23 сентября 2025 года в Москве состоялось Собрание игуменов и игумений монастырей Русской Православной Церкви. С основным докладом на заседании выступил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл.
23 сентября 2025 года в Москве состоялось Собрание игуменов и игумений монастырей Русской Православной Церкви. С основным докладом на заседании выступил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл.
Преосвященные владыки! Всечестные отцы и матушки игумении! Дорогие братья и сестры!
Сердечно вас всех приветствую и благодарю Бога, что наши собрания становятся доброй традицией. Эти встречи дают нам возможность пообщаться друг с другом, с братьями и сестрами во Христе, поделиться своими мыслями, кому-то найти ответы на волнующие вопросы. А кто-то, может быть, получает духовную поддержку, ведь всякие бывают жизненные обстоятельства, которые требуют поддержки со стороны духовно близких людей. Надеюсь, что наши встречи содействуют добрым переменам к лучшему, в том числе в жизни наших монашеских обителей.
Несколько слов о статистике. Сегодня в Русской Православной Церкви действуют 962 монастыря (463 — мужских и 499 — женских); из них на территории Российской Федерации 584 монастыря (282 мужских и 302 женских). Среди монастырей — 37 ставропигиальных (17 мужских и 20 женских), в которых подвизаются 2117 монашествующих. За последний год было открыто 3 мужских и 1 женский монастырь.
Еще некоторое время назад никто из нас и не поверил бы в то, что могут быть такие цифры. Сам факт этого значительного увеличения количества монастырей свидетельствует о присутствии Божием в нашей жизни: процвела есть языческая неплодящая Церковь. От общества атеистического, секулярного, где религия притеснялась, за короткий срок действительно произошли такие перемены, которые только чудом Божиим и можно объяснить.
Это не повод для того чтобы мы как бы сверху вниз смотрели на окружающий мир, но мы, конечно, должны возблагодарить Господа за страну нашу, за народ наш, за Церковь нашу. За то, что Господь всем нам дает силы совершать то великое служение, которое преследует одну-единственную цель — спасение людей для Царства Небесного. А в широком, но важном смысле — спасение людей в этой жизни от греха, а значит, от ошибок и от тяжелейших последствий этих ошибок.
В этом году повсеместно прошли заседания региональных круглых столов, посвященных теме «Суть монашеского подвига в современном мире». По итогам обсуждений участники пришли к общему выводу: какими бы ни были окружающие нас условия, мы должны помнить, что наша брань не против плоти и крови, но против миродержителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных (Еф. 6:12). При всем разнообразии современных вызовов суть монашеского подвига остается неизменной и состоит во внутреннем сердечном делании, приводящем к преображению человека.
Путь христианина, а тем более монаха — это путь совлечения ветхого человека и облечения во Христа. Эта норма всем хорошо известна, и известно также, что такой путь требует особого подвига. Общаясь с монашествующими, часто привожу в назидание слова, встречающиеся у многих древних отцов: мы приближаемся к Богу в той мере, в какой мы совершаем подвиг. А почему? Тоже не единожды говорил, что у слова «подвиг» тот же корень, что и у слова «движение».
Подвиг — это движение, но все ведь зависит от вектора, от направления этого движения. Если движение вниз и в пропасть, какой в этом подвиг и разве может быть благодатным результат? Только когда человек движется вперед, что означает его всестороннее развитие как личности, и одновременно вверх, что означает приближение его к Богу и развитие духовных сил, направленных на обретение спасения, — вот тогда и выбран этот единственно правильный вектор человеческого развития.
Принимая монашеский постриг, мы вступаем в особые отношения с Богом. Монашествующие отказываются от мира и от того, что́ в мире, ради Христа. Но этот отказ должен быть действительно отказом. А если все изменения заключаются только в том, что одна одежда сменилась на другую, то, конечно, нет и особых отношений с Господом.
Когда мы говорим об отказе, мы должны понимать: если монах живет в обители, то сами монастырские стены как бы защищают его от влияния внешнего мира. Присутствие братства или сестричества поддерживает монаха в его стремлении действительно восходить от силы к силе. А если монах служит на приходе, это конечно, дополнительная трудность для человека, сознательно относящегося к своему монашескому призванию, что налагает на такого монашествующего особую ответственность — по своему целеполаганию, по устройству своего бытия он не может переставать быть монашествующим.
Хотелось бы еще сказать, что горение сердца и ревность по Богу — это важная сила, которая помогает и монашествующему, и всякому верующему действительно достигать той высоты духовной жизни, которая способна открыть перед нами врата Царствия Небесного, врата вечности. Конечно, этот путь связан с большими трудностями, испытаниями, соблазнами. Нередко нас одолевает немощь, нередко мы не видим результата в нашей духовной жизни, иногда страшимся неопределенности — и так бывает. Но всякий монашествующий призван не отчаиваться.
Почему? Да потому что самое страшное — это отчаяние. Отчаяние — это потеря надежды. Когда человек машет рукой: да все равно ничего не получится! — вот тогда и наступает остановка всякого развития. Это преграда к совершенствованию. Совершенствование — это очень высокое слово, оно предполагает особые усилия со стороны человека. Но если наступает отчаяние, а нередко за отчаянием — цинизм, то человек вступает на совершенно другой путь — греховный, ведущий к погибели. Вот почему святые отцы говорят об отчаянии как об очень опасной духовной болезни.
Так действительно бывает и с монашествующими. Когда инок теряет ориентиры, перестает надеяться на спасение, понимает, что ему не справиться со своими внутренними проблемами, — это приводит в крайних случаях, о которых и говорить бы не хотелось, к оставлению монашеской жизни, к уходу из монастырей. А бывает и так, что внутренний цинизм появляется, но вроде и уходить некуда, и для светской работы нет ни знаний, ни умений, — «ну тогда вот здесь и останусь». Человек практически растерял все, что должен иметь как монах, но, с другой стороны, ввиду внешних обстоятельств, он продолжает пребывать в монашеской общине, перестав внутренне быть монахом.
Конечно, такого надо всячески избегать. Думаю, каждый из нас это хорошо понимает, и нужно стараться по мере сил ставить перед собой пусть небольшие, но реальные задачи и стремиться к их достижению.
Иногда монашествующий, особенно по молодости, начинает возлагать на себя неудобоносимые подвиги. Нередко такое заканчивается разочарованием, вплоть до разрыва с монашеством — мы и такое знаем. Эмоциональный фактор иногда возбуждает некую ревность, но если она не подпитана духовной силой, готовностью идти по пути духовного возрастания, то это может привести к тяжким последствиям в нашей духовной жизни.
А если мы не устремляемся сразу в небеса, не ставим перед собой каких-то невероятных задач, а идем спокойно, размеренно, как отцы учили восходить — от простого к сложному, от менее возвышенного к высотам, — вот тогда можно действительно мобилизовать свои силы в ответ на призвание, которое Господь вселил в наши сердца, и достичь искомых результатов. Результатом же должны быть душевный мир, незлобие, радость, любовь и все те добродетели, о которых мы слышим в Послании апостола Павла к Галатам.
Наша первостепенная задача, досточтимые владыки, отцы игумены и матушки игумении, — возгревать, воспитывать в душах вверенных вашему попечению братьев и сестер желание пребывать в добровольном подвиге, следовать путем евангельских заповедей. Подвиг добровольный, ведь никто никого не заставляет ничего делать — ни в монастырях, ни в скромных скитах, да и нигде, где живет и молится человек, вставший на путь монашества. Никто ничего не требует от монаха — он сам должен требовать от себя, соизмеряя свои духовные мечтания с реальными возможностями, чтобы не впадать в прелесть.
Действительно, многое в жизни человека зависит от того, следит ли он за своим духовным состоянием. Два человека могут находиться рядом, в одних и тех же условиях, внешне весьма похожих. Но один живет рассеянно, а другой духовно бодрствует, контролируя свои мысли и свои дела. В итоге у них разное восприятие жизни, разно целеполагание, разное отношение к событиям, с которыми они сталкиваются. В одной и той же ситуации один огорчается, а другой сохраняет спокойствие и за всё благодарит Бога. Один тотчас бросает непростое дело и отступает, лишь только столкнется с трудностями, а другой идет вперед, не столько уповая на свои силы, сколько возлагая надежду на Господа. Именно у второго в сердце — подлинная сила, именно такими людьми, с сильными и горящими сердцами, и призываются быть монашествующие.
Подобно тому как человек имеет тело и душу, так и подвиг монашеский состоит из послушания и молитвы. Труд послушания помогает стяжать самоограничение и жертвенность, а молитва собирает ум и, конечно, воздействует на сердце. Она одухотворяет все, даже самые простые дела, которые становятся благоприятной Богу жертвой.
