Доклад Григория Александровича Романова, кандидата исторических наук, заместителя главного редактора научного православного журнала «Традиции и современность» на XXXII Международных Рождественских образовательных чтениях «Православие и отечественная культура: потери и приобретения минувшего, образ будущего», направление «Древние монашеские традиции в условиях современности» (Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь Москвы, 23 января 2024 года)

---

Монастырский синодик (от греч. συνοδικόν – соединяемый) – книжный сборник, в основную часть которого записывали имена преставившихся подвижников Отечества и благотворителей монастыря для поминовения в церковных службах. Роль синодиков в русской православной культуре значительна: веками они представляли собой незаменимую в народной жизни книгу и служили важным средством объединения живых и почивших членов Церкви. По слову святителя Иоанна Златоуста, «не напрасно установили апостолы, чтобы при свершении страшных [Христовых] тайн поминать усопших: они знали, что от этого много им выгоды, много пользы». Недостаточно рассматривать старинные синодики лишь как источники исторических сведений. На богослужениях чтение синодиков литургически объединяет все поколения монахов и благотворителей монастырей в общую, соборную молитву ко Господу.

Синодики имелись при монастырях, приходских и даже домовых церквах. Епископ Смоленский Никанор (Каменский; 1847–1910) подчеркивал, что «основанием к распространению синодиков в Русской Церкви была глубокая вера в силу церковных поминовений… У нас был особый приказ, заведовавший делами поминовения, и на средства, получавшиеся за поминовение, основывались и содержались тысячи монастырей. Назидательная часть синодиков была развита именно в монастырях как занимательные и достойные книги для народа». Огромное их влияние объясняется несколькими причинами. Во-первых, синодики были неотъемлемой принадлежностью богослужений в каждом храме, и важное их литургическое значение, без сомнения, осознавалось молящимися. Во-вторых, синодик в свободное от службы время был доступен любому прихожанину, который хоть раз в год обращался к нему в связи с поминовением родных; к тому же синодики постоянно пополнялись. В-третьих, помещаемые в них проповеди благочестивого образа жизни, иллюстрированные сказания о поминовениях усопших превратили синодик в любимую книгу русского народа, роль которой возрастала по мере распространения синодиков.

Русские старинные монастырские синодики представляют собой соединение трех типов книг-памятников: Вселенский синодик, или богослужебный чин Торжества Православия; помянник с именами усопших; литературные сборники-предисловия о пользе поминовения c назидательными историями о праведниках и грешниках. Иногда все они соединялись в одну книгу, но чаще в одном переплете оказывались две из них: Вселенский синодик и помянник или назидательное предисловие и помянник. 

Праздник Торжества Православия был установлен святителем Мефодием, Патриархом Константинопольским, по инициативе святой императрицы Феодоры в 843 году, после окончания длительного периода иконоборчества. Церковный чин содержал в себе поклонение иконам, чтение Символа веры, произнесение анафемы еретикам и провозглашение вечной памяти заступникам православной веры. Вселенское родословие сначала начинали общим поминовением всех почивших от Адама до царя Давида, всех правоверных царей и цариц с чадами и всех скончавшихся в Законе Господнем до Новой благодати. Позднее помянником Вселенского родословия стали называть уже лишь перечень византийских императоров и патриархов, защищавших православие. На Руси чин Торжества Православия был введен преподобным Феодосием Печерским († 1074). Для вечного поминовения в него были внесены сразу и потом добавлялись постепенно имена благоверных князей, русских святителей и монахов. В XVI веке вслед за кратким поминанием нескольких византийских императоров и восточных патриархов следовали российские великие князья и митрополиты, что подчеркивало изменившуюся роль России в делах Православной Церкви. К XVIII веку в синодике-помяннике, предназначенном для вечного поминовения, постепенно сложился иерархический порядок поминаний: «Благочестивые патриархи, православные цари и царицы и чада их, преосвященные митрополиты, благоверные князья, их благородные супруги и чада, боголюбивые архиепископы и епископы, священноархимандриты, игумены, весь священнический чин, весь причт церковный, иноки и инокини и бельцы, воины и земледельцы и всяк чин и возраст».

