«Жительство не по плоти, но по духу»

Преодоление тяготения к миру и мирскому в современных обителях

Доклад наместника монастыря святых Царственных страстотерпцев в урочище Ганина яма (Екатеринбургская митрополия) на XXV Международных Рождественских образовательных чтениях. Направление «Древние монашеские традиции в условиях современности» (Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь. 26–27 января 2017 года)

Есть в жизни современных монастырей некоторые проблемы, которые заставляют нас обратить на них особое внимание. По сравнению с 1990-ми и 2000-ми годами, когда русское монашество переживало свой удивительный расцвет, желание служить Богу на этом поприще уже не вызывает горения в стольких сердцах. Сливки со слоя, позволившего появиться новому качественному монашеству в России после отказа от атеизма, мне кажется, щедро сняты. Но если те люди жаждали служить Богу, то новому поколению, выросшему на потреблении разнообразных извращенных духовных суррогатов, трудно увидеть Христа и сознательно, до конца жизни, пойти за Ним. Поскольку представители последнего поколения вроде бы не были лишены знания о Господе, свои сведения они черпали откуда ни придется. 

Иеромонах Серафим (Роуз) говорил: «Люди духовно и нравственно истощились и истрепались. Они когда-то уже слышали о христианстве, а теперь оно им надоело, и они от него устали. Трудно вдохновиться при виде всего этого. То там, то здесь появляются немногочисленные новообращенные, которые видят в христианстве нечто свежее, которые находят в христианстве нечто несообразное обыденному о нем мнению. И все же мало, очень мало вдохновляющего в этом мире, если взглянуть на него глазами православия... Сам феномен отпадения от Истины заключается в том, что люди не могут свежо воспринять благовестие. Они уже слышали о нем, и у них есть прививка против него».

Уровень многих приходящих теперь в обители послушников, во всяком случае, за пределами крупных мегаполисов, позволяет говорить не только об охлаждении их сердец, но и о серьезных проблемах с личностным, порой интеллектуальным развитием, с физическим здоровьем. 

Эти молодые люди, попадая в обители и даже проявляя искреннее стремление познать истинную веру, к сожалению, в процессе дальнейшей монашеской жизни очень легко уязвимы. И такую незаживающую рану наносит им непрерывный контакт с миром. Они привыкли носить весь мир с собой в кармане и могут искренне полагать, что, находясь территориально в пределах монастыря и при этом активно используя средства связи, они все равно пребывают в монашеском уединении. Нашим предкам достаточно было запретить выход молодому монаху за ворота монастыря, пока он не созреет до того, чтобы это не нанесло ему вред. Сейчас иноку нет необходимости формально нарушать этот запрет. Имея в руках мобильный телефон, он оказывается в эпицентре мирской жизни, доступный любым соблазнам, даже не осознавая, что гаджет, с которым он вырос, который долгие годы подменял ему родительскую заботу, юношескую дружбу, открывает прямую дорогу злу в его сердце. Такой молодой монах считает, что игумен, лишающий его телефона и интернета, просто человек старого времени, который не понимает, как удобно решать с их помощью многие насущные вопросы. 

Святейший Патриарх Кирилл недавно сказал: «Человек приносит три обета и соблюдает их, но устраниться от мира, постоянно пользуясь мобильным телефоном, не может. Связь с интернетом такая, что никаких сил не хватает, чтобы ее пресечь. Древние отцы имели свои искушения и соблазны и преодолевали их, а у нас с вами – свои искушения. И не иметь мобильный телефон и не блуждать с его помощью по миру, это для современного человека нелегкая аскеза. Не всем так повезло с месторасположением монастыря, – продолжил с иронией Святейший, – как Костомаровской Спасской обители, которая находится в низине “палестинского пейзажа”, где, чтобы кому-то позвонить, нужно каждый раз забираться на холм».

Новые времена – новые соблазны, но сами страсти и добродетели не могут быть нами не узнаны, они хорошо описаны и древними святыми отцами, и современными нам практиками духовной жизни. Такими как, например, известный богослов, схиархмандрит Эмилиан (Вафидис).