Молитва укрепляет монаха в подвиге послушания, привлекает Божию помощь. Вот что самое главное — укрепляет нас. Но ведь наших сил недостаточно, чтобы идти таким трудным путем, как монашество, — а значит, молитва дарует Божественную помощь и Божественную поддержку. Поэтому без молитвы, как и без добрых дел, невозможно угодить Богу.
Не говорю не о сокращении молитвенного правила — иногда бывают обстоятельства, которые требуют его сокращения. Но самое главное, чтобы внутри ничего не сокращалось, чтобы сохранялась потребность в молитве — именно потребность! Ведь молитва — это единственная сила, которая по-настоящему способна укреплять нас в наших таких небольших, но все-таки подвигах, которые мы принимаем на себя.
Если мы хотим научиться любви Христовой, то нам нужно идти путем послушания, смирения и, конечно, молитвы, потому что без молитвы и послушание, и смирение очень быстро закончатся. А если будет в наших сердцах развиваться доброе чувство, если мы будем идти по пути самоограничения и самовоспитания, то наверняка в какой-то момент в сердце возникнет любовь — как ответ на несомненно реальный, хоть и очень скромный подвиг.
Истинное послушание освобождает в душе место для любви. Попросил бы эти слова запомнить: послушание освобождает место в сердце для любви. Если мы послушны из страха и корысти, то это рабство, а если из любви, то мы обрели свободу во Христе и любовь научает нас не просто исполнять некие повеления, а видеть за порученным живых людей — игумена, игумению, братьев или сестер и всех тех, кому мы служим.
Принимая по любви ко Христу, со смирением в сердце волю Божию, возвещаемую через игумена, игумению, ближних или обстоятельства, послушник незаметно для себя совершает подвиг любви. Так подвижник становится подлинным учеником Христовым, начинает видеть цель своей жизни в свободном служении другим — не из страха наказания, не ради выгоды или награды, но в соответствии с душевным состоянием, которое в конце концов приводит к появлению реальной любви к ближнему.
Но как стяжать такую любовь? Многим из нас известны слова преподобного Амвросия Оптинского по этому поводу: «Если ты находишь, что в тебе нет любви, а желаешь ее иметь, то делай дела любви, хотя сначала без любви. Господь увидит твое желание и старание и вложит в сердце твое любовь»[1]. Надо просто начинать делать добрые дела — хотя, может быть, вначале через силу, понимая, что без добрых дел ничего даже близкого к любви не возникнет в наших сердцах.
Ну, а в чем же состоит дело любви? Прежде всего — в нашем свободном решении бороться с грехом, потому что грех и любовь — вещи несовместимые. Почему нужно удерживаться от недобрых слов, от поступков, даже от помыслов? Потому что все это становится преградой на пути нашего движения, как я нередко говорю, вперед и вверх. Вперед — что предполагает общее развитие личности, и вверх — что предполагает движение навстречу Господу.
Вот что говорится о порядках, существовавших в общине преподобного Сергия Радонежского: «Среди отшельников царили полное единодушие и братская любовь; каждый готов был, если бы оказалось нужным, пожертвовать самою жизнью, не говоря уже об удобствах, для сохранения мира и спокойствия остальных братий»[2]. Источником такого глубокого единения, несомненно, была молитва, и не только молитва келейная, не только молитва в храме, но и та, что святые отцы называли умной молитвой. Чем более человек прилежит молитве и послушанию, тем больше в нем деликатности и чуткости, простоты и уступчивости, тем больше он готов пожертвовать собой ради ближнего.
Бывает так, что монах, вроде бы ревнуя о молитве, желая приобрести сердечную молитву, посещает все богослужения, по несколько часов исполняет келейное правило, но от послушаний уклоняется, не откликается и на просьбы братий о помощи в том или ином деле. И это очень характерный признак того, что брат находится в опасности. Вот святитель Игнатий (Брянчанинов) в своих трудах неоднократно предупреждал о том, что бегство от действительности в молитву как в некую «духовную практику» (в кавычках, конечно) не есть молитва, а есть мечтание, которое без своей главной основы — смирения и послушания — является неправильным состоянием, тонкой прелестью. Такой человек по своей гордости заблуждается: он бежит от ответственности, но мнит, что якобы «достоин бо́льшего», что духовен, и все, что происходит здесь, — несчастья, лишения, скорби, труды, — все это земное и, конечно, его недостойно. Это уже тяжелое состояние гордыни, которое, может быть, человек не сознает, но которое начинает управлять его мыслями, поступками, чувствами.
Что́ все это означает на самом деле? Это означает, что человек в первую очередь не чувствует себя в единстве с ближними. А ведь для монаха как члена Церкви естественно жить соборно, в единстве с другими. Он призван чувствовать нужды своих братьев и сестер, искать возможность помочь, утешить. Для монаха норма — не просто никому не отказывать, но еще и самому смотреть: не нужна ли кому-нибудь помощь? Когда монах пребывает в единстве с ближними, тогда он пребывает с Богом. Тогда и его молитва обретает силу. Настоятельно призываю вас и самого себя руководствоваться древним святоотеческим правилом, восходящим к преподобному Пахомию Великому: если брат во время молитвы услышит зов на послушание, то да прервет молитву и пойдет служить. Старайтесь и вы поступать так же!
Истинно ли человек молится, становится видно по тому, ка́к он исполняет порученное послушание. Как на молитве мы стоим с благоговением, усердием, так и к трудам нужно иметь благоговение и исполнять их с усердием, как пред лицом Божиим. В молитве мы взываем «Господи, помилуй!», и это же самое «Господи, помилуй» можем говорить своими трудами, которые посвящаем Христу, деятельно выражая покаяние и желание обрести милость Божию, то есть совершая добрые дела, осознавая свою греховность, стремясь улучшить свое внутреннее духовное состояние.
Молитва никогда не мешает послушанию — вот что очень важно нам усвоить; равно как и истинное послушание не может быть без молитвы. Это непреложная аксиома! Пожалуйста, мои дорогие братья и сестры, не будем об этом забывать. Встречается, к сожалению, нередко ситуация, когда ради внешних трудов и материального обеспечения, в монастыре ослабляется богослужебная жизнь и келейная молитва. Это бывает сплошь и рядом, как все мы хорошо знаем — и игумены, и игумении, и прочие монашествующие. Вот этого не следует допускать! Мы должны понимать, что и послушание, и работа, столь необходимые для жизни монашеской общины, предполагают приоритетность молитвы.
Нельзя молитву загонять на периферию монашеской жизни, даже в таких обстоятельствах, когда, казалось бы, иначе поступить невозможно. Если невозможно, то надо идти и нести послушание, но творить молитву про себя, раз нет возможности помолиться уставно. Ну, а потом, придя в храм, пред Богом раскаяться и еще раз проанализировать свой поступок: действительно ли правильно, что я сделал все без молитвы? Или все-таки следовало бы вначале ко Господу обратиться, а уже потом потрудиться?
Конечно, молитва должна быть не просто механическим отправлением устава или келейного правила — она должна быть центром нашей жизни. Как уклоняющийся от послушаний ради молитвы находится в опасности впасть в прелесть, так и идущие путем одних внешних служений в ущерб молитвенному деланию весьма заблуждаются. Не прилежащие ни молитве, ни трудам впадают в праздность и расслабление, становятся неспособными к подвигу.
Повторно особо скажу: подвиг — это важнейшая константа монашеской жизни. То, о чем мы сегодня говорим, — внутреннее сердечное делание, молитва, безотказная помощь ближним, послушание, ответственность, — все это является настоящим монашеским подвигом. Ничто не должно исключаться из перечисленного. На это монах призван обращать свои силы, в этом проявлять самоотречение и, я бы сказал, отвагу.
Вообще для всякого христианина очень важно хранить в жизни силу духа. И не только для христианина, но христианину это свойственно, потому что мы помазаны Божественным Духом и укрепляемся силой благодати Божией. Неслучайно Священное Писание человека, живущего по Богу, нередко уподобляет воину. Вспомним, например, строки из 17-го псалма: «Бог препоясуяй мя силою», то есть «Бог препоясывает меня силой» (Пс. 17:33). Этот образ препоясывания, равно и многие другие поэтические образы в Псалтири, пришли из военной сферы. Воин препоясывается, во-первых, чтобы длинная одежда не затрудняла его движения, во-вторых, чтобы на пояс можно было повесить меч. Священник перед богослужением, надевая пояс, произносит те же слова: «Бог препоясуяй мя силою». Тем самым он свидетельствует о себе, что он духовный воин.
