Доклад, прочитанный на международной монашеской конференции «Святоотеческое наследие в свете афонских традиций: духовное руководство». Екатеринбург, 27-29 мая 2016 года.

Ваши Высокопреосвященства и Преосвященства, всечестные отцы, братия и сестры! Христос Воскресе!

Тема моего доклада «Особенности психологии современного послушника: как помочь иноку сохранять духовную бодрость» представляется слишком обширной для выступления на конференции, и сегодня я коснусь лишь одной из этих особенностей, а именно, – склонности современных людей к унынию.

Уныние – один из семи смертных грехов, разрушающих душу человека, тяжкая и крайне мучительная страсть, мешающая человеку прийти к Богу. Святитель Игнатий (Брянчанинов) предупреждал, что «подчиниться печали – чрезвычайно опасно: когда она усилится в человеке, возобладает им, – может убить и тело, и душу». Святые отцы считали этот грех одним из самых душепагубных, полагали, что он – разновидность неверия. Из уныния рождается состояние Богооставленности, приводящее к еще более страшному состоянию – отчаянию. «…Отчаяние же предаст тебя унынию, а уныние передаст тебя расслабленности, последнее же уведет тебя от надежды твоей. Из того, что может случиться с тобой, нет ничего хуже», предупреждал преподобный Исаак Сирин.

Словом «уныние» я буду обозначать не идентичные, но достаточно близкие понятия, а именно: собственно уныние, печаль, тоску, меланхолию, скуку, хандру, акедию, депрессию, окамененное нечувствие. Конечно же, мы не будем здесь рассматривать клинические проявления этого состояния.

Словарь современного русского языка[1] дает объяснения сло́ва «уныние» как – «безнадежная печаль, гнетущая скука», а словарь церковно-славянского языка[2] приводит следующее определение – «удрученное состояние духа, бездействие в деле спасения», и это второе определение гораздо точнее описывает состояние уныния. Очень важно здесь слово «бездействие». Не случайно в «Лествице» Степень 13-я названа «Об унынии и лености». Кстати, греческое слово акедия (от а – не, и kedon – старание труд), которое у нас часто переводится как уныние, буквально значит – нежелание трудиться, нежелание что-либо делать, неусердие.

Преподобный старец Амвросий Оптинский говорит: «Уныние значит та же лень, только хуже. От уныния и телом слабеешь, и духом. Не хочется ни работать, ни молиться, в церковь ходишь с небрежением; и весь человек ослабевает». Уныние характеризуется полным расслаблением, нежеланием, неготовностью себя изменять, а человек, который перестает бороться со своими страстями, очень быстро впадает в новые грехи.

Может возникнуть вопрос: почему именно современные люди особенно склонны к унынию? Уже в Ветхом Завете мы читаем о меланхолии царя Саула: И когда дух от Бога бывал на Сауле, то Давид, взяв гусли, играл, – и отраднее и лучше становилось Саулу, и дух злой отступал от него (1 Цар. 16, 23). Псалтирь свидетельствует о том, что и сам царь Давид испытывал нападения духа уныния: И уны во мне дух мой, во мне смятеся сердце мое (Пс. 142, 4); воздрема душа моя от уныния (Пс. 118, 28). Унылы и слова Екклесиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме. Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – всё суета! (Еккл. 1, 1).

Первоначально считалось, что унынию в первую очередь были подвержены отцы-пустынники. Святой Иоанн Кассиан Римлянин (IV–V века) пишет: «Шестая борьба предлежит нам со страстью… которую мы можем назвать унынием, скукой или тоской сердечною. Она сродна печали, испытывается наипаче странствующими по пустыням иноками, и есть неприязненный враг пребывающих в уединении, и всякого монаха беспокоит, особенно около шестого часа, (по нашему 12-го часа, в полдень), как лихорадка какая, в определенные часы нападающая на больную душу со своими всерасстраивающими действиями. Некоторые старцы (Евагрий в I томе, стр. 631), называют ее бесом полуденным, о котором поминается в 90 псалме»[3]. У него же читаем: «Врач посещает больных утром, а уныние подвижников – около полудня».

О страсти уныния на протяжении многих веков говорят святые отцы. Вспомним слова преподобного Макария Египетского (IV век): «У злобы всегда одно и то же ухищрение – ввергать нас в уныние во время скорби, чтобы лишить упования на Господа».

Преподобный Иоанн Синайский (VI век) в одном из самых известных в Православной Церкви аскетических руководств по борьбе со страстями и стяжанию добродетелей, «Лествице»[4], пишет: «Уныние есть расслабление души, изнеможение ума, пренебрежение иноческого подвига, ненависть к обету, ублажитель мирских, оболгатель Бога, будто Он немилосерд и нечеловеколюбив. В псалмопении оно слабо, в молитве немощно, в телесном же служении крепко, как железо, в рукоделии безленостно, в послушании лицемерно».

Святитель Иоанн Златоуст (IV – нач. V века) говорил, что «уныние есть тяжкое мучение душ, некоторая неизреченная мука и наказание, горшее всякого наказания и мучения. И в самом деле, оно подобно смертоносному червю, касающемуся не только плоти, но и самой души; оно – моль, поедающая не только кости, но и разум; постоянный палач, не ребра рассекающий, но разрушающий даже и силу души; непрерывная ночь, беспросветный мрак, буря, ураган, тайный жар, сжигающий сильнее всякого пламени, война без перемирия, болезнь, затемняющая многое из воспринимаемого зрением. И солнце, и этот светлый воздух, кажется, тяготят находящихся в таком состоянии, и самый полдень для них представляется подобным глубокой ночи»[5].

Авва Евагрий Понтийский (IV век) словом уныние определял «состояние изнеможения души, в котором она не имеет того, что ей естественно, и не выдерживает мужественно искушений». Как точно отмечает Евагрий, «уныние – это продолжительное и одновременное движение яростной и вожделеющей части души. Первая неистовствует по поводу того, что находится в ее распоряжении, вторая, напротив, тоскует по тому, чего ей недостает» (Все доступное – ненавистно, все недоступное – вожделенно»). Сложный и «запутанный» характер уныния выражается в хитром смешении чувства подавленности и агрессивности.

Святитель Игнатий (Брянчанинов; XIX век) определял греховную страсть уныния следующим образом: «Леность ко всякому доброму делу, в особенности к молитвенному... Небрежение… Праздность. Излишнее успокоение сном, лежанием и всякого рода негою. Перехождение с места на место... Нерадение. Пленение. Лишение страха Божия. Ожесточение. Нечувствие. Отчаяние».

В начале XX века преподобный Варсонофий Оптинский говорил: «Сейчас словно чума, словно некая душевная болезнь, нападает на всех уныние, тоска. Жизнь становится не мила, не хочется ничего делать».

Хорошо известно, что уныние – грех многогранный и многоликий, у него множество проявлений. Оно встречается и у людей верующих, живущих по законам строгой духовной дисциплины, но еще больше распространено среди неверующих. Уныние – вне национальности, вне времени, вне материального достатка. Оно может проявляться в полной подавленности духа, без чувства какого-либо озлобления, а может сопровождаться чувством злобы и сильной раздражительности. Да и источников уныния множество – и внешних и внутренних, и духовных, и чувственных. О причинах уныния много написано и у святых отцов, и у современных богословов. Не представляется возможным перечислить их все в рамках доклада. На мой взгляд, достаточно полно их охарактеризовал святитель Иннокентий Херсонский, я ограничусь его классификацией.

Во-первых, в душах чистых и близких к совершенству уныние может происходить от оставления их на время благодатью Божиею. Состояние благодати есть самое блаженное. Но чтобы находящийся в сем состоянии не возомнил, что оно происходит от его собственных совершенств, благодать иногда удаляется, предоставляя любимца своего самому себе.

Во-вторых, уныние, как свидетельствуют люди опытные в духовной жизни, бывает от действия духа тьмы. Не смогши прельстить душу на пути к небу благами и удовольствиями мира, враг спасения обращается к противному средству и наводит на нее уныние. В таком состоянии душа бывает как путник, вдруг застигнутый мглою и туманом: не видит ни того, что впереди, ни того, что позади; не знает, что делать; теряет бодрость, впадает в нерешимость.

Третий источник уныния есть наша падшая, нечистая, обессиленная, помертвевшая от греха природа. Доколе мы действуем по самолюбию, наполнены духом мира и страстями, дотоле сия природа в нас весела и жива. Но перемените направление жизни, сойдите с широкого пути мира на узкий путь самоотвержения христианского, примитесь за покаяние и самоисправление – тотчас откроется внутри вас пустота, обнаружится духовное бессилие, ощутится сердечная мертвость. Доколе душа не успеет наполниться новым духом любви к Богу и ближнему, дотоле дух уныния, в большей или меньшей мере, для нее неизбежен. Сему роду уныния больше всего подвергаются грешники после их обращения.

Четвертый, обыкновенный источник уныния духовного, есть недостаток, тем паче прекращение деятельности. Перестав употреблять свои силы и способности, душа теряет живость и бодрость, становится вялою; сами прежние занятия ей противеют: приходит внутренняя пустота, недовольство и, как следствие, скука и уныние.

Пятое. Уныние может происходить и от различных печальных случаев в жизни, как-то: смерти сродников и любимых лиц, потери чести, достояния и других несчастных приключений. Все это сопряжено со скорбями и неприятностями. Однако по закону нашего естества печаль должна со временем уменьшиться, а после исчезнуть вовсе. Но при этом человек должен употребить все средства для своего воодушевления и не поддаваться печали. В противном случае может развиться уныние.

Шестое. Может происходить уныние и от некоторых мыслей, особенно мрачных и тяжелых, когда душа слишком предается подобной мысли и смотрит на предметы не в свете веры и Евангелия. Например, человек легко может впасть в уныние от частого размышления о неправде, господствующей в мире, и о том, как праведные здесь скорбят и страдают, а нечестивые высятся и блаженствуют, приходя в итоге к мысли, что все в мире отдано на произвол слепой судьбы и человеческих страстей.

Седьмое. Могут, наконец, источником уныния душевного быть различные болезненные состояния тела, особенно некоторых его членов. Святая Церковь учит, что всякая «болезнь, печаль, воздыхание», всякая немощь, в том числе и усталость, вошли в человеческую природу после грехопадения наших прародителей.

***

Как видим, уныние – явление далеко не новое, и во все времена ему уделяли большое внимание. Почему же именно в наши дни о нем говорят все больше и больше? Создается впечатление, что сегодня уныние владеет миром. Слово депрессия (уныние), прочно вошло в лексикон современного человека. И хотя термин этот медицинский, диагностический, он ныне стал повсеместно расхожим. Часто в разговоре на вопрос: «Как дела? Как здоровье?» – можно услышать: «У меня депрессия».

По данным разных исследователей около 20 % населения в развитых странах страдает депрессивными расстройствами. В наши дни, по данным Всемирной организации здравоохранения, депрессия вышла на первое место в мире среди причин неявки на работу, на второе – среди болезней, приводящих к потере трудоспособности. Современные психологи и психиатры бьют тревогу: если еще несколько лет назад с синдромом затяжного уныния (депрессией) к ним обращались в основном люди зрелого возраста, то сейчас среди поддавшихся этой болезни все больше молодежи и даже подростков. Депрессия стремительно, катастрофически молодеет…

Что же является причиной такого положения? По мнению современного богослова, схиархимандрита Гавриила (Бунге), настоятеля Крестовоздвиженской пустыни в Швейцарии, причиной уныния является уязвленное «эго» человека, вызывающее человека на изматывающее единоборство с самим собой.

Думаю, что все присутствующие уже хорошо знакомы с его книгой «Тоска, уныние, депрессия: Духовное учение Евагрия Понтийского об акедии», в которой автор рассказывает о бесценном опыте борьбы аввы Евагрия с этим недугом.

Еще один наш современник, архимандрит Лазарь (Абашидзе), считал, что «грех уныния происходит от чрезмерной занятости собой, своими переживаниями, неудачами, и как результат – угасание любви к окружающим, равнодушие к чужим страданиям, неумение радоваться чужим радостям, рождается зависть...»

Еще преподобный Иоанн Кассиан Римлянин говорил, что уныние «рождается от неудовлетворения желания какой-нибудь корысти, когда кто видит, что он потерял рожденную в уме надежду получить какие-нибудь вещи». А в наш век ненасытных потребностей, когда навязчивая реклама повсеместно твердит: «купи, купи, “ты этого достоин”, уговаривает, зачем ждать завтра, получи это сейчас, немедленно, возьми кредит сегодня, отдашь когда-либо потом». Люди влезают в смертельную кабалу (я не преувеличиваю порой, это приводит к смертельному итогу) или начинают страдать комплексами, приводящими к унынию. Практически любые неудовлетворенные греховные желания, если человек не отказывается от них добровольно по тем или иным причинам, сопровождаются унынием. А далее конкретные желания утрачивают свое значение, и остается душевное состояние, которое «нуждается» именно в тех желаниях, выполнения которых невозможно достичь. В результате этого человек теряет контроль над собой, впадает в уныние и печаль, уходит в негативные эмоции, концентрируется на отрицательных мыслях, его сознание раздваивается, ум расслабляется. Признаками такого состояния являются: огорчение, малодушие, нетерпеливость, ропот, упадок духа, потеря надежды на Бога, нежелание нести свой крест.

Признаки уныния следующие: на душе тяжесть, тоска, мрак, человеку ничего не интересно, ничего не хочется, его ничто не радует. Им овладевают праздность, апатия и какое-то оцепенение. Его мучает ощущение своей никчемности, ненужности, бессмысленности жизни. Женщины в два-три раза чаще чем мужчины страдают депрессией, мужчины же, хотя и реже впадают в уныние, обычно переживают его несколько тяжелее, чаще обращаются к алкоголю или наркотикам, в лучшем случае становятся футбольными фанатами, увеличивается раздражительность, злость, жестокость. В наше время люди пытаются уйти от реальной жизни в виртуальную – компьютерные игры, интернет-общение. Унынием враг может ввергнуть нас в помысел отчаяния, крайним проявлением которого является самоубийство. Недаром святитель Иоанн Златоуст говорит «Не так губит грех, как отчаяние».

Митрополит Антоний Сурожский характеризовал это состояние следующим образом: « Уныние очень похоже на сонливость. Всё пущено на самотек. Человек погружается в грезы наяву, уходит в нереальный мир, в мечтания. Дремота не ждет ночи. Закрываешь глаза – и можно считать, что настало время ночного сна. И как ни странно, но именно в моменты, когда у нас недостает энергии действовать на самом деле, наши мечты полны гордости, силы, власти, успеха. Когда мы погружены в дело, то, чем мы заняты, требует всего нашего внимания, но в мечтах первое место занимает любоначалие, жажда власти, гордые устремления. И наряду с малодушием – наша трусость, расслабленность, жизнь полная грез наяву, и в этих грезах – жажда власти и воображаемая сила и вся сопутствующая им жестокость и грубость»[6].

Семьдесят лет богоборческой власти в России, увлечение людей идеалами, далекими от евангельских, не прошли даром. Сейчас, когда страшные годы атеизма позади, и русский народ вновь обращается к вере, душа его начала исцеляться от этой тоски. Но в наши дни появилось другое искушение: современная массовая культура особенно активно и настойчиво пытается удалить человека от Бога. Поэтому в обществе естественным образом возрастает и уныние. И заражает оно, в первую очередь, самых восприимчивых, то есть молодых. Человечество больно унынием – этим, по определению преподобного. Иоанна Лествичника, «расслаблением души». В миру с унынием обычно борются путем всевозможных развлечений или предельной активности, занятости – человек всевозможными способами старается занять свой день так, чтобы у него не было времени остаться наедине с самим собой.

Приходя в монастырь, человек приносит с собой и эту склонность к унынию. Когда он начинает подвизаться против своих страстей, уныние, как говорит преподобный Серафим Саровский, первым нападает на него, соблазняя его прежней рассеянной жизнью. А «от уныния, по словам Иоанна Кассиана Римлянина, рождаются праздность, сонливость, безвременность, беспокойство, бродяжничество, непостоянство ума и тела, разговорчивость и любопытство». И новоначальный послушник зачастую также пытается бороться против этого недуга теми же методами, что и в миру: то есть старается развлечься. Активно интересуется новостями, ходит в гости к другим монахам, ведет переписку в интернете, стремится к разным переменам (просит переменить ему послушание, келью) и т. д.

Конечно, от этого голод души, а значит, и уныние, только усиливается. Как справедливо замечает преподобный Исаак Сирин, уныние от празднословия и развлечений утихает лишь на время, а потом опять восстает с большей силой.

Авва Исаия советовал: «Не дадим места унынию в сердцах наших, чтобы оно не отняло у нас возможности наследовать землю обетованную». Святитель Иоанн Златоуст говорил, что «чрезмерное уныние вреднее всякого демонского воздействия, потому что и демоны, если в ком властвуют, то властвуют через уныние, а если уничтожить уныние, то и от демонов не потерпишь никакого вреда». На то, что страсть эта очень опасная указывал преподобный Иоанн Лествичник: «Каждая из прочих страстей упраздняется одной, какой-либо противной ей добродетелью; уныние же для инока есть всепоражающая смерть»[7]. Повторю еще раз вслед за святыми отцами: уныние – опасное состояние души, с которым нужно бороться и которого следует избегать. Удаляй от себя печаль, ибо печаль многих убила, а пользы в ней нет (Сир. 30, 25), – говорит Священное Писание.

Распространенные признаки уныния – внутренняя неустойчивость, сопровождающаяся поиском нового местопребывания, работы, новых друзей, невозможность довести дело до конца, дочитать начатую книгу, постоянное откладывание. Искушаемому бесом уныния трудно прийти в обычное молитвенное настроение, его одолевает леность, в нем появляется ропот на Творца. Уныние соединено с печалью и усугубляет ее. Тяжкий и лютый бес уныния, нападая на иноков, расслабляет их, внушает ненависть к месту пребывания и сожительствующей братиии, ко всякому делу и чтению Божественного Писания.

Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин считал, что «только в одном случае надо считать печаль полезной для нас, когда она возникает от покаяния в грехах, или от желания совершенства, или от созерцания будущего блаженства. О ней святой апостол говорит: печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению; а печаль мирская производит смерть (2 Кор 7, 10). Но эта печаль, производящая неизменное покаяние к спасению, бывает послушна, приветлива, смиренна, кротка, приятна, терпелива, как происходящая от любви к Богу… и некоторым образом веселая, ободряя надеждою своего совершенства… А бесовская печаль бывает очень сурова, нетерпелива, жестока, строптива, соединена с бесплодной грустью и мучительным отчаянием. Ослабляя подвергшегося ей, она отвлекает от усердия и спасительной скорби, как безрассудная, прерывает не только действенность молитв, но упраздняет и все сказанные духовные плоды, которые доставляет печаль ради Бога… Поэтому кроме той печали, которая происходит от спасительного покаяния, или от ревности к совершенству, или от желания будущих благ, всякая печаль, как мирская и причиняющая смерть, должна быть… совершенно изгнана из наших сердец»[8].

Ярко и образно характеризует эту страсть Амвросий Оптинский: «Скука – унынию внука, а лености дочь» и советует: «Чтобы прогнать ее прочь, в деле потрудись, в молитве не ленись, тогда и скука пройдет, и усердие придет. А если к сему терпения и смирения прибавишь, то от многих зол себя избавишь».

Святые отцы считали: чтобы победить эту страсть, надо дать душе то благо, без которого она тоскует, – общение с Богом, именно на Него уповать, именно у Него искать помощи. Как говорит святитель Григорий Нисский, «истинную нашу жизнь составляет общение с Богом»[9], поэтому человек, пытаясь найти счастье в чем-то другом, чувствует лишь пустоту, а авва Евпрений советовал: «Зная, что Бог верен и всемогущ, веруй в Него – и будешь причастником Его благ. Если же ты унываешь и пребываешь в бездействии, то и не веруешь».

Как научиться бороться с унынием?

Первое средство в борьбе с унынием, о котором говорят практически все святые отцы, – это терпение. «Блажен, кто претерпит уныние, не выходя за дверь»[10], – говорит преподобный Исаак Сирин. Святые отцы призывают просто потерпеть эту тесноту, нахождение унылых помыслов и «не оставить своего места». При унынии послушник часто уверен, что причина его душевного состояния находится во внешних обстоятельствах: ему хочется сменить послушание на другое, которое, как ему кажется, будет приносить ему больше душевного удовлетворения. Ему хочется сменить келью на другую, более удобную. А нередко ему хочется сменить и сам монастырь, как описывает это преподобный Иоанн Кассиан: «Унывающий брат ропщет и вздыхает, что не имеет никакого духовного плода, пока он связан с этим обществом; скорбит, что не имеет духовной пользы и напрасно живет в этом месте... Другие отдаленные монастыри хвалит и места те считает более полезными для преуспевания и более способствующими спасению, также и общество тамошних братьев представляет более приятным в духовной жизни. Напротив, что находится у него под руками – то все худо»[11].

Но святые отцы в таких случаях всегда советовали монахам немного потерпеть, не уступая помыслу о переменах. Этому есть множество примеров в Отечниках. Автор «Лавсаика», преподобный Палладий Еленопольский, например, рассказывает о монахе, который впал в глубокое уныние и пришел за помощью к авве Марку.

– Авва Марк, – сказал он ему, – меня угнетают помыслы. Они мне говорят, что я здесь ничего не делаю и лучше мне уйти отсюда.

Но преподобный Марк, разгадав диавольские козни, ответил ему:

– Скажи помыслам: «Я тут Христа ради стены сторожу», – и никуда не уходи.

В Древнем патерике есть подобный пример. Один брат жил в общежитии, и его беспокоили помыслы уйти оттуда. Он рассказал это авве. «Иди, – сказал ему авва, – оставайся в своей келии. Отдай свое тело стенам келии, словно под залог. Главное, никогда не покидай келию телом, а что до помысла – пусть его думает что хочет». Брат послушался и вскоре обрел мир душевный.

К терпению при помыслах уныния призывали и современные нам отцы. Как-то преподобный Никон Оптинский, еще будучи послушником преподобного Варсонофия Оптинского, сказал ему:

– Батюшка, мне иногда приходит помысл, что монашеская жизнь безотрадна. Идет день за днем, и главное – ожидать впереди нечего, все те же службы, та же трапеза и так далее.

Преподобный Варсонофий сразу определил источник этого помысла:

– Это ветхий наш человек дает себя знать тоской и унынием, – и добавил, что это нужно перетерпеть. – Что теперь для унывающего монаха отяготительно – то впоследствии будет для него великим утешением, например, хождение к службам и утрени. Тогда уже в нем будет все исполнено светом и радованием о Господе[12] .

Преподобный Макарий Оптинский предлагал совет против уныния: терпение, псалмопение и молитву[13].

Второе средство против духа уныния – это понуждение себя к тому, чтобы не оставлять своего правила.

Преподобный Нил Синайский говорит, что от уныния врачует то, «чтобы делать свое дело (несмотря на недостаток охоты), со всяким самопринуждением, из страха Божия»[14]. Преподобный отец имеет здесь в виду прежде всего духовные обязанности монаха. Даже если душа настолько расслаблена, что не может нести прежнего подвига в полном объеме, важно хранить какое-то хотя бы малое делание, и это постепенно возбудит душу от нравственного нечувствия, как свидетельствует о том монашеское предание.

В Древнем патерике есть известный пример о том, как один брат впал в грех, а после того – в великое уныние, и совсем оставил монашеское правило. Он и хотел бы снова начать духовное делание, но помысел говорил ему, что он все равно уже все потерял и никогда не преуспеет. Придя к одному старцу, он рассказал ему то, что с ним происходило. А старец, выслушав его, поведал ему следующую притчу. У одного человека было поле, все заросшее сорными травами. Он решил его обработать и послал своего сына прополоть поле. Сын же, когда увидел так много терний, пал духом и сказал себе:

– Когда же я успею все это расчистить?

От уныния он лег на землю и заснул. За несколько дней он так и не смог себя заставить взяться за прополку. Отец, придя посмотреть на результаты работы, удивился:

– Как, ты до сих пор ничего не сделал?

Сын признался, что его от такого множества сорной травы одолело уныние. Тогда его отец говорит ему:

– А ты делай каждый день понемножку – очищай хотя бы кусок земли, который ты занимаешь, когда спишь.

Тот послушался его и вскоре очистил все поле.

Монах, выслушав притчу, возрадовался духом. Понемногу он начал исполнять правило, и через короткое время пришел в прежнее устроение.

Преподобный Варсонофий Оптинский советовал: «Читайте Псалтирь ежедневно, хотя бы понемногу, и Господь не оставит вас Своею милостью, будет вам помощником и утешителем».

Когда человек ничем не занят, когда он в праздности, душа его бывает открыта для печали и уныния. Праздность и излишнее телесное упокоение, по словам святых отцов, являют собой благоприятную почву для уныния. Поэтому еще одним средством борьбы с ним являются телесные труды. Труд помогает изгонять эту страсть, не оставляет для нее места в душе. Надо понудить себя заняться каким-либо делом. Чтобы не дать поразить себя расслаблению, монахи в пустыне занимались рукоделием, произнося при этом короткие изречения из псалмов или отрывки из Библии.

Однако здесь необходимо соблюдать грань, потому что «чрезмерность трудов»[15], как говорит преподобный Иоанн Лествичник, также приводит к изнеможению души. Описывая дивные подвиги иноков в одном общежитии, преподобный Иоанн Лествичник предупреждает: «Удивляться трудам сих святых – дело похвальное; ревновать им – спасительно, а хотеть вдруг сделаться подражателем их жизни есть дело безрассудное и невозможное»[16]. Авва Евагрий передал изречение одного старца: «Всякий подвиг должен быть благовременным и соразмерным. Подвиг, возложенный безвременно и несоразмерно с силами, может быть выдержан только в течение краткого времени, а всякое делание, совершаемое в продолжение краткого времени, потом оставляемое, более вредно, чем полезно»[17]. Границу телесных трудов святые отцы, в частности Венедикт Нурсийский, определили так: «ничего не предпочитать богослужениям»[18].