Синодик-помянник был введен в богослужения на Руси одновременно с чином Торжества Православия. Кроме поминаний защитников и исповедников веры, в него включали имена монастырских и церковных вкладчиков. В монастырских синодиках в начальном перечне имен определилась обязательная иерархическая часть вышеназванных поминаний, заканчивающаяся именами монахов. Далее шли поминовения родов князей, дворян, купцов, мещан, крестьян и других благотворителей. Профессор церковного права Императорского Санкт-Петербургского университета, протоиерей Михаил Иванович Горчаков (1838–1910) отмечал, «что Церковь сохраняет и сохранит вечную память о заслугах, оказанных Отечеству подвижниками… Чтение синодика… было прославлением лиц, до смерти послуживших Отечеству и Церкви». Поминовение родами определялось убеждением, что на Страшном суде Христовом люди предстают перед Всевышним и будут судимы родами. Грех каждого оказывает влияние на весь его род, а праведники спасают не только себя, но и весь свой род тоже.

В некоторых случаях имена поминаемых группировались не по принадлежности к определенному роду или социальной корпорации, а по принципу участия в каком-либо событии. Так, в синодике Архангельского собора Московского Кремля помещены были поминания участников Куликовской битвы, военных походов царя Ивана IV Васильевича и Смутного времени, известны «Синодик Ермаковым казакам» и Синодик псковского восстания. Во многих монастырских синодиках встречается «Синодик опальных», составленный около 1583 года по указанию царя Ивана Грозного с целью поминовения лиц, пострадавших за годы его правления, начиная с князей Старицких и кончая жертвами опричных казней. Списки этого синодика были разосланы в крупнейшие монастыри Русского государства, в том числе и в Костромской Богоявленский монастырь. Включение «Синодика опальных» в монастырские помянники сопровождалось богатыми царскими вкладами. В Синодик XVI века Богоявленской обители он был вписан под киноварным заголовком «Имена избиенных, по которым царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии милостину дал» (л. 157–168). Костромской историк Иван Васильевич Баженов (1855–1920) сообщал, что в перечне значилось 1397 имен убиенных.

В монастырский и церковный богослужебный обиход синодик широко вошел во второй половине XVI века, после Стоглавого собора 1551 года. По инициативе митрополита Макария 75-я глава уложения Собора, цитаты из которой включались в синодики, предписывала в обязательном порядке заносить сведения о монастырских и церковных вкладчиках в синодики, а также вкладные книги и усердно поминать их имена на церковных службах. При последующем дописывании имен принятое иерархическое упорядочение преставившихся часто не соблюдалось, дописывали по возможности на свободные места.

После Смутного времени большинство монастырей заводят синодики, где чину Торжества Православия уделяется меньше внимания, зато значительно увеличивается помянник братии и жертвователей (за счет снижения минимально допустимого размера вкладов для поминания) и справочно-поучительная часть. Временем расцвета синодика как памятника русской книжности стала вторая половина XVII и начало XVIII веков, когда он приобрел законченную форму многофункциональной позднесредневековой книги, которую исследователи относят к типу «народной». Синодик с литературными предисловиями становится литературным сборником, в котором, несмотря на «удивительное разнообразие состава… прослеживается определенное смысловое единство». 

В обязательном церковном обиходе синодики находились до секуляризационной реформы Екатерины II 1764 года, когда земельные владения монастырей отошли в казну, а обители стали получать казенное содержание согласно установленным штатам. Во второй половине XVIII века синодикам уже не придавалось прежнего значения, и они постепенно утрачивали литургические функции, хотя, когда использованные помянники приходили в негодность, то и в XIX веке вместо них во многих монастырях заводили новые. Повлияло и большое количество различных печатных изданий. Рукописные синодики перестали быть единственным источником справочной информации для народа. К сожалению, в 1920-х годах большинство синодиков было уничтожено как не представляющие музейной ценности. Современные исследователи отмечают, что древние синодики «уже давно привлекли внимание историков-генеалогов как уникальные памятники, сохранившие множество имен, отсутствующих в других письменных источниках».