Но и каждый христианин, в особенности монах, также может относить эти слова к себе: Бог препоясывает меня силою, чтобы я отважно вел брань. Сам по себе я не могу победить грех, но силою Божией способен сражаться и побеждать. Важно также помнить: Господь не только препоясывает, но и научает нас, как сражаться. Псалмопевец Давид говорит об этом прямо: Бог, «научаяй руце мои на брань» — то есть Бог «научает руки мои участвовать в борьбе» (Пс. 17:35). Как в армии солдата учат держать оружие, тренируют воина, чтобы его руки были сильными, — так и нас Бог учит самыми разными способами: через обстоятельства жизни, через общение с другими людьми.
Если посмотреть текст псалма далее, прочитаем другие замечательные слова: «положил еси лук медян мышца моя» (Пс. 17:35). А в еврейском тексте то же место передано так: «я руками гну медный лук» — но смысл примерно тот же. Представьте, какая сила нужна, чтобы согнуть медный лук! Бог дает нам для духовной брани сверхъестественную силу — такую, какой у нас от природы нет.
Псалом описывает, какими должны быть мы с вами. И мы, читая Псалтирь во время своего келейного правила, должны задумываться о том, что́ стоит за теми или иными словами священной книги, непрестанно назидаясь в слове Божием, чтобы быть воинами подготовленными, крепкими, мужественными к духовной брани. Вот такова цель наших молитвенных правил и всех подвигов, которые добровольно принимает на себя монашествующий.
В чинопоследовании пострига монах облекается в броню и шлем, берет в руки щит и меч. Для чего? «Во еже мощи ему победити всю силу и брани начал и властей и миродержителей тмы века сего». Монах вызывается на бой и не имеет права уклониться: он должен быть до конца верным своим обетам и вести реальную борьбу. Предводителем в этой духовной брани является поставленное над монахом начальство, в первую очередь в лице игумена и игумении.
Дорогие отцы, братия, сестры! На вас лежит, конечно, особая ответственность не только за то, чтобы в обителях возрождались храмы и работали мастерские, творились другие дела, но чтобы совершался внутренний сердечный подвиг, который складывается из внутренней молитвы, самоотверженного служения и любви друг ко другу.
А вот теперь вопрос: а как всего этого достичь? Для этого игумен и игумения должны быть прежде всего укоренены в монашеском предании, то есть хорошо знать традиции монашества.
Хорошо при решении даже самого малого вопроса опираться на труды святых отцов как на некий монашеский катехизис. Ведь нет ни одной стороны монашеской жизни, о которой бы не учили святитель Василий Великий, преподобный Феодор Студит, авва Дорофей, преподобный Иоанн Лествичник и другие наставники монашества. Они определили на века порядок монашеской жизни. И вы, наставляя монашествующих, пользуйтесь опытом этих великих отцов, а в особенности их словом, в котором заключена духовная сила и мудрый совет.
Есть такой замечательный образ в житии святого равноапостольного князя Владимира. Там говорится, что князь «взорал», то есть вспахал Крещением всю землю русскую и засеял ее святыми книгами. От этого сеяния одни собирают снопы покаяния, а другие уже вкушают нетленную пищу в Царстве Небесном. Каждый из вас должен продолжать дело великого князя Владимира: обильно сеять слово Божие и назидать пасомых в святоотеческом учении. Важно как можно чаще обращаться к насельникам как на общих встречах, так и во время личных бесед, зачитывать им отрывки из святоотеческих творений, чтобы напоминать об основополагающих духовных принципах и вдохновлять на подвиг.
Вот как важно, чтобы такая назидательная духовная работа осуществлялась постоянно у монашествующих, чтобы монашествующие, особенно послушники, только что пришедшие в обитель, не связывали с обителью только труд, часто физический, но чтобы они понимали, что первое и главное, что они получают для себя, — это духовное вразумление, поддержка, укрепление в вере, способность справляться с искушениями и устремляться ко спасению.
Конечно, игумены и игумении призваны быть примером для своих братьев и сестер в ревности к богослужению, в терпении немощей ближних, в неосуждении. От вас, от вашего духовного опыта во многом зависит состояние всего братства или сестричества.
Кому дано больше, с того больше и спросится. В первую очередь спросится с тех, кто руководит обителями, — а что там происходит. И не только с организационной или уставно-богослужебной точки зрения, но что происходит в душах монахов и монахинь, которые вступили в эту обитель и за спасение которых в первую очередь несет ответственность настоятель или настоятельница.
Пророк Давид, испытавши всё прекрасное в мире, после всего как бы в недоумении вопросил: «Се, что добро, или что красно?» И сам ответил: «Еже жити братии вкупе» (Пс. 132:1). Действительно, самая великая радость и красота — это жизнь в любви и согласии, в хранении единства духа в союзе мира (Еф. 4:3). И этот идеал достигается через внутренний подвиг каждого монашествующего, через жизнь по заповедям Божиим.
Жить по заповедям в монастыре — значит не только самого себя спасать, но и положительно влиять на духовную жизнь всего братства или сестричества. Поэтому желаю всем вам, дорогие отцы и матери, братья и сестры, помощи Божией в вашем духовном делании, в созидании подлинного монашеского жительства, чтобы все вы познали и испытали сердцем силу этих слов пророка Давида.
Мне еще хочется сказать следующее. В первую очередь я от всего сердца желаю вам радости. Конечно, не просто веселья — это приходит и уходит, но внутренней радости. А сумрачные лица, с которыми нередко сталкиваюсь в обители? Идет навстречу монах или монахиня — Господи, даже напугать может, будто в его жизни что-то страшное произошло. Спрашиваю: «Болен?» — «Да нет, здоров». — «А что он такой?» — «Да он такой всегда». Что же это такое? Если всегда, то, может, не к духовнику, а к психиатру надо обратиться? Все это абсолютно недопустимо в монашеском общежитии. Ведь мы туда приходим не для того подвергать себя физической пытке и впадать в тяжелое психическое состояние. Мы туда приходим для спасения своей души, в том числе посредством внешних, очень правильных обстоятельств, связанных с монашеской дисциплиной. Так что ж тут хмуриться? Радоваться надо! А если человек постоянно хмурый, то игумену или игумении надо его пригласить и поговорить. Спросить: «Действительно ли ты находишься там, где тебе хотелось бы быть?» И лучше, чтобы такой человек ушел, чем если бы он, простите за резкое слово, отравлял общую духовную атмосферу.
Радости — не той, которую «мир дает» (Ин. 14:27), а той, которую дарует Господь, — и хотел бы всем нам пожелать. А эта радость возможна тогда, когда у человека нет внутреннего дискомфорта, внутренней тяжести и скорби. Той скорби, что изгоняется молитвой и постом (см. Мф. 17:21).
Милостивый Господь да благословит ваши труды, мои дорогие братья и сестры, да укрепит ваши душевные и телесные силы, в первую очередь силу духа, силу вашего призвания. Да никто не скорбит об избранном пути, да никто не утешает себя мыслями: «ведь я могу в какой-то момент уйти». Вы связываете себя монашескими обетами на всю жизнь, и обитель — это место, где вы и должны пребывать. А чтобы было так, надо, чтобы это место пребывания было комфортным. Не в плане внешнего комфорта, а в плане внутреннего благополучия, радости, утешения — «вот наконец-то я в том месте, где мне хорошо». Это совсем не означает, опять хочу подчеркнуть, какого-то материального благополучия, некоего богатства, но это внутреннее состояние, которое мы создаем молитвой, постом, послушанием и ничем другим.
С одной стороны это трудно, а с другой стороны просто. Если сравнивать со спасением в миру — конечно, просто. Разве можно сравнить условия в монастыре с условиями в мегаполисе? Сел только в общественный транспорт в часы пик — вот и весь аскетизм сразу уходит. А у нас в монастырях, можно сказать, тепличные условия — в плане формирования того внутреннего состояния, которое открывает нам пути в Царствие Небесное.
В заключение хотел бы от всего сердца пожелать вам сил душевных и телесных, неоскудевающей Божией помощи, дабы всем нам войти в радость Господа нашего Иисуса Христа (см. Мф. 25: 21, 23), как призывает нас апостол Матфей в своем Евангелии. Господу нашему Иисусу Христу слава, честь и держава во веки веков! Аминь.
Пресс-служба Патриарха Московского и всея Руси
Доклад епископа Можайского Иосифа, наместника Введенского ставропигиального мужского монастыря Оптина пустынь на Собрании игуменов и игумений монастырей Русской Православной Церкви под председательством Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла (Москва, Храм Христа Спасителя, 23 сентября 2025 года)
«Венец без победы, победа без подвига, подвиг без брани, брань без врагов не бывает» [1] – в этих словах святителя Тихона Задонского заключена суть монашеского пути.