«Рассказывают о святом авве Антонии, что он, жительствуя в пустыне, однажды подвергся душевному смущению, унынию и особенному нашествию мрачных помыслов. Находясь в этом состоянии, он начал изливать печаль свою пред Богом. Господи, – говорил он, – хочу спастись, но помышления мои никак не допускают меня совершить это. Что мне делать со страстями моими? Как мне спастись? Встав с того места, на котором сидел, и немного отошедши, он сел на другое место, – и вот – видит неизвестного ему человека, тщательно занятого трудом рук своих. Этот человек то вставал, оставляя рукоделие, и молился, то опять возвращался к рукоделию: он сшивал листья пальмы. Потом он опять вставал и молился; после молитвы опять принимался за рукоделие. Поступавший таким образом был Ангел, посланный Богом ободрить Антония и возбудить его к мужеству. И услышал Антоний глас, исшедший от Ангела: Антоний! Поступай так и спасешься. Услышав это, Антоний очень обрадовался и ободрился: он начал поступать так, и спасся»[19].

Одно из самых действенных средств против уныния – молитва. Как говорит святитель Феофан Затворник, «когда душа вся всеми силами и чувствами обращена к Господу, в ней все светло, радостно и покойно»[20]. Через молитву душа соединяется с Богом, через молитву она получает помощь свыше в самых тяжелых бранях. Преподобный Симеон Новый Богослов советует при брани уныния припасть к Богу и просить «избавить тебя от тяжести уныния и злых помыслов; и если будешь напряженно и неотступно стучать в дверь, вскоре дано будет тебе освобождение от этих страстей»[21].

Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит, что при сильном действии страсти уныния душа как бы глохнет. «Забываются наставления Священного Писания и святых отцов; ладья душевная заливается волнами различных страстных ощущений. Не действуют благотворно ни беседа с друзьями, ни душеназидательное чтение. Душа, переполненная мутною влагою, ничего не приемлет в себя. Единственным средством спасения остается усиленная молитва»[22]. В такой ситуации он советует читать Иисусову молитву вслух самому себе: «На гласную молитву Иисусову душа мало-помалу возбуждается от тяжкого нравственного сна, в который обычно ввергают ее печаль и уныние». Он говорил, что «борьба с помыслами, приносящими скорбь, как бы эти помыслы ни были многосложны, запутанны и умны, должна быть очень проста, как проста и вся вера христианская, по простоте своей доступная каждому человеку, а по силе своей удовлетворяющая каждого человека. Боритесь против помыслов и ощущений печали кроткими словами: “Господи! Буди воля Твоя! Благословен и Свят Бог во всех делах Своих!” Произносите эти слова умом, а когда вы одни, произносите несколько вслух; произносите не торопясь, с большим вниманием и благоговением; повторяйте эти краткие слова до тех пор, пока не затихнут помыслы и ощущения печали. Когда они снова подымутся, и вы снова употребляйте против них то же самое оружие. Опытом узнаете силу этого оружия, по наружности своей, с первого взгляда, столько незначительного. А из состояния борьбы невозможно иначе выйти в состояние спокойствия, как победой».

Стоит отметить, что во время молитвы, страсть уныния может проявляться особенно сильно. Ставшему на молитву уныние тотчас напоминает о срочных делах, которые он должен совершить, например, выполнить какое-либо послушание, выучить наизусть ту или иную молитву, убрать в келье и т. д. или человек старается произносить слова молитвы, как можно поспешнее, помыслами отходя от слов молитвы. Уныние может всячески противиться молитве – наводит скуку, лень, сонливость, на молящегося может находить страх, желание заняться «неотложными» делами. Все это отметил преподобный Иоанн Лествичник, он предупреждал что «ставшим на молитву… лукавый дух напоминает о нужных делах и употребляет всякое ухищрение, чтобы только отвлечь нас от собеседования с Господом, как обротью [уздой для привязи лошадей], каким-либо благовидным предлогом»[23]. Нужно понуждать себя к внимательной неспешной молитве.

Святитель Тихон Задонский считал, что: «Память о смерти, приходящая нечаянно, память о суде Христовом и память о вечной муке и вечном блаженстве отгоняет уныние. Рассуждай о них. Молись и взывай ко Господу, чтобы Сам Он подал тебе усердие и охоту; без Него мы ни к какому делу не пригодны. Когда будешь так поступать, верь мне, что мало-помалу приобретешь охоту и усердие. Бог от нас требует труда и подвига и трудящимся обещал помогать. Трудись же, да поможет тебе Господь. Помогает Он трудящимся, а не лежащим и дремлющим».

Об этом же говорил и преподобный Ефрем Сирин: «Память о смерти и наказаниях есть меч против беса уныния».

Надо обязательно принуждать себя ходить на богослужения, не поддаваться самопослаблению. На службе следует быть внимательным, отсекать лишние мысли.

Еще одним из сильнейших средств борьбы с унынием является добродетель милосердия. Святые отцы называют милосердие убийцей печали. Мы знаем, что в мире много людей, которым гораздо тяжелее, чем нам. Если мы навестим больных, престарелых и несчастных людей, пожертвуем деньги нуждающимся людям, то обязательно увидим, что наши собственные скорби станут намного легче, и уныние отступит от нас. Когда человек помогает другому нести крест, то его собственный крест становится намного легче. Есть такой духовный закон: Бог помогает тем, кто помогает другим.

Однако и здесь есть свои сложности. Следует внимательно следить, из каких побуждений совершаются эти добрые дела. Бывает, что за самыми добродетельными с виду поступками скрываются симптомы духовного заболевания уныния: человек готов навещать других, помогать им, наставлять, давать, лишь бы не заниматься самим собой. Парадоксально, но часто именно унылый человек бывает излишне общителен – он любит обзванивать знакомых, ходить в гости (в монастыре – посещать чужие кельи, заводить разговоры с прихожанами, делать им замечания), таким образом он пытается компенсировать свое внутренне состояние.

А еще очень важно, как ты сам относишься к происходящему вокруг тебя. Порой люди расстраиваются из-за пустяков, сами «накручивают» себя, создают проблему там, где ее вовсе нет.

Схиархимандрит Авраам (Рейдман), духовник Александро-Невского Ново-Тихвинского женского монастыря Екатеринбурга пишет: «У нас в монастыре есть такие немощные люди, которые унывают от всего подряд, чуть ли не от того, что им села на нос муха… У них все время появляются бесконечные поводы для уныния, хотя на самом деле не происходит ничего такого, на что можно было бы обратить внимание… Мы живем в монастыре как бы в замкнутом мире и… начинаем преувеличивать события, которые с нами происходят»[24]. Я думаю, что с подобной ситуацией сталкивается любой игумен монастыря.

И вот еще одно очень тонкое замечание опытного духовника отца Авраама: «Некоторые сестры обращаются за советом, и даже не знаешь, что им сказать, так как, собственно, утешать человека не в чем и подсказать ему нечего. Потому что здесь дело не в том, что у них скорби, от которых они приходят в уныние, а дело в том, что у них уныние, которое ищет скорбей, они сами, так сказать, только и ждут повода для того, чтобы удовлетворить свою страсть, – так бывает в подавляющем большинстве случаев. Ведь все трудности, которые приходится переживать в монастыре, не новы, и в них ничего особенно страшного нет. Это происходит у всех и всегда, и как с этим справляться, многие из вас сами знают со слов игумении или из прочитанных святоотеческих книг, так что и другим могли бы пересказать. Однако же все наставления забываются, ибо страсть ищет повода к своему удовлетворению»[25].

Вот, что ответил старец Паисий Святогорец, когда к нему обратилась одна женщина со словами:

– Геронда, меня терзают печаль, уныние… Я испытываю настоящее мучение.

– Ты погляди, ее еще не повели на мучение, а она уже мучается! У тебя есть самоуверенность. Помыслы «слева» стали уже твоим состоянием, и от этого ты страдаешь. Ты нуждаешься в «правых» помыслах. Лукавые механизмы своего [духовного] предприятия ты должна реконструировать так, чтобы они стали добрыми. Самое выгодное предприятие для человека – это открытие фабрики «Добрых помыслов». Тогда даже плохое и скверное твой ум будет перерабатывать в хорошее и доброе. К примеру, видя в человеке душу, видя в нем Ангела, ты и сама, подобно Ангелу, взмываешь на Небо. В этом случае твоя жизнь – это праздник, торжество. Если же ты видишь в человеке плотское, то и сама нисходишь в адскую муку[26].

В другом случае, когда его спросили:

– Геронда, а в чем причина того, что душу часто посещает уныние?

Старец ответил:

– Уныние и душевная тяжесть обычно имеют свою причину в угрызениях совести, которые происходят оттого, что человек излишне чувствителен. В этом случае человеку необходимо поисповедоваться, чтобы быть в состоянии получить помощь от духовника. Ведь если человек излишне чувствителен, то прегрешение, которое он совершил, может быть очень маленьким, однако враг увеличивает это прегрешение в глазах такого человека. Он показывает ему это прегрешение через микроскоп, для того чтобы низвергнуть человека в отчаяние и привести в негодность.

К примеру, диавол может внушить такому излишне чувствительному человеку, что он якобы очень огорчил своих ближних, что он создал им трудности и тому подобное. Таким образом диавол ввергает человека в расстройство, которое превосходит его силу. Однако если диавол действительно заботится о благе нашей души, то почему он не идет искушать [будить] совесть бесчувственного человека? Но где там: человеку бесчувственному — для того чтобы он не пришел в чувство – диавол внушает считать его большой грех ничего не значащим.

Человек должен познать себя таким, каков он есть в действительности, а не таким, каким представляет его в собственных глазах враг – диавол. Ведь диавола заботит одно: как бы сделать нам зло. Человек никогда не должен отчаиваться – только бы у него было покаяние, потому что и грехи его меньше, чем грехи диавола, и смягчающие вину обстоятельства у него есть – ведь он создан из земли, но, будучи невнимательным, поскользнулся и испачкался грязью.

Для того чтобы духовная борьба была правильной, мы должны вращать колесо [нашей духовной машины] в сторону, противоположную той, куда его крутит диавол. Диавол внушает нам, что мы якобы что-то из себя представляем? Нам надо возделывать в себе самоукорение. Внушает, что мы не представляем из себя ничего? Будем говорить: «Бог меня помилует». Если человек ведет себя таким образом – с простотой, доверием Богу и упованием на Него, то в его жизнь входит покаяние, смирение и он восходит на духовные высоты[27].

Обязательным условием успешной борьбы послушника с грехом уныния является частая исповедь. На исповеди необходимо каяться, что поддаешься греху уныния.

Есть и еще одно средство, которое помогает нам избавиться от уныния: это память о том, что все в нашем мире временно и скоротечно, все быстро проходит и исчезает. В том числе все скорбное и горькое. Если нам обещана на небе вечная награда, то разве не стоит ради нее с готовностью претерпеть временные скорби? Ведь именно это говорит апостол Павел: «Кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу». Обратим здесь внимание, что апостол называет земные страдания «кратковременными» и «легкими». Действительно, по сравнению с вечной славой, к которой мы призваны, любые наши скорби являются и кратковременными, и легкими. А если это так, если скорби являются лишь кратковременным испытанием, то, конечно, никогда не следует нам унывать от скорбей.

Преподобный Нил Сорский утешал: «Тяжкое состояние духа не долго бывает: вскоре за ним изменение непременное, посещение милости Божией и утешение». Одному из своих духовных чад святитель Игнатий Брянчанинов писал: «Не очень заглядывайся на обстоятельства жизни, – не стоя́т они, – идут, быстро мчатся, сменяются одни другими. И сами мы мчимся к пределу вечности! А кто заглядится на обстоятельства, кому они представляются недвижущимися, – удобно впадает в уныние. Кто же видит, что всё летит и сам он летит, тому легко, весело на сердце».

В борьбе с печалью и унынием может помочь памятование истины, что всё происходящее с нами происходит по воле Божией. В Евангелии сказано, что даже маленькая птичка не упадет на землю без воли Отца вашего (Мф. 10, 29), тем более без Его воли не могут происходить с нами какие-либо скорби, болезни или бедствия. Для христиан Промысл Божий всегда действует во благо и во спасение, даже если мы сейчас этого не видим и не понимаем. Любящим Бога…, – говорит апостол Павел, – все содействует ко благу (Рим. 8, 28).

Святейший Патриарх Кирилл в одном своем выступлении сказал, что «никакие внешние обстоятельства не способны избавить человека от чувства уныния, если он уповает только на сынов человеческих, на князей, на самого себя или на внешние обстоятельства. Дух уныния – это дух безбожия, это негативная сила, разрушающая полноту человеческой жизни. Уныние и жизненная сила несовместимы. Если же всеобщее уныние охватывает общества и народы, такие народы перестают быть жизнеспособными, обрекая себя на гибель.

Вот почему так важно сохранять веру, сопровождаемую непоколебимой надеждой. Тогда эта надежда отобразится во внутренней силе и каждого человека, и всех нас вместе.

Мы молимся Господу словами великой молитвы святого Ефрема Сирина: “Господи и Владыко живота моего, дух уныния не даждь ми”. Повторяя эти слова, будем возносить Господу горячую молитву о даровании крепкой веры, оплодотворенной надеждой, и тогда дух уныния никогда не поработит наших сердец, а упование на Бога сделает нас сильными, мудрыми, спокойными и свободными»[28].

Следует сказать, что даже если долгое время мы не можем справиться с унынием, даже если, несмотря на все усилия, оно продолжает мучить нас, то и тогда не будем унывать! Ведь нередко само по себе уныние является частью данного нам креста, который мы должны понести для своего спасения. Если человек это понимает и несет крест уныния с терпением и благодарением Богу, то он получит за свое мужество великую награду. Преподобный Иоанн Лествичник говорит, что именно при унынии обнаруживаются истинные подвижники; и ничто нам не доставляет столько венцов, как уныние, если мы несем его с верой и терпением. И потому унывать не надо никогда, даже при самом унынии!

***

Истинная радость христиан – в Боге. Это их сокровище, утешение, радость и увеселение. Радуйтесь всегда в Господе: и еще говорю: радуйтесь (Флп. 4, 4) – эти апостольские слова уже более двух тысяч лет показывают нам, что при всех жизненных обстоятельствах мы не должны печалиться, а должны непрестанно благодарить Господа и искать Его помощи и заступления.

К духовной радости призывали своих учеников святые отцы. Вспомним рассказы об обители преподобного Аполлония Египетского (IV век). Современники отмечали, что на лицах братии сияла дивная радость, некий божественный восторг, какого не увидишь у других людей на земле... Если же кто-либо иногда казался омраченным скорбью, авва Аполлоний немедленно спрашивал о причине печали. Часто, если брат не говорил о причине скорби, авва сам открывал, что таилось у того на душе...

Авва Аполлоний говорил, что не должны предаваться скорби те, для кого спасение – в Боге и надежда – в Царстве Небесном. «Пусть скорбят язычники, пусть плачут иудеи, пусть рыдают грешные – праведным прилична радость! Если уж те, кто любит все земное, радуются тленным и ненадежным предметам, – нам ли не гореть восторгом, если мы только подлинно ожидаем небесной славы и вечного блаженства? Не этому ли учит нас апостол: Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите» (1 Фес. 5, 16–17)[29].

А вот что говорил наш современник, старец Паисий Святогорец: «Славословие Бога – противоядие уныния», и в качестве примера указывал на бедуинов, которые всегда бывают веселыми и радуются, несмотря на то, что жизнь у них нелегкая. «Посмотрите на бедуинов, какая у них тяжелая жизнь, а они благодарят Бога и всегда веселы. Они пшеницу не очищают от камней, а перемалывают как есть, поэтому хлеб у них – сплошные камни! В пище, которую они едят, похоже, нет необходимых микроэлементов, кальция и т. д., поэтому у них совершенно разрушенные зубы. Смотришь, бедуин с одним единственным зубом, а радуется, словно этот зуб у него перламутровый. Другому человеку одного только зуба и не хватает, а он из-за этого чувствует себя ущербным. Всё это значит, что нужно непрестанно славословить, прославлять Бога день и ночь за Его к нам благодеяния»[30]. «Славословие освящает всё вокруг… когда человек благодарит Бога даже за малое, то потом на него приходит… щедрое благословение Божие»[31].

Хочу закончить свое выступление словами моего духовного наставника архимандрита Кирилла (Павлова): «Если мы веруем, что есть Бог, что Он за нас предал на смерть Своего Единородного Сына, если мы веруем, что всею нашей жизнью управляет не кто иной, а Тот же Отец Небесный – то поэтому мы и должны возложить на Него все наши упования. Возверзи на Господа печаль твою, и Той тя препитает (Пс. 54, 23)… Мы иногда желаем, чтобы наши прошения и молитвы тотчас исполнялись, не помышляя о том, что Бог лучше нас знает, что для нас полезнее и когда подать нам утешение… Он хочет умудрить тебя во спасение, дает тебе возможность показать Ему, насколько ты богат верою, надеждою и любовью, – этими существенными христианскими добродетелями, без которых человеку невозможно войти в Царствие Небесное… Верьте: Господу лучше знать, когда Ему призреть на нас, а когда отвратить от нас пречистое лице Свое. И что бы ни случилось в жизни – почаще взывайте: Упование мое – Отец, Прибежище мое – Сын, Покров мой – Дух Святый, Троице Святая, слава Тебе!»



[1] Ожегов С.И. Словарь русского языка. – М.: Русский язык, 1985. С. 724.

[2] Дьяченко Г. Полный церковно-славянский словарь. – М.: Изд. Отдел Московского Патриархата, 1993. С. 758.

[3] sylib.ukrweb.net/books/dobrl02/index.htm (дата доступа: 12.05.2016).

[4] Лествица. Степень 13-я. Об унылости и лености.

[5] Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского, в русском переводе. – С.-Пб.: Изд. Спб. Духовной Академии, 1898. Т. 3, кн. 2.

[6] Антоний Сурожский, митр. Труды. Кн. II. – М.: Практика, 2007. С. 695.

[7] Лествица. 13, 9

[8] Иоанн Кассиан Римлянин, прп. Писания. Кн. 9-я. Гл. 10–12.

9Григорий Нисский. Ч 6, 135.

10Исаак Сирин, прп. Слово 88.

11Иоанн Кассиан Римлянин, прп. Глава 2.

12Никон Оптинский (Беляев), прп. Дневник.

[13] См.: Душеполезные поучения преподобного Макария Оптинского. Издание Введенской Оптиной Пустыни, 1997. С. 787.

14 Нил Синайский, прп. 2, 275.

[15] Лествица. Ст. 13, 15.

[16] Там же. Ст. 4, 42.

[17] Игнатий (Брянчанинов), епископ. Отечник. Изд. 4-е. – Брюсель: 1963. Изд. «Жизнь с Богом». С. 37–38, ст. 194.

18 (285) Regula Benedicti 43. Русский перевод см. в кн.: Древние иноческие уставы. М., 1892.

[19] Игнатий (Брянчанинов), епископ. Отечник. С. 113, ст. 6. Отечник. Избранные изречения святых иноков и повести из жизни их, собранные епископом Игнатием (Брянчаниновым). С. 37–38.

[20] Феофан Затворник, свт. Собр. писем. 3, 210.

21 Симеон Новый Богослов. Сто глав богословских и практических.

22Игнатий (Брянчанинов), свт.

[23] Лествица. 13, 7.

[24]Авраам (Рейдман), игумен. Благая весть. Беседы с монашествующими. Ч. I. – Екатеринбург: Издательство Ново-Тихвинского женского монастыря, 2003. С. 27, 28.

[25] Там же. С. 29.

[26] Паисий Святогорец, старец. Духовная борьба. Т. ΙΙΙ, 2003. С. 64.

[27] Там же. С. 173–174.

[28] Слово по окончании Великого повечерия в понедельник первой седмицы Великого поста в Храме Христа Спасителя. 7 февраля 2011 г.

[29] Руфин, прп. Жизнь пустынных отцов. С. 46.

[30] http://3rm.info/17760-slavoslovie-boga-protivoyadie-unyniya-starec.html (время доступа 12.05.2016).

[31] Паисий Святогорец, старец. Духовная борьба. Т. V, 2010. С. 141.

Выступление схиархимандрита Авраама (Рейдмана), духовника Александро-Невского Ново-Тихвинского женского монастыря и Свято-Косьминской мужской пустыни на Международной монашеской конференции «Святоотеческое наследие в свете афонских традиций: духовное руководство». Екатеринбург, 27–29 мая 2016 года

Ваши Высокопреосвященства, Ваши Высокопреподобия, дорогие отцы и братья, позвольте предложить вашему вниманию свое скромное рассуждение на тему двух притч Господа нашего Иисуса Христа. В предыдущем слове Его Высокопреосвященство митрополит Афанасий приводил слова апостола Павла: «Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за все благодарите». Владыка говорил, что каждый из нас должен всегда пребывать с Господом. А самым простым, самым прямым путем к этому является непрестанная молитва. Вот о ней я и хочу, опираясь на Евангелие, сказать несколько слов.

Господь сказал притчу о том, что должно всегда молиться и не унывать (Лк. 18:1–8). Уже в первых словах содержится самая главная мысль, которая будет раскрываться на протяжении всей притчи, причем доказательством служит апелляция к здравому смыслу. Для притч Спасителя это обычно. Итак, мы должны всегда молиться и не унывать. Зачем всегда молиться? Чтобы всегда пребывать с Господом, постоянно получать помощь Божию. А не унывать – значит не оставлять молитву из-за того, что по видимости мы не получаем просимое.

В одном городе был судья, который Бога не боялся и людей не стыдился. Мы нередко воспринимаем Бога совершенно безразличным к нашим нуждам, считаем Его жестоким судьей, совершенно ничего не стыдящимся и не боящимся. Конечно, Господь на самом деле не таков. Но часто именно так люди относятся ко Христу, переживая какие-либо духовные брани, и именно с таким расположением обращаются к Нему. В том же городе была одна вдова, и она, приходя к судье, говорила: «Защити меня от соперника моего». Вдова – это символ души человека. Как вдова – существо беззащитное, так и душа сама по себе, без помощи Божией, слаба и немощна. Защити меня от соперника моего. Кто этот соперник? Можно дать два ответа: это либо диавол, либо грех. Поскольку святые отцы говорят, что страсти суть демоны, противоречия между этими двумя толкованиями нет.

Но он долгое время не хотел, а после сказал сам в себе: «Хотя я и Бога не боюсь и людей не стыжусь…Под судьей приточно мы понимаем Бога, а Он, конечно же, Самого Себя бояться не может. И людей не стыдится Господь, потому что совершает наше спасение так, как считает нужным, невзирая на человеческое мнение. …но так как эта вдова не дает мне покоя, защищу ее, чтобы она не приходила больше докучать мне». Так поступает неправедный судья. Тем более Господь милосердный подаст нам помощь, как и говорится дальше в притче: И сказал Господь: «Слышите, что говорит судья неправедный? Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь…»

Мы считаем, что Бог медлит помочь, но на самом деле так проявляется Его долготерпение: Он хочет закалить нас в борьбе, научить молитве. В конце концов, человек получает помощь, защиту от нападения диавола. Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле? Найдутся ли ко времени Второго Пришествия люди, верующие, что Господь им обязательно поможет, невзирая на их немощи, страсти, положение в Церкви? Монах ты или мирянин – не имеет значения, главное – иметь веру, не просто, как говорят некоторые богословы, догматическую, а веру живую, сердечную.

Сказал [Господь] также к некоторым, которые уверены были о себе, что они праведны, и уничижали других, следующую притчу (Лк. 18:9–14). Здесь снова в самом начале приоткрывается смысл притчи. Кому она адресована? Тем, кто уверен в себе и уничижает прочих. Значит, в молитве, как и в любом деле, необходимо избегать мнения, будто ты праведный человек, а другие ниже тебя, и их можно унижать. Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Господь Иисус Христос оставил нам молитву «Отче наш». Она – образец того, как нам нужно обращаться к Богу. Но Господь показал нам и то, какая молитва является неправильной. Не обязательно молиться теми самыми словами, какие произносил фарисей: мы можем читать «Отче наш», какой-нибудь канон или даже Иисусову молитву, но при этом иметь мысли фарисея. От этой ошибки и хочет уберечь нас Спаситель.

Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам в себе так: «Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди: грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь. Пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю». Вот молитва такая, какой она не должна быть: в ней есть презрение к людям. Мы должны остерегаться этого. Конечно, прощения грехов мы при такой молитве не получим, хотя бы по той причине, что грешниками себя не считаем и о прощении не просим, а желаем только каким-то образом выделиться среди людей своей мнимой праведностью. По-настоящему же, в христианском смысле праведный человек видит, прежде всего, свои страсти, как сказали некоторые древние отцы: «Начало душевного здравия – это видеть грехи свои, подобные песку морскому». Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо, но, ударяя себя в грудь, говорил: «Боже, будь милостив ко мне, грешнику». Вот эта молитва правильная: покаяние должно присутствовать всегда, даже благодарение надо совмещать с сознанием того, что ты грешник. Сказываю вам, что сей пошел в дом свой оправданным более, нежели тот, ибо всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится. Тот, кто почитает себя грешником и просит о прощении грехов, действительно уходит помилованным, а того, кто сам себя оправдывает, Господь смиряет и удаляет от Себя. Смиряющий же себя вознесется.

Покаяние – это способ достичь смирения. Если к этим притчам мы присоединим еще изречение Спасителя из Его прощальной беседы с учениками: И если чего попросите у Отца во имя Мое, то сделаю, да прославится Отец в Сыне (Ин. 14:13), то получим учение о непрестанной Иисусовой молитве. Эта заповедь – Евангельская, и мы должны понимать, что Иисусова молитва – это дело не только одних монахов. Ею должны заниматься все. Святой блаженный Симеон Солунский говорит, что все христиане (любых сословий, любого возраста, даже дети!) должны призывать имя Христово, стараться делать это и в течение дня, и хотя бы час времени уделять специально этому деланию. В заключение хочу рассказать случай из своего священнического опыта. Как- то Промысл Божий свел меня с одной женщиной. Она была очень простой, до пенсии работала шахтером. Жила обычной жизнью: замужем, не одинокая. И она имела дар непрестанной молитвы. Не знаю, кто ее научил молиться, но Господь так устроил, что в сердце ее постоянно совершалась Иисусова молитва. Она не прекращалась и в церкви, и даже мешала ей читать обычное утреннее и вечернее правило, потому что как бы вытесняла всё другое из ума и сердца. Подобное состояние описано в книге «Откровенные рассказы странника». Видите, Бог нелицеприятен. Чистая совесть, а не тот или иной образ жизни – монашеский или мирской – дает человеку благодать Божию.