В своей книге «Слова и наставления» старец пишет, что «самый страшный враг, порождение постпромышленной эпохи – это информационный бум, который на самом деле есть развлечение от лукавого. Человек, заваленный миллионами картинок, телевизионных передач, другой продукцией средств массовой информации, теряет покой, самообладание, способность к созерцанию, обращается к внешнему, делается чужим сам себе, одним словом, теряет рассудок».

Хотя, разумеется, дело не только в средствах связи. Перед современным монашеством также остро, как и пред нашими предшественниками, стоит вопрос: насколько мы можем позволить себе те или иные технологические новшества. Нужна ли нам снегоуборочная машина, имеют ли наши кухни, к примеру, право быть оснащенными по последнему слову техники или наш удел жить при печах и свечах? Говоря о проблемах, которые стоят за использованием технологий, казалось бы, освобождающих время монашествующих для молитвы и святоотеческого чтения, отец Эмилиан предлагает прилагать к технологиям, допустимым или недопустимым в монастыре, два критерия: умеренность и бодрствование, трезвение. Говоря об умеренности, он ссылается на преподобного Петра Дамаскина, который, в свою очередь, так определял достаточность для обители следования за новшествами: «Всё то, что превыше необходимости, есть то, что не приносит пользы для спасения души или поддержания сил тела, служит препятствием для хотящего спастись».

Вот только искать границу между необходимостью и избыточностью – задача для каждого из нас. И по тому, как мы ее определяем, Господь определяет наш собственный духовный уровень.

О бодрствовании и трезвении авва Эмилиан пишет следующее: «Учение отцов Церкви о трезвении ума вооружает человека, помогает ему предотвратить разрушительные последствия эпохи технологий. Оружия воинствования нашего не плотские, но сильные Богом на разрушение твердынь (2 Кор. 10:4), – говорит апостол Павел. Трезвение охраняет любого человека. Оно есть “постоянное приобщение благу в веке сем и в будущем” и “путь, возводящий в Царство наших душ и будущего века”.

Трезвение есть привилегия не одних подвижников, созерцателей, но и всех тех, кто имеет сознание, пользующееся миром сим, как не пользующееся (см. 1 Кор. 7:31).

В эпоху технологий человек становится потребителем и рабом изготовленной им продукции. Затем, сохраняя этот статус, он попадает в еще одно рабство – информации и образов, заполняющих его жизнь.

Давайте вооружимся умеренностью и трезвением, извлеченными из опыта монашеской жизни, из нашей православной традиции, – призывает нас авва Эмилиан. – Они для “всякого человека, грядущего в мир” упразднят рабство и сохранят его здравие и господство. Ибо он есть сын Божий».

Вместе с тем он осмысляет проблему применения в Церкви современных технологий во всей полноте и так формулирует к ней церковное отношение: «Технология развивалась – от земледелия до промышленного переворота. По Божию благословению за усердные труды человеку удалось сохранить, несмотря на грехопадение, свое господство над природой. Ибо технологии, которые явились следствием человеческого разума, удовлетворяли необходимым для выживания потребностям человека. Это отличало его от животных и иных природных элементов, и так достаточно приспособленных для выживания. Нужно сказать, что в древние времена в тексте Священного Писания не существовало различия между словами “ремесло – искусство” и “технология”, которые, как отвечающие естественным потребностям, были синонимичны слову “благо”. Ремесло предшествовало появлению механики как самой необходимой из технологий. Время шло, и повышалось мастерство. Именно оно встало на службу не нуждам человека, а производству и извлечению выгоды.

Поэтому для того, чтобы сохранить свое господство над природой в процессе развития технологий, человеку необходимо не переступить разумного логического предела. Технология не есть нечто, существующее само по себе, но замысел о приложении внутренних законов и природных элементов, земных и небесных, во благо. А “сам человек имеет (согласно Григорию Нисскому) правильное устроение, к Небесам он устремляется и на вышний мир взирает. Именно это указывает на его царское достоинство”».