Господь призывает: Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16:24). Монашество есть следование за Христом-Победителем, Который победил мир (Ин. 16:33), одолел смерть и обновил в Себе падшее человеческое естество. Монах – не просто ученик Христа, но и сопричастник Его Победы.
Монашеская жизнь – это непрерывная духовная брань, устремленная к стяжанию Царства Небесного. И как у всякого воина, у монаха есть стратегия битвы – смирение и послушание, которыми он побеждает гордость и своеволие. Оружием же ему служит молитва, а щитом – труд и воздержание, которые ограждают душу от вражеских стрел.
Храм – это сердце монашеской семьи. Богослужение великий старец Амвросий Оптинский называл источником жизни и бессмертия [2]. Но и келия монаха является особым местом встречи с Богом, ристалищем подвижнической брани. Наш молитвенный подвиг складывается из двух деланий: богослужебной и келейной молитвы. Как птица не может лететь на одном крыле, так и монах не может восходить к Небесному Царству, пренебрегая одним из них.
Как правильно соединить эти два делания? О соотношении богослужебной и келейной молитвы, их взаимной связи и значении в монашеском подвиге преимущественно и пойдет речь в нашем размышлении.
Монашество – совершенное христианство
Святой Иоанн Кассиан Римлянин утверждает: «Конец нашей подвижнической жизни есть Царство Божие, а цель – чистота сердца, без которой невозможно достигнуть того конца» [3].
Преподобный Макарий Великий подчеркивает, что монашеский подвиг – это активное противостояние злу в собственном сердце: «Главнейшее дело подвижника в том состоит, чтоб, вошедше в сердце свое, сотворить там брань с сатаною и возненавидеть его и, противоборствуя помыслам его, воевать с ним» [4].
По слову преподобного Макария Оптинского: «Что же значит монашество? Совершение христианства, состоящее в исполнениях заповедей Божиих, в них же и любовь к Богу заключается» [5].
О главном враге монаха и борьбе с ним
Святой Иоанн Кассиан раскрывает суть монашеской брани: «Не внешнего врага нам надобно бояться; враг наш заключен в нас самих. Почему и ведется в нас непрестанно внутренняя война. Одержим мы в ней победу – и все внешние брани сделаются ничтожными, и все станет у воина Христова мирно, и все ему покорно» [6].
Главное поле битвы – сердце монаха, где он ведет непрестанную брань с внутренними врагами – страстями, и с духами злобы поднебесными (см. Еф. 6:12), которые действуют на нас преимущественно через те же страсти.
Как учит святой Исихий Иерусалимский, главное оружие в этой брани – молитва: «Должно всегда вращать в пространстве сердца нашего имя Иисус Христово, как молния вращается в воздушном пространстве, пред тем, как быть дождю» [7].
Урок из истории Оптиной пустыни: стояние на страже
В житии оптинского настоятеля преподобного Исаакия (Антимонова) есть поучительный момент. «Наблюдение за тщательным хождением братии к службам церковным отец Исаакий вменял себе в особенную обязанность, – сообщает житие, – и с этою целью в будничные дни никогда почти не занимал настоятельского места, а становился у дверей для надзора за входящими и выходящими иноками, делая в свое время приличное внушение тем, в ком замечал леность к слушанию Божественных служб до конца».
Однако этим дело не ограничивалось. Если кто-то из насельников начинал редко ходить к службам, настоятель обращался с увещанием ко всей братии: «Отцы святые! Забываете церковь. Надо знать, для чего мы пришли в обитель. Ведь мы должны за это пред Богом отвечать. Прошу всех вас не забывать храма Божия».
Если кто-то из братии не вразумлялся и этим внушением настоятеля, отец архимандрит «прибегал уже к какому-либо наказанию, большею частью лишая его месячной порции чая. А дабы иметь возможность чаще делать наставления братии, он почти до самой своей кончины сам раздавал в начале каждого месяца чай и сахар, и усердным выдавал, а ленивым обыкновенно говорил так: “Ныне, брат, ты в церковь не ходишь – тебе чая не дам”». Только повара и те братия, кто нес послушания непрерывного цикла, могли оставлять службу ранее отпуста.
«…Он уподоблял Иуде-предателю тех, кои без нужды выходили из храма, не дождавшись окончания службы, – говорит далее житие. – Возгревая же ревность братии к общественной молитве, отец Исаакий говорил: “За это вас Царица Небесная не оставит и пошлет Свою милость”, – причем собственным исправным посещением церковных служб сам первый подавал всем добрый пример» [8].
Преподобный Исаакий понимал, что храм – сердце обители, что здесь находится одно из важнейших полей брани монаха, где решается исход его духовной войны. Потому и стоял на страже у дверей храма, жертвуя собственной молитвой ради спасения вверенных ему душ.
Главные искушения монаха
Проникновение мирского духа
Старец Паисий Святогорец называет мирской дух величайшим врагом: «Величайший враг нашей души, враг больший, чем даже диавол, это мирской дух. Он сладко увлекает нас и навеки оставляет нас с горечью… Сердце, плененное суетным миром, удерживает душу в состоянии неразвивающемся, а ум – в помрачении» [9].
В наше время дух мира сего, несущий в себе стремление к комфорту и праздности, проникает и в монастыри. Как говорит старец Паисий, «к несчастью, мирской дух проник из мира и во многие монастыри. Причина этого в том, что в нашу эпоху некоторые духовные наставники направляют течение монашества по мирскому руслу» [10]. Особенно коварен мирской дух, когда он облекается в одежды мнимой культуры. «Путем мирского развития, которое считается прогрессом, монашество приходит к духовному разложению. Из монашества исчезает очень многое» [11], – поясняет преподобный. И использует метафору: «Если оставить спирт в открытой бутылке, то он выдохнется, потеряет всю свою крепость... Так и монах: будучи невнимательным, он отгоняет от себя Божественную благодать и после этого имеет лишь схиму – вид монаха. Он подобен выдохшемуся спирту и не может ‟прижечьˮ диавола» [12].
Ныне часть этой «культуры» – интернет, благодаря которому монах, находясь в своей келье, может в мыслях и чувствах своих скитаться по распутьям мира сего и окрадывать себя духовно, уничтожая собственными руками то, что выстроил на молитве и послушании.
Рутина и уныние
Однажды послушник Николай (Беляев) пожаловался старцу Варсонофию: иногда ему приходит помысел, что «монашеская жизнь безотрадна, день идет за днем; главное, ожидать впереди нечего, все те же службы, та же трапеза и прочее». Примечательно, что, по словам послушника, этот помысел приходит ему «особенно за службой на правиле».
«Это один из самых ядовитейших помыслов… – ответил старец. – Это вы хорошо сделали, что сказали мне этот помысл, он многих заклевывал – так и уходили из обители». Действительно, если жизнь инока не наполнена молитвой, духовным смыслом, если она превращается в рутину, – это, подобно ржавчине, разъедает душу, приводит к унынию и оставлению подвига. Старец Варсонофий сравнивает духовное возрастание монаха с рождением младенца: «Когда жена рождает, она терпит страшные муки, а когда родит, то уже не помнит мук от радости, потому что родился человек в мир (Ин. 16:21)». Чтобы не потерпеть поражения в духовной битве, монах, по слову старца, «все время должен быть как бы в муках рождения, пока не придет в меру возраста совершения Христова (Ср.: Гал. 4, 19)» [13].
А преподобный Исаак Сирин обращается к монаху с такими грозными словами: «Испытывай себя каждый день, чтобы горячность души твоей не охладела в ревности, воспламенившейся в тебе вначале, и чтобы не лишиться тебе одного из оружий, в какие облечен ты был в начале твоего подвига… Не показывай нерадения… чтобы… не пасть тебе, когда идешь вперед, и не оказаться уже неспособным сопротивляться находящим на тебя скорбям» [14] И называет причину монашеского уныния: оно происходит от парения ума, а парение ума – от праздности, суетных бесед или от пресыщения чрева [15].
Богослужебная молитва как основа монашеского подвига
Враг действует во время богослужения
Во время богослужения, когда душа должна пребывать в мире и благоговении, враг ополчается на монаха с особой силой.
«Иногда уходят из храма из-за помыслов, – говорил старец Варсонофий. – Это, конечно, неразумно. Враг подымает брань помыслов с целью вывести из храма. Не должно поддаваться врагу. В большинстве случаев у молодых бывают блудные помыслы, а у старых – помыслы гнева, воспоминание старых обид. Враг как бы говорит: ‟Ты помнишь, такой-то вот тебя оскорблял при всех, а ты смолчал, ни слова ему не сказал. Эх ты! А ты ему вот что, да вот что сказал бы…ˮ Иногда от подобных помыслов иной весь вспыхнет от гнева. Надо бороться» [16].