У апостола Павла есть такие слова: «Брак честен, ложе непорочно» (Евр. 13:4). Миряне не должны говорить: «Молитва – это удел только монахов, а мы будем лишь в случае нужды просить их молитвенной помощи». Конечно, каждый из нас должен сам обращаться к Богу, в особенности хранить Иисусову молитву, которая, по словам свт. Игнатия Брянчанинова, есть школа молитвы. Кто научится внимательно призывать имя Христово, тот будет без рассеянности читать каноны, сможет благоговейно присутствовать за богослужениями и сохранит тот вожделенный благодатный мир, который дарует нам Христос. Даже Причащение Святых Христовых Таин будет сознательнее восприниматься человеком, когда он преуспеет в молитве. Христианин тогда как бы некими руками прикоснется к великой Тайне. А если руки его больны, немощны, как он сможет сделать это?

Есть такие слова в Божественной литургии, в Херувимской песни: «Яко да Царя всех подымем». В этот момент службы священнослужители переносят с жертвенника на престол еще не сами Святые Дары, еще не «Царя всех», а только образ – хлеб и вино. Что же тогда значит эта строчка из молитвы? Здесь говорится о самом Причащении. В древности все люди (сейчас так причащаются только священники в алтаре) брали в свои руки Тело и Кровь Христовы и поднимали их. Но и сейчас любой человек, соединяясь со Христом в Евхаристии, поднимает Его духовными руками – своей верой и молитвой. И если мы будем хранить эти добродетели, то тогда сподобимся по- настоящему вкусить благодать Божию, дарованную нам в Церкви через таинства Крещения, Миропомазания, Покаяния, Причащения Святых Христовых Таин.

***

Вопрос к схиархимандриту Аврааму: Когда я читаю акафисты или трехканонник, мне даже плакать хочется, такое сокрушение. А если молюсь Иисусовой молитвой, то ничего не чувствую, много нехороших мыслей. Это значит, что мне лучше Иисусовой молитвой не молиться или я что-то не так делаю?

Ответ: Конечно, богослужебные тексты (как те, которые можно читать дома, так и те, которые мы слушаем в храме) наполнены глубочайшим смыслом. И мы, раскрывая для себя смысл священных гимнов, вникая в него, усваиваем себе мысли святых отцов, и наша душа умиляется. А содержание молитвы Иисусовой чрезвычайно сжато и просто: исповедание Господа Иисуса Христа Сыном Божиим и покаяние. Молитва Иисусова – это чистая молитва, в ней элемент познавательный сведен до минимума, она – прекраснейшее средство, чтобы следить за своим вниманием. Читая, например, каноны, мы не замечаем разных помыслов: то какая-то мысль посторонняя пришла, то ум снова вернулся к смыслу читаемого. Мы не видим, что с нами происходит. А когда творим Иисусову молитву, тогда на фоне этого, так сказать, однообразия проявляется всё, что в нас на самом деле живет. По изречению древних монахов, именно эта молитва является зеркалом человека. В ней мы видим себя такими, какие мы есть. Потому и кажется сначала, что трудно просто призывать имя Христово. Но если мы не умеем этого делать, то должны признаться себе, что всегда молимся недостаточно внимательно.

Но хочу сделать оговорку. Не нужно думать, что те, кто не творит Иисусовой молитвы, это люди пропащие, погибшие. Конечно, человек может молиться по- разному и сама Церковь предлагает большое разнообразие молитвенных средств. Иисусова молитва является из них только наиболее сильным, но не единственным. Были подвижники, которые непрестанно читали, например, Псалтирь. А другие совершали огромное правило: вычитывали все церковное чинопоследование, а затем еще какие-нибудь молитвы в своей келье. Безусловно, это тоже было молитвой. Мы говорим не о том, что надо отказаться от всего богатства гимнотворчества, я только хочу показать короткий путь, который в особенности удобен для людей, занимающихся разными делами. Не всегда есть возможность читать Библию или каноны, а краткую молитву Иисусову мы можем всегда иметь с собой. С одной стороны, не стоит смущаться, что при канонах мы чувствуем умиление, а при чтении Иисусовой молитвы – нет. С другой стороны, нужно понимать, что виновата здесь не сама молитва, а наша неопытность.

Вопрос: Обязательно ли молиться Иисусовой молитвой? Можно ли вместо нее мысленно читать псалмы, «Отче наш» или «Богородице Дево, радуйся»?

Ответ: Наверное, многие из вас читали жизнеописание подвижника благочестия, причисленного к лику святых Украинской Православной Церковью, – свт. Зиновия (Мажуги), в схиме Серафима. Он учил своих духовных чад, что кроме Иисусовой молитвы надо много раз в течение дня повторять «Богородице Дево». Вот устанешь творить Иисусову молитву (а он, как глинский монах, считал само собой разумеющимся, что нужно непрестанно творить молитву Иисусову) – обращайся к Божией Матери. Свт. Зиновий рассказывал об одном исповеднике веры, которого на допросах жестоко пытали и били, а он постоянно читал про себя «Богородице Дево». Боль чувствовалась, но как бы приглушенно, а потом он терял сознание, и с ним уже ничего не могли сделать. Такие пытки продолжались около месяца, но из него не смогли вытянуть никакого «признания» или склонить его к предательству, благодаря тому, что он молился Богородице.

Но это не исключает Иисусовой молитвы. Можно читать наизусть и псалмы. Некоторые древние подвижники произносили непрестанно «Отче наш». Но, повторяю, Иисусова молитва своей краткостью и четкостью смысла, заключенного в ней, – исповеданием Господа Иисуса Христа и покаянием – наиболее удобна, наилучшим образом сосредотачивает наш ум. Некоторые святые отцы говорят, что в Иисусовой молитве заключены сразу два Завета – Новый и Ветхий. «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий» – это Новый Завет, а «помилуй мя», как начало 50-го псалма, сочиненного богодухновенным пророком Давидом, – это Ветхий Завет. Видите: самое главное взято из Нового и из Ветхого Заветов. И зачем нам пренебрегать этой молитвой, ведь она не мешает нам совершать прочие молитвы, только помогает. Мы обязательно получим пользу от нее, если будем, сколько можем, стараться.

Единственная оговорка. Миряне или новоначальные монахи, как говорит свт. Игнатий, не должны заниматься сведением ума в сердце. Это опасно. А творить Иисусову молитву устно или в уме, понуждая себя к вниманию и покаянию, ничего не ожидая, кроме прощения грехов, вовсе не вредно. Такая молитва не приведет ни к какой прелести, ни к какому заблуждению, а, наоборот, сделает нас, как людей кающихся, неподверженными гордости, самомнению, которые и есть причина прелести.

Вопрос: Пытаюсь думать о смерти во время молитвы. Что посоветуете делать, если от этого начинаю унывать?

Ответ: Дело в том, что надо различать, как отмечает схиархимандрит Софроний (Сахаров), две вещи – память смертную и страх смерти. Есть животный страх смерти. И сам старец Софроний его испытывал, когда у него сильно болело сердце. А есть память смертная, которая, по словам свт. Игнатия (Брянчанинова), сама собой приходит от усиленного упражнения в Иисусовой молитве. И вот такая память о вечности, как говорит об этом старец Софроний (Сахаров), не может привести человека в уныние, а, наоборот, воодушевляет его, окрыляет, делает усердным молитвенником. Лучше не сочинять что-то самому и не пугать самого себя, а ждать, когда эта добродетель сама появится от внимательной молитвы.

Кроме того, безопасным средством размышления о духовных предметах является чтение святых отцов, пишущих о памяти смертной, например, свт. Игнатия или свт. Тихона Задонского. Мы, будучи немощными, не можем думать о себе, как преподобный Антоний Великий: «Все спасутся, один я погибну», или как преподобный Пимен Великий, говоривший своим ученикам: «Поверьте, мои чада, где диавол, там и я буду», или как современный подвижник, преподобный Силуан Афонский: «Когда я умру, то сойду во ад». Когда мы берем на себя такой непосильный груз, то, естественно, начинаем унывать и спотыкаться. Тогда память смертная превращается для нас в страх смерти. Придет, может, время, и мы начнем испытывать что-то подобное тому, о чем говорят святые отцы. Но всякий подвиг, в том числе и смирение, должен быть соразмерен нашему духовному развитию, поэтому лучше предоставить памяти смертной постепенно развиваться в нас от внимательной молитвы Иисусовой.

Вопрос: Всегда ли помогает молитва Иисусова при нападении той или иной страсти? Иногда кажется, что надо что-то еще предпринять, какой-то дополнительный подвиг, одной молитвы недостаточно.

Ответ: Конечно, если человек крепок физически и у него, допустим, блудная брань, то он должен смирять себя разумным постом, может быть, совершать еще какие-то телесные подвиги – делать больше поклонов, ограничивать себя во сне и так далее. Или, например, молиться тем святым, которые укрепляют в этой брани (преподобному Моисею Угрину или другим подвижникам). Иногда бывает, что мы как будто теряем дерзновение ко Господу. Тогда, как многие знают это по опыту, помогает обращение к Божией Матери. Всё это не мешает Иисусовой молитве, а, напротив, содействует ей. Мы не должны сами себя загонять в какие-то рамки, заострять свое внимание на чем-то одном и отрицать все остальное. Всему свое место, как говорит Екклесиаст. Место молению именем Иисусовым, место и другим молитвословиям, место размышлениям о смерти (в свое время), место и разумному смирению, постепенно в нас развивающемуся. Поэтому что-то дополнительное во время брани предпринимать можно, но при этом понимать, что Иисусова молитва, по словам преподобного Иоанна Лествичника, есть оружие, которого крепче нет ни на небе, ни на земле.

Вопрос: Каково значение внутренней молитвы?

Ответ: Внутренняя молитва имеет огромное значение в духовной жизни человека, в особенности, конечно, монашествующего. Но, как в том примере, который я вам привел, она может быть дарована и мирянину, в том числе живущемув браке. Не всегда внутренняя молитва – это молитва Иисусова. Древние египетские подвижники пользовались другими краткими изречениями, иногда читали псалмы, так же делали наши Киево-Печерские монахи – но всё это было внутренней молитвой. Преподобный Серафим Саровский говорил: «Монахи, которые занимаются только внешней молитвой, а о внутренней нерадят, это не монахи, а черные головешки». Они только имеют вид иноков (носят черное), а на самом деле – потухший уголь, в них нет огня. Поэтому внутренняя молитва имеет громадное значение в духовной жизни человека. Более того, осмелюсь сказать, что такие великие добродетели, как послушание, мы не состоянии совершить своими силами и, только молясь Господу, получая от Него помощь, можем совершенно отречься от своей воли.

А бывает и так. Иногда мы можем не иметь послушания по одной простой причине: рядом с нами нет руководителя. Просто мы разлучились на некоторое время, допустим, несколько месяцев я не вижу своего духовника, и нет возможности высказать ему свои помыслы, получить назидание. А Иисусова молитва со мной. Я могу быть в дороге, в самых тяжелых жизненных ситуациях, но с Иисусовой молитвой я не разлучаюсь. Если я буду усердно пребывать в ней при всех самых неудобных обстоятельствах, то и Господь будет пребывать со мною и всегда будет мне помогать.

Вопрос: А каковы признаки внутренней молитвы?

Ответ: Вопрос задали наши гости из Греции, которых я, наверное, не имею права учить, но раз они спросили, то из послушания скажу свое мнение. Признаками внутренней молитвы являются, конечно же, добродетели. Что первое? Тишина, мир, радость, снисхождение к другим, укорение себя. Притом укорение себя не гласное, не перед другими людьми, а тайное. Иногда мы вслух говорим: «Мы грешники», а если нам кто-то ответит: «Да, вы грешники», мы начнем возмущаться. Получается, что мы не для того говорили, чтобы нас обличали, а чтобы все увидели, какие мы смиренные. Так что признак внутренней молитвы – это исполнение евангельских заповедей. И сама Иисусова молитва – тоже евангельская заповедь.

Есть один признак внутренней молитвы, который должен быть у всех – и у новоначальных, и у совершенных. Если мы чувствуем, что в душе водворяется мир, значит наша молитва настоящая, подлинная, внутренняя. Есть, конечно, и другие признаки, со стороны невидимые. Например, человек испытывает такое упоение, что даже члены его тела слабеют, как рассказывал о себе святитель Игнатий. Но это, конечно, уже высокое преуспеяние в молитве. Такой человек может восхищаться умом к Богу и даже созерцать Христа, Который является ему ради его усердной молитвы. Так было у старца Силуана Афонского, когда он вместо иконы Спасителя вдруг увидел живого Господа Иисуса. Или, например, преподобный Серафим Саровский, еще иеродиаконом, созерцал стоящего на воздухе и благословляющего его Христа, отчего он пришел в такое состояние, что не мог дальше продолжать службу. Его завели в алтарь, и он несколько часов стоял там неподвижно, постоянно меняясь в лице. Это всё плоды Иисусовой молитвы. Но, конечно, едва ли немногие монахи достигают такого состояния, а тем более чего ожидать мирянам? Зачем им совершать Иисусову молитву? Для мирян это также необходимо, потому что все мы должны пребывать в единении с Господом. Мы должны брать благословение у Него и на простые, житейские дела, и, в особенности, на совершение нашего христианского подвига – исполнение заповедей. Если помощи Божией не будет, то едва ли мы справимся с собой. А молитва Иисусова, даже если мы нарушим заповедь (я имею в виду, конечно, не смертный грех), вновь водворит мир в нашей душе и позволит нам примириться с Господом через покаяние. Как говорит преподобный Иоанн Лествичник, – его речь обращена к монахам, но тем более это относится к мирянам, – «не для всех достижимо бесстрастие, но покаяние необходимо всем».

Доклад, прочитанный на международной монашеской конференции «Святоотеческое наследие в свете афонских традиций: духовное руководство». Екатеринбург, 27-29 мая 2016 года.

В эти дни Святой Пятидесятницы, когда нас осиявает свет Божественного Воскресения и мы наслаждаемся радостью пасхальных дней, наше с вами священное собрание служит вестью о новой Жизни — той жизни, которую нам даровала Церковь первородных. И эта жизнь есть истинный и подлинный святоотеческий путь, она зиждется на священном предании и слове Божественного откровения.

С вашей митрополией мы соединились духовными узами любви во время нашего прошлогоднего посещения города Екатеринбурга, когда мы привозили для поклонения список чудотворной иконы святого Георгия Победоносца (который хранится в нашем монастыре) и его святые мощи.

Нас соединяет и глубоко трогает также неподдельная любовь к нашему братству высокопреосвященного Пастыреначальника вашей митрополии, равно как и многих ваших досточтимых сограждан, которые благодетельствуют нашей обители Ксенофонт и приезжают к нам как благоговейные паломники.

Благодарю Его Высокопреосвященство, а также преподобнейшую игумению Домнику за почетное для меня приглашение стать участником настоящего духовного симпозиума.

Святая Гора, Удел Божией Матери — это место, которое Пресвятая Богородица благословила еще во время Своей земной жизни. Здесь Она ежедневно пребывает и теперь, являясь Путеводительницей и Живоносным Источником для всех Своих чад, подвизающихся добрым подвигом. И сама святоименная и рождающая святых Святая Гора — это Живоносный Источник, ибо здесь с точностью сохраняются все предания нашей Православной Церкви и соблюдается монашеский чин; здесь хранятся православные святыни, чудотворные иконы, святые мощи мучеников, преподобных и исповедников и святой Пояс Божией Матери. Святая Гора — место освящения и очищения душ бесчисленного сонма иноков и благочестивых паломников.

Всегда готовые с любовью и молитвой разделить ваши достохвальные монашеские подвиги и духовные искания, мы с несколькими отцами поспешили прибыть к вам, для того чтобы насладиться общением веры и любви во Христе, обменяться опытом монашеской жизни и стать причастниками того небесного и божественного сияния, которое исходит от святого учения и жития наших богоносных отцов.

Общежительный монастырь, священная киновия, есть «небесная дверь», вводящая в Царство Небесное. Киновия — это «место святое», «дом Господень» и, по словам прп. Иоанна Лествичника, «земное небо».

Вступая в это «божественное воинство», «ангелоподражательное жительство», монах прославляет Бога, посрамляет лукавого, спасает свою бессмертную душу, созидает тело Церкви Христовой, приносит радость своим братьям-сподвижникам и становится молитвенником за весь мир.

Сказанное царепророком Давидом се что добро или что красно, но еже жити братии вкупе (Пс. 132, 1) в полной мере постигает монах общежительного монастыря.

В священные минуты пострижения, когда монах приносит обеты перед Богом и людьми, он исповедует, что пришел сюда «желая жития постническаго, честный отче». Духовный же отец вопрошает его: «Вольным ли своим разумом приступаеши ко Господу?» — «Ей, Богу содействующу, честный отче», — отвечает брат, и далее продолжается последование монашеского образа. В вопросо-ответах этого чина кратко описываются основные черты монашеского жительства, которое зиждется на: 1) желании подвига, 2) свободном произволении, 3) послушании и следовании руководству «честна́го отца», то есть Старца монастыря — а им является именно игумен.

Итак, монашеская жизнь и монашеский подвиг начинается с призыва Божия, с того, что огнь Святого Духа пробуждает в душе желание искать Бога и любовь к Нему.

Следующее необходимое условие — свободное произволение, приношение своей личной свободы Богу. Душа со свободой отвечает на Божественный призыв посвятить себя любви Небесного Отца, вменив мир и все, что в мире, в сор и тщету.

И наконец, таинство монашеской жизни — это поистине таинство отцовства, послушания, подражания Самому Господу, Который был послушен даже до смерти, и смерти крестной (Флп. 2, 8). Когда мы со всей свободой отдаем себя под духовное руководство другому человеку, тогда перед нами отверзаются врата неба, приходит Божественная благодать и открывает нам небесные таинства: таинство молитвы, сокровенного вездеприсутствия Господа, таинство смирения и терпения, любви и милости, трезвения и духовного созерцания.

Человеку, пришедшему в монастырь с намерением стать монахом, нужно много потрудиться, проявить великое самоотвержение и достаточно долго заниматься возделыванием своей души, чтобы научиться мыслить по-монашески и оставить мирские привычки. Он должен осознать, что больше не властен над самим собой, но добровольно предал себя в послушание своему духовному отцу.

Недостаточно просто телом находиться в монастыре и бесцельно проводить время своей жизни. Подлинная монашеская жизнь состоит в отвержении рационального и эгоцентричного образа мыслей, откровении помыслов, отречении от собственной воли с радостью и любовью, принятии монашеских духовных начал.

Послушание — первая добродетель монаха, более важная, чем даже молитва и пост.

«Послушание творит чудеса», — говорил нам один старец-подвижник. Вспомните тот случай, когда старец благословил морскую воду, и в устах жаждавшего послушника она стала сладкой.

В отношениях игумена и послушника важно еще и то, с каким расположением послушник предает себя в руки духовного руководителя. Речь идет не об армейской дисциплине, поскольку все мы — добровольцы в этом духовном воинстве. В монастыре имеет место добровольное отречение от собственной воли и доверие игумену, плодом чего является глубокая духовная любовь.

Одна из первейших и главнейших забот игумена — установить с каждым братом отношения искренности и доверия. Атмосфера доверия способствует покаянию. А поскольку никто не безгрешен, в таинстве исповеди подается отпущение грехов. Через исповедь и оставление грехов приобретается чистота и возникает подлинная духовная связь игумена с послушником, связь любви и доверия, о чем мы уже сказали.

Послушание игумену и исповедь помыслов освобождает душу от бремени страстей, способствует преуспеянию в молитве и жизни по Богу. Будем приводить себе на память того блаженного брата, которого непрестанно беспокоил искуситель и который сказал об этом своему старцу. Старец же дал ему такой совет: «Если дьявол вновь начнет искушать тебя, скажи ему: “У меня есть старец, пойди и расскажи ему то, что хочешь сказать мне“». И тогда враг оставил брата.

Любовь, которая есть опора и прочное основание всякого духовного делания, и в первую очередь молитвы, побуждает игумена вести своего послушника к высотам этой великой и основополагающей добродетели, самого трудного духовного делания. Игумен вдохновенно учит монаха подлинной любви, ибо любовь делает нас достойными созерцать божественную и неизреченную красоту Господа, Который есть любовь (1 Ин. 4, 8 и 16). Любовь просвещает монаха, направляет его стопы на путь истины, и он шествует по этому божественному пути, усердно трудясь над внутренней сердечной молитвой.

Такое во Христе воспитание монаха требует от игумена бодрствования в молитве, дабы он мог передать послушнику великое таинство единения с Богом через молитву и участие в таинствах.

Одна из важнейших добродетелей, которую игумен должен вложить в сердце послушника, есть любовь к богослужению. Божественная Евхаристия и прочие службы занимают первое место в духовной жизни монаха. Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф. 18, 20) — эти слова Бога Живаго служат неопровержимым доказательством того, что в наших литургических собраниях небесная и земная Церковь объединяются и празднуют совместно, на этих собраниях мы удостаиваемся благословения и освящения от Божия присутствия и благодати. «Как львы, огнем рыкающие», мы исходим из небесной радости богослужения, восприняв в себя Божественную благодать, «немощное врачующую и оскудевающее восполняющую».

В Ветхом Завете указаны и предложены время и образ молитвы. Эти указания воплощены в жизнь в монастырских Уставах. Пророк Исаия возглашает громогласно: От нощи утренюет дух мой к Тебе, Боже (Ис. 26, 9). В «Непорочнах» мы читаем: Полунощи восстах…(Пс. 118, 62), и еще слышим призыв Божественного Давида: В нощех воздежите руки ваша во святая и благословите Господа (Пс. 133, 2). Ночь — самое подходящее время для непрерывной молитвы и сосредоточения ума. Безмолвие, мрак, затишье в природе — все содействует возвышению духа и сокрушению сердца. Кроме того, Сам Господь дает нам образец ночной молитвы: Он пробыл всю ночь, — пишет евангелист Лука, — в молитве к Богу (Лк. 6, 12).

Ежедневные литургии в соборном храме монастыря вместе с прочими дневными службами совершаются по пророческому слову: Седмерицею днем хвалих Тя, Господи (см. Пс. 118, 164). Так, в Святогорском уставе мы имеем семь дневных служб, освящающих нас и дающих нам духовные силы: полунощницу, утреню, часы, Божественную Литургию, молебный канон Богородице, вечерню и повечерие с акафистом Богородице.

Церковь, как тело Христово, служит освящению человека и всего творения, благодаря чему достигается главная цель монаха — постепенное очищение сердца от страстей. Молитвенный труд, который есть преимущественное занятие монаха, приводит к непрерывной живой, личной связи с Возлюбленным его сердца, с Господом.

Господь дает нам руководство в этом внутреннем делании, говоря: Ты же, когда молишься, войди в комнату твою (Мф. 6, 6). Комната для монаха — это его келья, а также и его сердце.

Первое ежедневное общение монаха с Возлюбленным Женихом его сердца и души начинается в келье. Монашеская келья — это кузница, в которой выковывается человек Божий. Там монах встречается с Богом в молитве, чтении и непрестанном предстоянии пред лицом Божиим.  «Монах — алтарь Господень», алтарь, на который приносятся и с которого возносятся Всевышнему Богу чистые молитвы веры, любви и прощения, обращенные к Отцу нашему, Иже есть на Небесех.

Индивидуальное молитвенное правило, назначаемое игуменом, может быть разным. В каждом случае нужен особый подход, чтобы аскеза была посильной. Именно поэтому духовнику необходимо такое качество, как рассудительность. В правило входит определенное число четок с молитвой «Господи Иисусе Христе, помилуй мя, грешнаго» и «Пресвятая Богородице, спаси нас». Кроме того, назначаются земные поклоны, чтение Псалтири, Нового Завета, а в некоторых случаях и канонов Богородице и святым.

Наконец, в молитвенное правило монаха входит и еженедельное личное бдение. В это бдение, которое начинается примерно за три-четыре часа до начала общего богослужения, помимо ежедневного четочного правила, поклонов и чтения Священного Писания, по благословению игумена включается чтение книг святых отцов, каноны святым угодникам Божиим и, наконец, Иисусова молитва по четкам с особенными прошениями.

На священном алтаре сердца монаха приносится в жертву горячая любовь к Богу и посвящение себя Ему, а вместе с тем и прощение братьев. Без любви никакая молитва не благоприятна Богу и не приносит плодов Святого Духа, так как молитва совершается только в Духе Святом: …ибо мы не знаем, о чем молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными (Рим. 8, 26).

Молитва совершается только в Духе Святом, Он Сам учит душу, как ей молиться, и потому мы не должны выдавливать что-то из себя, но должны с простотой, смирением и умилением внутренно произносить: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Эту молитву можно творить везде — и при исполнении послушания, и во всякое время и на всяком месте.

Так, с точки зрения православной монашеской деонтологии (раздел этики, в котором рассматриваются проблемы долга и должного), старец и игумен является духовным отцом, направляющим монаха на путь богопознания и обожения, которое составляет конечную цель каждого человека. Духовно руководя послушником и, в особенности, обучая его молитве, игумен прежде всего говорит ему о сердце и объясняет, каким оно должно быть, чтобы блаженные всходы молитвы появились на свет, возросли и принесли плоды.

Для умной молитвы необходима сердечная чистота, кротость и радость, смирение и любовь, чтобы Всесвятой Дух начал действовать и сделал человека причастником Божественной благодати. Спаситель учит: Пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой (Мф. 5, 24). Наше сердце должно быть чистым от всякой злобы, смятения или зависти, а молитва должна совершаться с простотой и смирением, без особого давления или нажима, как говорит об этом преподобный Порфирий Кавсокаливит.

Даже малейший помысел возношения или сладострастия может угасить дух молитвы и лишить монаха ревности в его устремлении к Богу. Кроме того, святые отцы советуют нам избегать празднословия, ненужных бесед и осуждения. Если монах выполняет эти отеческие наставления, преподаваемые игуменом, то Святой Дух дарует ему Свою благодать и в его душе рождается плод чистой непрестанной молитвы.