Авва Эмилиан убежден, что Церковь и монашество не расположены враждебно к прогрессу и технологиям. «Напротив, – пишет он, – монахи на протяжении столетий показывали серьезные результаты научной и технической изобретательности.

На Западе в Средние века монахи восстановили культуру, разрушенную нашествиями варваров. Монастыри являлись очагами точных наук, там развивались математика, зоология, химия, медицина. Так, монахи изобрели поднятие целины в земледелии. Многие достижения монахов были положены в основу развития технологий.

Святой Афанасий Афонский установил на Святой Горе механическую тестомесилку, приводимую в движение волами, что позволило монахам не пропускать богослужений. Этот агрегат, как рассказывается в житии святого, был “прекраснейшим по искусности изобретением”. Все сферы своих занятий обогатили монахи подобными выдумками». 

Но мы понимаем, что не это было целью тогдашнего монашества, не может быть оно целью и для нас, сегодняшних.

Преподобный Паисий Святогорец однажды рассказал о своем разговоре с одним американцем. Авва спросил у пришедшего: «Чего вы достигли, будучи столь великим народом?» – «Мы, – отвечает тот, – слетали на луну». – «А она далеко?» – «Полмиллиона километров». – «И сколько же вы потратили, чтобы слетать?» – «На это утекли целые реки долларов». – «А что, до Бога не долетели? Бог далеко?», – поинтересовался отец Паисий. – «Очень далеко», – ответил американец. – «А мы до него на одном сухаре долетаем», – ответил авва.

«Знание естественного, – утверждает преподобный Паисий, – способствует стяжанию знания духовного. Однако, не выходя из естественного знания, человек не выходит из естества и не восходит на небо. То есть он не выходит из рая земного того сада, который орошали воды Евфрата и Тигра, он радуется прекрасной природе и животным, но не восходит в небесный рай, чтобы возрадоваться вместе с ангелами и святыми. Для того чтобы войти в небесный райский сад, необходимо иметь веру в Хозяина этого сада; чтобы возлюбить его, необходимо признать свою греховность, смириться; чтобы познать, беседовать с Ним в молитве и прославлять Его – и когда Он помогает нам, и когда Он испытывает нас». 

Общежительный монастырь должен, при всех трудностях обеспечения в обители столь необходимой для духовного возрастания тишины, создать условия для созидания дороги в этот сад Хозяина, а для этого нужно приобретение монахами опыта прямого общения с Господом, понимания ими, что они в каждую минуту предстоят перед Ним. «Человек становится монахом для того, чтобы войти в дом Божий и вступить в непосредственное общение с Богом, – пишет старец Эмилиан. – Быть монахом – значит быть изгнанником, пленником, отделиться от всех и, следовательно, жить один на один с Богом». 

Да, задачей игумена или духовника обители является наставление неопытного монаха. Именно они создают для него возможности для монашеского становления. Но связка учитель-ученик работает только тогда, когда не только учитель учит, но и ученик прилагает все силы для постижения преподаваемой науки. Если молодой монах не готов слышать своего отца, то до конца своих дней он останется незрелым.

Преподобный Паисий Святогорец в одной из своих бесед рассказывал: «Большинство приходит в монастыри молодыми, находит там духовных родителей и может так и остаться в детском состоянии, с детскими претензиями, тогда как, находясь в миру, они уже были бы родителями сами. Из детства они так и не выходят – не в добром смысле, а в плохом, то есть остаются инфантильными. Можно и такое увидеть: человек состарился, но если он не начал работать головой, то радуется карамельке или маечке. “А мне батюшка кофточку купил”, – хвалился один старенький афонский монах и показывал теплую фуфайку, которую дал ему его старец. Ну совсем как маленький мальчик, которому мама купила пиджачок с погончиками!

…Давайте будем младенцы на злое, но не по уму (см.: 1 Кор. 14:20). Иначе как в нашу жизнь войдет отвага? Как к нам придет мужество? – призывает отец Паисий, – Монах, для того чтобы преуспеть, должен размягчить ту жесткость, которая в нем есть, то есть ему надо сделать свое сердце чуть материнским. Монахине же, для того чтобы преуспеть, нужно стяжать себе немножко мужества».