И главное оружие в этой борьбе – молитва Иисусова. По слову преподобного Варсонофия, «помыслы отогнать не в вашей силе, а не принять – в вашей. Имя Иисусово отгоняет их» [18].
А преподобный Анатолий (Зерцалов) советует: когда в храме диавол затыкает уши и смежает глаза, нужно читать Иисусову молитву, которая «не только не мешает, но даже способствует слушать чтение и пение, и помогает обыкновенной церковной и келейной молитве… и дух делает мирным» [17].
Богослужение как «диагностика» духовного здоровья инока
Преподобный Симеон Новый Богослов предупреждал: «Кто ропщет за обыкновенными службами, тяготится ими и не соблюдает радения о них... тот враг Божий и чужд Царствия Небесного» [19].
Старец Варсонофий свидетельствует, что посещение церковных служб – своеобразный «градусник духовного здоровья» христианина. «У преподобного Иоанна Лествичника спросили, есть ли верные признаки, по которым можно узнать, приближается ли душа к Богу или отдаляется от Него, – говорит старец. – Ведь относительно обыденных предметов есть определенные признаки – хороши они или нет. Когда, например, начинают гнить капуста, мясо, рыба, то легко заметить это, ибо испорченные продукты издают дурной запах, изменяют цвет и вкус, и внешний вид их свидетельствует о порче. Ну а душа? Ведь она бестелесна и не может издавать дурного запаха или менять свой вид». И сам же отвечает: «Верный признак омертвения души есть уклонение от церковных служб. Человек, который охладевает к Богу, прежде всего начинает избегать ходить в церковь. Сначала старается прийти к службе попозже, а затем и вовсе перестает посещать храм Божий» [20].
Душа, удаляющаяся от Бога, словно больное тело, начинает отторгать то, что ей полезно. Сначала появляются небольшие опоздания на богослужения, потом – пропуски будничных служб, и наконец, доходит до избегания храма.
К сожалению, нечто подобное, по разным причинам, происходит и в монастырях. Особенно в будние дни братии или сестер на службе совсем мало. Ситуация, когда необходимость вынуждает монахов во время богослужений быть на послушании, понятна, – с этим зачастую ничего не поделаешь. Но бывает ведь и так, что кто-то предпочитает храмовой молитве келейную; предпочитает отдых или чтение, или даже развлечения в интернете, – то есть занимается своими делами в ущерб службе.
Однако даже телесное присутствие в храме еще не гарантирует победы в брани. Святитель Игнатий Кавказский говорит: «Рассеянность окрадывает молитву. Помолившийся с рассеянностью ощущает в себе безотчетливую пустоту и сухость. Постоянно молящийся с рассеянностью лишается всех плодов духовных, обыкновенно рождающихся от внимательной молитвы, усваивает себе состояние сухости и пустоты, из этого состояния рождается холодность к Богу, уныние, омрачение ума, ослабление веры, и от них мертвость в отношении к вечной, духовной жизни» [21].
А старец Амвросий диагностирует это состояние кратко и точно: «Оттого дремлешь в церкви и не слышишь службы, что помыслы бродят туда и сюда» [22]. Когда ум заключен в слова молитвы, когда сердце откликается на совершающееся в храме, а тело перемогает себя для длительного пребывания на богослужении – для врага не остается места.
Так богослужение становится безошибочным «диагностом» духовного состояния инока. Храм, словно рентгеновский аппарат, высвечивает все скрытые болезни души, все тайные язвы. И для того, кто одерживает победу в этой брани с самим собой и вражиими внушениями, богослужение становится источником духовной силы и утешения.
Богослужение – сораспятие Христу
Чтобы ум монаха был всегда устремлен к Небу, богомудрые отцы составили круг годового богослужения, который сейчас в полноте совершается в основном в монастырях.
Участвуя в полном дневном круге, монах поддерживает искру богообщения в своем сердце, а разгорается она во время келейной молитвы. Полунощница, которую полагается совершать в полночь, у нас обычно служится ранним утром, в часы, когда мир еще спит. Когда нет дневного шума, а всё вокруг замерло, лучше всего молиться, не отвлекаясь на житейские заботы. Ум в это время очищается от помыслов и устремляется к Богу. В эти часы монах становится стражем мира, ходатаем пред Богом за грешную землю. Его бдение — это служение всему человечеству.
В старой Оптиной, как и во всех русских монастырях, богослужение начиналось в час-два часа ночи: совершались полунощница и утреня. Сейчас мы начинаем полунощницу в 5.30. Для многих сейчас и это непросто физически. Но знаю, что братия, которые ходят на полунощницу, чувствуют от этого пользу и бодрость, несмотря на необходимость понуждать себя к раннему подъему.
Кроме того, в Оптиной сейчас совершается ежедневное служение повечерия с чином прощения. Повечерие служится уже после ужина, когда почти все послушания заканчиваются. Оно обязательно для всей братии, а миряне туда не допускаются. Так день завершается соборной молитвой и взаимным прощением, душа монаха умиротворяется и молитвенно приуготовляется к келейной молитве, в которой главная составляющая – оптинская пятисотница.
Богослужение для монаха — это сораспятие Христу. «К утрени надобно ходить, потому что во время литургии за нас приносится Безкровная Жертва Богу, а ходя к утрени, мы сами себя приносим в жертву Господу, жертвуем для Него своим покоем» [23], – говорит преподобный Моисей Оптинский. На каждой Литургии таинственно повторяется голгофская жертва, и молящиеся становятся соучастниками этого величайшего события мировой истории. А наши ранние подъемы, утомление от продолжительности служб – это наша малая жертва Христу, наше участие в Его победе над духом мира сего. Так каждая служба становится школой самоотвержения.
Трезвение
Трезвение – это постоянное внимание, пребывание в бдении, в наблюдении за помыслами, приходящими на ум и стремящимися войти в сердце, чтобы овладеть крепостью души. Трезвение – главное внутреннее делание монаха, настоящее «искусство искусств и наука наук», которое трудно постичь тому, кто живет в смятении развлечений ума и мирских пристрастий.
Молитва в «вавилонской печи»
Келия как поле брани
Древние отцы сравнивали монашескую келью с вавилонской печью, где монах, подобно трем отрокам, испытуется, очищается и готовится к встрече с Богом. Келья – место, где монах должен оправдывать свое название «монос», то есть быть наедине с Богом. И напротив, это совсем не то место, где монах проводит время с гаджетом в руках, предается развлечениям, активничая в соцсетях или празднословя по телефону.
Опытные духовники считают келию не столько местом для отдыха монаха, сколько ареной подвижнической брани и местом встречи с Богом.
Со времен преподобного Паисия (Величковского) в общежительных монастырях возродились традиция старчества и исихастское духовное учение.
Афонская традиция «келейного бдения»
На Афоне келейному правилу придается особое значение. Исполняя молитвенное правило, монах направляет все свои силы к борению за встречу с Богом, поэтому святогорцы называют его «бдением» или «келейной Литургией».
Единство богослужебной и келейной молитвы
Порой приходится сталкиваться с мнением, что, если молитва Иисусова важна и полезна, если это кратчайший путь ко спасению, то почему бы не заменить ею все правило и даже все церковное богослужение? Ведь на богослужении, при чтении разнообразных молитвословий, многолюдстве, необходимости читать синодики, пономарить, исполнять другие храмовые послушания, не избежать рассеяния.
Подобные крайности опровергает преподобный Макарий Оптинский. Однажды одна дама пожаловалось старцу на «пустоту», которую она ощущает после церковной молитвы, тогда как дома молится с умилением. «Это прелесть, и ваша домашняя молитва, когда она дает вам цену, неприятна Богу», – отвечает ей старец. И разъясняет: «О церковной же молитве знайте, что она выше домашней вашей молитвы. Ибо оная возносится от целого собора людей, в числе коих может много есть чистейших молитв, от смиренных сердец к Богу приносимых, кои Он приемлет яко кадило благовонное, с коими и ваши, хотя немощные и ничтожные, приемлются» [24].
Святитель Иоанн Златоуст учит: «Ты не будешь так скоро услышан, молясь Владыке сам по себе, как молясь с твоими братьями, ибо здесь, в храме, есть нечто большее, чем в твоей келье: согласие, единодушие, союз любви, наконец, здесь молитвы священников» [25].
Оптинский иеромонах Василий (Росляков) образно сравнивал: «Молиться одному – это плыть в лодке, грести самому, а молиться всем братством в храме – это плыть на лайнере» [26]. Действительно, молясь в келье, инок подобен мореплавателю, который в одиночку борется с бурными волнами. В храме же вся братия, словно команда большого корабля, сражается с непогодой сообща, прорываясь сквозь духовные шторма к заветной гавани богообщения.