И напротив, если монах не оказывает послушания, то, к каким бы психосоматическим методам молитвы он ни прибегал, молитва не даст плода. Преподобный Порфирий Кавсокаливит в своих поучениях говорит: «Если у вас нет послушания и смирения, то истинной молитвы не будет и можно опасаться прелести. Творите молитву умом: что на уме, то и в сердце».

Новопрославленный святой нашей Церкви, преподобный Паисий Святогорец, придавал большое значение сердечному произволению. «В молитве, — говорил он, — должно соучаствовать и наше сердце. Духовное делание совершается в сердце. Духовный дар можно получить только в ответ на духовное приношение, жертву». На вопрос: «Что может помочь нам в молитве?» — святой отвечал: «Чувство нашей греховности и благодарность Богу за Его дары заставляют нас произносить молитву с ревностью, а не механически. А потом молитва становится для нас привычной».

Своим благоразумным руководством и наставлениями игумен оберегает послушника от эгоистической погони за высокими молитвенными состояниями, что таит в себе опасность прелести. Евангельское изречение Ничтоже более от повеленного вам творите (Лк. 3, 13) справедливо и по отношению к молитвенному правилу.

Истинный монах живет для служения Богу, поэтому главнейшее дело игумена — зажечь в монахе Божественный пламень богообщения. И прежде всего игумену необходимо внять тому увещанию ангела, которое услышал епископ Аммон: «Зажигай огонь в приходящих к тебе от того огня, который возжег в тебе Бог». А что же это за божественный огонь, оживотворяющий и обоживающий людей, как не совершенная любовь к Богу?

Поддерживая в монастыре такой дух, игумен как духовный отец становится новым Моисеем, который вводит своих чад в божественный мрак присутствия Божия. Он учит их чистоте сердца, молитве, изучению Священного Писания и откровению помыслов.

Игумен также становится новым Предтечей — «гласом Слова», который призывает своих чад к покаянию.

Становится он и «сыном громовым», иным Иоанном Богословом, увещевающим монахов такими словами: «Дети мои! Любите друг друга».

Становится и наставником, учителем трезвения и молитвы по заповеди Господней: Бодрстуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение (Мф. 26, 41). Ведь если ты имеешь внутреннее трезвение, живешь молитвой, живешь Богом, то всякое уклонение в рассеянность, уводящее тебя от цели, ты пресекаешь, сохраняя мирный и спокойный дух.

Таким образом игумен являет себя как пастырь добрый (Ин. 10, 11), который ведет свою паству на место злачно и на воду покойну (см. Пс. 22, 2) жизни во Святом Духе.

На него смотрят как на врача, потому что он исцеляет душевные раны своих чад, возливая масло и вино, подобно доброму самарянину (см. Лк. 10, 30–37), и проявляя божественное милосердие.

Он уподобляется ложу, на котором обретают успокоение труждающиеся и обременные, он подает прощение кающимся и утешение скорбящим.

Итак, игумен, будучи отцом, занимает исключительное место среди монашествующих и вообще в Церкви. Это не просто административное лицо, которое разрешает экономические или строительные вопросы в монастыре, но тот, от кого Бог потребует ответа за духовное преуспеяние монахов, как сказано в Священном Писании: Они (игумены) неусыпно пекутся о душах ваших, как обязанные дать отчет (Евр. 13, 17).

Однажды я посетил преподобного старца Паисия Святогорца в его келлии и при личной беседе задал ему такой вопрос: «Какая участь ждет нас, игуменов, обремененных столькими заботами?» И старец ответил мне так: «За преуспеяние своих духовных чад и вы получите от Бога должную награду».

По милосердию Своему Бог дарует нам пастырей, игуменов и учителей. Они — наши духовные родители, рождающие нас для новой жизни во Христе, для жизни монашеской. Молясь за своих чад, показывая им личный жизненный пример и наставляя их, они бдят, доколе не изобразится Христос (Гал. 4, 19) в душах их духовных детей.

И мы сами, игумены, давайте будем непрестанно помнить о том, что Бог призвал нас быть отцами, матерями, управителями, врачами, учителями, руководителями, солью и светом для наших духовных чад. Прислушиваясь к словам апостола Павла внимайте себе и всему стаду (Деян. 20, 28), стаду, вверенному нам Святым Духом, будем с трезвением, молитвой и всем усердием блюсти свои души и души своих чад, чтобы всем нам сподобиться вечной радости и блаженства. Аминь.

Доклад, прочитанный на международной монашеской конференции «Святоотеческое наследие в свете афонских традиций: духовное руководство». Екатеринбург, 27-29 мая 2016 года.

Прежде чем говорить о методах духовного воспитания монахов, уясним, какова цель монашеской жизни, так как методы полностью зависят от цели.

«Если вы воскресли со Христом, — говорит апостол Павел, – то ищите горнего, где Христос сидит одесную Бога; о горнем помышляйте, а не о земном. Ибо вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге»[1]. И вот в чем суть монашеского призвания: всю свою волю направлять к тому, чтобы привести в действие и развить в себе благодать крещения, то есть научиться жить во Христе, о чем и говорит апостол Павел. Через аскетические подвиги, через послушание, свободное отсечение своей воли, борьбу с помыслами монах вступает на тот же путь, каким шел Сам Христос. Он вступает в тот же подвиг и ту же брань, какая была у Господа с дьяволом. Дьявол искушал Христа с тех пор, как Господь удалился в Иерихонскую пустыню, и вплоть до Гефсиманского сада и Креста. И монах, следуя во всем за Господом, борется против греха вместе со Христом, от Господа получает силу и решимость преодолевать козни лукавого, и вместе со Христом торжествует победу, во всякий момент предпочитая волю Бога-Отца своей человеческой воле. Итак, монашеская жизнь есть «постоянное понуждение своего естества». И отрекаясь от себя, монах тем самым дает возможность Христу войти в него и действовать в нем, как молился об этом Господь: «Отче! которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною, да видят славу Мою, которую Ты дал Мне»[2].

Монахи следуют призыву апостола Павла, который побуждает нас отдать всю свою жизнь Христу: «Итак, умоляю вас, братия, милосердием Божиим, представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу, для разумного служения вашего»[3]. И поскольку этот подвиг, принесение всей своей жизни в жертву Господу, – весьма труден, то эти слова апостола Павла обязывают духовных отцов, игуменов, поддерживать, наставлять и вдохновлять в этом подвиге проходящих монашеское жительство.

И цель «воспитания монаха» всегда была одна: помочь ему прийти к покаянию, в первую очередь через «познание себя» и стяжание смирения, которое достигается благодаря полному самоотречению и отсечению своей воли в послушании.

Послушание – это главное, благодаря чему монах обретает жизнь в Боге. И потому монашеское послушание — это не рабство, но путь к подлинной внутренней свободе, противоположной любым узам. В глазах мира это кажется парадоксальным, но это так и есть. Рассмотрим кратко, почему.

Греческое слово «υπακοή»[4], «послушание», образовано от слова «слушать» и приставки «под». «Слушаться» значит слушать слово начальствующего и свободно покоряться ему. А «по-слушаться» значит воспринять сказанное тебе слово всей душой, проникнуть в него своим умом и волей, согласиться с ним в сердце. Если мы признаём, что слово или какое-либо установление, исходящие от человека, в действительности исходят от Бога, то мы свободно отдаем, посвящаем свою волю воле чужой, поскольку считаем эту волю выше своей собственной. Такова истинная свобода – с радостью, любовью подчиняться воле Божией. И именно в этом духе свободы духовные отцы воспитывают монахов, предавшихся им в послушание. Духовники со смирением принимают этот добровольный дар своих учеников. Что же касается самих учеников, то именно в первые годы своей монашеской жизни они могут научиться свободному послушанию. С самого начала монах призван слушаться в духе свободы, а не принуждения. Свободное послушание означает не то, что ты можешь отказаться исполнить повеленное тебе, а то, что ты всем своим существом усваиваешь мысль, направление, видение вещей, которое тебе предлагает духовный отец – потому что ты сам избрал его как человека, открывающего тебе Бога.

Какова при этом роль духовного отца? Каким образом он может помочь монаху соединиться со Христом? Каковы основные принципы духовного отцовства? Монах вверяет наставнику всю свою жизнь. Из этого следует, что обязанности духовного отца, обучающего послушников монашескому жительству, весьма разнообразны. Духовный отец должен с неусыпным вниманием наблюдать за всей жизнью монахов, особенно новоначальных, конечно, не в том смысле, чтобы быть чрезмерно требовательным к ним, а относиться к ним именно по-отечески, с заботой и вниманием.

Главное, чему учит игумен и к чему постоянно побуждает монахов, как только что вступивших на монашеский путь, так и тех, кто уже преуспел на этом пути, – чтобы они непрестанно, во всех своих поступках устремлялись к смиренному следованию за Христом. Монахи учатся иметь «те же чувствования, какие и во Христе Иисусе», то же смиренное мудрование, которое описал апостол Павел во второй главе Послания к филиппийцам[5]. Как Иисус Христос умалил, уничижил Себя, так и монаху, желающему уподобиться Христу, нужно умалять себя.

Духовный отец побуждает доверившихся ему монахов с радостью и свободой отрекаться от своей воли – чтобы через это они освобождались от своего «я», научались видеть свои страсти и вели решительную борьбу с ними до последнего издыхания. Он также заботится о том, чтобы обучить монахов посильным подвигам, откровению помыслов, общежительной жизни, а также общей и личной молитве.

В обучении послушников монашескому жительству духовный наставник пользуется определенными «орудиями» и средствами, которые, однако, не являются одинаково применимыми для всех. Духовный отец, наставник непременно должен искать, как применить эти средства для каждого монаха отдельно, в соответствии с его характером, историей жизни, развитием, происхождением, способностями и глубинными устремлениями. Изречения отцов-подвижников изобилуют примерами гибкого рассуждения духовных отцов в зависимости от того, кто к ним обращался.

Очень важным является само отношение игумена к духовному воспитанию монахов. Всем присутствующим здесь без сомнения ясно, что игумен, духовный отец монашеской общины — это не просто учитель, который объясняет смысл монашеской жизни или Священного Писания, учение Церкви или аскетическое предание. Это и не просто советник, мнение которого мы можем учитывать. Это и не просто совершитель исповеди, который занимается исключительно разрешением нравственных или психологических трудностей… Игумен – это действительно отец, подлинный отец, потому что он рождает своего ученика в новую жизнь. Он рождает его – и однажды монах в идеале должен стать самостоятельным, не потому что освободится от духовного отца, но потому что усвоит искусство монашеского жительства. Это, как мы знаем, может занять многие годы и даже всю жизнь.

Можно возразить, что Сам Иисус Христос говорил нам: «Отцом не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах»[6]. Однако даже святые отцы не стыдились называть своего авву отцом, потому что они сознавали: тот, кто наставляет их, реально и таинственно участвует в небесном отцовстве. В этом же смысле апостол Павел по-отцовски обращался к христианам, которых окормлял: «дети мои». Он сознавал, что они Божьи дети, но что для них он все равно отец – отец, которому Богом выдана «доверенность» на отцовство, если можно так выразиться.

Для того чтобы игумену исполнять свое предназначение, то есть быть отцом для братства, ему необходимо окормлять своих духовных детей: проводить общие беседы со всеми братьями (а игумении как духовной матери – со всеми сестрами) и по необходимости принимать их для личной беседы. А для этого игумен, насколько это возможно, должен быть свободным от административных забот – только тогда он сможет посвятить себя попечению о душах, вверенных ему Богом. 

Теперь скажем несколько слов о правильном отношении монаха к игумену — без сомнения, это одно из главных условий для преуспеяния инока в духовной жизни.

В наше время мы часто жалуемся на то, как трудно найти духовного отца. Но, по-моему, сегодня нужно говорить не о том, что мало духовных отцов, а скорее, о том, как мало в современном мире подлинных духовных чад. Все мы любим просить совета у духовных наставников, но редко кто слушается их в простоте, во всем и всегда.

Для того чтобы слушаться духовного отца, вовсе необязательно, чтобы он был сверходаренным человеком, каким-то сверхчеловеком, держащим в своих руках жизнь других людей. Духовный отец — это смиренный ученик Спасителя, это человек, который боролся со своими страстями, боролся с демонами, сходил в глубины своего сердца, чтобы научиться различать голос Святого Духа. «Дай кровь и прими дух», как поучал авва Лонгин. И только если ученик оказывает своему наставнику полное доверие, тот может духовно созидать свое чадо.

В чине пострига игумен говорит постригаемому перед ангелами, перед людьми, перед братией или сестринством и перед Богом: «Ниже мни, яко в мимошедшем времени здешнего пребывания довольно подвизался еси к невидимым силам вражиим: но веждь, яко наипаче отныне приимут тя множайшии подвизи к бранем его». То есть: знай, что отныне твоя брань с демонами будет более ожесточенной, чем прежде. Но при этом дьявол будет совершенно лишен силы против тебя, если ты будешь защищен прочным доверием и любовью к твоему духовному руководителю, если будешь готов к полному послушанию и смирению. Как говорится далее в чине пострига: «Никакоже убо [диавол] тя победити возможет огражденна тя обрет, к наставляющему тя верою крепкою, и любовию, и ко всякому послушанию и смирению правотою».

Очень важно, чтобы духовный отец умел донести до монахов, предавших себя его руководству, насколько велика сила благословения, которую может дать человек Божий своим ученикам. Вспомним, как когда-то пророк Илия передал Елисею вдвойне тот дух, который был в нем[7].

Теперь хотелось бы сказать подробнее о конкретных методах воспитания, без которых невозможно осуществлять духовное руководство.

Духовный отец должен научить монахов откровению помыслов. Мы часто неправильно понимаем, что именно нужно открывать на исповеди помыслов. На самом деле, открывать нужно не только грехи, в которых каешься в таинстве исповеди, но и свои сокровенные помыслы, то есть глубинные склонности, мнения и внутренние влечения. В Евергетине мы читаем: «Если тебя беспокоят гнусные помыслы, не скрывай их, но немедленно расскажи их своему духовному отцу. Чем больше будешь скрывать помыслы, тем больше они будут умножаться и крепнуть. Как змея, выманенная из своей норы, тут же убегает, так и скверный помысел, лишь только будет открыт, исчезает. И как червь точит древесину, так и сокрытый скверный помысел губит сердце. Тот, кто открывает свои помыслы, быстро исцеляется. Тот, кто их скрывает, развивает в себе недуг гордости». Еще святой Антоний Великий советовал: «Если возможно, монаху подобает совещаться со старцем о каждом шаге, который он делает, о каждой капле воды, которую он выпивает в своей келье, чтобы быть уверенным, что он не совершает ошибки».

Разумеется, это наставление следует применять в меру, чтобы не впасть в излишнюю щепетильность, формализм или мнительность: ни наставник, ни духовный сын или дочь не должны впадать в мелочность. Очевидно, что в общежительном монастыре невозможно отчитываться за каждый свой шаг или каждый глоток воды, иначе духовные наставники станут еще более загруженными, чем сейчас, и смогут окормлять совсем малое число послушников. Это вопрос здравого смысла. Цель наставления преподобного Антония — показать, что вся жизнь монаха должна быть отдана на рассуждение духовного наставника и в послушание ему.

Откровение помыслов — важнейший этап в формировании монаха, оно помогает ему познать самого себя, приводит его к смирению, постепенно научает его духовному рассуждению, при том условии, если монах смотрит на своего духовного отца как на образец для себя и следует его советам. Откровение помыслов наставнику настолько важно, что Устав константинопольского монастыря Богоматери Эвергетидской предписывал: «Тот, кто не исповедует своих помыслов, по правилам должен быть изгнан из обители, но мы снисходим к нему в надежде на его исправление. А пока да воздержится от причастия».

В то время как для учеников необходимейшая добродетель – это откровение своих сердечных помыслов духовному наставнику, для последнего одной из самых важных добродетелей в его служении является рассуждение. Духовный отец должен при содействии Святого Духа наставлять монахов рассудительно. Цель монашеского воспитания — не в том, чтобы просто заставить монаха или монахиню внешне соблюдать традиционные монашеские правила или обычаи, а в том, чтобы постепенно привести их к тому, чтобы они жили по образу и подобию Христа, чтобы в них вообразился Христос; а также научить их жить в согласии и единстве с ближними. Таким образом, духовный отец должен наблюдать именно за внутренним преуспеянием и самоотвержением тех, кто ему доверился. Сердечное повиновение духовному отцу, через которого монаху открывается Бог; повиновение, соединенное с полным отречением от своей воли, — вот что должен воспитать рассудительный наставник в монахе. Именно через внутреннее делание в иноке формируется, по слову апостола Петра, «сокровенный сердца человек»[8], то есть внутренний человек. И тогда монах научается подлинной свободе, состоящей в избавлении от страстей и в забвении своего «я».

Среди методов духовного созидания монахов и монахинь также очень важное место занимает чтение, которое святые отцы называют духовной пищей. Так, чтение Священного Писания, особенно псалмов, является неиссякаемым источником обучения духовной жизни. К этому источнику постоянно обращался Сам Господь Иисус Христос, как это видно из Евангелия. Священное Писание наглядно показывает нам все состояния нашей души и даёт нам внутренние ориентиры. Мы находим в нем все этапы нашего духовного развития: осознание своего греховного состояния, затем покаяние, сокрушение, борьба с унынием, перенесение страданий и искушений, в том числе и от ближних, и, наконец, созерцание Бога и благодатное соединение с Ним.

Ежедневное чтение синаксаря, то есть житий празднуемых святых, также очень помогает в духовной жизни, потому что через это чтение нам передается ревность святых, их горячее стремление жертвовать собой ради Бога и своих братьев.

Наконец, бесценное руководство в подвижнической жизни дают нам аскетические творения святых отцов: прп. Макария Египетского, прп. Иоанна Лествичника, Максима Исповедника, Варсануфия и Иоанна Газских и так далее. Как греческая, так и русская аскетическая литература необычайно богата.

Кроме того, как мы уже сказали, незаменимым орудием духовного руководства является живое слово игумена, в том числе общие беседы, которые он проводит со всем братством. Беседы — это не только замечательное средство для духовного созидания монахов. Они также содействуют единению и укреплению всей общины. Братья или сестры собираются вокруг своего духовного отца или духовной матери, которые в наставлениях передают им то, чему сами опытно научились в духовной жизни. Во время таких бесед, даже самых простых по содержанию, совершается таинство общения братий во Христе. Беседа — это, можно сказать, церковное собрание. Там, как и на Божественной литургии, братья и сестры на деле являют, что они живут подобно апостолам. Они уподобляются ученикам Христовым, которые собирались, чтобы слушать слово Спасителя и задавать Ему свои вопросы.

Духовное созидание монаха совершается также во время общей молитвы, то есть богослужения, в особенности во время литургии. Примеры из житий святых побуждают нас подражать им, но к более тесному общению с ними приводит нас именно литургия. Именно во время нее святые передают нам свой опыт и свое горячее искание Христа. Они научают нас терпению в испытаниях и сердечному покаянию. Вот почему необходимо заботиться о том, чтобы проникаться литургией. Благодаря ей монах уже здесь испытывает то состояние, которое люди будут переживать в Царстве Небесном. Монах — существо литургическое, не только потому, что он обязан присутствовать на богослужении, но и потому, что сама его жизнь — литургия. Благодаря подвижническому духу и самоотречению, каждое его дело является жертвой Богу, которую он приносит на престоле своего сердца. А через непрестанную молитву он всякий миг предстоит пред лицом Божиим, принимая от Него свет и жизнь и ходатайствуя за весь мир.

Литургия есть таинство, но она же есть способ созидания души монаха, поэтому она должна быть живой и незатянутой. Раньше, когда монахи были малообразованны, они должны были для научения слову Божию посещать богослужебные собрания, многочисленные и подчас непомерно продолжительные. Сейчас, когда все монахи грамотные, им, помимо литургии и других богослужений, важно посвящать часть своего времени келейному чтению и молитве. За исключением особых случаев, не желательно слишком умножать разнообразные службы, акафисты, молебны и т. п. Чрезмерное их количество ломает духовную жизнь монахов и в итоге делает их рабами изнуряющего обряда в ущерб гармоничному духовному развитию, а значит и в ущерб их личной связи с Богом и братьями во Христе. Помнится, я как-то посещал один монастырь, где монахи были вот так подчинены нескончаемым ежедневным богослужениям, и вдобавок каждый из них должен был прочитывать во время них впечатляющие горы помянников и записок. Это чтение занимало все время богослужения. Физически монахи присутствовали на службе, но они лишь поминали имена людей, заказавших требы. И в результате монахи не могли вкусить Божественной службы. Кстати, многие из этих монахов, не выдержав, покинули обитель и ушли в мир, или в лучшем случае нашли прибежище в других монастырях.

И в особенности мне хочется подчеркнуть значение для правильной монашеской жизни личной молитвы. Я намеренно причисляю личную молитву к средствам духовного созидания монаха. Конечно, молитва, по своей природе, – это не воспитательное средство, как, например, беседы или чтение. Молитва – это время напряженного общения с Богом и со всеми членами Его тела, то есть нашими ближними во Христе. Однако, если духовный отец заботится об исполнении монахами посильного молитвенного правила, то этим он помогает им заложить прочный фундамент всей их монашеской жизни. Он заботится, чтобы молитвенное правило не превращалось для монаха в набор молитв, прочитанных одна за другой наизусть или по молитвослову, но чтобы правило было подлинной встречей монаха с Богом, в единстве со всей Церковью, в тишине сердца. Монах — это человек молитвы. Не в том смысле, что он произносит множество молитвословий, а в том смысле, что вся его жизнь, всякое его дело – это молитва, приношение Христу. Он сознательно и непрестанно живет Христом, и благодаря этому в нем действенно присутствует Святой Дух. Святой Дух есть наставник монашествующих. Призываемый в молитве, Он влагает в сердце молящегося мысли, чувства, желания, покаяние, стремления, силу и устойчивость, которые содействуют спасению человека, его единению со Христом и членами тела Христова.

Перейду теперь к деликатному вопросу об епитимиях. Епитимии — это метод воспитания, к которому прибегает духовный наставник, чтобы помочь ученику в его внутреннем становлении: исполняя епитимии, послушник учится осознавать свои ошибки и исправлять их. Духовный руководитель может проявлять строгость, но он знает, что цель епитимий не в том, чтобы приучить к дисциплине, как в армии. Он налагает епитимии с рассуждением, осторожностью и чувством меры, как любящий отец.

Нужно хорошо понимать, что епитимия — это ни в коем случае не наказание, не кара. Монахи — люди свободные, и они отдают Богу то, что могут и хотят даровать Ему. В том числе и епитимии они исполняют со свободой, из желания приблизиться ко Господу. И когда духовный отец налагает на своих учеников епитимию, то делает это не для того, чтобы их как-то притеснить или покарать, но чтобы уврачевать их, дать им возможность измениться в глубине сердца при содействии благодати Божией. Отец монашеского братства заботится не просто о внешнем соблюдении порядка или дисциплины, но о духовном рождении и развитии каждого из своих духовных чад.

При этом немалое значение имеет то, чтобы братия, как заповедует святой апостол Павел, «носили бремена друг друга»[9]. Многие духовные наставники предпочитали налагать на себя те епитимии, которые они могли бы дать другим. Кроме того, бывает так, что духовный отец налагает епитимию на все братство за ошибку одного его члена. Таким образом, братия духовно поддерживают друг друга. Согрешил один, а покаяние приносят все вместе. Мы все члены тела Христова. Когда согрешает кто-то один, то последствия его ошибки отражаются на всех. И наоборот, общая епитимья, которую несут даже невиновные, помогает исправлению согрешившего.

Есть такая история. Некий брат боролся и постился годами, чтобы не поддаться искушению. Когда он пришел и рассказал о своем искушении духовному отцу, последний дал епитимью всему братству, и таким образом брат избавился от искушения. Этот случай свидетельствует о том, какая глубокая взаимосвязь существует между людьми. Эта взаимосвязь присуща нам с момента сотворения. Как последствия греха праотца Адама распространились на все человечество, так и подвиги праведников таинственно содействуют исправлению грешных. Как говорит апостол Павел: «Как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла на всех человеков, потому что в нем все согрешили… Если преступлением одного подверглись смерти многие, то тем более благодать Божия и дар по благодати одного Человека, Иисуса Христа, преизбыточествует для многих»[10]. Именно эта взаимосвязанность людей между собой и со Христом, Который есть глава нашего тела, оправдывает епитимии, которые несут невиновные за виноватого.

Для того чтобы правильно понимать смысл епитимий, важно помнить о том, кем является духовный отец для монаха и в каком духе он призван совершать свое служение. Многие духовные отцы, жертвуя собой ради своих духовных чад, таким образом становятся соработниками Христа в деле их спасения. Так, преподобный Пахомий смотрел на свое духовное отцовство как на служение, как на участие в деле Христа, пришедшего служить людям. «Мое дело, — говорил он, — служить другим». Исполняя свои обязанности, он никогда не выказывал своего превосходства над братьями и избегал всякого подчеркивания своего старшинства. «Когда ученики, видя его смирение, стали обращаться с ним с презрением и дерзостью, возражать ему и ругать его, он не отвечал им тем же, но обходился с ними с великим терпением, говоря: „Увидят они меня в смирении и мучении, обратятся к Богу, покаются и убоятся Его“. И поступал он так, следуя словам апостола Павла: „Рабу Господа не должно ссориться, но быть добрым ко всем, учительным, незлобивым, с кротостью наставлять противников, не даст ли им Бог покаяния к познанию истины“[11]».

Преподобный Моисей Оптинский в своих писаниях поделился с нами своим видением духовного отцовства. 15 декабря 1819 года он написал: «Во время трапезы блеснуло в уме разумение относительно до сожительствующих со мною братьев, чтобы их погрешности, видимые мною и исповедуемые ими, принимать на себя и каяться как за собственные свои, дабы не судить их строго и гневом отнюдь не воспламеняться… Ошибки, проступки и грехи братьев да будут мои».

Из этих и многих других примеров, которые нет времени здесь приводить, видно, что епитимии, налагаемые на братьев, – вовсе не следствие гневливости или раздражительности духовного отца, а подлинное врачевание. Ради любви к своим духовным чадам отец приносит себя в жертву подобно Христу и вместе со Христом: через полное самоотречение, умаление себя он восходит на крест. Он разделяет с братьями тяжесть их прегрешений и молит Бога о том, чтобы Он простил братий и возрастил их в жизни по Духу.