Для того же, чтобы обрести такие качества, мы должны научаться закрываться от мира. Даже в той крупной обители, где, предположим, кипит миссионерская и благотворительная жизнь, где город поселяется прямо во дворе монастыря. Где паломников, по нужде и без нужды жаждущих общения, иногда больше, чем монахов.

Занимаясь делами благотворительности, миссионерства, окормляя многочисленные больницы, воинские части и приюты, желая принести пользу нуждающимся, мы вновь забываем об умеренности, о которой говорит нам старец Эмилиан. Да и сами люди, которые вроде бы зовут нас на разнообразные беседы, порой остаются духовно неудовлетворенными общением с нами. Позвольте, если уместно, привести такое сравнение: наши предки употребляли в пищу малое число самых простых, но естественных продуктов, а мы сегодня, пытаясь насытиться, с чувством тяжести выходим из-за столов, на которых рыба на самом деле не рыба, а овощи – не овощи. Как пищевые суррогаты не дают нам насыщения, так и наши напутствия, если они не водимы Самим Духом, не дают окормляемым ни ответов на их духовные запросы, ни побуждают их внимания к трепетному слушанию.

Преподобный Паисий Святогорец говорит: «Проповедуют многие, но немногие вызывают у людей доверие к себе, поскольку их жизнь не соответствует их словам. Но монах не произносит громких проповедей, рассчитанных на то, чтобы его услышали другие. Он молча проповедует Христа своей жизнью и помогает ближнему своей молитвой. Он опытом живет Евангелие, и Благодать Божия его выдает. Так монах проповедует Евангелие способом наиболее достоверным, а это и есть то, чего жаждет мир, особенно сегодняшний. Когда монах говорит, то он выражает не просто мысль, но опыт. Однако и мысль, высказанная монахом, тоже несет в себе свет». 

Отец Паисий поясняет нам: как же сделать себя достойным своих слов, как найти те слова, которые найдут отклик в сердцах: «Дело монаха – стать сосудом Святаго Духа. Он должен сделать свое сердце таким чутким, как листочек сусального золота. Все делание монаха есть любовь, и в путь свой он тоже выходит от любви к Богу, которая заключает в себе и любовь к ближнему. Монах размышляет о несчастье человечества, его сердце уязвляется болью, и он непрестанно сердечно молится о мире. Так монах милует мир молитвой. Есть монахи, помогающие людям больше, чем мог бы помочь им весь мир. К примеру, человек мирской помогает бедняку килограммом риса и парой апельсинов, да и те часто дает лишь для того, чтобы его увидели другие, которых он сам при этом еще и осуждает за скупость. Но монах творит молитву и ею, в молчании, шлет целые тонны помощи своим ближним». 

Если духовного делания не происходит, то наступает обмирщение, которое, если можно так выразиться, идет с двух сторон. Со стороны мира, который не удовлетворяется нашим благовестом, но все же имеет тоску по сакральным смыслам, и который начинает искать их не там или наделяет ими не то. Сегодня сакральный смысл придается порой самым неожиданным вещам: к примеру, плотским отношениям или машинам, модельным брендам. И нас уже не удивляет такой речевой штамп, как икона стиля. Искусствоведы тоже рассуждают о сакральном искусстве: художниках, режиссерах и их экспериментах. 

С другой стороны, обмирщаются и наши обители, все более вовлекаясь в жизнь мира. Пусть и с благими намерениями вести социальную, миссионерскую работу, и рискуют при этом погружении приобрести черты мира. 