Таким образом, келейное делание не противопоставляется соборному, но питает его, а общее богослужение, в свою очередь, дает силу для личного подвига. А молитва Иисусова объединяет все делания монаха.
«Молитва Иисусова, по научению святых отцов, прилична, когда человек идет или сидит, или лежит, пьет, ест, беседует, или занимается каким рукоделием» [27], – учит старец Амвросий. Старец Анатолий (Зерцалов) наставляет, что тяжка и безотрадна жизнь иноческая без сего делания [28], а с молитвой и бремя послушаний становится легким [29]. И замечает, что иного утешения в монастыре, кроме как от молитвы Иисусовой, найти невозможно [30].
Пример оптинских старцев: любовь к храму
Обремененные окормлением братии и приемом народа, оптинские старцы не всегда могли присутствовать на храмовых богослужениях. Они служили главным образом в воскресные дни, на память великих святых и в другие праздники, и своей любовью к храму, к богослужению, подавали благой пример братии.
Старец Макарий
Преподобный Макарий Оптинский был знатоком богослужебного устава, любил и хорошо знал церковное пение. Постоянным личным вниманием и терпеливым участием он установил порядок и точность в скитское богослужение. Старец, как сообщает его житие, «установил плавное чтение, без ложной чувствительности во избежание тщеславия чтецов», «им же заведены в скиту должность канонарха и пение стихир на подобны, каковое пение перешло затем из скита и в монастырь». Это красивейшее пение существует и сейчас.
Будучи скитоначальником, старец наблюдал, чтобы братия приходили к Литургии со звоном или за полчаса до начала, прочитывать синодики. Поэтому служащий иеромонах по окончании звона специально медлил начинать часы. Преподобный отбирал способных скитских братий «на изучение церковной ноты»; заметив ошибки канонарха, чтецов или певчих, не оставлял их без замечаний. Если нужно было переменить тон пения или напомнить напев, преподобный сам приходил на клирос и запевал стихиру или ирмос, а канонарха призывал к себе с книгой и указывал, как правильно разделить ту или иную стихиру [31].
Старец, ежедневно принимавший десятки людей, исповедь братии, ведший обширную переписку, понимал: нет дела важнее богослужения, ибо оно – сердце монастырской жизни.
Преподобный Амвросий рассказывал: даже заболев, отец Макарий все равно приходил в храм. «Посидит, потом в архиерейскую келью пойдет… (она находилась там же, при скитском храме) там побудет, но, когда уже увидит, что не в силах быть долее в церкви, перекрестится, да и уйдет. А то все не верит себе» [32].
Личный пример скитоначальника и старца был для братии красноречивее всех словесных поучений.
Преподобный Антоний (Путилов)
Игумен Антоний (Бочков) вспоминал о преподобном Антонии Оптинском, что он был «превосходный чтец и певец, один из лучших уставщиков всего монашества», а скитская церковь «стала для него любимым, единственным местом духовной отрады, его первою мыслию, его жизнию. Он соблюдал в ней порядок, ее священный чин, возлюбил ее красоту, чистоту; готов был устами отвевать малейшую пылинку, замеченную им на лике возлюбленного его малого храма, восходившего при нем постепенно в свое благолепие, и срубленного в начале его секирою» [33]. Во время богослужения благоговение преподобного передавалось предстоящим, так что слышался каждый шелест, каждое движение в храме.
Памятна история с одним иноком, которого преподобный Антоний, будучи скитоначальником, убеждал не пропускать богослужение. Однако тот не исправлялся, ссылаясь на нездоровье. Тогда отец Антоний сам пошел на утреню, хотя по болезни ног вообще не мог стоять на службе. Из храма он сразу отправился в келью к тому брату и упал ему в ноги со словами: «Брате мой погибающий! Я за тебя обязан дать ответ пред Господом. Ты не пошел на святое послушание – пошел я за тебя. Умилосердись и над собой, и надо мною, грешным!» Говорил он со слезами, а под мантией – целая лужа крови – она набралась в сапоги из открытых ран на ногах и вытекла при земном поклоне. Так и спас преподобный немощного своего собрата [34].
Старец Анатолий (Зерцалов)
Преподобный Анатолий (Зерцалов), по свидетельству старца Амвросия, имел такую молитву и благодать, какая одному из тысячи дается. А старец Варсонофий говорил, что отца Анатолия видели молящимся на воздухе.
Опираясь на собственный опыт, старец Анатолий говорил о молитве: «Надо так молиться, чтобы между душой молящегося и Богом ничего не было и никого, а только Бог и душа. Когда молишься под впечатлением хорошего пения, это не есть еще истинная молитва» [35].
Во время служения Литургии лицо преподобного, по свидетельству очевидцев, озарялось неземным светом. В 1892 году он служил Литургию вместе со святым праведным Иоанном Кронштадтским. И отец Иоанн увидел, что оптинскому старцу сослужат два ангела. Что это, если не причастность к Литургии Небесной, которая совершается пред Престолом Божиим!
Путь к победе через делание заповедей, смирение и послушание
Большая часть данного сообщения посвящена молитве, и это неудивительно. Ищите же прежде Царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам (Мф. 6:33), – говорит Господь.
Старец Макарий приводит слова преподобного Макария Египетского: «Глава всякой добродетели и верх исправляемых дел есть непрестанное в молитве пребывание; чрез что и прочие добродетели испрошением у Бога ежедневно получити можем» [36]. То есть всякое благо тоже испрашивается молитвой.
Тем не менее, не стоит делать вывод, что надо только молиться – и обязательно страсти умалятся, а добродетели умножатся.
Преподобный Макарий Египетский предостерегал от столь прямолинейного понимания: «Аще смиренномудрием, простодушием и благостию украшены не будем, образ молитвы ничтоже нас воспользует. Сие же глаголем не о молитве только, но и о всяком подвиге... Потому что все сии благочестивые делания плодов ради предприемлются и совершаются. Плоды же духовные: любовь, радость, мир, долготерпение, кротость, воздержание, смирение и подобное. Не обретающимся же в нас плодам сим суетны и бесполезны все подвиги наши» [37].
Старец Макарий не считал молитву Иисусову важнее других монашеских деланий. Молитва не приведет человека ко спасению, наставлял старец, если он не будет подвизаться в исполнении евангельских заповедей. Он напоминал: «Главная цель наша должна быть исполнение заповедей Божиих, коими очищается сердце наше от страстей и исполняется плодов духовных: мира, радости и любви, и прочих. Воздержанием утончается наш плотской состав и оным купно с молитвенным правилом очищается ум, но при исполнении заповедей Божиих и глубочайшем смирении. А без сего ни пост, ни труды, ни правила не принесут нам никакой пользы. И если только в этом одном полагать образ монашества, чтобы исполнять правило и соблюдать пост, а о заповедях любви, терпения и смирения не иметь попечения, то всуе будем трудиться» [38].
То есть можно выстаивать от начала до конца все богослужения, непрестанно твердить молитву, строжайше поститься – и при этом оставаться раздражительным, немилосердным и лукавым.
Основа монашества – послушание. Ведь, если человек водится собственным разумом, молитва не прививается к его сердцу. Преподобный Нектарий Оптинский замечал, что «без послушания человека охватывает порыв и как бы жар, а потом бывает расслабление, охлаждение и окоченение, и человек не может двинуться дальше. А в послушании сначала трудно – все время точка и запятая, а потом сглаживаются все знаки препинания» [39].
Святой Иоанн Лествичник учит: «Одна только есть стезя, вводящая в заблуждение: она называется самочинием» [40]. Послушание же игумену, уставу и духовнику – условие успешного прохождения монашеского пути. Это и самый простой путь к смирению. Святые отцы учат, что уныние бежит от послушливых, преподобный Иоанн Лествичник замечает, что послушание есть «беспечалие в бедах» [41]. Послушный ничего не оспаривает, ни с кем не ссорится, но смиряется перед людьми и все скорби принимает как заслуженные, как волю Божию о себе.
Старец Макарий писал: «Монашество есть образ смирения, и до оного достигают множеством браней и искушений» [42].
Подвиг необходим, но именно смирение становится ключом к победе. Преподобный Силуан Афонский говорит: «Все мы, последователи Христа… в особенности монахи, ведем борьбу с врагом. Мы на войне, и сражение наше идет каждый день, и каждый час… Чтобы победить врага, надо научиться Христову смирению; и чья душа стяжала это смирение, тот победил врага» [43].
Плоды подвига и венец победы
Венец без победы не бывает», – говорит святитель Тихон Задонский. Какие же плоды созревают в душе монаха, верно проходящего свой подвиг? Какую награду получает воин Христов за непрестанную духовную битву?