Иногда духовный отец для спасения своих чад вынужден применять строгость. И важно упомянуть, в каких случаях это необходимо. Святитель Нектарий Эгинский в одном из своих пастырских писем описывает причины, которые вынуждают его быть строгим: «Вы понимаете, почему я написал такое строгое письмо сестре Синклитикии? Я хотел привести ее в чувство, потому что ощутил, что ее сердце охладело ко Христу и какая-то человеческая любовь пустила ростки в ее сердце; любовь, которая могла бы перерасти в страсть, если бы я терпел ее или находил в ней удовольствие. Лукавый, воспользовавшись ее духовной дремотой, начал опутывать ее своими сетями. Этим письмом я хотел вывести ее из заблуждения, обратить ее внимание на ошибку и направить к любви ко Господу… Скажи сестре Синклитикии, что мое сердце охладело к ней до тех пор, пока она влечется к миру, пока я чувствую, что ее сердце удалено от Христа, пока я вижу ее гневливость и надменность, отсутствие смирения и ненависть по отношению к сестрам. Если она хочет, чтобы я любил ее как невесту Христову, пусть сначала постарается полюбить Господа как своего жениха».

Старец Эмилиан также говорил: «Как вы замечали, наверное, я никогда не соглашаюсь с вами, если вижу, что вы чего-то упорно добиваетесь, даже если ваше желание касается чего-то самого святого – потому что всякое настойчивое желание идет вразрез с дыханием Божиим, оказывается противоположным дуновению Духа. Только соединение с Духом, шествие, движение вместе с Ним свидетельствует о том, что мы монахи».

Строгость духовного отца иногда может и должна доходить до крайних пределов. Например, в Уставе монастыря Ормилия тот же старец Эмилиан пишет: «Сестра, принявшая постриг, но ставшая постоянной проблемой и соблазном в сестричестве, после попыток с рассуждением, любовью и правдой исправить ее, с согласия игуменьи, изгоняется как негодный, неизлечимый и загнивающий член, подобный гангрене или инфекционному заболеванию».

Слово наставника порой бывает весьма сурово. В одном изречении, например, описывается, как «брат сказал авве Антонию: помолись обо мне. Но старец сказал ему: ни я, ни Бог не помилует тебя, если сам себя не помилуешь и не благоугодишь Ему, особенно молитвой». Нужно отметить, что по большей части строгость духовников проявляется в том, что они прямо говорят монахам, чье поведение необходимо исправить, об их заблуждении или духовном недуге.

И редко когда наставники проявляют строгость, несоразмерную силам учеников или не способствующую их духовному преуспеянию. Крайне редки пожизненные епитимии, будь то поклоны, ограничение в пище, дополнительная молитва, отлучение от причастия. Так же редки епитимии, унижающие монахов или монахинь перед их братьями или сестрами. По крайней мере, такие епитимии должны быть редкими. И строгость, как мы уже говорили, ни в коем случае не должна происходить от гнева духовного отца и быть результатом его властолюбия или чувства превосходства. Такие властные наставники и в самом деле бывают, но они никогда не являются образцом для подражания. Напротив, в них усматривают некий недуг или проявление греховной страсти, которая в виде исключения может служить Божественному промыслу для особого воспитания какого-нибудь незаурядного монаха. Всем нам известен старец Ефрем Катунакский. Удрученный несправедливым, суровым обращением своего старца, он спросил преподобного Иосифа Исихаста, что ему делать. Зная душевные качества обратившегося к нему послушника, старец Иосиф посоветовал ему остаться со своим старцем и слушаться его во всем, сохраняя мир в своем сердце. Отец Ефрем с доверием и терпением послушался, так что в конце концов смягчил сердце своего старца. Когда его старец умирал, он с раскаянием и любовью сказал отцу Ефрему: «Ты ангел». Всё это было особым попущением Божиим ради созидания души особенного, исключительного человека, каким был отец Ефрем. Тем не менее, поведение его старца вовсе не похвально и никогда не будет служить эталоном для наставников, хотя бы даже мы и нашли много примеров подобного поведения в монастырях.

В истории западного монашества, еще до разделения Церкви, был такой святой Колумбан, выходец из Ирландии. Он создал несколько монастырей на территории нынешней Англии, Франции и Италии, где впоследствии и умер. В этих монастырях практиковались телесные наказания: так, за некоторые прегрешения, например, назначались удары розгами. Однако подобная строгость не прижилась и подобные епитимии уже в ближайшие века отменили. Я процитирую несколько пунктов из Устава святого Колумбана: не для того чтобы оправдать или посоветовать подобную жесткую аскезу, которая, между прочим, соответствовала нравам тогдашних грубых, но физически крепких людей, а просто для сведения. «Того, кто пренебрегает благословением трапезы и не отвечает в конце молитвы “аминь”, полагается исправлять шестью ударами. Также того, кто разговаривает во время трапезы без нужды, полагается исправлять шестью ударами». Кроме ударов розгами Устав в качестве епитимии предписывал строгое воздержание в пище: «Если кто-то оскорбит брата и после этого попросит у него прощения, а брат его не простит, но отправит к настоятелю, то оскорбленному полагается прочитать двадцать четыре псалма за того, кто его оскорбил, а оскорбившему один день не вкушать ничего, кроме хлеба и воды».

На вопрос: «Каким образом должно исправлять проступки согрешившего?» — святитель Василий Великий, не впадая крайности, отвечал: «Исправление должно производить по закону врачебной науки, не гневаясь на немощных, но борясь с болезнью, и действуя наперекор немощи, в случае нужды строгим обхождением врачуя душевный недуг: например, тщеславие — предписанием упражнений в смиренномудрии, празднословие — молчанием, неумеренный сон — бодрствованием в молитвах, телесную недеятельность — трудами, неприличное вкушение — неядением, ропот — отлучением» и так далее. Такие епитимии соответствуют тактике борьбы со страстями: искоренять страсти с помощью противоположных им добродетелей.

Для рассудительного наставника, когда он налагает епитимии, первостепенное значение имеет то, чтобы епитимия соответствовала силам послушника. Ссылаясь на Устав преподобного Венедикта, отец Плакида (Дезей) в Уставе монастыря святого Антония Великого предписывает: «Отец монастыря, ненавидя пороки, да любит братий. В исправлении неисправных пусть действует со всем благоразумием, избегая чрезмерности, чтобы, когда станет очищать ржавчину с усиленным напряжением, не разломать самого сосуда. Помня о своей собственной немощи, пусть умудряется трости сокрушенной не доламывать. Этим не то внушается, чтобы он позволял свободно размножаться порокам, но то, чтобы благоразумно и с любовью отсекал их и смотрел, как всякого пользовать, как сказано. Пусть со всем усердием так ведет дела, чтобы его более любили, чем боялись».

Схиархимандрит Гавриил (Бунге) пишет: «Лекарственные средства, которые прописывает врач душ, это, как правило, аскетические подвиги (подчеркиваю, что средства эти – скорее, аскеза, а не наказание): голод, жажда, бдение, уединение и молитва, с помощью которых очищаются и уврачевываются вожделевательная и раздражительная части души… Таким образом, духовный наставник есть в лучшем смысле этого слова педагог, воспитатель, порой весьма строгий для своих детей»[12].

Вот пример епитимии. В одном женском монастыре, после того как некоторые сестры не вышли на общие работы, игумения объявила всему сестринству, что она не наложит епитимьи сестрам, которые не вышли на общее послушание (у каждой была более или менее важная причина), но даст особое благословение всем тем, кто пришел: в течение двух недель причащаться на каждой литургии.

Хочется заметить, что вообще часто более плодотворными бывают такие врачевства, как снисхождение, доброта, юмор, личная беседа, чем чрезмерная строгость, которая скорее может сломать человека, чем исправить. Именно поэтому Феосемния, игумения монастыря Хрисопиги, не давала епитимий своим сестрам, никогда не грозила им, не обличала сестер и не ленилась наставлять каждую в личной беседе. Преподобный Иоанн Кассиан напоминает нам, как авва Пимен говорил: «Если какой-то брат совершил грех и не отрицает этого, но говорит: “я согрешил”, не порицай его, иначе ты поколеблешь его в намерении покаяться. Если, напротив, скажешь ему: “Не печалься, брат, но впредь будь внимателен”, то ты укрепишь его сердце в покаянии». Смирение, милосердие, терпение, кротость — вот принципы, которыми чаще всего руководствовались именитые духовные наставники.

Из жития и поучений преподобного Варсануфия Газского мы знаем также, что когда брат исповедовал ему свое согрешение, он не только молился за него, но и брал на себя его искушение, претерпевая тяжесть брани вместо него. Святитель Василий Великий советует проявлять терпение и милосердие к согрешившим: конечно, не замалчивать их ошибки, но в то же время терпеть непокорных с кротостью и врачевать их со всякой добротой и умеренностью.

Процитирую еще одно изречение, описывающее снисходительное поведение преподобного Пимена Великого: «Пришли некоторые старцы к авве Пимену и сказали ему: если мы увидим брата дремлющим в церкви, то велишь ли разбудить его, чтобы он не дремал на бдении? Он сказал им: что касается до меня, то я, если увижу брата моего дремлющим, — положу голову его на колени мои и успокою его». 



В качестве заключения я хотел бы привести богословскую аналогию наиболее строгим формам духовного руководства, которые мы склонны применять, скорее, для того, чтобы принудить своих духовных детей к чему-либо, чем для того чтобы их наставить и вдохновить. Мне кажется, что авторитарная форма духовного руководства происходит от человеческого соблазна «мессианства» — то есть от желания достичь благой цели любыми средствами, даже жестокими. Этот соблазн был знаком уже ближайшим ученикам Христа. Вспомним, что ответил Спаситель апостолам Иакову и Иоанну, когда Он послал их в Самарянское селение, но там не приняли Его, и они предложили: «Господи! Хочешь, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их? Но Он, обратившись к ним, запретил им»[13].

Велик соблазн применить силу, чтобы заставить людей познать Христа! Этому искушению подверглись инквизиция, а также миссионеры, стремившиеся к всеобщей христианизации, которая порой осуществлялась принудительно, поскольку была связана с колонизацией, для которой характерна политическая и духовная диктатура. Однако мы знаем, что Господь Иисус Христос был против любого насилия и принуждения. Мы видим, как всю Свою земную жизнь Он избегал того, чтобы показывать Свою власть и оказывал послушание всем, в первую очередь Своему Отцу, затем людям, «быв послушным даже до смерти». Вовсе не принуждением, а умалением Себя Христос спас мир, и если духовные наставники хотят действенно помочь своим духовным детям, им в любой ситуации следует подражать Христу. «В вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе, — говорит апостол Павел филиппийцам, — Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба… смирил Себя, быв послушным даже до смерти»[14]. Духовное отцовство — это подлинное умаление наставника, который отдает себя в послушание, не в том смысле, что он снисходит капризам и выходкам своих духовных детей, но в том смысле, что терпеливо несет их слабости, молясь за них Богу. Духовный отец участвует в отцовстве Божественном, именно поэтому ему присваивается имя «отец», которое в строгом смысле прилично одному только Богу. Духовный отец — это тот, кто ради своих детей испытывает муки рождения, до тех пор пока в них не изобразится Христос[15].



[1] Кол. 3, 1–3.

[2] Ин. 17, 24.

[3] Рим. 12, 1.

[4] Ипакоú.

[5] См. Флп. 2, 5–8.

[6] Мф. 23, 9.

[7] См. 4 Царств 2, 8–15.

[8] 1 Пт 3, 4.

[9] См. Гал. 6, 2.

[10] Рим. 5, 12 и 15.

[11] См. 2 Тим. 2, 24–25.

[12] Духовное отцовство. С. 36–37.

[13] См. Лк. 9, 52–55.

[14] См. Флп. 2, 5–8.

[15] Ср. Гал. 4, 19.

Международная монашеская конференция «Святоотеческое наследие в свете афонских традиций: духовное руководство». Екатеринбург, 27–29 мая 2016 года.

Я немного сузил тему своего доклада и хотел бы сказать о тех искушениях, с которыми может встретиться монастырь на своем пути.

Всякий православный монастырь – это, помимо прочего, еще и подлинная семья, в ее центре – отец, окруженный детьми. Монахи в обители могут происходить из разных стран, могут быть очень разными по возрасту, образованию, культурным традициям и воспитанию, у каждого из них свое прошлое, но все они приходят в монастырь с одной целью – очиститься от страстей, достигнуть действием Божественной благодати просвещения ума и обожения. Все они приходят или, во всяком случае, должны приходить только ради любви ко Христу, ибо именно это составляет первую, главнейшую заповедь Божию: Возлюби Господа Бога твоего от всего сердца твоего и от всего разумения твоего и от всей души твоей (Мф. 22, 37). А сверх того еще и возлюби ближнего своего как самого себя (Мф. 22, 39), что служит естественным следствием и свидетельством исполнения первой заповеди.

Намереваясь стать монахом, человек совершает сильнейший рывок, предельно напрягает все силы, вложенные в его существо, чтобы отказаться от мира и от всего мирского: родителей и родственников, друзей и знакомых и даже от самого себя. Категоричное слово Господа: Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя (Лк. 9, 23), – звучит для будущего монаха как непререкаемый закон. За исполнение этого слова ему предстоит бороться всю жизнь. В начале монашеского пути заповедь «отвергнись себя» представляется человеку бездной, которую ему надо преодолеть. Нередко, пытаясь перепрыгнуть через эту бездну, он оказывается в непростых, поистине трагичных условиях, и тогда удержать его от падения могут только вера во Христа и Его любовь. Как говорил один современный старец, первое испытание – это заповедь отвергнуться отца и матери, еще же и души своей, и это первая пещь искушения, в которую попадает желающий монашествовать. Если же ему удается это исполнить, то, как жаждущий олень, он спешит к месту своего покоя и предает себя ради любви Христа, Небесного Жениха, в руки игумена, отца своей новой семьи о Христе, то есть монашеского братства. А братство, как и всякая семья, с радостью принимает нового члена в свои объятия. Все это, конечно, ради Христа и Его любви. Отныне главное в жизни нового монаха – видеть перед собой игумена, ставшего для него отцом и старцем.

В этой новой семье, монашеской общине, все совершается в подражание Христу и Его апостолам – так, как было при земной жизни Христа. В центре общины стоит старец – игумен и отец братства, который должен заботиться обо всем, что касается монастыря и братства, начиная от самых простых, земных вещей и до вещей самых сложных, духовных и небесных.

Жизнь православного монашеского братства не должна быть односторонней. Монастырь не должен уклоняться ни направо, занимаясь якобы исключительно духовным деланием, ни налево, предаваясь духовной расслабленности, нерадению и лени.

Братство должно идти, словно канатоходец по канату, удерживаясь в святоотеческой традиции. Эту духовную традицию из книг, к сожалению, почерпнуть нельзя, можно только воспринять ее из живого общения со святыми и послушания им. Это общение со святыми дает нам представление об истинном духе наших отцов Церкви, их отеческой любви и спасительном рассуждении, которое в особенности обнаруживалось в тех случаях, когда необходимо было проявить снисхождение к братьям. Игумен, представляя собой лицо Спасителя, в первую очередь обязан вдохновлять братьев на подвиг и призывать к усердию в монашеском жительстве. А жизнь монаха в повседневных ее проявлениях, конечно, отнюдь не легка и не соединена с удобствами, но часто требует изнурительного труда едва ли не до смерти. И чтобы безопасно совершить свой монашеский путь, нужно много душевной крепости и сил.

У меня самого есть некоторый опыт монашеской жизни. Как послушник я подвизался в братстве моего духовного отца, преподобнейшего старца Иосифа Ватопедского, сначала с несколькими братьями в пустыне, а затем в многочисленном братстве общежительного Ватопедского монастыря. Впоследствии, по заповеди старца Иосифа, я стал игуменом в монастыре Махера на Кипре с братством из тридцати пяти отцов. Сейчас, как митрополит, я духовно опекаю примерно десять монастырей. Исходя из своего малого опыта, я могу сказать несколько слов об искушениях, постигающих как все братство в целом, так и отдельно старца, игумена монашеского братства. Как нам говорил наш приснопамятный старец Иосиф, дьявол воюет не только с послушником, но и со старцем, желая пустить ко дну весь корабль братства.

Назовем некоторые из этих искушений.

а) Искушением как для игумена, так и для послушников может стать переутомление. Преподобный Иоанн Лествичник нас учит, что одна из самых коварных уловок дьявола – подталкивать монахов к подвигам, превышающим их телесные, душевные и духовные силы. От этого братья быстро переутомляются, впадают в телесные болезни, а затем дьявол погружает их в ропот и уныние. Здесь большая ответственность лежит на игумене, который призван направлять своих учеников на верный путь, в особенности самых юных из них, приступающих к духовной жизни с горячей ревностью, но не умеющих разумно распределить свои силы. С одной стороны, игумен не должен позволять им предаваться подвигам без меры, потому что вскоре они устанут и сделаются ни к чему не способными – ведь и святые отцы говорят, что «все чрезмерное от демонов». С другой стороны, не следует совсем возбранять послушникам подвиги. Иногда случается, что игумены оберегают своих чад от любых подвигов, опасаясь за них, и это происходит по незнанию законов Божественной благодати, потому что тем самым они погружают юные души в самолюбие, боязливость и робость перед подвижническими бранями. Подвиги чрезвычайно полезны, важны и необходимы особенно в начале монашеской жизни, да и не только в начале.

Итак, если игумен не задумывается об этом искушении переутомлением, тогда братство оказывается в опасности уклониться или направо – в неразумную аскезу и, как следствие, скорое телесное и душевное изнеможение, или налево – в нерадение, лень и безразличие к духовным подвигам. Между тем подвиги украшают монашеское жительство, приносят монахам опыт стяжания Божественной благодати, помогают с возрастом приобрести духовное ведение, стяжать сокровище духовной опытности.

Однако и сам игумен может подвергнуться искушению переутомлением, потому что он беспокоится обо всем братстве, постоянно занимается его нуждами и держит в своих руках бразды правления. Вскоре и он, как человек, может переутомиться и потерять ревность и радость при служении своим братьям ради их спасения.

Известно, что игумен и братство взаимодействуют по принципу сообщающихся сосудов. Если игумен радостен, улыбается, спокоен и в хорошем настроении, то его состояние передается и всей братии, все пребывают в радости и хорошем расположении духа. И наоборот, если игумен ходит нахмуренный, расстроенный, если он раздражен или разочарован, тогда и все братство словно погружается во тьму этих отрицательных переживаний.

Поэтому игумен должен стараться не думать об одном только управлении монастырем. Об этом говорил нам и святой старец Паисий: «То, что могут сделать другие, будь то дела житейские, хозяйственные и административные, предоставь сделать им. Себе же оставь лишь то, что другие сделать не могут или не должны, и прежде всего, духовные обязанности и духовное воспитание братьев твоего монастыря».

Если в братстве наблюдается общая усталость и переутомление, игумен без труда может поднять дух братства и вселить в братьев бодрость. Для этого он проводит общие беседы, воодушевляя всех духовным словом, дает больше времени на духовное делание, благословляет отдохнуть или свободно пообщаться между собой в братской атмосфере любви и тепла. При этом игумену необходимо заботиться и о себе, питать себя молитвой, чтением и Святыми Тайнами, чтобы поддерживать в себе духовную жизнь. Пусть также не колеблясь прибегает к советам опытных игуменов, отцов и братий, которые могут его выслушать и утешить (конечно, по понятным причинам, лучше советоваться с духовными людьми, не принадлежащими его братству). Игумен должен держать себя в очень хорошем духовном состоянии, потому что на него опираются все остальные, и если упадет он, вслед за ним потянутся все.

б) Второе искушение – искушение духовной самодостаточности и изолированности. Часто мы видим, как игумены со своими братствами совершенно замыкаются в себе и абсолютизируют собственные правила и традиции. При этом они не признают никаких других традиций и образов монашеской жизни, отвергают и осуждают любое отличное от их собственного учение и форму монашеского подвига. На мой взгляд, это явление чрезвычайно опасно. Живущие так находятся на грани душепагубной прелести и губительной самонадеянности. Отцы, которых мы знали, никогда не считали совершенными ни себя, ни тот образ жизни, которому они были научены своими старцами. Они всегда были открытыми, дружелюбными, общительными, насколько это позволяло их монашеское звание, и прежде всего, готовыми принимать и восхвалять своих собратьев. Наши старцы не только не абсолютизировали себя и не замыкались в себе, но превозносили и восхваляли других старцев, другие монастыри и братства, и побуждали нас подражать им. Да и сами они во время и не во время (2 Тим. 4, 2) посещали других старцев, чтобы поговорить с ними и получить пользу в духовной жизни. Особенно в трудных ситуациях они никогда не довольствовались собственным суждением, но всегда спрашивали совета у других игуменов и отцов, которые порой были менее опытными в монашеской жизни и младшими их по возрасту.

Духовная самодостаточность и изолированность приводят к духовным проблемам и зарождению духовных микробов, которые, распространяясь, вызывают в теле братства духовные болезни и даже смерть.

в) Третьим искушением может стать неповиновение церковным властям и церковному порядку. К сожалению, такая опасность существует издревле: некоторые монашеские общины не хотят сознавать, что они принадлежат единому телу Церкви, глава которой здесь на земле – местный епископ. Они пытаются быть независимым, никому не подвластным организмом, имеющим собственную главу.

Поистине странное дело! Невзирая на то, что основание монашеского жительства – послушание, вся община во главе с игуменом восстает против епископа и без всяких колебаний проявляет непослушание ему, не хочет иметь никакой связи с Церковью, которой принадлежит.

Мы не будем здесь останавливаться на том, что иногда, может быть даже часто, вина лежит и на местных епископах, которые безрассудно вмешиваются в жизнь монастырей и своими самоуправными действиями разрушают любовь к ним братства и провоцируют его на непослушание. Есть, конечно, заповедь почитай отца твоего и мать твою (Исх. 20, 12), но есть также и увещание апостола Павла: родители, не раздражайте детей ваших (См: Еф. 6, 4).  Итак, несмотря на поведение епископа, нужно прививать монахам осознание того, что они имеют непосредственную зависимость от Церкви. Монашество – дитя Церкви, и оно может существовать и приносить плоды только в Церкви и через Церковь. Сам игумен должен вселять в братьев ту мысль, что епископ – это отец Церкви, отец и самого игумена, и монахов, и монастыря. Именно поэтому они должны истинно и искренно любить его, как дети, молиться за него, несущего на себе всю тяжесть Церкви с ее ежедневной борьбой, и доставлять ему покой своим послушанием и сыновней любовью. Когда игумен показывает пример послушания своей поместной Церкви, он привлекает благодать Божию как на себя, так и на свое братство, и насаждает в нем правильное церковное духовное устроение.

г) Четвертое искушение – это обмирщение. Как пожар уничтожает все на своем пути, так и обмирщение полностью уничтожает и монастырь, и все братство. Обмирщение может поработить нас себе различными способами и во многих отношениях. Оно может проникнуть в наше поведение, слова, образ мыслей и, прежде всего, в наше восприятие монашеского звания. Монах, где бы он ни находился, должен мыслить и вести себя как монах, то есть как человек, который отрекся от мира и того, что в мире, и всецело посвятил себя Богу, который желает и поистине ищет лишь одного – Бога. Стремление к мирским знакомствам и связям – это падение и деградация для монаха и для братства, которое придерживается такого направления. Обмирщением является и всё то, что лишает нас простоты и подвижничества в нашей повседневной жизни: в убранстве нашей кельи, в нашем одеянии, в самих монастырских зданиях.

Обмирщение происходит и из-за неограниченного, неосторожного использования техники в монастыре, из-за мирских новостей, знакомств и занятий и всего того, что привносит в жизнь и образ мыслей братства мирской дух.

Игумен должен неусыпно стоять на страже своей обители, чтобы не допустить в нее обмирщения. Христос вручил ему Свое стадо, дабы он, не теряя ни минуты, предупреждал любое отклонение от подлинного монашеского предания святых отцов и современных нам духоносных наставников, чтобы вдохновлял монахов собственным примером следовать по тесному, но сладостному и светлому пути монашеского жительства.

д) Хотя есть много моментов, которые необходимо учитывать игумену и пастырю Христова стада, я закончу пятым пунктом, обозначив еще одно искушение, подстерегающее монашеское братство. Это искушение – многопопечительность и упущение из вида главной цели монашеского жительства, которая заключается в безмолвии по Богу и очищении через безмолвие, что в свою очередь ведет к просвещению и обожению человека.

Случается, что из любви и ревности к понимаемому по-своему «преуспеянию» обители братья постоянно создают новые послушания и рукоделия якобы ради развития монастыря и для облегчения жизни братий. В результате все это окрадывает сердца братий, удаляет их от подлинного духовного делания, то есть обращения внутрь себя, непрестанного призывания милости Божией через умную молитву. Вместо этого они превращают монастырь в прекрасную и прогрессивную фабрику по производству самых невероятных изделий ради экономического достатка обители. Но, к сожалению, такая погоня за материальными благами приводит к утрате священного и Богом данного безмолвия и непрестанной молитвы.

Игумен как добрый пастырь должен «неусыпным оком» наблюдать за братьями и ни в коем случае не позволять им искажать и нарушать образ жизни обители. Он должен заботиться о неукоснительном соблюдении всеми монастырского режима дня, где отведено определенное время для работы на послушании и отдыха, чтобы оставалось время на уединенную келейную молитву и чтение.

Монастырь, который не предоставляет братьям достаточно времени, особенно в ночные часы, на молитву и чтение, хотя бы четырех часов после повечерия, лишит сил и доведет до изнеможения братство и выжмет из душ монахов все духовные соки.

Игумен сам должен вкусить сладкий мед этого священного ночного духовного делания, чтобы любой ценой сохранить его в своем братстве во Христе.

Вот, братья и отцы, я представил вам некоторые свои мысли и свой опыт монашеской жизни, в которую сам я вступил в качестве послушника, а позднее стал игуменом и старцем. Мысли эти почерпнуты, главным образом, из живого предания и учения преподобных отцов наших Иосифа Исихаста, Иосифа Ватопедского и Паисия Святогорца.