Богослужение с поминовением по синодикам-помянникам в монастырях было разнообразно. По способу церковного использования синодики бывали вечные, вседневные и кормовые. Вечные синодики читались на положенных службах «до тех пор, пока монастырь стоит». В XVI веке вечные синодики в основном были «сельные», поскольку для вечного поминовения своего рода надо было пожертвовать монастырю село с пахотными землями и крепостными крестьянами. В вечные синодики также записывались ктиторы монастырских храмов, но только в том случае, если их погребали на территории обители. В Смутное время порог необходимого пожертвования значительно понизили, так что он стал доступен даже крестьянам.

По месту исполнения различали аналойный и подстенный вечные синодки. Аналойный вечный синодик читался вслух с аналоя на клиросе ежегодно во время праздничной вечерни в канун Дня всех святых, а также на литиях с поминанием усопших в дни Великого поста. Другой вечный синодик читался тихо на тех же службах во внутреннем притворе у стены, почему его называли «подстенным». 

Вседневные поминовения были ограничены либо сорока днями, либо одним или несколькими заранее оговоренными годами. Они читались вполголоса в алтаре во время литургии, а также вслух на панихидах и литиях.

«Кормовыми» назывались синодики, предназначенные для чтения на кормовых панихидах, после которых устраивалось угощение братии за счет вкладчика с поминовением родов жертвователей в монастырь. Кормовой синодик зачитывали и во время службы, и в трапезной. Кормовые панихиды с поминовением рода вкладчика могли устраиваться от одного до четырех раз в году, в зависимости от размера оставленной монастырю суммы: на преставление, погребение, день ангела и день рождения благотворителя. К таким синодикам относится дошедшая до нашего времени небольшая рукопись (в 8-ю долю листа) первой половины XVII века «Кормовая книга, или Трапезный («трапезенный») устав Костромского Богоявленского монастыря». Краевед И.В. Баженов писал об этой книге: «В некоторых местах ее показано, что именно и когда дано вкладчиками, по коим следует совершать заупокойную литургию и обедню… мы в нем встречаем подробный перечень лиц рода, назначенных для поминовения последовательно по числам месяцев, и с этой стороны устав трапезенный представляет собой род синодика». Историк перечислил представленных здесь главных вкладчиков: князей Боровских, Волконских, Вяземских, Гагиных, Зюзиных, Кафтыревых, Кутузовых, Линевых, Пановых, Салтыковых, старицкого князя Андрея, Хованских, Шаровниковых, Шестаковых и других. В нем же были поименованы настоятели Богоявленского монастыря: игумены Исаия, Арсений, Макарий, Тихон, Ферапонт, Герасим и архимандриты Павел, Гермоген и Корнилий, а также многие иноки. По этому уставу в течение года совершалось 214 панихид, и кроме того, шесть особых панихид (в Дмитровскую субботу и в память разных бедственных случаев) и четыре царские панихиды.

Предпринимаемые сейчас попытки восстановить монастырские синодики не являются совершенно новой идеей. В конце XIX – начале XX века восстановление синодиков и их использование в богослужениях уже было злободневной темой. К этой проблеме обращались, например, «Церковные ведомости» в 1890 и 1907 годах и «Тамбовские епархиальные ведомости» в 1904 году. «Некоторые из священников, внесши… в приходской синодик имена усопших прихожан, считают своею обязанностью поминать их, при содействии свободного псаломщика или диакона, на каждой проскомидии, прочитывая столько имен, сколько позволит время, чтобы в продолжение года раз или более помянуть всех». За затягивание службы «Церковные ведомости» в 1905 году осуждали присоединение чтения синодика к заупокойной ектении на праздничной или воскресной Литургии. «Даже естественное утомление богомольцев продолжительностью праздничного богослужения внушает пастырю быть весьма осторожным, чтобы поминовение, продолжающееся в иных церквах 30-40 минут, не заставило немощных телом или духом уйти из храма, не прослушав важнейших частей литургии. Во всяком случае, иное дело – поминовение усопших негласное на проскомидии и по освящении Даров и одно прошение сугубой ектении об усопших, и другое  дело – поминовение усопших на литургии с прибавлением заупокойных песнопений, заупокойных чтений Апостольских и Евангельских и особых заупокойных ектений».