Напомним, что святой Иоанн Кассиан Римлянин именует конечной целью монашеской жизни Царство Божие, а целью жизни земной – очищение сердца. Через годы аскетической брани сердце постепенно очищается от страстей, и монах становится, как говорит преподобный Нил Синайский, алтарем Господним, «на котором… приносятся чистые молитвы Богу» [44]. Какой величественный образ! Не только в храме из камня и дерева возносится фимиам молитвы – сам монах становится живым храмом, где его чистое сердце служит престолом Творца.
Как говорит преподобный Порфирий Кавсокаливит: «Полюбив Христа, мы должны научиться жить жизнью Христовой». И если по благодати Божией монах достигает этого, он духовно преображается. Для него уже не существует какого-либо страха: ни смерти, ни диавола, ни ада. «Если познаешь и возлюбишь Христа, будешь жить в раю, – говорит старец. – Христос – это рай. Рай начинается уже отсюда. Церковь – это земной рай, подобный тому, что на небе» [45].
И наконец, высший «трофей» нашей духовной битвы – любовь. «Только любовью венчается путь духовного совершенствования, ведущий к обожению» [46], – свидетельствует старец наших дней, архимандрит Иоанн (Крестьянкин). Эту совершенную любовь к Богу и ближним явили нам многие святые подвижники, в том числе и наши оптинские старцы.
Так через непрестанный подвиг инок-воин духовно преображается и одерживает победу, становясь живым храмом Божиим, где пребывает Сам Христос.
«Мир стоит молитвой»
Преподобный Силуан Афонский прямо указывает: «Благодаря монахам на земле никогда не прекращается молитва; и в этом – польза всего мира, ибо мир стоит молитвою; а когда ослабеет молитва, тогда мир погибнет» [47].
В монастырях древняя традиция православного уставного богослужения живет во всей своей полноте и строгости. Здесь богослужение – не дополнение к жизни, но сама жизнь, ее основа и смысл.
Порой приходские храмы пустеют, несмотря на все упрощения и сокращения служб, а монастырские наполнены молящимися. О чем это говорит? О том, что душа человеческая интуитивно тянется к подлинному, к неповрежденному. Люди едут издалека ради того, чтобы прикоснуться к древней традиции, услышать простое, исполненное благоговения пение монашеского хора. Они хотят почувствовать особую атмосферу монашеской молитвы, откликаются на нее сердцем. Современный человек, измученный суетой, информационным шумом, духовной пустотой потребительского общества, приезжает в монастырь как в оазис, как в место, где небо касается земли.
Оказывается, не нужно «идти в ногу со временем», «приспосабливать» богослужение к современности. Наш современник может не понимать церковнославянского языка, не знать тонкостей устава – но его сердце безошибочно чувствует подлинность и отзывается на нее.
Задача современных игуменов
Что должны делать современные игумены для того, чтобы привить монахам любовь к богослужению и молитве?
Опыт показывает необходимость личного контроля и системной работы с братией. Но одной дисциплины недостаточно. Задача игумена – объяснить насельникам духовный смысл, необходимость неопустительного посещения богослужений, исполнения келейного правила. Для этого нужно проводить регулярные беседы с братией. Ведь часто говоришь известные истины, но, сказанные из уст игумена в нужное время, они обладают особой силой воздействия на монахов. У нас в монастыре сложилась традиция – после каждого ежегодного Собрания игуменов и игумений монастырей Русской Православной Церкви во главе с Патриархом, мы в обители обсуждаем доклад Первосвятителя и осмысляем, как применять наставления нашего Священноархимандрита в монастырской жизни.
Беседы с наместником и духовниками призваны создавать атмосферу доверия. Однако, безусловно, личный пример игумена намного важнее любых слов. Если игумен посещает все богослужения и трапезы, находится в постоянном общении и контакте с братией, насельники смотрят на игумена как на пастыря и отца и стараются ему подражать.
Именно такой целостный подход – где дисциплина сочетается с пастырским словом, а слово подкрепляется личным примером, – создает ту здоровую духовную атмосферу, в которой монашеское призвание раскрывается в полноте и приносит свой плод.
Таким образом, авторитет игумена зиждется не на формальной власти, а на доверии и уважении, которые он заслуживает своей жизнью. Там, где игумен является первым в молитве и последним в служении, где его слово не расходится с делом, там и дисциплина воспринимается не как внешнее принуждение, а как естественное стремление к духовному порядку и соборному единству во Христе.
***
«Венец без победы не бывает» – эти слова святителя Тихона Задонского определяют весь монашеский путь.
Враг монаха – это прежде всего его собственные страсти и греховные навыки. Брань – ежедневная борьба с самим собой, понуждение к молитве и добродетели. Подвиг – верность монашеским обетам, самоотверженное исполнение монастырского устава и непрестанная молитва. Победа – внутреннее преображение, одоление своего ветхого человека, когда сердце очищается и становится способным к принятию даров Святого Духа. А венец – обожение человеческой природы, когда монах становится истинным «алтарем Господним», а его земная молитва соединяется с небесной. В конечном итоге победа – это достижение Царства Божия.
Эта главная победа складывается из тех, которые монах одерживает в своих ежедневных сражениях. Каждое понуждение себя на посещение богослужения, на келейную молитву, на смирение перед братом, каждое обуздание своего языка, своего раздражения, лени и лукавства становится для инока малой победой. Каждое отвержение себя становится для него малой голгофой, ведущей к воскресению.
Победа не остается без венца. Святые отцы свидетельствуют: благодать Божия неизменна, и пути к ней остаются теми же. Изменились условия, но не изменился Бог и не изменилась человеческая природа. Поэтому и в наши дни те, кто следует за Христом-Победителем, кто всем сердцем любит Бога, совершая свой монашеский путь в послушании и смирении, непременно получит награду. И может удостоиться тех же духовных даров, что и древние подвижники.
-----------------------------
[1] Эти слова свт. Тихона записал в своем блокноте свт. Иоанн Шанхайский, они вошли в богослужебные тексты. См. в службе свт. Тихону: «Всю свою жизнь святитель «досады, скорби, обиды радостно терпел еси, помышляя, яко венец без победы, победа без подвига, подвиг без брани, а брань без врагов не бывает» (Канон свт. Тихону Задонскому. Песнь 6-я).23 сентября 2025 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл возглавил работу Собрания игуменов и игумений монастырей Русской Православной Церкви. В завершение заседания Святейший Владыка ответил на вопросы участников.
(Игумен Сергий Куксов, настоятель Вознесенской Давидовой пустыни Подольской епархии) Ваше Святейшество, мы многое услышали от Вас о внутренней монашеской жизни, но сегодня обители ведут и социальную, и просветительскую деятельность вне монастырских стен. В частности, наш небольшой монастырь находится в населенном пункте Чеховского муниципального округа, рядом с нами детский садик, школа, техникум, и мы достаточно плотно с ними взаимодействуем, действует также воскресная школа. Посещая детей, мы часто стараемся находить какие-то примеры, которые побуждали бы их обратиться к Богу. Можно погружаться в историю нашей Церкви, когда люди за веру умирали, но далекий пример не всегда близок детскому сердцу. Другое дело, когда ты говоришь о наших современниках, о нашей жизни, а я сам сын священника и хорошо помню, как нас в школе выставляли к доске и всячески обличали: почему мы не пионеры, почему не октябрята, почему мы в храм ходим, в Бога верим? И хотелось бы узнать, как в Вашей семье родители помогали Вам преодолеть этот барьер в общения со сверстниками, преподавателями.
Действительно, все то, что Вы сказали, было частью и моей биографии. Но в отличие от Вас я учился в страшные времена так называемых хрущевских гонений. Мой отец был ревностный священник, и за эту ревность его перевели из Санкт-Петербурга, тогдашнего Ленинграда, в районный центр, в Красное Село (сейчас он уже вошел в черту города, а тогда находился за пределами Ленинграда). Был как раз разгар хрущевских гонений, но я не вступал в пионеры. А учился я хорошо, и когда меня вызвали на педагогический совет, я сказал, что вообще-то готов вступить. Это вызвало почти детскую радость у педагогов, которым, видимо, грозило взыскание за то, что у них кто-то из школьников не пионер. Но я выдвинул требование: «Хоть завтра повяжу пионерский галстук, но при условии, что в воскресенье пойду в пионерском галстуке в храм и буду там причащаться». Пауза, тяжелый вздох, и мне говорят: «Это невозможно». Отвечаю: «В таком случае — поймите меня правильно — и мне невозможно вступить в пионеры».
Все это я рассказываю к тому, чтобы стало понятно: закалка через прохождение испытаний, скорбей, страданий — это лучшая школа доброделания и вообще формирования правильного мировоззрения.