Преподобный Паисий Святогорец, видевший подобные ситуации, пишет: «В монашество глубоко проник мирской дух, и зло не стоит на месте. Монахи должны проявить себя монахами, а не мирянами. Мы утратили присущую прежним поколениям простоту. Молодыми монахами движет сейчас мирская логика и мирская воспитанность: они стараются не потерять свою репутацию и часто ориентируются на законы светского общества. А еще совсем немного лет назад в монашеских общежитиях можно было увидеть состояние, описываемое в “Лавсаике”. Одни уходили в монастырь от божественной ревности, другие – от покаяния. Обстоятельства, приводившие их в обитель, были разными: один уходил в монастырь после смерти жены, другой поступал туда, покаявшись в прежней, мирской жизни. И бесноватых можно было встретить в монастырях: они приходили туда за помощью, молитвами отцов исцелялись, оставались там и принимали постриг. А если потом они совершали какое-нибудь бесчинство, то в них опять входил нечистый дух. Поэтому в общежитиях были и бесноватые. Были и прельщенные, были и Христа ради юродивые, были монахи, обладавшие даром прозорливости и дарованиями исцелений. Было великое разнообразие! А сегодня не встретишь ни прозорливца, ни чудотворца, ни бесноватых, ни юродивых ради Христа. У нас иное юродство – юродство мира сего. Во главу угла мы поставили собственную голову, и от этого повредились умом. В нас вошло много мирской логики, и эта многая логика разрушила всё. И худо то, что мы этого не понимаем.

Иноки некоторых обителей, заполонив сегодня свою жизнь множеством различных удобств, делают ее тяжкой. Слишком отвлекаются на вещи, нужды в которых нет, а то духовное, чем подобает заниматься, оставляют. Если юные, приходя в монастырь, меняют мирское неспокойствие на дух светского учреждения, то покоя они не найдут. Потом, чтобы развлечься, они захотят заниматься духовным туризмом, ездить по экскурсиям. Найдется и такой, что скажет: “А мне хочется в отпуск”, тогда как монаху подобает отлучаться из своей кельи с болью».

Так что же, ради затвора монахам отказаться от миссионерства? А может быть, вспомним преподобного Серафима, когда именно и с чем он вышел к людям? И вряд ли кто-нибудь оспорит, что отдача от миссии отца Паисия гораздо выше, чем от нашего, порой, многоделания на этом поприще. 

«Монах не намечает собственной программы действий, не составляет мирских проектов миссионерской работы, – говорит авва Паисий, – он идет вперед без всякого собственного плана, и добрый Бог включает его в Свой божественный план, а если это понадобится, то Он ведомым Ему способом может послать его и на апостольский подвиг. Бог не требует от монахов, чтобы они выходили в мир и водили людей за ручку. Он хочет, чтобы монахи опытом своей личности давали людям свет и таким образом руководствовали их к вечной жизни. То есть служение монаха не в том, чтобы помогать миру, находясь в миру. Монах уходит далеко от мира не потому, что он ненавидит мир, но потому, что он любит его. Живя вдали от мира, монах своею молитвой поможет ему в том, в чем нельзя помочь по-человечески, но одним лишь божественным вмешательством. Поэтому монах должен находиться в постоянной связи с Богом, принимать от Него сигналы и указывать людям путь к Нему».

А на вопрос, до какого предела монах должен забывать о себе, помогая людям, святой Паисий отвечал: «До того, пока он видит, что людям есть от этого польза. Но если я совершенно отдамся в руки мирян, то и сам превращусь в мирского человека. Когда монах якобы для того, чтобы помочь людям мирским, делает то, что монашеству не приличествует, то людям это не помогает. К примеру, какой-то монах может стать прекрасным таксистом. И денег-то за проезд он брать не будет, и разговоры-то духовные с пассажирами он будет вести... Но это не монашеское дело. Иногда встречаешь у монахов дух мирской, а у мирских – монашеский. А поэтому Христос скажет в жизни иной: “Ты снимай-ка схиму, а ты надевай”. Человек мирской, возжелав жизни монашеской, освящается. Но если монах возжелает мирской жизни, то он идет в вечную муку. <…> В том, что не приличествует монашеству, душа инока покоя не найдет. А с того мгновения, как его душа потеряла покой, он должен искать и найти причину этого».