В 1994 году был возрожден Московский Сретенский монастырь. Его синодик 1691 года был утрачен в 1928 году. По пожеланию и благословению иеромонаха Тихона (Шевкунова, нынешнего митрополита Крымского) автором этой статьи был составлен синодик монастыря, сопровождающийся исторической справкой о каждом в нем поминаемом. «Русский синодик» был напечатан большим тиражом, чтобы каждый прихожанин или паломник смог его купить. Синодик поступил на службу в 1995 году. Таким образом, вместо механического перечисления имен при чтении синодика призывались к соборной молитве подвижники истории обители, образно вставали на молитву известные своими делами личности.

При новом составлении синодика обители следует обязательно включить в него тексты и поминовения сохранившегося старинного синодика. Если этих данных нет, то для общей части следует использовать сохранившиеся синодики других монастырей, взяв за основу один или несколько синодиков. Обычно общая часть состоит из литературного предисловия, из нескольких статей назидательного содержания о необходимости и пользе поминовения усопших, правила Святых Отцов Седьмого Вселенского Собора, молитв ко Господу о душах грешных и ко Пресвятой Богородице, просительнице за людей на Страшном Суде, и помянника Вселенского родословия, видоизмененного на Руси чина Торжества Православия. К молитвам полезно добавить тропари, кондаки и величания монастырских престольных праздников.

В предисловии древних чиновников были обязательные статьи. Например, текст Синодика Костромского Богоявленского монастыря XVI века открывается кратким отрывком из чина Торжества Православия (лл. 1–1об.), после которого следует литературное трехсловное предисловие, составленное преподобным Иосифом Волоцким в 1479 году для своей обители. Около 1503 года, после смерти покровителей обители, преподобный Иосиф расширил предисловие, включив в него статьи из «Собеседований» Григория Двоеслова, с рассуждениями о грехах прощаемых и непрощаемых.

В первом Слове говорится о спасительной силе синодиков в день Страшного Cуда: «Сия книгы спасенныя и душеполезныя суть…» (лл. 1об.–2об.). Во втором – со ссылкой на святителя Иоанна Златоуста приведено описание смысла родового поминания, чтобы дети не губили грехами память родителей и тогда память о роде пребудет, пока мир стоит: «Иже написашеся любящи свою душу, хотяще видети Вышний Иерусалим…» (лл. 2об.–3). Третье Слово раскрывает обязанность игуменов и священников совершать поминовение на каждой Литургии: если иерей «леностию и небрежением не поминает написанных в книгах сих, сам непомяновен будет пред Богом» (лл. 3об.–4об.). Синодик того же монастыря XVII века заканчивает первую часть предисловия красочной литературной метафорой: «Коль красно милостыня во время скорби, якоже облацы дождевнии во время ведра [засухи. – Г.Р.]» (л. 2).

Синодик Златоустинского московского монастыря XVII века заключает предисловие: «Аще кто за души усопших приношение приемлет, а сенадика сего не прочитает, ни душ усопщих не поминает, ни панихиды на литоргии не творит за них такови убо сами пред Богом не помилованы будут и гнев Божий на ся воздвигнут. Аще кто поминает душа усопших от Бога велику мзду воспримет и вечных благ наслаждение. Аминь».

Помянник составляемого синодика обязательно включает патриархов, митрополитов, архиепископов и епископов, окормлявших родной край со времени основания обители. Могут быть включены и другие иерархи, пожертвовавшие или помогавшие монастырю. Так, в Костромском Синодике XVII века поминовения родов священнослужителей содержат поминание родов двух иерархов-страдальцев Смутного времени: митрополита Новгородского Исидора (л. 32об.) и архиепископа Смоленского Паисия Сарафанова (лл. 23об.–24), сделавших вклады в Костромской Богоявленский монастырь на поминовение еще при жизни, ранее 1619 года. Митрополит Новгородский Исидор († 1619) правил с 1603 по 1619 год.