В наше время самым страшным испытанием была государственная атеистическая пропаганда, политика силового насаждения атеизма, а ведь сейчас ничего подобного нет. Нынешняя благоприятная атмосфера должна содействовать масштабному воцерковлению детей и молодежи. Должен сказать, происходит много положительного, и в этом большая роль наших школ, воскресных школ, детских и молодежных церковных организаций. Но примером для детей, несомненно, должны быть герои из прошлого, ведь именно так формировались убеждения многих поколений. Очень активно на это влияли литература, история. В советское время и литература, и история подвергалась ревизии, но ведь в наше время ничто не мешает преподавать всё аутентично, в полном соответствии с исторической истиной. Поэтому очень важно, чтобы мы, неся слово Христовой истины, имели силу духовную актуализировать эту истину для детей и молодежи и школьного, и более старшего возраста. Я часто употребляю это слово, потому что, слушая проповеди, порой удивляюсь тому, насколько эта проповедь бывает далека от того, что сейчас близко человеку. Не только с точки зрения, скажем, философских идей, но даже с точки зрения языка. Это не значит, что язык проповеди должен быть вульгарным — Боже упаси! И с такими примерами я сталкивался, когда батюшка говорит проповедь, будто в какой-то компании общается. Должен быть в некотором смысле возвышенный язык, но этот язык не должен создавать трудности для восприятия со стороны молодежи, и не только молодежи, но и вообще современных слушателей, готовых слышать слово Божие.
Каждая эпоха требует своего подхода к тем, к кому обращается наша проповедь, требует особых знаний и особой силы убеждения у проповедующего священника. А эта сила убеждения проистекает не только от знания каких-то текстов, а от того, как сам священник все это переживает. Если это его родное, то он скажет хорошо, даже если не очень начитан в писаниях святых отцов. Если же все это для него нечто далекое, если центр его жизни лежит вне этой проблематики, вне духовной жизни, вне богослужения, молитвы, то ничего не получится. Не может врач излечить больного, если у него нет знаний или если он сам болен. Не может священник лечить современного человека, если он не знает причин болезни или сам страдает этим же недугом.
Иными словами, если вы сами не переживаете то, о чем говорите, если у вас самих нет опыта духовной жизни, то ваши слова будут медью звенящей (см. 1 Кор. 13:1). Вот мы и переходим к самому главному: без веры невозможно угодить Богу. Если у священника слабая вера, то ты и Богу не угодишь, и людей не научишь. Если богослужение и молитва не являются центром твоей жизни, ты никогда не будешь убедителен ни в своей проповеди, ни в своем общении с прихожанами. Поэтому вот мой призыв ко всем нам — и к епископату, и к духовенству: никогда не оставлять работу над самим собой! Никогда! От того, что у вас в сердце, в душе, в сознании, зависит убедительность ваших слов. Для того мы и проводим такие собрания, чтобы каждый осознал личную ответственность за благовестие, которое он призван нести миру и своей пастве.
(Епископ Касимовский и Сасовский Исаакий) Ваше Святейшество, мы знаем, что сохранение русского монашества на Афоне во многом является заслугой митрополита Никодима (Ротова), Вашего духовного наставника. Мы знаем, что митрополит Никодим всячески способствовал сохранению монашества. Это была и духовная поддержка, но самое главное — он способствовал отправке отсюда, из России, многих относительно молодых, но в то же время духовно опытных ревностных монахов, в частности, архимандрита Авеля, подвижника, который закончил свою жизнь в Иоанно-Богословском монастыре Рязанской митрополии. Этот ревностный архипастырь, митрополит Никодим, был и Вашим духовным наставником, который повлиял на формирование Вашей личности. Не могли бы Вы поделиться впечатлениями от его жизни, от того, с чем Вам лично пришлось столкнуться?
Прежде чем поделиться впечатлениями, начну с конца: владыка Никодим умер в 48 лет от седьмого инфаркта. Вот мог бы человек, который жил для себя, для своей карьеры, для своего материального благополучия или, как его иногда обвиняли, служил безбожному государству, умереть в 48 лет от седьмого инфаркта? Нет! Такой диагноз означал, что он прожил тяжелейшую жизнь в тяжелейшей борьбе.
В то время мало кто из архиереев, почти никто, мог возразить уполномоченному Совета по делам религий (был такой чиновник в каждой области, задача которого заключалась в том, чтобы ограничивать церковную жизнь и в конце концов содействовать полной ликвидации религиозных убеждений). Владыка Никодим был первый, кто говорил уполномоченным «нет», причем не только на уровне Ленинграда, где был очень жесткий уполномоченный, некий Жаринов. Как он давил Церковь! Но владыка и ему говорил «нет». Он отбивал каждый приход, который предполагался к закрытию, и при нем не было закрыто ни одного прихода, за единственным исключением, решение по которому было принято еще до того, как он пришел на кафедру.
Помню, в каком состоянии он возвращался после общения с уполномоченным. А однажды я был свидетелем телефонного разговора, который он вел, уже пережив инфаркт. Он лежал в своей келейке на кровати, и вдруг я слышу, что он кричит, — в то время, когда ему был совершенно необходим полный покой! Потом я спросил у него, что случилось, а он отвечает: «Это я с Куроедовым разговаривал». А Куроедов был председателем Совета по делам религий — тем самым человеком, через которого партия и правительство вели антирелигиозную деятельность. В частности, Куроедов требовал от владыки ограничить число поступающих в Ленинградские духовные школы из Ленинграда и с высшим образованием, а владыка ему с такими интонациями отвечал.
И всякий раз, когда кто-то критикует митрополита Никодима, я говорю: в 48 лет от седьмого инфаркта человек благополучный, наслаждающийся жизнью, не умрет. Поэтому прошу всегда помнить в ваших святых молитвах моего авву, владыку митрополита Никодима.
Здесь присутствует владыка Лев, который тоже хорошо его помнит и подтвердит правоту моих слов. Действительно, это была целая эпоха в истории Церкви, и благодаря митрополиту Никодиму появилось новое поколение русского епископата, к которому и я был сопричислен.
(Игумения Мария (Сидиропулу), настоятельница Елисаветинского женского монастыря в Бухендорфе, Мюнхен) Благословите! Известно, что Ваши детские годы были тесно связаны с Псково-Печерским монастырем, и вот такой вопрос: насколько этот период явился духовной закваской для Вашего возрастания или, может быть, сформировал некий фундамент, на который Вы сегодня, в непростое для Церкви время, можете опираться?
Матушка, с удовольствием отвечу на этот вопрос. Родители нас возили по монастырям. Начиная с первого класса школы, на каникулах, мы всегда уезжали либо в Печоры, либо в Пюхтицы.
Расскажу вам о событии, которое произошло в Печорах. В Успенском храме шла Литургия. Наверное, дело было Великим постом, потому что Литургия была долгая, и я, еще совсем мальчик, лет семи, очень устал. Закончилась Литургия, потом, по обычаю, молебен, потом панихида, а я все стоял, уже через силу, и думал: «Господи Боже мой, скорее бы все это заканчивалось!» Усталый иду на выход из Успенского собора, и вот в приделе стоит, опираясь на стену, какой-то монах, высокий, в мантии. Он меня благословляет, а потом закрывает своей мантией. Помню, мне стало как-то не по себе под этой мантией, и я слышу, как народ зашумел: что он делает, зачем он так с мальчиком? А он держит меня, потом открывает мантию и говорит: «Он будет монахом». Меньше всего в то время я об этом думал и, конечно, представить себе не мог более поздние этапы своей жизни, но Господь все так и совершил, как пророчествовал отец Марк.
А второе воспоминание — это встреча со старцем Симеоном. Мы с родителями приехали в Печоры, и была какая-то договоренность, что отец Симеон нас примет. Мы с мамой пошли к нему, а он жил в келейке, которая примыкала к храму. Кто-то из прислужников сказал нам: «Подождите, сейчас отец Симеон выйдет»; и вот мы стоим, ждем, а в прихожей темно, сыро. Открывается дверь, выходит старец Симеон, как сейчас помню, в сером подрясничке — и вдруг такое впечатление, будто в комнате свет зажгли! Вы знаете, это очень сильное впечатление произвело тогда на меня, на моих родителей. Батюшка Симеон подарил мне просфорочку, благословил, о чем-то побеседовал с мамой. Конечно, не помню, о чем была беседа, но это впечатление света в комнате, который был явлен в момент, когда старец в нее вошел, — это не иллюзия, это реальность. Старец Симеон был святой человек, настоящий подвижник, и огромное количество людей приходили к нему на исповедь, просили его молитв — так же, как к старцу Марку. В общем, Псково-Печерские старцы были в ту пору большой духовной силой, влиявшей на многих людей, в том числе отравленных тогдашним атеизмом. Вот так могу ответить на Ваш вопрос.