Прошу ваших молитв обо мне. Благодарю за внимание.  

Ответы на вопросы

Вопрос: Ваше Высокопреосвященство, благословите! Хотела бы спросить Вас, насколько важно ощущать, что монастырь – это духовная семья, что делать, если не чувствуешь единения с сестрами?

Ответ: Если человек не чувствует, что монастырь – это духовная семья, то об этом он должен был подумать прежде, чем принимать монашество. Если он уже принял постриг, то с легкостью оставить монастырь он не может. Исходя из своего небольшого опыта, я могу сказать, что обычно в таких случаях виноват бывает не монастырь и не братство, но мы сами, наши порочные желания и страсти. Я советую обратиться к духовным врачам, раскрыть перед ними все свои переживания, исполнить их советы, и тогда все встанет на свои места и все будет хорошо.

Вопрос: Владыка, благословите! Скажите, пожалуйста, допустимы ли какие-либо чувства во время молитвы и надо ли их искать?

Ответ: Когда человек молится, он должен стоять перед Богом с великим смирением, как мытарь. Не следует стремиться к ощущениям, нужно искать только милости Божией. Когда мы говорим: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя» – то в этом содержится всё. Дать нам некое духовное ощущение – это дело Божие, а мы сами во время молитвы не должны культивировать в себе никакие человеческие переживания.

Вопрос: Дрогой Владыка, благословите! Подскажите, пожалуйста, как правильно относиться к больным и престарелым братьям, которые уже не могут помогать монастырю, но иногда имеют завышенные требования.

Ответ: Евангельская заповедь о любви обязывает нас заботиться о больных и престарелых братьях и снисходить им, насколько это в наших силах. Это естественно, что они из-за своей болезни или возраста имеют больше требований, чем молодые и здоровые монахи. Мы должны с уважением относиться к их преклонному возрасту и болезни и проявлять к ним любовь о Христе.

Вопрос: Благословите, Владыка! Как вы считаете, в чем заключается главная опасность для единства братии?

Ответ: Самая большая опасность для единства монастыря – это своеволие, особножительство, то есть когда каждый делает что хочет, не слушается игумена и живет по своему уставу. Это является для братства величайшей опасностью. Конечно, есть и многое другое, но святые отцы говорят о том, что своеволие – это самая главная проблема для киновии.

Вопрос: Благословите, Владыка! Бывает, что у человека от природы трудный характер, например, он гневливый и непослушный. Принимать ли такого человека в братство, ведь явно, что мирного общения у него со всеми не получится?

Ответ: Каждый из нас, приходя в монастырь, приносит с собой свой характер. Именно поэтому существует период испытания, в течение которого можно понять, на что человек способен. Если за этот период искуса игумен увидит, что кто-то не может стать монахом, он не должен оставлять его в монастыре. Лучше посоветовать такому послушнику вернуться в мир или пойти в какое-то другое место.

Вопрос: Дорогой Владыка, благословите! Многие святые отцы писали, что монашество есть бескровное мученичество. Интересно знать Ваше мнение, в чем это выражается.

Ответ: Поскольку так сказали святые отцы, я не могу им противоречить. Да, действительно, это мученичество без крови, бескровное мученичество, потому что послушник, оказывая послушание и отсекая свою волю, становится подражателем Христа. Точно также и игумен находится на месте Христа, потому что несет на себе всех братий и весь монастырь. Хотя монашеская жизнь есть мученичество, она в то же время очень радостная и благословенная, осененная благодатью Божией.

Вопрос: Ваше Высокопреосвященство, если в братстве заметны признаки раскола, братство разбивается на некоторые группки, что должен делать игумен, чтобы своевременно уврачевать эту рану?

Ответ: Здесь очень важно слово «своевременно». Если игумен успеет, то он спасет братство, а если не успеет, то ему придется прилагать усилия, пытаясь снова собрать братство под своим крылом. По моему смиренному мнению, не знаю, насколько оно верно, если раскол и разделение на группы в братстве не прекратятся, игумен должен выступить в роли врача-хирурга, который отсекает ненужный член и выбрасывает его вон. А иначе погибнет все тело братства.

Вопрос: Владыка, благословите! Есть такое мнение, что современное монашество очень немощное и уже сбываются слова святых отцов о том, что монахи последних времен будут подобны мирянам, поэтому в наше время достаточно того, что человек просто живет в монастыре, не уходит, не создает другим особых проблем. Стоит ли игумену быть требовательным, добиваться, чтобы каждый монах обязательно ходил на богослужения, прилежал молитве? Хотелось бы услышать Ваше мнение об этом.

Ответ: В «Отечнике» есть такое изречение: «Если ты живешь где-то и не совершаешь того делания, которое прилично твоему месту, то само место изгонит тебя». Монах, который не посещает богослужений и не выполняет своего монашеского правила, в скором времени дойдет и до других грехов. В конце концов монастырь перестанет вмещать такого человека, он захочет вернуться в мир и уйдет. Тот, кто не исполняет своих обязанностей, не сможет остаться в монастыре.

Вопрос: Владыка, прошу Вашего совета. Если в монастырь пришел новоначальный брат, у него есть ревность, он готов подвизаться, совершать ночное правило, класть поклоны, какое правило Вы посоветовали бы дать такому брату?

Ответ: Я думаю, что правило не может быть для всех общим, одинаковым. Оно дается каждому брату в соответствии с его силами и духовным устроением. Поэтому от игумена требуется опытность и рассудительность, чтобы, с одной стороны, не быть несправедливым, слишком снисходительным к сильным, а, с другой – не сокрушить немощных.

Вопрос: Благословите! Если в братстве до сих пор не практиковалось откровение помыслов, то как возможно ввести его? Боюсь, что у братии это вызовет опасение и сопротивление. Благодарю Вас за ответ, простите.

Ответ: Да, такое бывает, что в каком-либо монастыре раньше практики откровения помыслов не было, и игумен ее вводит. Но в таком случае давайте начнем с более молодых братьев, не будем принуждать пожилых монахов делать то, чего они не хотят. Пусть молодые монахи, которые будут приходить в монастырь, сразу же приучаются к хорошим порядкам. Очевидно, что без исповеди помыслов невозможно вступить в духовную связь со своим игуменом, старцем. Точно также и игумен не сможет духовно возделывать души своих послушников.

Вопрос: Владыка, благословите! Что мне сказать брату, который приходит ко мне на исповедь и говорит, что видит свет при молитве и молитва при этом внимательная?

Ответ: Здесь необходима большая осторожность. Надо знать, что это за человек, достигший такого духовного состояния, какие духовные предпосылки были у него для этого, и как он ведет себя в монастыре. Если брат действительно видит нетварный свет, это означает, что он имеет и духовные плоды: смирение и любовь. Если же смирения и любви у него нет, значит, он видит какой-то другой свет, не от Бога. В любом случае, духовник должен испытывать такого монаха, воспитывать его в смирении.

Вопрос: Владыка, благословите! Что самое главное в монашеской жизни и на что нужно обратить внимание для того, чтобы преуспеть?

Ответ: Всё главное. Здесь нет первого и второго, ты оставляешь всё и находишь всё во Христе.

Вопрос: Владыка, благословите! Скажите, что такое бесстрастие, возможно ли, чтобы монах достиг бесстрастия или об этом можно только мечтать?

Ответ: Монах должен стремиться не к отсутствию страстей, но к присутствию милости Божией. Нас не заботит отсутствие страстей, но нам важно присутствие Христа в нашей жизни. А Христос являет Себя тем, кто смиренен сердцем.  

Вопрос: Владыка святый, благословите! У нас в монастыре такая проблема, что каждый держится за свои интересы, неохотно реагируют на просьбы друг друга, не помогают. Как изменить ситуацию? Благословите.

Ответ: Если каждый думает только о своих интересах, не будем заниматься другими, но обратим внимание прежде всего на самих себя. Когда мы исправляем себя, тогда тем самым мы исправляем и некую частицу всего братства. Не будем осуждать других и плохо о них думать.

Вопрос: Владыка, я очень рада, что Вы к нам приехали. Я очень люблю читать Ваши беседы, в них вдохновенно говорится о духовной жизни. Мне кажется, что в моей жизни все очень приземленно, много суеты, хлопот, мало времени на молитву. Что мне делать, чтобы все же жить по-монашески, чтобы вся эта суета не отнимала у меня духовной жизни?

Ответ: Мы, монахи, всегда должны быть очень внимательны к тому, чтобы попечения не окрадывали нашего сердца. У всех нас есть заботы, попечения, но Христос сказал: Не заботьтесь душой вашей (См.: Мф. 6, 25) – то есть пусть заботы не проникают внутрь вашей души. Пусть ум думает о работе и заботах, а сердце пребывает в непрестанном общении со Христом.

Вопрос: Ваше Высокопреосвященство, благословите! Как Вы думаете, дорогой Владыка, можно ли в наше время пользоваться таким методом, о котором пишут святые отцы: во время молитвы при помощи дыхания опускать ум в сердце? Может ли игумен этому научить?

Ответ: Однажды к старцу Паисию пришел один молодой монах и попросил: «Научите меня произносить молитву сердцем». А старец, когда слышал подобные просьбы, обычно отвечал шутками. Так и в этот раз он ответил: «Сначала я научу тебя произносить молитву печенью, а потом уже сердцем». Молитва это не йога. Молитва – это поиск милости Божией. Будем произносить молитву со смирением, будем искать милости Божией, и этого достаточно. Конечно, отцы-исихасты знали такой метод молитвы Иисусовой, но они более восхваляли молитву смиренную и нерассеянную. Давайте научимся произносить молитву непрестанно и смиренно, взирая только на милость Христову.

Вопрос: Дорогой Владыка, благословите! В какой степени допустимо проявление авторитарности со стороны игумена по отношению к братии?

Ответ: Если мы дойдем до того, что будем взирать на своего игумена как на некоего Нерона, то разрушится все монашеское жительство. Игумен – это отец, а не диктатор. Это врач, который должен исцелять больного человека. Это не мясник, отрубающий тебе голову.

Вопрос: Очень хочется ночью молиться, но здоровье не позволяет, особенно высокое давление. Как быть?  

Ответ: Молиться днем. Это то же самое.

Вопрос: Досточтимый Владыка, мне очень нужен совет. Что делать, если меня не понимают и не хотят выслушать? Как сохранять мир в душе, если я чувствую непонимание и одиночество?

Ответ: Я опять приведу пример из жизни старца Паисия. Однажды к нему пришел один паренек и говорит: «Старче, мои родители меня не понимают». А старец говорит ему в ответ: «И из-за этого ты расстраиваешься? Может быть, лучше тебе самому их понять? Тогда проблема будет решена». Если ты поймешь, что они не могут тебя понять, то у тебя не будет никаких проблем. И не надо требовать от людей того, чего они не могут нам дать. Когда я слышу, как монахи, и в особенности монахини, говорят, что их никто не понимает, я им говорю: «Ты болен». Кто должен понимать монаха? Христос. От кого ты ждешь понимания, если ты – монах, уединенный? Монах – это тот, у кого нет ничего в этом мире, кроме Христа. Поэтому кто же должен понимать тебя? Пусть тебя понимает Христос. Если тебя не понимает даже Христос, тогда проблема в тебе.

Вопрос: Пожалуйста, ответьте. У меня возникло такое недоумение: неужели единство братии так важно для монастыря? Мне кажется, у нас каждый больше заботится о себе, и вроде бы ничего страшного, монастырь развивается? Большое спасибо за ответ.

Ответ: В монастыре мы должны наблюдать не за другими и не за развитием самого монастыря, но только за собой и за Христом. Монастырем управляет не игумен и не какой-то другой человек, но Сам Бог и святые, которым посвящен этот монастырь.

Вопрос: Владыка, благословите! Как научить терпению и снисхождению такого брата, который не хочет никому снисходить?

Ответ: Я думаю, что духовное воспитание душ наших братий осуществляется на личном уровне. А учитель всех нас есть Распятый Христос. Имея перед собой Распятого Христа, мы можем научиться и смирению, и терпению, и кротости, и жертвенности. И это мы чувствуем и на себе самих, и на наших братьях.

Вопрос: Владыка, благословите! Как Вы думаете, полезно было бы, для того чтобы создать в монастыре атмосферу любви и единомыслия, изначально принимать в него людей схожих друг с другом по воспитанию, по складу души? Каковы должны быть критерии при приеме в монастырь? Заранее спасибо за ответ.

Ответ: Чтобы принять человека в монастырь, нужно, прежде всего, убедиться, что он душевно и духовно здоров. Затем этот человек должен иметь сильную любовь ко Христу и великое смирение. Если у него есть любовь и смирение, то он и послушание будет оказывать, и подвизаться будет, и станет хорошим монахом.

Вопрос: Ваше Высокопреосвященство, благословите! Вы подняли очень важную тему о единстве братии. Не могли бы Вы сказать, как избежать ревности и зависти? Это такие проблемы для монастыря…

Ответ: Зависть – это страшная страсть. Игуменам нужно со всяким тщанием возделывать в душах братьев чувство благодарности Богу за все, что у них есть. Если каждый из нас будет славословить и благодарить Бога за все Его благодеяния, то это станет лекарством, которое хотя бы отчасти сможет уврачевать болезнь зависти. В женских монастырях необходимо уделять этой проблеме особое внимание и трудиться над искоренением этой болезни. Духовная мать должна всегда указывать своим сестрам на эту духовную проблему и помогать им излечиться.

Вопрос: Владыка, благословите! Каким должно быть отношение к трудам в монастыре? Святые отцы говорят, что, с одной стороны, монах должен исполнять свое дело ревностно, а с другой – беспристрастно. Как это возможно сочетать?

Ответ: Да, монастырские работы нужно исполнять усердно и ревностно, но так, чтобы сердце оставалось свободным. Если мы хотим проверить, не прилепилось ли наше сердце к работе, то это очень легко сделать. Когда игумен или игумения внезапно скажут нам поменять работу и пойти делать что-то другое, а мы расстроимся и сделаем кислый вид, тогда мы поймем, что имеем пристрастие, потому что наше сердце прилепилось к работе. А если мы в таких обстоятельствах с радостью окажем послушание, то это будет означать, что наше сердце свободно.

Доклад, прочитанный на международной монашеской конференции «Святоотеческое наследие в свете афонских традиций: духовное руководство». Екатеринбург, 27-29 мая 2016 года.

Практика откровения помыслов в древнем монашестве

О необходимости того, чтобы монашествующие открывали свои помыслы настоятелям монастырей или кому-то другому, кому вверена эта обязанность, писал ещё святой Василий Великий в своей книге «Правила, пространно изложенные в вопросах и ответах». В ответе на 26 вопрос «О том, что надобно всё, даже и тайны сердечные открывать настоятелю», он пишет: «Каждый из подчинённых, если хочет оказать значительный успех и привести жизнь свою в состояние, согласное с заповедями Господа нашего Иисуса Христа, должен ни одного душевного своего движения не оставлять в скрытности, ни одного слова не пропускать без испытания, но тайны сердечные обнажать пред теми из братий, кому поручено прилагать милосердое и сострадательное попечение о немощных. Ибо таким образом похвальное будет утверждено, а неодобрительное не останется без надлежащего врачевания, а при таком взаимном упражнении, через постепенные приращения, достигнуто будет совершенство».[1] Святитель заповедует нам «ни одного душевного своего движения не оставлять в скрытности», а это лучше всего осуществляется через откровение помыслов. Тот же, кому мы открываем свои помыслы и кто духовно руководит нами, должен рассудить, что из этого «похвальное», то есть хорошее, – и затем утвердить нас в этом. В то время как «неодобрительное», то есть то, что появилось вследствие страстей, не должно остаться без духовного врачевания. Святой Василий объясняет нам, для чего это нужно: таким образом «через постепенные приращения, достигнуто будет совершенство». Совершенство – это то, ради чего мы оставляем мир и принимаем на себя подвиг монашеской жизни.

В книге Собеседования прп. Иоанна Кассиана, в главах из собеседования аввы Моисея, описан случай из жизни святого Антония Великого. Однажды, когда святой Антоний разговаривал с собравшимися монахами на разные духовные темы, он поставил перед собравшимися вопрос о том, какая из добродетелей – величайшая. Было дано несколько ответов: пост и бдение; нестяжательство и презрение ко всему материальному; отшельничество и удаление от мира; человеколюбие и милость и другие. Но Антоний доказал, что ни одной из этих добродетелей не может быть отдано первенство, так как существуют примеры, когда монахи были этими добродетелями весьма украшены, однако несмотря на это пали. Только рассудительность является величайшей добродетелью, заключает Антоний Великий, только она может спасти нас от падения.[2] Далее прп. Кассиан приводит слова аввы Моисея о том, как приобрести эту добродетель. Авва утверждал, что самая мудрая школа достижения этой добродетели – доверяться рассудительности мудрых старцев. Начало же рассудительности в том, чтобы «открывать отцам не только то, что делаем, но и о чём думаем, ни в чём не доверять своему помыслу» и «считать хорошим или худым только то, что они признают таким».[3]

Далее прп. Кассиан приводит пример из жития аввы Серапиона, который, будучи очень молодым монахом, был побеждаем чревоугодием и тайно брал хлеб и ел. Однажды, когда к его старцу за духовными советами пришли некие монахи, старец обратил их внимание на важность откровения помыслов, сказав: «Ничто столько не вредит монахам и ничто столько не радует бесов, как утаивание своих помыслов от духовных отцов». Услышав эти слова, молодой монах Серапион повергся пред ним и сразу исповедал свой грех. Тогда произошло нечто, ставшее поучением как для присутствовавших при этом монахов, так и для всех монашествующих вплоть до наших дней: из груди Серапиона вышло некое пламя, наполнившее весь дом смрадом, словно от горящей серы. Старец объяснил: «Признание твоё… освободило тебя от этого плена; открывши свои поступки, ты поразил беса. …Будучи изведён из твоего сердца и обнаружен, он уже не будет иметь в тебе места».

В конце этого поучения прп. Кассиан приводит также примеры из Святого Писания, как из Ветхого, так и из Нового Завета. Из Ветхого Завета – пример святого пророка Самуила, который ещё в детстве удостоился беседы с Богом, но всё-таки не верил своим помыслам. Будучи дважды призванным Богом, он поспешил к старцу Илúю, чтобы получить от него наставление о том, как ответить Богу. (I Цар. 3, 4-9). Из Нового Завета можно вспомнить пример святого апостола Павла, который, даже после большого опыта проповеди Евангелия, отправился в Иерусалим, чтобы посоветоваться о своём благовествовании и узнать, не подвизается ли он напрасно, как впоследствии писал он Галатам (ср. Гал. 2, 2).

Несмотря на желание сделать введение как можно более кратким, мы не могли хотя бы в кратчайшем виде не упомянуть примеры из Лествицы и Поучений аввы Дорофея, которые говорят о нашей теме. В поучении о послушании, в котором подробно описывается устав одного общежития в Фиваиде, прп. Иоанн Лествичник говорит об обычае монахов носить с собой тетради, чтобы ежедневно записывать свои помыслы и после исповедать их игумену.[4] Авва Дорофей утверждает, что не существует другой причины падения монахов, кроме верования своему сердцу, т.е. следования своему рассуждению. «Бог сохранил меня, и я всегда боялся сего бедствия» – говорит он и сразу же объясняет, каким образом смог избежать этой опасности – «я открывал все свои помыслы старцу авве Иоанну и никогда… не решался сделать что-либо без его совета».[5] 

Вывод: С самого начала монашества существует ясное понимание того, что новоначальные и те, кто находится на пути к совершенству, но ещё не достигли его, ни в коем случае не могут самостоятельно рассуждать о своих помыслах. И потому необходимо, чтобы они регулярно открывали их тем, кому вверена эта обязанность, по словам пророка: Спроси отца твоего, и он возвестит тебе, старцев твоих, и они скажут тебе (Втор. 32:7). Ибо Есть пути, которые кажутся человеку прямыми, но конец их путь к смерти (Притч. 16:25)

Духовное руководство через откровение помыслов имеет характер святого таинства

Основополагающее значение имеет осознание того, что исповедание помыслов и духовное руководство, осуществляемое таким образом, имеет характер святого таинства. То есть, это не просто отношения двух человеческих личностей – духовного руководителя и ученика – но здесь присутствует и действует Святой Дух. Чтобы правильно понимать это, обратимся к ранее приведённому примеру из Поучений аввы Дорофея: Когда Преподобный говорит о своей привычке всегда советоваться о своих помыслах со старцем, то далее он рассказывает, что часто ему, вслед за каким-либо помыслом, приходил на ум и ответ на этот помысел. В таком случае он часто колебался, стоит ли вообще беспокоить старца, так как был уверен, что тот даст ему такой же ответ. Однако преподобный Дорофей отказывался от такого помысла и всё-таки шёл к старцу. И действительно случалось, что старец отвечал ему то же самое, что было на уме у самого аввы Дорофея. Как он далее свидетельствует, помысел тогда говорил ему: «Ну что же? Видишь, это то самое, что я говорил тебе: не напрасно ли беспокоил ты Старца?» Он же отвечал помыслу: «Теперь оно хорошо, теперь оно от Духа Святого; твоё же внушение лукаво, от демонов, и было делом страстного устроения души».[6] 

Когда мы открываем свои помыслы нашему духовному руководителю, он объясняет нам, как нужно к ним относиться. Если окажется, что какой-то помысел греховен, наш руководитель укажет нам на его корень – определённую страсть. Так за «видимыми», явными греховными помыслами и грехами мы учимся различать «невидимые», таящиеся в нашей душе страсти. Всё это нужно для того, чтобы мы научились духовной борьбе и очистили сердце, достигли обожения, а через него – спасения. Но, как и в случае с другими Святыми Таинствами[7], спасение достигается не благодаря человеческим усилиям, но Божиим действием. Эти отношения духовника и ученика мы можем описать словами св. Павла, из его Послания к Коринфянам: Ибо мы соработники у Бога, а вы Божия нива, Божие строение (1. Кор. 3, 9). Духовные руководители действуют, опираясь не только на свой опыт, который они, безусловно, тоже должны иметь. Они являются Божьими соработниками и своё послушание выполняют, непрестанно ища Его помощи. 

Весьма вдохновенное свидетельство об этом оставил архимандрит Софроний в своём труде О духовническом служении[8], например в следующих словах: «Сознавая себя далеко стоящим от должного совершенства, подолгу и с болью в сердце умолял я Господа не попустить мне ошибаться, удержать меня в путях действительной Его воли, внушать мне слова, полезные братьям. И в самый час беседы с человеком я старался держать «слух» ума моего на сердце, чтобы улавливать Божию мысль и часто даже слова, которые нужно сказать». Чтобы доказать, что это единственный способ исправно нести «подвиг духовнического служения», старец Софроний приводит так же пример преподобного Серафима Саровского. Когда Преподобного однажды назвали прозорливым, он ответил, что это не так, но «что он молится во время беседы с человеком, и первая мысль, появившаяся от молитвы в сердце, должна почитаться как данная от Бога».[9] 

Один блаженно почивший хиландарский старец говорил нам, что ему случалось верно отвечать на заданные ему духовные вопросы, даже несмотря на то, что до того момента, как ему задали вопрос, он и сам не знал правильного ответа. Когда после он убеждался, что сказанное им было действительно согласно с преданием Православной Церкви, он задавался вопросом: «Откуда я это знаю?» После нескольких таких случаев он понял, что, ради веры тех, кто спрашивал, Бог давал ему ответы, необходимые для спасения спрашивавших.

Я тоже всего лишь человек

«Я тоже всего лишь человек» – эти слова часто встречаются в житиях преподобных отцов. Их произносили старцы-духовники, когда замечали, что монахи, пришедшие, чтобы исповедать помыслы, из-за стыда не могли полностью открыть своё сердце. 

В Патерике можно прочитать повесть о монахе, которого мучила плотская страсть и который три года приходил к авве Зинону, чтобы исповедать эту брань, но стыд каждый раз связывал его язык, и он уходил, не открыв авве своих греховных мыслей. Авва, конечно, понимал, чтό происходит, но не хотел принуждать брата к исповеди, а ожидал, что тот сам откроет свою страсть. Когда брат, наконец, исповедал свою страсть и, сгорая от стыда, пал пред аввой Зиноном, авва, не показывая ни малейшего презрения, утешил его словами: «А почему ты стыдишься? Разве я – не человек тоже? Хочешь, я расскажу тебе о своих страстях?» Так, утéшенный и ограждённый молитвами старца, монах освободился от этого искушения.[10]
Ещё известнее примеры, когда старцы, желая помочь монахам преодолеть стыд, сами говорили о себе, как о страстных, чтобы побудить к исповеди братьев, терпевших искушение. Таков случай с преподобным Макарием Великим и монахом Феопемптом[11]. Авва Макарий понял, что этот брат порабощён страстями, потому что он никому не открывал своих помыслов. Тогда авва искусным способом, жалуясь брату, что даже после многих лет подвижничества и он сам будто бы всё ещё терпит искушения от разных помыслов, смог побудить монаха открыть свою совесть. После исповеди, получив наставление от аввы Макария, монах Феопемпт в дальнейшем отражал все нападения врага.[12]

Но преподобный Кассиан в упомянутой книге Собеседования приводит противоположный пример. Речь идёт об одном ревностном монахе, который терпел сильные нападения от демона блуда. Он исповедал эти помыслы одному старцу, а тот, будучи неопытным, вместо того, чтобы отечески утешить его, назвал его проклятым и недостойным монашеского чина. Брат впал в отчаяние и хотел вернуться в мир, но по Божьему промыслу встретил авву Аполлоса, который ободрил его и вернул назад в келью.[13]

Зададим себе вопрос: если монахи древности, несмотря на смирение и простодушие, украшавшие людей того времени, имели нужду в сострадательном подходе со стороны духовников, чтобы победить стыд, то, вероятно, это тем более необходимо сегодняшнему поколению, которое так подвержено тщеславию и высокоумию. Вот почему мы хотели бы особо отметить эту проблему. 

Практика откровения помыслов по хиландарскому типикону

Хиландарский типикон появился на границе XII и XIII веков. Его составил святой Савва, первый aрхиепископ Сербский, взяв за основу типикон цареградского монастыря Евергетиды, который он дополнил в соответствии с нуждами новооснованного сербского монастыря на Святой горе Афон. Так как св. Савва был ктитором монастыря Хиландар, Хиландарский типикон причисляют к так называемым ктиторским типиконам.