Архиепископ Смоленский Паисий (Сарафанов) не значится в списках иерархов ни у П.М. Строева, ни у С.В. Булгакова. Очевидно, время его правления приходится на период с 1605 по 1608 год, а поставлен он был либо Патриархом Иовом, либо Патриархом Гермогеном. Смоленскими архипастырями в соседние годы были архиепископ Феодосий (1592–1605) и архиепископ Сергий (1608–1611) [27], плененный поляками в 1611 году, после чего Смоленская кафедра долго пустовала. Поминание, оставленное архиепископом Паисием в Богоявленском синодике, позволяет предположить некоторые моменты его судьбы. Вероятно, он был иеромонахом в Свияжске и начинает поминание с архиепископов Казанских и Свияжских: святителя Германа (Садырева-Полева; правил в 1564–1567) и архиепископа Иеремии (1576–1581). После был под началом архиепископа Смоленского Феодосия, имя которого записано третьим. Помянники родов включали поминовения по признаку духовного родства. Святитель Паисий включил в свой помянник много иеромонахов и старцев монастырей, где он служил. Это были члены его духовной семьи.

Списки поминаемых наместников или игумений монастыря также напоминают поминовение одной духовной семьи. Часто их дополняют именами архимандитов, игуменов и игумений соседних обителей города или края.

В помяннике во благочестии скончавшихся обязательно поминаются роды святых подвижников родного края. Схимонахи и схимонахини поминаются в общем списке насельников. При поминовении иеромонахов, монахов и монахинь часто указывают либо место происхождения, либо особенное послушание, которое он выполнял. Так бывает легче представить образ поминаемого.

Вкладчики и благотворители поминаются родами, причем стараются соблюдать выше упомянутую иерархию. Поминаются роды пострадавших за веру, царя и Отечество, и представители родного края, живот свой за Отечество положившие. Поминаются создатели, строители и благоукрасители обители.

С 1995 года многие обители возобновили поминовение по старым или вновь составленным синодикам с историческими справками о поминаемых: Московский Сретенский монастырь, Псково-Печерский монастырь, Рождество-Богородицкий Задонский монастырь, Рязанский Спасо-Преображенский монастырь, Тверской Краснохолмский монастырь, Свято-Троицкий Александра Свирского монастырь, Староладожский Никольский монастырь, Александровский Успенский монастырь, Николо-Сольбинский монастырь и др. В 2009 году ризничий Сретенского монастыря рассказал автору, что во время Литургии он поминал наместников и иеромонахов, молившихся у этого же престола. Через десять минут перечисления имен он потрясенно осознал, что все они тут же образно молятся вместе с ним. Настоятельница Николо-Сольбинского монастыря игуменья Еротиида призывает к молитве по синодикам: «Церковная молитва избавляет души от вечной смерти в аду, вдали от Бога. Но и мы, живущие на земле, поминая ушедших от нас, свидетельствуем свою веру в Жизнь Вечную, бессмертие души, милосердие нашего Господа, иже всем человеком хощет спастися (1 Тим 2:4)».

Исторические и вновь составленные синодики представляют собой исключительно ценные документы, важные духовные и литературные памятники, отражающие события российской истории в целом. Но кроме этого, исторические синодики являются напоминанием о постоянном молитвенном подвиге братии обители, когда на протяжении многих десятилетий почти изо дня в день прочитывались родовые помянники самых разных людей – от князей до крестьян. Напоминают они также о радостном жертвенном подвиге русских людей, делавших вклады за своих усопших сродников, чтобы им, как возглашается на панихиде, «неосужденным предстати у страшнаго Престола Господа Славы» и чтобы упокоились «души их в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, идеже вси праведнии пребывают».

---

---

 

Доклад епископа Бахчисарайского Каллиника, викария Симферопольской и Крымской епархии, наместника Свято-Климентовского Инкерманского мужского монастыря на XXXII Международных Рождественских образовательных чтениях «Православие и отечественная культура: потери и приобретения минувшего, образ будущего», направление «Древние монашеские традиции в условиях современности» (Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь Москвы, 23 января 2024 года).

