потому что знаю, что будет потом. Батюшка немножко помолчит, губами так пожует: «Ладно, пускай заходят». Пойдешь за этими людьми, входишь с ними, а батюшка уже в подряснике светлом, весь лучится радостью: «Милые мои, как хорошо, что вы приехали!» И только мне одному, или любому другому, кто его хорошо знал, видно: если он при этом стоит, заведя руки за спину, и опирается на косяк двери, это значит, что стоять ему не просто тяжело − ему больно стоять. Заведет их в приемную, и давай они ему свои проблемы излагать − и час, и два… уже вечерня приближается. Думаешь: «Господи, как же он до кельи потом дойдет?» А он прощается с гостями радостно, говорит: «Дионисий, неси палку, пойдем  в храм…» И вроде уже и немощи никакой нет. Вот так он относился ко всем. И к нам, братиям, и к паломникам, случайно приехавшим, и к духовным чадам, которые его навещали.

Какой он был игумен. Батюшка от природы был очень живым и эмоциональным. Это притом, что жизнь у него с ранней юности была  тяжелой: с шестнадцати лет сирота с детьми на руках, потом – в восемнадцать, двадцать лет − исповедник. Клеветнические письма, перемещение с прихода на приход, изгнание из епархии… При таких условиях эта живость и эмоциональность могли превратиться в некий холерический темперамент, который часто жалит, но совсем не утешает. Но у батюшки, видно, так не произошло, потому что он с детства имел очень мягкое и любящее сердце. Он очень жалел людей. Часто рассказывал, как, когда служил в Городище, ходил по окрестным селам. «Приду, − говорит, − в дом, а там взрослых нет, только дети стоят, ждут священника. Я спрошу: где ваши родители? −  Родители ушли и ничего не оставили… А я знаю, что   спрятались они, потому что им хочется что-то батюшке дать, а у них ничего нет, голод… Как же я их жалел!»

Эта жалость всегда в его сердце присутствовала, но не была неразумной. В свое время на Святой Афонской Горе мы, собирая материал для фильма, беседовали с некоторыми насельниками, помнившими отца Авеля. Я разговаривал с двумя монахами, которые при отце Авеле несли послушание. Один из них очень строгий, настоящий подвижник, руководил правым хором, − это значит, на всех службах был, и притом еще все свободное время  огородом занимался. Постник, молитвенник. А второй – отец Авель про него только с юмором рассказывал, хотя когда батюшка был игуменом, ему, видимо, было не до юмора. Например, однажды сей духоносный муж, а он исполнял звонарское послушание, был вызван к игумену, и отец Авель ему говорит: «Отец, надо позвонить, всенощная под Благовещение будет». Тот в ответ: «А рыбу привезли из Салоник?» Отец Авель смутился: «Прости, дорогой, не получилось, дотерпим до Пасхи…» − «Рыбу не привезли − звона не будет». Ну и много иного было с этим монахом.

И вот я беседовал с тем и другим. Задал один и тот же вопрос: «Какой батюшка был игумен, каким вы его помните?» Интересно: тот монах,  звонарь, который отказался звонить, сказал: «Отец Авель хороший был игумен − добрый, милостивый, кроткий». Спросил сурового подвижника, тот задумался и говорит: «Хороший был игумен – очень строгий, очень ревностный...»

Вот парадокс: казалось бы, должно быть по-другому − игумен должен быть строг к согрешающим и милостив к тем, кто хорошо себя ведет. На самом деле, всё наоборот, как практика монашеской жизни показывает. Отец Авель это понял и сердцем, и на примере своего предшественника,  схиархимандрита Илиана, который был именно таким: к слабому милостив, как Господь, который льна курящегося не угасит и трости надломленной не переломит (куда ее еще ломать, она и так сломана); а вот к подвижнику строг, чтобы он, не дай Бог, не расслабился.

Всё это мы видели и в нашей жизни.  Батюшка мог сделать выговор такой, что ты рассыплешься в прах,  на части распадешься, как механизм без болтов. Но при этом он мог одной улыбкой, одним словом тут же вселить в тебя надежду, и собрать тебя из этих рассыпавшихся частей. У него это получалось свободно. …Я бы, правда, не стал советовать самому себе  и вам пробовать сделать так же; для того чтобы собирать человека одним словом, нужно, конечно, очень много потерпеть, при этом не озлобиться, и жалость к людям углубить до глубины любви Христовой.

В названии доклада сказано: был нам отцом и матерью. Это действительно  было так, но я уверен, что сам о себе батюшка так не думал. Он скорее считал себя нянькой. Вот как он о себе рассказывал, когда в шестнадцать лет остался сиротой с малыми братьями и сестрами: «Пришли забирать мою малышню в детский дом, они все в меня вцепились, плачут: Коля, не отдавай нас, не отдавай! И я так веско сказал: не отдам. Всё сделаю, и воспитаю, и прокормлю − не отдам». Потом уже там тетушка подключилась, которая взяла на себя часть обязанностей, и он так и не отдал своих братьев и сестер,  был им нянькой. Когда приехал на Святую Гору, застал отца Илиана  уже совсем в глубокой дряхлости, тот часто на руку отца Авеля и опирался, чтобы дойти до кельи. После отца Илиана игуменом стал отец Гавриил, потому что, хоть в 1971 году по жребию отец Авель был избран игуменом монастыря, Священный Кинот этого не признал, так как отец Авель тогда три года еще не прожил на Святой Горе. Отец Гавриил тоже был очень больным человеком, и батюшка о нем заботился.