Наши богословы-современники дают нам и конкретные рекомендации: как обезопасить монаха от мира.

К примеру: «Не ходи повидаться со своими родственниками, не позволяй приходить им повидаться с тобой, не стремись часто бывать у них, – обращается к монахам архимандрит Эмилиан в своей книге «Трезвенная жизнь и аскетические правила». – Правилами монастыря должны быть те самые правила, которые ввели великие отцы Церкви, и те слова, которые произнес Сам Христос. <…> Монастырь не ограничивает монахов, он оставляет их свободными, потому что принимает и немощь человеческого естества. Однако монахи должны каждый раз испытывать себя перед Богом». 

Однако, если проблема угрозы монастырям со стороны мирского информационного пространства или использования в нашем быту технологических новшеств относительно нова, то вопрос о степени вовлечения обители в хозяйственную деятельность, о степени духовной безопасности этого процесса имеет долгую историю.

Для монастыря участие в общественном воспроизводстве – явление естественное и насущно необходимое. Монашеский труд – это прежде всего лекарство от праздности и способ полезного времяпрепровождения. К тому же любая обитель должна обеспечить пропитание своим монашествующим. 

Даже 5000 суровых аскетов Нитрийской пустыни еще в начале V века занимались рукоделием и продавали свои изделия на рынке. В числе хозяйственных построек монастыря были пекарни, выпекавшие хлеб не только для его нужд, но и для отшельников, удалившихся во внутреннюю пустыню. Монастырские врачи и аптекари следили за здоровьем насельников обители. Слава нитрийских подвижников широко распространилась в империи и привлекла в пустыню огромное количество мирян-странников. Но ведь именно поэтому уже к середине того же века монахи постепенно покинули Нитрию в поисках молитвенного уединения. Так что такое близкое соседство пустыни с миром привело в данном случае к переносу монашеских келий. 

И все же есть вопросы о том, насколько должна соотноситься хозяйственная деятельность с реальными потребностями монастыря. Чтобы труд был монаху во благо, чтобы обитель кормила себя и могла все-таки кому-то помочь, но при этом не превращалась ни в сугубо экономическое образование, ни была сметена желающими получить от нее материальную выгоду, или чтобы обитель не потонула в хозяйственной разрухе. Такие вопросы вставали перед монашествующими испокон века.

Да и перипетии государственного вмешательства в жизнь русских обителей приводили то к экономическому расцвету монастырей, то к их упадку. Поэтому у русского монашества накоплен немалый опыт как выживания в нищете и подполье, так и опыт финансового благополучия. 
Вспомним один из самых ярких церковных споров на имущественную тему двух русских святых – преподобных Нила Сорского и Иосифа Волоцкого.

В начале XVI века великий князь Московский, который стремился создать постоянно действующее войско для защиты своих границ, раздал в поместья служилым людям из Москвы обширные земельные владения в Новгородской земле, ранее принадлежавшие митрополиту и богатейшим монастырям. Новгородский архиепископ Феофил, последний владыка, избранный самими новгородцами, решительно протестовал против этого, но в 1480 году он был смещен с кафедры, а все церковные и монастырские владения были тщательно описаны в 1490–1491 годах московским подьячими. В 1499–1500 годах была проведена новая конфискация церковных и монастырских земель в пользу государства. Причем пострадали и бедные монастыри.

На Церковном соборе 1503 года был поднят вопрос о том, следует ли монастырям владеть селами. Именно он и разделил приверженцев Нила Сорского и Иосифа Волоцкого. Аскет Нил Сорский высказывался против монастырских владений и личной собственности монашествующих. Однако взгляды Иосифа Волоцкого нашли преимущественную поддержку. Он доказывал, что имения позволяют монастырю помогать бедным, спасают от голода. Также, «если у монастырей не будет сел, – утверждал Иосиф, – то как честному (знатному) и благородному человеку постричься в монахи; если же не будет честных старцев в монастырях, то откуда взять на митрополию, или архиепископа, или епископа и на всякие честные (почетные) власти? А не будет честных старцев и благородных, то и вере будет поколебание».