---

Подходя к теме о христианской любви и свободе от страстей как источнике истинного творчества и культуры, невозможно не затронуть понятия о Боге-Творце, богоподобии человека и богопознании, а также о любви, бесстрастии и добродетелях падшего естества.

Христианство знает Бога – не забывая и прочих Его качеств, – как Творца (ποιητής) и Художника (τεχνίτης). Подобные способности в человеке обосновываются не только самим творением человека как образа Божия, но и заповедью о хранении и возделывании рая (Быт. 2:15).

Святитель Игнатий (Брянчанинов) в своем «Слове о человеке» подводит к смыслу возделывания рая: «Трудно в нашем состоянии падения понять с отчетливостью, в чем состояло возделывание и хранение рая; но никак не должно понимать этих слов в плотском смысле, как бы о возделывании и хранении сада для его украшения и очищения от недостатков. Рай насажден рукою Божиею; недостатков нет в нем: в нем преизобилует присутствие и благоухание благодати Божией; он приводит обитателей своих в непрестанное духовное наслаждение, приводит к созерцанию величия и благости Создателя, изображающейся в великолепии рая, как в обширном и чистейшем зеркале. Обильно и красноречиво вещает о Боге и проповедует Бога рай сладости. Во внимании этой проповеди, в изучении Бога, состояло главное делание рая; изучение изящества созданий было деланием второстепенным. Как ни был совершен Адам, но он был совершен относительно – относительно к ограниченной природе человека: изучение всесовершенного и бесконечного Бога составляло для него, по естественной необходимости, делание, достойное всего его внимания».

Так мы подходим к понятию о богопознании как цели жизни человека.

Святоотеческое учение о богопознании подразумевает деятельное, отраженное в конкретном опыте участие в Его свойствах через приобщение благодатным действиям (энергиям) божественной природы, через исполнение воли Божией в согласии с Его вéдением и премудростью. То есть богопознание предполагает созерцательное и деятельное единение с Богом, которое в процессе уподобления Первообразу возводит к обóжению. В отношении к нравственности богопознание описывается как любовь: «Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь» (1 Ин. 4:8).

Важным свойством богопознания для рассматриваемой темы является его «ненасытимое насыщение».

Об этом пишет, например, преподобный Максим Исповедник: «... утоление стремления есть приснодвижный покой около предмета желания устремляющихся к нему. Приснодвижный же покой около предмета желания [то есть Бога — К.] есть постоянное и непрерывное наслаждение Желанным. Это же постоянное и непрерывное наслаждение Желанным состоит в превышающей естество [человеческое] причастности Божественному, которое есть подобие причаствующих Причаствуемому».

А в Амбигвах к Иоанну преподобный считает саму мысль о пресыщении божественными благами оскорблением: «... природой, Писанием и Отцами показано, что ничто еще из приведенного в бытие и движущегося не остановилось и не прияло сообразного божественному намерению завершения, а к тому же и то, что невозможно поколебать основание достойных в божественном постоянстве, то как возможно, ... чтобы те, кто единожды существенно стал в Боге, потерпели бы у себя оскорбительное для [предмета своего] желания пресыщение? Ведь всякое пресыщение, по самому своему смыслу и определению, является угашающим аппетит, что устанавливается двояким способом: либо аппетит, почитая [вызывающие его] предметы малыми, угасает, либо, пренебрегая ими как скверными и гадкими, гнушается. От этого обычно и возникает пресыщение. Богу же, как по естеству сущему бесконечным и почитаемым, свойственно скорее увеличивать до беспредельного аппетит вкушающих Его посредством причастия».

Пока что можно сказать, что творческие способности людей в раю должны были деятельно осуществляться в богоподобной, в богопричастной добродетели в отношении друг друга и окружающего творения. Это делание человека должно было нести с собою умножающееся благодатное откровение величия и славы Божией в творении, участвующем в славе детей Божиих (ср. Рим. 8:21; 1 Кор. 10:31; 1 Пет. 4:11). И это делание по своим свойствам «насыщало» человека истинным познанием, делая его совершенно не знающим нужды, беспечальным, блаженным, и в то же самое время разжигало «аппетит» к бесконечному познанию бездны богатства и премудрости и вéдения Божия (ср. Рим. 11:33).