И вот, перейдя  в Иоанно-Богословскую обитель, собрав братию, он для нас стал такой нянькой. Хотя, многим из нас он действительно заменил и отца, и мать.

Отец Авель был очень тактичен. Вообще, иной раз, когда посетители от него выходили, они потихоньку нас, келейников, спрашивали: «Батюшка, наверное, еще до революции какой-то университет закончил?» Потому что он производил впечатление интеллигента с большой буквы. Мы говорили: нет, только девять классов советской школы. Но вот эта тактичность  и стремление сохранить человеку свободу и одновременно о нем позаботиться  в отце Авеле поражали.

Многое он, очевидно, перенял  от своих святогорских наставников. Был у него на Афоне такой случай. Отец Илиан, по своей немощи, отправил как-то на престольный праздник в Иверон отца Авеля вместо себя. А в Ивероне в этот день, как известно,  за трапезой  полагается мясо.  Отец Авель об этом не знал, и предположить даже не мог. После службы посадили их за стол: с одной стороны архиерей, с другой − игумен  Иверона. И мясное блюдо. Он подумал, что это, может быть, искушение, провокация против новоприехавшего русского… В общем, со страхом и ужасом вкусил это мясо,  чтобы не произошло никакой обиды у хозяев праздника, но при этом понял:  всё, Святая Гора для него закрыта… Вернулся в монастырь, уже вечерня идет, отец Илиан на своем месте стоит. «Подхожу, − рассказывает, − к нему, надо бы признаться, сказать: Батюшка, согрешил тяжко, простите, выгоняйте, я готов. Но так и не смог». На душе стало еще хуже.  Потом  пошли по кельям. У каждого в келье была «керосинка», он машинально поставил чайник, слышит – к двери кто-то подошел: «Молитвами святых отец наших…» – отец игумен, со сверточком в руках.

− Батюшка отец Авель, мне тут хорошие люди, очень хорошие, надежные верующие люди, передали гостинец. Я по старости его съесть не могу, а вот тебе будет утешение. Съешь, пожалуйста. За послушание съешь.

Отец Авель сказать ничего не смог, стало ему еще хуже; развернул сверток с пирогами, разломил, положил в рот, а пирожок… с мясом. И вот батюшка без слез эту ситуацию не вспоминал. Он говорил: «Господи, какой отец Илиан! Он всё понял, он всё у меня в сердце прочел. Но смотрите, как тактично, как тонко он утешил своего неопытного молодого послушника».

И сам отец Авель, очень часто сталкиваясь со сложнейшими духовными состояниями, в том числе в своей братии, всегда поступал так. Не говорил  напрямую, а открывал твое состояние либо в притче, либо опосредованно. Я был всегда человеком очень гордым, у меня с детства комплекс отличника и мне очень трудно признаваться в каких-то своих недостатках. И вот время от времени отец Авель вызывал меня к себе для того, чтобы диктовать письма. Он в свое время перестал писать сам. Несмотря на то, что было много других людей, которые лучше  справились бы с этой обязанностью, он звал меня. Я молчу, хотя есть в чем признаться, что спросить. Молчу − стыдно, страшно. Он сначала читает письмо, потом начинает диктовать. Я пишу и понимаю, что всё, что мне диктуют, – это ответы на мои вопросы. И так было несколько раз.  Причем вызывал он совершенно неожиданно, не было оснований меня использовать в качестве переписчика.

Отец Авель всё очень хорошо помнил о каждом человеке. Он знал, когда у нас дни Ангела, что происходит у нас в семье, знал по именам наших отцов и матерей. Очень часто перед Литургией он подзывал кого-нибудь из алтарников, просил принести незаполненную записку, говорил: вот, напиши за упокой, и начинал диктовать имена монахинь, епископов, архимандритов… Потом объяснял: вот у этой матушки сегодня день Ангела, а у этого владыки  годовщина хиротонии… То есть, он их всех помнил. И нас всех помнил. Постоянно держал перед глазами и сообщал об этом Господу. Еще раз повторюсь, мы тогда считали, что всё, что происходит с нами под духовным окормлением отца Авеля, − это естественно. И только после его кончины поняли, какое сокровище от нас ушло. Но на самом деле оно от нас не ушло. Всё, что говорил батюшка и делал, его живой пример навсегда сохранились в сердцах его постриженников и послушников.

---------

[1] «Практические аспекты духовного руководства: преемство традиций» (на примере монашествующих – духовных наставников и подвижников благочестия XX века)». – Примеч. ред.