Составляя упомянутый типикон, святой Савва не единожды указывает на важность Святого Таинства Исповеди. Из 43 глав Типикона две (7-я «О душеспасительном исповедании» и 17-я «О поучении игуменом братии и о исповедании») полностью посвящены этой теме, ей же посвящена и вторая часть 6-й главы. Большую часть этих поучений св. Савва полностью заимствовал из Евергетидского типикона[14].

В 7-й главе Типикона указывается на необходимость регулярной исповеди братии и на непосредственную связь этого со Святым Причастием. Также говорится и о «великом первом исповедании», т.е. исповедании всей предыдущей жизни тех, кто готовится к монашескому постригу. Кроме того, в упомянутых главах находятся детальные руководства по нашей сегодняшней теме – откровении помыслов. Эти руководства можно отличать по характеру, практическому или сущностному. 

Практические руководства определяют, кому братия может открывать помыслы и в какое время это будет происходить. Святой Савва указывает, что монахи открывают свои помыслы игумену, а если он не в состоянии выполнять эту обязанность, необходимо, как говорится в типиконе, «избрать живущего целомудренно», чтобы он был духовным руководителем игумена и всего братства.[15] Если же среди братии для этой цели не найдётся никого, имеющего священнический сан, то заповедано, чтобы это был обычный монах, благочестивая жизнь которого свидетельствует, что он может исполнять эту обязанность.[16] Далее братия призывается поспешить к игумену или другому «единому (т.е. общему) отцу», как его называет Типикон, чтобы открыть вредные помыслы и все движения своих душ. Весьма строго запрещается, чтобы кто-либо избирал себе другого духовного отца, которому будет «излагать помыслы».[17] Если же кто-либо нарушит эту заповедь – повелевает Типикон – то его необходимо «сразу выгнать вон…без милости и помилования».[18] Такая строгость объясняется необходимостью того, чтобы все были «одно целое, едино мудрствующие, едино помышляющие, пасомые и ведомые одним и тем же пастырем, и, как некая золотая цепь, связанные друг с другом».[19] Далее говорится о том, что если братство умножилось и игумен не имеет возможности принимать помыслы у всех, он может избрать кого-либо из духовно зрелых иеромонахов или монахов, которые будут помогать ему в этом деле. Их задача – поддерживать младших братьев в борьбе с помыслами, указывать игумену на «имеющих нужду в лечении и попечении» и направлять их к нему для «лечения и исцеления».[20] Этим указанием св. Савва, взяв за образец Евергетидский типикон, даёт решение на случай более многочисленного братства, но остаётся в согласии с предыдущей заповедью: чтобы все были ведомы одним пастырем, потому что, хотя в обители есть несколько монахов, которым братия открывают помыслы, но эти монахи всегда действуют, посоветовавшись с игуменом, и представляют собой только его помощников, берущих на себя решение более простых проблем, чтобы игумен мог позаботиться о более сложных.

Здесь я хочу указать, что сегодня в монастыре Хиландар мы поступаем в соответствии с вышеизложенным. Один старший иеромонах исповедует старших братьев, чтобы игумен мог заботиться о более молодых монахах и послушниках, а когда в этом возникает нужда, старшие монахи также приходят на исповедь к игумену. Если же кто-то из более молодых братьев хочет что-либо исповедовать, а игумен не имеет возможности принять их в это время или же находится вне монастыря, эти братья идут к иеромонаху, который исповедует старших братьев. Позднее, когда их примет сам игумен, они исповедуют то же самое и ему, если речь идёт о чём-то важном. 

Что касается времени, Типикон заповедует, чтобы исповедание помыслов происходило в начале утрени для тех, кто постоянно находится в монастыре, а монахи, которые для выполнения послушания находятся вне монастыря, принимаются игуменом после вечерни.[21] Игумену или тем, кому он поручил принимать помыслы, уставом повелевается, чтобы «исповедание было ежедневным».[22]
Сегодня в хиландарском монастыре откровение помыслов игумену происходит после чтения шестопсалмия и пения тропаря на «Бог Господь» (то есть, как заповедует Типикон: в начале утрени) или на вечерне, после чтения предначинательного псалма. Игумен идёт в часовню возле Соборного храма и зовёт всех, для кого в тот день настала очередь исповедоваться. Это исповедание на утрене обычно продолжается до начала Святой Литургии, которая служится сразу после утрени и 1-го, 3-го и 6-го часа. На вечерне исповедь продолжается до конца этой службы, после которой следует общая трапеза. В отличие от средневекового устройства монастырской жизни, когда немалое число монахов весь день выполняло разные послушания вне обители, сегодня редко возникают обстоятельства, когда кто-то по нескольку дней не присутствует на богослужениях. Поэтому время после вечерни оставлено для самых молодых монахов и послушников, чтобы они при необходимости приходили в кабинет к игумену и открывали свои помыслы. Кроме того, игумен имеет возможность проверять, регулярно ли и каким образом они выполняют своё келейное правило. Таким образом, самые молодые в братстве могут более регулярно получать советы по борьбе с помыслами и личному молитвенному правилу. 
До сих пор были перечислены указания Хиландарского типикона касательно практических вопросов нашей темы. Существуют так же заповеди и указания, которые говорят о ней с духовной точки зрения и которые мы в начале этой главы назвали сущностными, то есть основополагающими.

Сущностные указания открывают для нас смысл регулярного и правильного исповедания помыслов, то, какую духовную пользу получаем мы от этого и какова, по сути, конечная цель этого дела. В конце шестой главы[23] Хиландарского типикона об этом написано так: «…чтобы и это принесло плод, чтобы почерпнуть двойную пользу: прийти в чистое душевное здравие и облечься в смирение, которое возводит ко спасению. Имея его, будем подобны Богу, Который говорит: Научитеся от Мене, ибо кроток есмъ и смирен сердцем (Мф.11:29). Что еще может быть более ясным доказательством кроткого и смиренного сердца, как не то, чтобы мужественно переносить любое бедствие и укорять себя во всём. Истинное исповедание есть причина стольких благ; без него, думаю, никто не достигнет спасения». Значит, исповедуясь регулярно и правильно, мы возрастаем в смирении, обретаем «здоровье души» (или, как его часто называют в аскетических текстах, «чистое сердце») и, наконец, достигаем спасения, которое есть цель и смысл всякого духовного делания.

Чтобы побудить монахов к регулярному исповеданию помыслов, в Хиландарском Типиконе после заповедей игумену или тому, кого он избрал радеть об этом деле, говорится: «и вы, братия, видя игумена, стремящегося к этому доброму и спасительному пристанищу, спешно присоединитесь и чисто и неприкрыто откройте каждое движение вашего ума и душевную сердечную мысль, исповедуясь как перед Богом, а не перед человеком».[24] Чтобы было понятно, почему это важно, дальше[25] приводятся слова преподобного Иоанна Лествичника из Слова четвёртого его Лествицы: «Раны, которые будут показаны, не только не ухудшаются, но легче исцеляются» и «Душу, которая постоянно думает об исповеди, исповедь, как уздой, удерживает от греха».

По вопросу о правильном исповедании помыслов в Хиландарском типиконе особенно подчёркивается, что в случае размолвки с ближним не следует обвинять другую сторону, показывая себя «чуждыми вины», но «всю вину и причины греха, каков бы он ни был, поспешите приписать себе».[26]

Как мы сказали в начале этой главы, посвященной Хиландарскому типикону, в нём говорится и об исповеди как Таинстве, и о нашей теме – откровении помыслов. Нужно подчеркнуть, что приведённые цитаты Типикона говорят о том и о другом в одних и тех же главах, так что мы не могли полностью разделить их. В сущности как исповедание грехов, так и откровение помыслов духовнику и разговор с ним о том, как относиться к помыслам и как понимать их подлинную подоплёку, – всё это помогает нашему спасению. Одно предложение из Типикона как будто указывает нам на то, какую пользу мы имеем от каждого из этих двух дел. Оно гласит: «Поступая так, братия, мы не только освободимся от своих грехов, но и в дальнейшем будем твёрдыми».[27] «Освободимся от своих грехов» – так говорится об исповеди. А станем «твёрдыми» – что нужно понимать как «более опытными в духовной борьбе» – здесь речь идёт, скорее, об откровении помыслов, когда духовник помогает нам понять, являются ли эти помыслы следствием добродетели или страсти, и если речь идёт о страсти, то о какой страсти точно и как в будущем против неё бороться. 

Современная практика святогорских монастырей

В монашеской общине Святой Горы всегда существовало глубокое понимание необходимости духовного руководства через откровение помыслов. Оно живо и сегодня. В Похвальном слове святогорскому монашеству инока Парфения[28], написанном в XIX веке, дано живое описание того, как монахи проводят это в жизнь: «Ибо во афонских общежительных монастырях братия имеют обычай ежедневно исповедовать свои помыслы и все лукавого прилоги своему пастырю и предводителю, отцу игумену. И имеют к нему такую веру, что все свои помыслы и все прилоги отдают на его рассмотрение и рассуждение: как он скажет, так и делают, и принимают от него советы, яко от самого Бога, и бывают спокойны. Потому диавол и все его коварства и козни бывают бездейственны, и никакой силы не имеют на совершенных послушников. А хотя и приидет к ним какой помысел, то они, яко коня возьмут за узду, и поведут к своему пастырю, говоря: “что ты мне стужаешь? ты знаешь, что я не имею своей воли и своего рассуждения, и не знаю – откуда ты: от Бога ли, или от врага диавола; а пойдем к моему пастырю: как он рассудит?” И бывают спокойны». 

В предыдущей части мы описали, как проходит исповедание помыслов в монастыре Хиландар сегодня. Подобный порядок существует и в других монастырях Афона. Отличия касаются только того, принимают ли игумены братию в часовне, своём кабинете или каком-либо другом определённом месте; за время богослужения или вне его и с какой периодичностью. Нужно упомянуть, что в греческих монастырях существует практика, когда игумены, через определённые промежутки времени, обычно когда служат Святую Литургию, возле царских врат читают разрешительную молитву над всей братией, которая в это время стоит, преклонив колена. Поэтому там не в обычае, чтобы после исповедания помыслов над каждым монахом читались молитвы, кроме случаев, когда был исповедан какой-либо особенно серьёзный грех. В нашем монастыре не существует этого обычая чтения общей разрешительной молитвы, так что она, по необходимости, читается для каждого отдельно.

Откровение помыслов в женских монастырях

Несмотря на недостаток необходимых знаний по этой теме, мы не хотели бы совсем оставлять её в стороне. Мы считаем, что, как в мужских монастырях помыслы исповедаются игумену или другому духовнику, который определён управителями монастыря, в женских монастырях монахиням нужно было бы открывать помыслы игуменье или какой-нибудь старице, которой игуменья вверила это послушание. Незаменимость роли игуменьи-настоятельницы в этом вопросе подчёркивает также святой Василий Великий в своих Кратких правилах. На вопрос, может ли настоятель без настоятельницы разговаривать с кем-либо из сестёр о том, что служит созиданию веры, ответ отрицательный, потому что в том случае была бы нарушена апостольская заповедь: Только все должно быть благопристойно и чинно (1. Кор. 14, 40).[29] Для напоминания мы заметим, что святой Василий в том же месте даже советует, чтобы игуменья присутствовала при исповеди сестры пресвитеру[30] и что она имеет полное право негодовать, если пресвитер что-то прикажет сёстрам без её ведома.[31]
Существует также практика, которую мы видели в одном женском монастыре: возможно, она встречается не часто, но о ней в любом случае нужно упомянуть: сёстры имеют тетради, в которые ежедневно записывают помыслы, потом они передают эти тетради игуменье. Она читает их в своей келье и при необходимости зовёт сестру, если считает нужным прокомментировать то, что эта сестра написала.
 

* * *

Из записей архимандрита Софрония мы видели, что духовники молятся, чтобы Господь вдохновил их на поучения при принятии исповеди. Но в заключение необходимо подчеркнуть величайшую важность того, чтобы мы сами, отправляясь на исповедь, тоже молились, чтобы нам, через наших духовных руководителей, была объявлена воля Божия. Чтобы мы имели непоколебимую веру! Тем, кто думает, что в наше время, поскольку «нет вдохновлённых Богом старцев и стариц, как когда-то», это невозможно, мы ответим словами аввы Дорофея: «Правда, если кто хочет истинно, всем сердцем, исполнить волю Божию, то Бог никогда его не оставит, но всячески наставит по воле Своей. Поистине, если кто направит сердце своё по воле Божией, то Бог просветит и малое дитя сказать ему волю Свою».[32]

Поэтому, помолимся вместе Господу Иисусу Христу, чтобы нас, Своих детей, Он никогда не лишал духовных пастырей и учителей, ибо, по словам св. Павла, Он поставил одних Апостолами, других пророками, иных Евангелистами, иных пастырями и учителями, к совершению святых, на дело служения, для созидания Тела Христова, доколе все придем в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова (Ефес. 4, 11-13). 

В Святом монастыре Хиландар,
в день перенесения мощей святого Саввы Сербского,
6/19 мая 2016 л. Г.

Архимандрит Мефодий

________________________________________

[1] Св. Василий Великий, Правила, пространно изложенные в вопросах и ответах, вопрос 26.

[2] Прп. Иоанн Кассиан, Собеседования, Собеседование второе, О рассудительности.

[3] Там же.

[4] Прп. Иоанн Лествичник, Лествица, Поучение IV.

[5] Поучения аввы Дорофея, поучение 5.

[6] Там же.

[7] «Нет сомнений, в Церкви всё святая тайна… вообще вся жизнь и благодатное делание Церкви» - прп. Иустин (Попович), Догматика Православной Церкви III, Святые Таинства.

[8] Архим. Софроний, О молитве, О духовническом служении (Из записок Афонского Духовника)

[9] Там же.

[10] Великий Патерик. Тематический сборник; Глава десятая, О рассудительности.

[11] По-русски не Теопемпт, а Феопемпт.

[12] Патерик, О авве Макарии Египетском.

[13] Преп. Иоанн Кассиан, Собеседования, Собеседования второе, О рассудительности.

[14] То, что относится к теме исповеди в 6-ой главе Хиландарского типикона, находится в 7-ой главе Евергетидского типикона. 17-я глава Хиландарского типикона – перевод 15-ой Евергетидского.

[15] Хиландарский типикон, глава 6.

[16] Там же.

[17] Хиландарский типикон, глава 17.

[18] Там же.

[19] Там же.

[20] Хиландарский типикон, глава 6.

[21] Там же.

[22] Хиландарский типикон, глава 7.

[23] В Евергетидском типиконе это глава 7.

[24] Хиландарский типикон, глава 6.

[25] Хиландарский типикон, глава 7.

[26] Хиландарский типикон, глава 6.

[27] Хиландарский типикон, глава 7.

[28] Иером. Антоний Святогорец, Афонские подвижники девятнадцатого века, Монастырь Хиландар 1993 (сербск.: Јером. Антоније Светогорац, Атонски подвижници деветнаестог века, Манастир Хиландар 1993)

[29] Св. Василий Великий, Правила кратко изложенные в вопросах и ответах, Вопрос 108.

[30] Там же, Вопрос 110.

[31] Там же, Вопрос 111.

[32] Поучения аввы Дорофея, поучение 5.

Доклад, прочитанный на международной монашеской конференции «Святоотеческое наследие в свете афонских традиций: духовное руководство». Екатеринбург, 27-29 мая 2016 года.

В детстве мне нравилось смотреть на византийские иконы, читать изречения на свитках в руках святых и заучивать их наизусть. Особенно притягивали меня иконы преподобных. Вот самое яркое из изречений, которое мне запомнилось: «Истинный монах — тот, у кого в настоящей жизни нет ничего, кроме Христа». Мне кажется, если бы нас попросили в нескольких словах обрисовать облик добродетельного и святого монаха, лучше этого изречения мы бы не нашли. И действительно, у истинного монаха, а тем более у святогорца, ничего нет в этом мире. Монах — один из неузнанных, но познаваемых, один из ничего не имеющих, но обладающих всем (см. 2 Кор. 6, 9–10). Он сопричастен тем, «у которых нет иного наследия, кроме Христа Иисуса, а это — неразрушимое и вечное благо»[1].

Отрекаясь от мира и вступая в монашескую жизнь, монах навсегда оставляет позади родину, мир, родителей, родственников и друзей, может быть даже богатство, карьеру, славу и в целом мирскую жизнь. Он оставляет самого себя, «ветхого человека», грешника и гордеца, чтобы начать покаянную жизнь в безмолвии, молчании и безвестности. Он стремится жить с крепкой верой, в чистоте, непорочности и благочестии. Жить смиренно и просто, пребывать в сокрушении и покаянном настроении духа, отсекать собственную волю, оказывать абсолютное послушание и всецело отрекаться от себя. Он стремится жить в воздержании, в уединении с одним лишь Богом.

В Отечнике рассказывается, как однажды преподобный Макарий Египетский пришел к нитрийским монахам, которые попросили его сказать им слово на пользу души. «Я еще не стал монахом, — ответил им знаменитый подвижник, — но Бог удостоил меня видеть настоящих монахов и беседовать с ними». И он рассказал о своей встрече с двумя совершенно нагими отшельниками, которые прожили целых сорок лет в непроходимой пустыне и не видели за это время лица человеческого. Он попросил их научить его, как стать настоящим монахом. Они ответили:

— Оборви всякую связь с миром, и ты этого достигнешь.

— Но я человек немощный и не могу поступить, как вы, — возразил Великий Макарий.

— Тогда пребывай в своей келье и оплакивай собственные грехи, — отвечали отшельники.

Уединение, заметил авва Макарий, придало их манере говорить оттенок резкости, но лица их были дружелюбны и светились святостью.

— Как выносите вы зной и холод? — задал авва отшельникам еще один вопрос. Он был глубоко изумлен тем, что они совершенно наги.

— Бог, — сказали они, — промышляющий о всех Своих творениях, даровал нам эту способность по снисхождению Своему. Мы ни зимой не мерзнем, ни летом не страдаем от жары.

Тогда авва Макарий заметил, что тело их защищено длинными волосами, наподобие овечьей шкуры. Он оплакал самого себя и сказал: «У меня есть и келья, и немного сухарей, и содружество стольких братьев, но я не стал еще монахом».

Скорбь Великого аввы можем разделить и мы, и еще в большей степени, но все же мы славим благого Бога за то, что Он удостоил нас узнать настоящих монахов, кротких и благоговейных, смиренных и простых, просвещенных и благодатных. Первенство среди них отдадим ныне пребывающим во святых Порфирию Кавсокаливиту и Паисию Святогорцу, но помимо них упомянем и о еще не канонизированных отце Ефреме Катунакском, иеромонахе Дионисии из Колитцу и многих других, менее известных. Это люди имеют образ и облик монашеский, как говорим мы на Святой Горе. Люди, из души которых изливается сокрушение и благоговение. Это воистину небесные человеки и земные ангелы, «свет всем людям»[2] и «светильники, блистающие по всей земле»[3]. Их сердце занимал только Христос, ставший для них самым ценным приобретением и сокровищем.

Прежде чем приступить к описанию образа и облика монахов, стяжавших освящение, чему и посвящен наш доклад, нам хочется отметить, что на Святой Горе много такого, что не увидишь обыкновенными телесными очами. Гору Афон Сама Пресвятая Богородица, обращаясь к преподобному Петру Афонскому, назвала прекраснейшей и величайшей и предрекла, что она будет наименована святой. Эти слова дошли до наших дней благодаря святителю Григорию Паламе.

Многочисленные паломники и посетители Афона восхищаются исключительной красотой афонской природы, тенистыми лесами полуострова, его прохладными потоками, прозрачно-голубым Эгейским морем, омывающим берега Святой Горы, уединенными тропинками, труднодостижимой горной вершиной, трелями птиц и благоухающими цветами. Приехав на Святую Гору, паломники могут увидеть двадцать главных монастырей этого благословенного полуострова, двенадцать скитов и около шестисот келий и аскетириев. Увидеть, как монахи «всякого рода и племени» работают не покладая рук, несут послушания, принимают гостей и служат Живому Богу с благоговением и страхом (Евр. 12, 28). Не исключено, что наши паломники увидят и человеческие страсти и немощи, обнаружат ошибки и недостатки. В любом случае они увидят то, что на поверхности, и найдут то, чего ищут. Как говорят святогорцы, что хочешь, то и получишь.

Но те, у кого открыты духовные очи, кто имеет духовное чувство и «ум Христов», увидят Святую Гору с другой, таинственной стороны. Их взорам предстанет Гора, где творится непрестанная молитва, постоянно источаются слезы, всегда слышатся стенания, где царит радостопечаль и ведется невидимая брань с миродержителем, брань с самим собой, потому что наше «я» нас, монахов, борет гораздо сильнее и борьба наша не в пример опаснее, чем у тех, кто спасается в миру. И если наши посетители духовно преуспели, они увидят монахов, исполненных Божественной благодати и даров, монахов, для которых Христос стал приобретением, и этого приобретения уже никак у них не отнять.

Позволю себе сделать примечание. Верно сказано, что Святая Гора — кузница святости. Но это, конечно, не означает, что живущие на ней автоматически добродетельны и святы. Налицо и человеческие страсти, и немощи, и падения. Можно столкнуться с такими ошибками, которые даже соблазняют паломников. К несчастью, искуситель побеждает нас. Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить (1 Петр. 5, 8), — взывает апостол Петр, но не все слышат его глас. Себялюбие и уныние влекут за собой духовную глухоту. И всё же в большинстве своем монахи подвизаются жить во Христе и ради Христа. Они подвизаются «изгнать врага из своего сердца и ввести Христа», по словам святителя Иоанна Златоуста. Подвизаются жить согласно со святыми заповедями, внутри которых сокрыт Сам Христос. Подвизаются всегда строго и точно хранить обеты, данные при пострижении в ангельский образ. Одни устремляются вперед и побеждают, другие остаются сзади. Одни меняются к лучшему, другие становятся еще хуже, чем были до вступления на поприще брани. Душа человеческая — тайна, и еще бóльшая тайна — святость.

После всех этих обличений впору спросить: в конце концов, есть ли святые на Афоне? И мы ответим: «Конечно, есть». Некоторые знамениты, гораздо больше — неведомых миру. Святых немного, потому что духовный кризис, затронувший мир, ударил, к несчастью, и по монашеству Святой Горы. Обмирщение, как известно, оказалось великим искушением для Церкви в целом, провокационным вызовом для верующих. Не обошло это искушение и удел Пресвятой Богородицы.

Как правило, молодые люди, приходящие на Святую Гору стать монахами, рождены в неверующих семьях, их родители не отличаются ни высокой духовностью, ни любовью к монашеству. Сегодняшние юноши — это дети бездуховного потребительского общества, «дети компьютера» и, если мне будет позволено так выразиться, «дети кока-колы». Они рождены постхристианским миром, обществом, которое лишь позиционирует себя как православное. Конечно, не всё так безнадежно, потому что малое Христово стадо всегда сохраняется. Тем не менее, из того, что предстает нашим очам, можно сделать вывод, что мы движемся к концу времен. В Писании сказано: В последние дни наступят времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, недружелюбны, клеветники, невоздержны, не любящие добра, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся (2 Тим. 2, 1–4).

И все-таки христиане не прекращают стремиться к святости, и те, кто решается на это, могут стать святыми или «почти святыми», если припомнить название прекрасной книги епископа Тихона (Шевкунова), наместника Сретенского монастыря. (На греческий язык название знаменитой книги владыки Тихона «Несвятые святые» было передано как «Почти святые». — Примечание переводчика.)

И сегодня много «почти святых» живет на «святоименном Афоне, в умопостигаемом и прекрасном раю Богородицы»[4]. Святую Гору уже более тысячелетия населяют греки, русские, сербы, румыны, болгары и монахи из других стран. Они живут как одна православная семья; их можно уподобить саду, который орошается кристальными водами подлинной православной духовности и истинного монашеского предания.

Эти монахи — бесценные святыни Святой Горы, ее драгоценные и бережно хранимые сокровища. Их жизнь не только впечатляет посетителей из многомятежного мира, но и приносит им пользу. Такие монахи — это «молчаливые проповедники», как сказал непревзойденный в слове святитель Григорий Богослов.

Я спросил одного из них — а он был уже в годах:

— Старче, что ты постиг, проведя столько лет на Святой Горе? В чем смысл монашеской жизни?

— В смиренномудрии, отец, — отвечал он.

В другой раз он мне сказал: «Если монах ревностно подвизается в юности, тогда его старость — это священнодействие». Этим старцем был бывший игумен Евдоким, настоятель монастырей Ксенофонт и Дохиар. Другого старца я, будучи еще новоначальным монахом, спросил, на что мне больше всего надо обращать внимание. Он отрезал: «На всё!» И это «всё» говорит обо всем. У настоящего монаха должно быть всё, то есть все добродетели. Он должен непрерывно подвизаться и понуждать себя, чтобы сделать монахом своего внутреннего человека. Он стремится отвергнуть страсти или, лучше сказать, преобразить и освятить их, как говорят отцы, и на их место водрузить добродетели. Конечно, все это при помощи Божией благодати. Истинный монах знает, что «Бога ничто так не радует, как добродетельное жительство»[5], поэтому больше, чем разъяренных зверей, он боится греха, огорчающего Бога и отлучающего нас от Него.

Самый страшный грех для монаха — это гордость. Монах знает, что Господь гордым противится, смиренным же дает благодать (Иак. 4, 6), и потому подвизается в том, чтобы непрестанно смиряться, отсекать свою волю и быть послушным во всем. Старец Ефрем Катунакский говорил: «Даже богословом становишься не от молитвы, а от послушания». Послушанием монах приобретает свободу во Христе, а смирением — Божественную благодать. Благодать и внешне, и внутренне его умягчает, он становится кротким, молчаливым, серьезным, благоговейным. Его манеры приятны, а поведение рассудительно. Он приобретает простоту и незлобие, терпение и внутренний мир. «Нет ничего приятнее и любезнее покорности, кротости и послушания. Такой человек угоден всем»[6].