Как показал нам Господь, и тот и другой спорщик вошли в число Его угодников в чине преподобных. Поскольку ни владение имуществом, ни отсутствие такового не решают вопросов спасения.

Именно об этом предупреждает нас Священное Писание: Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкопывают и крадут (Мф. 6:19). 

Спасение монаха, как и любого другого человека, зависит не от богатства, а от пристрастия к нему. Хотя такую привязанность может испытывать нищий. И раздавший сокровища богач может поскользнуться на привязанности к тому малому, что у него осталось.
Преподобный Паисий Святогорец рассказывал: «К сожалению, торгашеский дух потихоньку проникает в монашество до самого мозга костей. Ко мне в каливу зашел как-то один монах. Я плел четки. “Ты, – сказал он мне, – такие четки на тридцать три узелка раздаешь в благословение. А я одну такую четку могу продать даже и за пятьсот драхм! И я с ними, как ты, не рассусоливаю: как только заканчиваю узелки, обрезаю края и немного схватываю их между собой, чтобы понапрасну не расходовать шерсть. И сутаж, который остается от крестов, у меня тоже в дело идет – подшиваю и его. И бусинок не использую. Прибыли у меня выходит побольше твоего!” – “Слушай, – ответил я, – да как же тебе не стыдно! Разве ты не понимаешь, что в тебя вселился торгашеский дух? Я с 1950 года монах, но такое слышу впервые!”»

Приводит он и другой случай: «Один мой знакомый посетил некую обитель, а потом рассказывал: “Да там настоящее ателье! А матушка-игумения что за диво! Торгуй она пуговицами в Монастыраки в Афинах, так вот была бы на своем месте! Уж такая у нее в этих делах хватка!” То есть монастырь – это ателье. Потом он превращается в фабрику, потом в супермаркет, а потом в ярмарку! Несчастные мирские люди хотят от нас, монахов, чего-то высшего. Но для того чтобы достичь высшего, нам должно избегать всякого человеческого утешения. <…> Монастыри имеют духовное предназначение. В них не должно быть начала мирского, но лишь духовное, чтобы они преисполняли человеческие души райскими сладостями. Ну куда нам соревноваться с мирянами в мирском! Ведь как ни возьми, у них все равно возможностей побольше нашего. Если же монашеская обитель живет духовно, то знаете, как она заставляет мир задуматься! Когда присутствует благоговение, страх Божий, когда нет ни мирской логики, ни торгашеского духа, это умиляет мирян», – говорит авва Паисий. И именно такая обустраиваемая в наших обителях жизнь и должна отвечать на все вопросы о том, какая социальная работа должна проводиться в монастырях.

Бедность, посылаемая некой обители во испытание, также может быть и добрым уроком, и камнем преткновения при ропоте, при желаниях большего. Главное в такой ситуации – не оставлять своего главного монашеского делания – молитвы и не предаваться расслабленности и лени. 

«Труд, – утверждает еще один святогорец, архимандрит Елисей, игумен монастыря Симонопетра, – занимает очень важное место в жизни монаха, но он не важнее таких монашеских принципов, как отречение от мира и безмолвие. Было бы хорошо, если и в современных монастырях труд оставался бы лишь поделием, второстепенным делом. Таково было отношение к послушаниям в православных монастырях, и старец Эмилиан желал, чтобы это соблюдали и мы. В уставе женского монастыря Ормилия он писал: “Трудиться нужно умеренно, занимаясь такими работами, которые, по возможности, не создают шума, не способствуют развлечению и не нарушают единства сестринства. При этом работать до́лжно ответственно, с усердием делая то, что в твоих силах. Необходимо соразмерять труд с физическими и душевными силами насельниц, учитывать их духовные нужды и способности”.

Сегодня, когда почти все работы механизированы, благочинные и старшие по послушаниям должны внимательно следить за тем, чтобы из-за индивидуализации труда не разбивалось единство жизни братий. Важно, чтобы во время монастырских трудов сохранялась внутренняя собранность и чувство общего предстояния пред Господом, благодаря чему монахи и на послушаниях остаются такими же беспопечительными, спокойными и радостными пред Богом, какими бывают в храме. 