Малое углубление в свойства богопознания необходимо нам для понимания сути стремлений человеческой природы и ожиданий самого человека в отношении к цели его бытия, назначенной Творцом. После грехопадения эти стремления и ожидания остаются неизменными, а условия их реализации существенно иными. И эти условия предполагают попытки реализации стремлений к вечному благу в онтологически ограниченном пространстве человеческой природы и тленного мира.

Это означает только одно: природные способности человека в условиях падения будут реализовываться с различного рода отклонениями как в отношении способов достижения цели, так и в отношении к самой цели.

Самыми «живыми», то есть очевидными для нас сейчас, являются примеры в отношениях с Украиной. В 1991 году власти Украины обещали развитие национальной культуры и возрождение духовности, но вместо этого пришли к радикал-национализму и гонению на каноническую Церковь. Это говорит как о духовных заблуждениях, так и об упадке творчества в современном мире, причиной которым в системе христианских нравственных оценок является гордость.

Впрочем, такие процессы не новы в жизни и нашего народа, и человечества в целом. Например, известный русский мыслитель ХХ века И.А. Ильин ведет отсчет явной «секуляризации» культуры для Западного мира со времен эпохи Возрождения. А в XIX веке, по его оценке, этот процесс уже завершился во всех срéдах европейской культуры: науке, искусстве, правосознании, осмыслении хозяйствования, восприятии мира и объяснении мироздания. Не менее остро этот процесс происходил и в нашем Отечестве, познавшем власть открыто атеистичекую и даже – богоборческую.

В чем же существенное различие взгляда христианского от светского? Ответ для христианина очевиден: ви́дение всего творения в Боге и чрез Бога отлично от ви́дения всего через ограничения плоти и духа в состоянии падения. 

Известный иконописец, монахиня Иулиания (Соколова), духовное чадо отцов Алексия и Сергия Мечёвых делится опытом приближения к зрению духовному в своей книге «Труд иконописца»: «Видеть может только живой человек. Плотский же человек, у которого все мысли, чувства и стремления направлены лишь на устроение земного благополучия и угождение плоти, мертв в духовной области; она ему чужда, и он в ней слеп. У душевного человека очи ума (духа) затуманены мятущимися чувствами сердца и чрезвычайной образностью мысли. Почти все мы, а особенно художники, мыслим образами земного мира, перемешанными с фантазией, и все увлекаемся кружением чувств и сердечных влечений, а это всё, как дымовой завесой, застилает от нас невещественность инобытия. Духовный мир если и видится, то видится тускло, слабо и искаженно. Поэтому ни плотской, ни душевный человек не может проникать в эту таинственную область, тем более не может черпать из нее какие-либо образы для своего творчества.

Епископ Калинник с братией Свято-Климентовского Инкерманского монастыря

Между тем, изобразительное искусство основывается на зрении. И если обычному художнику, чтобы что-то изображать, необходимо прежде научиться видеть, то и касающемуся искусства церковного, возвышенно-духовного, необходимо прозреть в этой области. А чтобы прозреть, надо в ней ожить, ощутить ее реальность, задышать ее воздухом (молитвой), почувствовать ее умиренность и бесстрастие, плениться красотой ее чистоты, радостью благоговейного предстояния пред Лицом Божиим».

Хотя мы сейчас коснулись иконописи, но в целом христианскую культуру порождает христианская, духовная жизнь. Без внутреннего творчества, без деятельного самопознания и познания творения в свете божественных истин (догматов) и педагогики (канонов) невозможно и само христианское творчество.