Вспомним и слова автора «Лествицы», преподобного Иоанна Синайского: «Добрый и благоустроенный нрав приобретается многими трудами и пота́ми»[7]. Итак, «добрый и благоустроенный нрав» – это плод многолетнего подвига, плод смирения, послушания, терпения в скорбях, мужества в испытаниях, благодушного перенесения оскорблений со стороны ближних. И конечно же, этот плод могут стяжать все монахи, где бы они ни жили, лишь бы они усердно, ревностно и неуклонно несли свои монашеские подвиги. Но на Святой Горе плод подвижнических трудов несколько иной, и тот, кто вкусил его, обрел и особенную благодать. Святая Гора — это удел Пресвятой Богородицы, а Сама Она – Мать, Игумения, Наставница, Питательница и Целительница монахов. О Своем попечении о святогорцах Пресвятая Дева так говорила преподобному Петру Афонскому: «Вместе с подвижниками, которые поселились в Моем уделе и желают воевать с общим врагом всех людей, диаволом, буду и Я первой воевать всю их жизнь. Буду для них непобедимой помощницей. Буду учить их тому, что им нужно делать, и объяснять, чего делать не нужно. Буду их покровителем и врачом. И, заботясь о том, чтобы прокормить и уврачевать Своих монахов, Я укреплю и их душу и не лишу ее блага и добродетели. Вот чем хочу помогать Я им при их жизни, а по смерти Я представлю перед Сыном и Богом Моим тех, которые в боголюбии и покаянии окончили свою жизнь на этой горе, и буду просить у Сына Моего полного отпущения их грехов».

Вот почему святогорцы особенно любят Матерь Божию! Вот почему они, по выражению Никодима Святогорца, чтут Ее как Бога после Бога и на Нее возлагают все надежды своего спасения! Вот почему они стяжали, как мы упоминали раньше, особенную благодать. Это чада Пресвятой Богородицы. Ради Нее они оставили мир и все, что в мире, и пришли на Святую Гору, куда Пречистая Дева воспретила вход не только женщинам, но и безбожию, теплохладности и духовному измельчанию этого мира. Конечно, Пресвятая Богородица обходит всю землю, но да будет мне позволено сказать, что Ее присутствие на Афоне ощущается гораздо сильнее. Архимандрит Эмилиан, человек святой жизни, игумен монастыря Симонопетра, в своем слове на игуменское поставление говорил, что на Метеорах они особо почитали Богородицу, но чувствовали, что им не хватает Ее присутствия, и в том числе по этой причине оставили Метеоры и вместе со своим избранным братством прибыли на Святую Гору, в особый удел Богородицы.

Пречистая Богородица, как поется в Акафисте, — «мосте, преводяй сущих от земли на небо». Ее почитают и перед Ней склоняются все без исключения, и даже самые нерадивые из монахов молятся Ей от всей души. Без Богородицы «никто бы не спасся», как говорит в слове на Ее Успение святитель Герман Константинопольский. Без Богородицы Слово не стало бы плотью. Без Богородицы мы не познали бы таинства Пресвятой Троицы. Без Богородицы у нас не было бы ни Церкви, ни Таинств, ни чудес, ни святых. Святых мощей — и тех не было бы. Без Богородицы мы не знали бы Богочеловека Христа, Его учения, крестной Жертвы, Воскресения, а что самое главное — у нас не было бы Тела и Крови Его, которые мы принимаем «во оставление грехов и жизнь вечную» и которые Пресвятая Дева дала от Своих кровей «Всехитрецу Слову». Не было бы у нас и Иного Утешителя, Всесвятого Духа, стяжание Которого, по учению великого преподобного отца, Серафима Саровского, — это цель нашей жизни.

Пусть мы, святогорцы, и недостойны, но сколько благословений и благодеяний нам даровал Святой Бог и какую благодарность к Нему мы должны чувствовать! Вместо матери нам — Сама Госпожа Богородица, и вместо жилища — Ее земной рай. Сколько благословений и благодеяний даровал Бог и мирянам! У них есть возможность навещать этот рай, из которого они могут, если только их сердце благорасположено ко всему духовному, возвращаться обновленными, преображенными и получать пользу не только от слов монахов и их безыскусного образа и облика, но даже и от самого их молчания.

Иерофей, митрополит Навпактский, в своей книге «Одна ночь в пустыне Святой Горы» пишет: «Святая Гора — тáинственное место, где так выразительно говорит молчание, то есть сама вечность, потому что молчание, по словам святого Исаака Сирина, — это язык будущего века».

Здесь уместно сказать о различии между образом и обликом. Внутренний образ — это то, как человек живет, ежеминутно действует, его отличительные черты, внутреннее содержание. Внешний облик — это то, как он себя выражает наружно, его внешность, черты лица, отображение его духовного состояния и душевного расположения в словах и во всем поведении. Здесь требуется особенное внимание и рассуждение. Можно видеть монахов подвижнического духа, «нрава доброго и благоустроенного», но внешне суровых и резких. Это расхождение объясняется или изнурительным подвигом и напряженной бранью подвижников, или складом их характера. Часто Сам Бог попускает праведникам иметь какие-либо недостатки характера ради большего смирения. Вспомним историю из Отечника, с которой мы начали наш доклад. Преподобный Макарий Египетский говорил о двух встреченных им подвижниках, что хотя лица их были дружелюбны и излучали свет преподобничества, но их манера говорить стала несколько резкой из-за того, что они долгое время пробыли в уединении.

И еще одно замечание. Внутренний образ может быть как правдивым, так и лживым. Внешний облик тоже может оказаться как истинным, так и лицемерным. Но монах-святогорец никогда не может позволить себе отречься от образа и облика, отображающих истину Христову. Святогорец не строит из себя святого и не стремится быть ни лицемером, ни чересчур набожным пиетистом. Он отказывается играть какую-либо роль и маскировать свои недостатки. Он хочет быть самим собой, пусть даже это ему дорого обойдется или кого-то соблазнит. Он не прячет своих изъянов и проявляет совершенное равнодушие к тому, заметна или нет нищета его души. Он всегда благороден, правдив и прост в поведении и отношениях с ближними.

Архимандрит Афанасий, ныне почивший настоятель монастыря Григориат, говорил, что монашеская жизнь есть величайший дар Божий человеку. Благодарение Богу, что возможность стяжать этот дар подается и сегодня, и в наше время, и в этом мире, как говорится в одной замечательной книге святогорского издания, цитату из которой я хотел бы вам прочесть:

…в мире безутешном, пустынном, потерявшем надежду. В мире, где раздутое самолюбие и гордыня угнетают и держат в оковах души человеческие, где люди, отказываясь от самоотречения, вместо свободы, претерпевают еще более несносные муки и попадают в жестокий плен. В мире, который колеблется в вере из-за демонических идей глобализации и экуменизма. В таком мире и для такого мира монашество может явиться настоящей твердыней, прибежищем и источником надежды. Пока монашество стоит вдали от мира сего и пребывает непричастным мирскому духу, пока слышится из пустыни немолчное Христово благовестие, монашество представляет самое высокое духовное жительство во всей Церкви. Монашество — это утверждение Церкви на все века. Оно, как известно, строго хранит целостность догматического и нравственного учения Церкви, полагая мерилом Евангелие и всегда дерзновенно проповедуя его словом и делом.

Доколе просветленные глаза монахов будут исполнены слез, мир может уповать на долготерпение и милость Божию. Доколе человеколюбие Божие будет испытывать монахов в пещи искушений, доколе памятование о смерти будет непрестанно снедать сердца монахов и пронзать их помышлениями покаяния, дотоле мир может не сомневаться, что щедролюбивый Господь подаст ему стремление к обращению. Доколе сердца монахов будут уязвляться божественной  любовью, дотоле мир может надеяться, что Господь наш Иисус Христос исцелит его сердечное ожесточение и нечувствие. Доколе благословенные руки монахов будут беспрестанно перебирать узелки чёток и с сердечными воздыханиями воссылать пламенные мольбы «о всяком создании», мир может верить, что благоутробный Бог помилует его. И доколе монахи будут постоянно молиться «о мире всего мира», мир может уповать, что податель мира Утешитель, Дух истины дарует мiру мир, божественное просвещение и терпение в скорбях и испытаниях настоящей жизни.

В заключение я хочу поблагодарить пригласившего нас участвовать на этом собрании, всечестного владыку Кирилла, митрополита Екатеринбургского, а также всех присутствующих здесь.

 

[1] Ктиторский устав монастыря святого Варлаама в Метеорах.

[2] Лествица прп. Иоанна Синайского.

[3] Иоанн Златоуст. Беседа 72 на Евангелие от Матфея.

[4] Из службы святогорским отцам.

[5] Святитель Иоанн Златоуст.

[6] Иоанн Златоуст. Беседа 4 на послание к Титу.

[7] Лествица. Степень 3. О странничестве.

Доклад, прочитанный на международной монашеской конференции «Святоотеческое наследие в свете афонских традиций: духовное руководство». Екатеринбург, 27-29 мая 2016 года.

Мы согласились участвовать в настоящем монашеском собрании, желая ответить на любезное приглашение митрополита Екатеринбургского и Верхотурского Кирилла и таким образом внести свой вклад в празднование тысячелетнего пребывания русских монахов на Афоне. Однако ранее взятые нами на себя обязательства не позволяют нам присутствовать на конференции лично и потому наш доклад зачитает иеромонах Авраамий, настоятель келии святого Модеста на Святой Горе. Пока мы не перешли к докладу, я хотел бы выразить всем вам свое глубокое уважение, братскую любовь и благопожелания.

Тема доклада, «Уединение и одиночество монаха в общежительном монастыре», немаловажна для монашеской жизни, как внутренней, так и внешней, то есть связанной с трудами на послушании.

Общежительный монастырь представляет собой соединенных в одну семью рассеянных чад Божиих (Ин. 11, 52), где каждый служит ближнему с расположением и любовью. Это не сожительство индивидуумов, не имеющих друг к другу никаких чувств, но совместное шествие людей, которые желают составлять одно тело, радуются духовному преуспеянию своего брата, единым сердцем и устами поклоняются и служат Богу, Который является главой тела Церкви и любого церковного и монашеского собрания.

Уединение — это состояние, в котором нуждается любой человек, потому что Бог создал нас таким образом, чтобы мы могли беседовать с Ним наедине. Если человек имеет возможность уединиться, он может говорить с Богом лицом к лицу (Исх. 33, 11).

Впрочем, Церковь никогда не считала уединение несовместимым с жизнью в общине, в семье общежития. Общение — это та ступенька, которую монах должен пройти, чтобы подняться до жизни в уединении, а уединение  — это совершенное общение с Богом.

Возможно, некоторые считают, что монах — это человек, который отделен от жизни в обществе и следовательно, не может быть назван человеком социума. Однако это не так.

Люди в миру по видимости составляют общество, но они заняты собой, повседневными делами и заботами о мирских делах. Они тщетно пытаются настигнуть постоянно исчезающие и преходящие предметы жизни сей.

Монах же подлинно живет в обществе с другими людьми, он неразделен с ними. Конечно, сколько будет таких людей — это уже выбор самого человека, их может быть пять, может быть пятьдесят. Но монах всегда связан с окружающими людьми, и это очень важно, потому что правильное, подлинное общение — это условие духовной жизни. Подобное истинное общение происходит, когда монах несет послушания, и в особенности – когда он молится вместе с братством за богослужением. Если человек серьезен, молчалив и не ищет иного общения, кроме послушания и богослужения, то доказывает, что он мудр. Молясь за богослужением, человек пребывает вместе с Богом, святыми и всем творением. За богослужением человек ощущает себя членом общего тела, чувствует покаяние и тепло, которое дает ему служба, а тогда, конечно, ему становятся ненужным внешние радости и развлечения. Он чувствует и опытно переживает, что он един со всей Церковью и пребывает в единстве также и с ближними. 

Человек, который не может ощутить боль и радость ближнего, исполнять его желания, в мире идти с ним рядом, человек не принимающий других, замкнутый (конечно, имеется в виду замкнутость психологическая, а не духовное состояние уединения), — такой человек не может ни молиться, ни пребывать в трезвении, ни быть единым с Богом. 

Трезвение, которое с внешней стороны кажется принадлежностью лишь самого строго уединения, на самом деле не может совершаться монахом в одиночку, без призывания Святого Духа. Трезвение ума, бодрствование — это преимущественно делание нашего духа, «преследование» Духа Святого, следование за Ним, то есть это самое высшее делание, дарованное человеку Богом. Наш ум, дух, приближается к Богу и соединяет нас с Ним.

Таким образом, трезвение — это приобщение Святому Духу, главное дело и подвиг монахов как апостолов. Ведь кто такой апостол и что за служение он несет? Апостол — это человек, увидевший Бога и призванный Им, человек, в котором действует Бог. Апостол, как богоносец, передает Бога другим людям. Именно в этом суть монашеского жительства.

Трезвение осуществимо в уединении, но в то же время трезвение — это внутреннее общение, подлинная беседа монаха с Богом, если можно так сказать — таинственное выражение любви Бога к монаху и монаха к Богу. Трезвение тем самым представляет собой высочайшее проявление причастия божественного естества, как говорит апостол (см. 2 Пт 1, 4), и наиболее доступно в жизни отшельнической, безмолвнической. Отшельническая жизнь восхищает нас, к отшельниками тянутся, все мы хотим ощутить исходящий от них божественный свет, хотим чтобы и нас осиял этот свет и благодать, которую они имеют, хотим услышать советы, изрекаемые как бы Божиими устами, хотим поклониться им как Христу. Это было и в древние времена, это происходит и сейчас, с современными святыми. Кто для нас самые любимые святые? Конечно, отшельники.

Как мы ощущаем, эти святые люди, подвизающиеся в безмолвии, обладают полнотой общения со Святым Духом и просвещены Им, и мы чувствуем, что они понимают нас и открывают для нас наше подлинное «я», наши грехи или добрые наклонности.

Правильно ли монах пользуется своим уединением, можно узнать по некоторым признакам: если у него есть радость, уважение к другим людям, готовность помочь и внутренний мир. То, насколько истинны  эти качества, показывает любовь монаха к ближним и то, что его сердце открыто и «совершенно естественно и искренно», как говорит старец Эмилиан. Он принимает ближнего таким, какой он есть, не заводит особенной дружбы с какими-то людьми, не интересуется немонашескими занятиями и предметами, не делает замечаний братьям, не наносит ран сердцу ближнего, не ведет себя едко, иронично, упрямо или пренебрежительно по отношению к ближнему, не поступает ему назло, не спорит, трудится не покладая рук, но при этом не ропщет, без огорчения принимает перемену послушания, передает свою радость братству и способствует единству между братьями.

Такой монах на общем поприще христианского подвига ведет свою брань, подражая Христу по мере, данной каждому.

В идеале монах должен сохранять подлинное уединение, находясь в обществе братьев. Для этого он должен соблюдать ряд условий, приложить труд. Некоторые из этих условий мы уже упомянули, опираясь на старца Эмилиана, а теперь рассмотрим их более подробно.

И первое условие – это почтительность к ближним и со стороны ближних. Старец Эмилиан подчеркивает, что все мы желаем чувствовать поддержку среди окружающих, мы не можем нормально жить, если ощущаем, что ближние нас не любят, не уважают, с нами не считаются, нас не почитают и не признают. Но для того, чтобы нас любили и не оскорбляли, нужно себя достойно вести. Уважение ближних нужно заслужить. Нужно вести себя так, чтобы ближние не могли сказать нам что-то оскорбительное. Будем открытыми, радостными людьми, но будем предстоять перед Богом и правильно вести себя по отношению к людям.

Обычно неуважительное поведение другого человека по отношению к нам, его нежелание общаться с нами бывает признаком, что мы сами дали ему повод. Мы показываем, что не любим его, не желаем ради него принести себя в жертву, потрудиться, не ведем себя уважительно. Монах, живущий в монастыре, в сообществе братий (а монастырь — это прежде всего сообщество святых, и только затем – община), преодолевает земное и человеческое и шествует непорочный в пути (Пс. 117, 1), непорочный при любом общении с другими людьми, как говорит апостол (см. 1 Пт. 1, 15).

Хочет монах в своем общении с людьми и Богом быть настоящим монахом? Тогда он старается не завидовать, жить незаметно, так чтобы его голос не был слышен повсюду, не противоречить, не жаловаться, не заявлять о своих правах, и когда что-то с ним происходит, приписывать вину себе. «Я достоин всего того, что терплю в своей жизни», — говорил один старый монах.

И хотя обыкновенно мы склонны оправдываться, Господь судит иначе. Он принимает во внимание то, что думает о тебе твой ближний. Старец Эмилиан утверждает:  «Бог спросит о тебе мнение твоего брата, а тебя спросит мнение о брате».

Монах должен также позаботиться о распределении своего времени. Авва Исаия наставляет, что послушание не должно стать поводом пренебрегать духовной жизнью, молитвой в келье и на богослужении. Работа не должна отнимать время от богослужения и чтения, в монастыре каждый обязан жить духовной жизнью. Монах должен трудиться на послушании с усердием, но работа не должна отнимать у него все его время и забирать все телесные силы, так чтобы после он уже не мог прилежать духовным занятиям.

Кроме того, очень важно молчание и правильное поведение с другими людьми. Как опять же упоминает старец Эмилиан, молчание и соблюдение некоторой разумной дистанции — вот что связывает и сближает людей, в то время как разговоры, многословие и частые встречи разъединяют. Духовная жизнь предполагает, что наши встречи с братьями происходят лишь на послушании и богослужении или, реже, при личных назидательных беседах друг с другом.

Общая работа, то есть те послушания, которые исполняет все братство сообща, накрепко соединяет людей. И, напротив, постоянное общение друг с другом, разговоры, особенно наедине, в кельях, нас разлучают. Тогда мы погружаемся во тьму и передаем друг другу уже не Бога, но собственное «я», что создает между нами разделение и размежевание, а затем вступает в дело эгоизм, который разрушает все доброе.

В правильном уединении наш дух пробуждается, воскресает и призывает Духа Святого. Как зеркало, на которое попадает свет, сразу преображает все в свет, так и дух наш изменяется, лишь только на него попадает луч духовного света. Это соединяет нас с Богом и с ближними.

Противоположный полюс монашеского уединения ­– замкнутость. Замкнутость бывает показателем того, что человек любит не Бога, но самого себя.

У замкнутости много причин, нередко она связана с психологическим устроением человека, склонного к обидчивости, или с телесными болезнями и немощами, или с характером, или с чувством собственной неполноценности. Она может возникать оттого, что человек перекладывает вину на других, может зависеть от обстоятельств, однако глубинная причина все же кроется в сильном самолюбии, за которым следует эгоизм со всеми последствиями.

Симптомы известны и их множество. Это ропот, леность, подозрительность, критика ближних, непослушание, отстаивание своего мнения, стремление больше других подвизаться в посте, молитве и прочих подвигах, пренебрежение к жизни общежития, преувеличенная приверженность к формальной стороне устава и обряда, уныние, скрывающееся под маской молчаливости, защита справедливости и прежде всего сопротивление в ответ на советы и замечания. Все эти признаки свидетельствуют о недостатке смирения и сильно развитом самолюбии.

В толковании на авву Исаию старец Эмилиан приводит один пример и рассуждает:

«Рядом со мной работает брат. Он хорошо работает или плохо, сам он хороший или плохой? Если ты дашь ему какую угодно оценку, то тут же потеряешь Бога. Если ты судишь о нем как о хорошем, то после против тебя вооружится помысел, ты почувствуешь разочарование или свою неполноценность и будешь считать Бога повинным в этом. А если ты поставишь ближнего ниже себя, то впадешь в эгоизм. Вот так: судишь человека и теряешь Бога.

Мнение, которое мы имеем о ком-либо, даже просто помысел о нем, становится отправной точкой, причиной нашего разобщения с этим человеком. Тогда мое общение становится разобщением, замкнутостью,  в то время как монашество — это общение. Лишь только я противопоставлю себя какому-то человеку, рассуждая или размышляя о нем, тут же воздвигаю неприступную стену между ним и мною. С этого дня я разлучаюсь с братом, а затем и с братством.

Обыкновенно в своих суждениях мы всех считаем никуда не годными: этот плохо работает, этот не молится, тот не имеет веры, у другого нет любви, нет упования, нет Бога, нет нравственности, у того с головой не в порядке, он не любит Бога. Позволь помыслам действовать в своем уме хотя бы самое малое время — и твой ум может стать местом множества крушений, потому что невозможно, пустившись в рассуждения, не счесть других ни к чему не годными. И даже если ты не знаешь всех худых сторон человека, их отыщет сатана».

Замкнутые монахи, как раз по той причине, что им не удается наладить отношений с Богом и людьми, то есть они не преуспевают в самом важном для них занятии, пытаются создать о себе доброе представление и создают некоего самоидола, что позволяет им оправдаться с внешней стороны и заглушить голос и укоры совести. Вместо того чтобы смириться и тем самым привлечь благодать Божию, такие люди, как правило, стремятся уйти от чувства своей неполноценности при помощи непосильных подвигов или «уединения» и «безмолвия».

Нередко среди монахов встречаются люди, которые подвизаются только для того, чтобы наслаждаться созерцанием Бога: они или больше молятся по четкам, или постятся. Но они терпят крушение, потому что Бог не может сделать для них ничего. Они отстраняют от себя Бога, становятся притягивающей силой для греха, отчаяния, а в итоге – впадают в прелесть, руки сатаны. В особенности же они впадают в нерадение и развращенность, так что с высоты своей «святости», на которой, по их расчетам, им должен встретиться и открыться Бог, ниспадают в глубочайшие пропасти греха. Это известно нам из житий святых и примеров из современной действительности.

На основании этого краткого обзора, обусловленного рамками доклада, можно сделать вывод о том, какое значение имеет единство, подлинное общение монахов между собой, что такое правильное уединение и губительная замкнутость.

Когда мы ощущаем себя единым телом с ближними, как любящие и уважающие друг друга братья, когда мы не вмешиваемся в жизнь ближнего, а он — в нашу, тогда чувствуем мир, уверенность, свободу. Тогда ближний не становится помехой в нашей жизни, мы не боимся его присутствия, а он — нашего. Мы спокойно строим свою жизнь, мы искренни, любим работать и молиться.

Напротив, когда происходит разлад в отношениях между двумя или более людьми, эти люди не могут ни молиться, ни читать. Бог теряется из поля зрения человека, когда потерян ближний. Место из Писания, где говорится: «Если ты не любишь брата своего, то как возлюбишь Бога?» (См. 1 Ин. 4, 20) — очень верно, потому что человек — это нечто зримое. Если твои отношения с братом всегда на грани разрыва, то как ты можешь думать, что любишь Бога? Если ты не можешь общаться с тем, кого видишь, кто говорит с тобой и с кем говоришь ты, у кого есть сердце, немощи, то как же ты будешь общаться с Богом? Если ты не можешь сострадать брату, как тебе сострадает Бог, то как возлюбишь Бога?

И более того, разлад в человеческих отношениях — состояние совершенно неестественное. Как невозможно представить, что моя правая рука не работает вместе с левой, что глаза не смотрят вместе, а ноги вместе не ходят, подобным образом неестественно разделение членов одного тела Христова. С того момента, как в наши отношения входит разлад, все идет вкривь и вкось, всё мы воспринимаем превратно и пропасть становится все больше и больше.

Поэтому все отцы-аскеты полагают наше отношение к ближнему как основание и условие нашего единения с Богом, как прочную основу существования духовной жизни и как доказательство нашей любви к Богу. Ближнего мы должны вместить в свое сердце, должны уметь с ним работать и общаться. Все, что расстраивает наши отношения с ним, должно быть устранено, потому что это непременно расстроит и нашу связь с Богом.

Уединение по Богу, жизнь в келье,— вот что доставляет пищу для души человека, позволяет ему наладить гармоничные отношения с ближними. В свою очередь правильные отношения с ближними создают хорошие предпосылки для уединения по Богу, так что одно поддерживает другое.

Обобщим сказанное в немногих словах. Если мы щепетильно соблюдаем монастырский распорядок дня, то есть исполняем свое правило, молимся за богослужением, служим братьям со смирением и ревностью, по силе творим молитву и следим за своим умом и языком, так чтобы нам не пустословить (потому что обыкновенно наши слова и разговоры – это удары мечом, которые разрубают духовные связи и убивают нашу любовь), если мы отдаем свое сердце, как говорит  авва Исаия, «в послушание отцам своим», если мы любим смирение и предпочитаем покой ближнего своему покою, стремимся к миру и прощаем других, независимо от своих душевных или телесных немощей, характера и обстоятельств, тогда наш путь духовен и совершается по Богу, и нам не грозит пагубная замкнутость и прелесть. Тогда наша молитва в келье будет открывать для нас небо и Царство Небесное, тогда благодать Божия вселится в нас.

Это означает, дорогие отцы и братья, что в своей жизни в общежитии, в нашем поведении в обществе, мы должны стараться со всеми хранить мир. Если монаху не удается наладить отношения с братьями, он никогда не сможет установить связь ни со святыми, ни с ангелами, ни со Святой Троицей. Если же монах следит, чтобы его поведение с братьями было безукоризненно, то и они всегда будут чувствовать себя рядом с ним спокойно, уверенно, у них будет духовное чувство радости, тепла, просвещения даже просто от присутствия такого человека.

Целительное средство для этого никогда не устаревает и называется самоотречением, подражанием Христу и следованием за Ним; это образ, икона непорочного Христа, соединяющая в себе уединение и пустыню, общение и любовь, послушание и самопожертвование, крест и смерть, дающая залог воскресения, нетления и невечернего Царства.

И наконец, оценим сказанное духовно, станем выше зримого, не будем смотреть на вещи с гуманистической или психологической точки зрения, как диктуют нам наши грехи и беззакония. Жительство и общение братий в общежитии, повседневная действительность, сложная или простая, суетная или беспопечительная, спокойная или порой весьма бурная, — это призвание святое, призвание к братскому единодушию, это собрание и торжество с ликами ангелов и святых, которые всегда хранят и оберегают монастырь, это трон Бога, Который желает уже сейчас показать Своим чадам глубины Царства Божия, безвестная и тайная премудрости Своей (Пс. 50, 8), желает разжечь в них желание удостоиться стяжать и ощутить это Царство.

Для монахов такое ожидание Царства – это их жизнь, их любовь, мольба, страсть, их настоящее и будущее.