Сохранение на послушаниях истинно монашеского духа зависит не только от старших братьев, но и от всех насельников. Иногда бывает, что сами братья настолько привязываются к своему послушанию, что уже не мыслят себя без этого дела. Они даже не позволяют никому постороннему вмешиваться в их работу. Истинный монах, напротив, должен исполнять послушание без пристрастия, хотя и по совести. И потому на Святой Горе есть мудрая традиция, которая, правда, не всегда соблюдается в полной мере. По этой традиции ежегодно каждого монаха, если возможно, назначают на новое послушание, для того чтобы он мог избежать пристрастия к своему делу».

И тогда, вслед за апостолом Павлом мы могли бы сказать: Великое приобретение – быть благочестивым и довольным. Ибо мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынести из него. Имея пропитание и одежду, будем довольны тем. А желающие обогащаться впадают в искушение и в сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу. Ибо корень всех зол есть сребролюбие, которому предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям (1 Тим. 6:6–10).

Сегодня мы рассмотрели те риски, которые могут стать угрозой жизни для современной обители. И, надеюсь, в словах наших духовных отцов узнали применяемые в жизни наших обителей рецепты созидания многотрудного монашеского подвига.

«Все это многотрудный подвиг, – напоминает нам Святейший Патриарх, – но подвиг, доступный современному человеку. Без этого подвига монашествующий остается мирянином, одетым в монашеские одежды. С такими мирянами я, к сожалению, очень часто сталкивался. Одет по-монашески он или она, но человек совершенно не монастырский. Преодолевать это тяготение и искушение мира – это и есть сердцевина монашеского делания. Весь мир сегодня жаждет свидетельства о Боге и смотрит на монастыри с надеждой, желая увидеть в монахах подлинных подвижников, своей жизнью свидетельствующих о Христе».

Литература:

1. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Доклад на Собрании игуменов и игумений Русской Православной Церкви 22 сентября 2016 года. Электронный ресурс: http://www.patriarchia.ru/db/text/4621772.html

2. Паисий Святогорец, преподобный. Слова. Т. 1. С болью и любовью о современном человеке. Электронный ресурс: https://azbyka.ru/otechnik/Paisij_Svjatogorets/s-bolju-i-ljubovju-o-sovremennom-cheloveke-slova-tom1...

3. Паисий Святогорец, преподобный. Слова. Т. 2. Духовное пробуждение. Электронный ресурс: https://azbyka.ru/otechnik/Paisij_Svjatogorets/dukhovnoe-probuzhdenie-slova-tom2/6_2

4. Эмилиан (Вафидис), схиархим. Православная духовность и «революция технологий». Электронный ресурс: https://azbyka.ru/otechnik/Emilian_Vafidis/pravoslavnaja-duhovnost-i-revolyutsija-tehnologij/

5. Эмилиан (Вафидис), схиархим. Монашеская жизнь. Электронный ресурс: https://azbyka.ru/otechnik/Emilian_Vafidis/monasheskaja-zhizn/
6. Архимандрит Эмилиан (Вафидис). Трезвенная жизнь и аскетические правила. – М.: Паломник, 2016.

7. Серафим (Роуз), иеромонах. Человек против Бога. Путь ко спасению в современном мире. Электронный ресурс: http://profilib.com/chtenie/36493/serafim-rouz-chelovek-protiv-boga-27.php

8. Архимандрит Елисей (Святая Гора Афон). Православное монашество и вызовы современного мира. Электронный ресурс: http://monasterium.ru/publikatsii/doklady-2/25-rch-reg/pravoslavnoe-monashestvo-i-vyzovy-sovremennog...

9. Реутский А. Три ключевые проблемы монастырской жизни. Церковный вестник, 23 сентября 2016 года. Электронный ресурс: http://www.e-vestnik.ru/news/problemy_monastirskoy_gizni_9662/