Так, описывая своё ви́дение основ христианской культуры, И.А. Ильин среди прочего пишет: «Дух христианства есть дух совершенствования. Будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный (Мф. 5:48)... христианин имеет перед своим духовным взором Божие совершенство, которым он и измеряет все житейские дела и жизненные обстояния. Он учится и научается отличать «нравящееся», «приятное», «дающее наслаждение», «полезное» от того, что на самом деле хорошо, что объективно-совершенно – и именно потому истинно, нравственно, художественно, справедливо, героично; и, научившись различать эти два ряда ценностей, он умеет прилепляться именно к совершенному, предпочитать его, добиваться его, служить ему, беречь его, насаждать его и в случае надобности умирать за него. Христианин не только созерцает Совершенство, но и себе вменяет в обязанность совершенствование: отсюда у него живой опыт греха и чувство собственной недостойности; он судит себя, обличает, кается и очищается; и в каждом деле, в каждом поступке своем вопрошает о совершéнном и зовет себя к нему.

Вот откуда в христианстве этот дух ответственности, самообвинения, покаяния; дух прилежания, добросовестности, труда, самообуздания, дисциплины, подвига. И вот почему христианская культура осуществима только из этого духа и настроения; а преобладание обратного духа свидетельствует об отчуждении культуры от христианства. И так обстоит во всех областях культуры».

При всей приверженности догматам и канонам Православной Церкви христианская культура, не должна выродиться при этом в формально-механическое копирование и следование, с одной стороны, а с другой – не низвратиться в поле для выражения своего глубинного самосозерцания, самоцена и самооправдания, которые в условиях онтологической ограниченности порождают упадочническое стремление к бессмысленному разнообразию форм, доходящему до искажения природных свойств человека – осквернения образа Божия в нем.

Такое требование к христианской культуре должно нам напоминать, что творчествующая любовь не отрицает почтения к Богу, человеку и всему творению, а даже наоборот – имеет почтение основанием для всех своих проявлений.

Святитель Феофан Затворник учит: «Любовь и взаимоуважение суть основные расположения, которыми заправляются и держатся христианские друг к другу отношения. Где они в силе, там глубокий мир и прочное благоденствие. Любовь связует, а взаимоуважение отгоняет все пошлое из любовных союзов, могущее как-нибудь омрачить их».

Преподобный Максим Исповедник очищением от самолюбия учит достигать истинного почтения и любви: «Когда отвергнем самолюбие, – это, как я сказал, начало и матерь всех зол, – тогда вместе с ним отторгнется и все, что из него: ибо когда его не будет, тогда никакой вид или след зла не может уже никак устоять в нас. Надлежит нам так себя самих и друг друга чтить и любить, как Сам Христос первый Своим примером показал, благоволив пострадать за нас».

Творчество во Христе не подавляется, а приобретает иные цели, смыслы, дух. Примерами богатства духа человека во Христе является не только церковная культура с ее богословием, иконописью, гимнографией, пением, зодчеством, агиографией и народно-прикладным творчеством, но и культура христианская, следующая цели прославления Христа и примирения человека с Ним.

Многих деятелей искусства может привести в недоумение необходимость не только религиозного отношения к культуре, но и необходимость при этом живого христианского, покаянного, самоотреченного действия, полагаемого средством очищения на пути к живому творчеству. Их может одолевать вопрос: ведь мы просто хотим творить Прекрасное, мы понимаем необходимость высоких нравственных ориентиров в творчестве, мы понимаем необходимость участия в жизни народа и необходимость нечуждости его историческому пути и целям, но причем здесь духовно-религиозная жизнь, накладывающая на нас какие-то непонятные и весьма «постные» тяготы?

Ответ заключается в понятии о добродетелях падшего естества, которыми в человеке незаметно возрастает гордость. Гордость же, отдаляя от благодатного и неисчерпаемого источника жизни, и приводит под видом благих намерений к нечестивым явлениям.

Христианин в искусстве должен ставить Христа выше себя, а прославление Христа и Его дела своей целью в искусстве. Поэтому в искусстве христианском важен путь очищения от самолюбия и следующих из него чувств и желаний.

«У верующего во Христа обнажен против чувств сердечных меч Христов, и он насилует свое сердце [применяет усилие над собою – К.], посекая мечом послушания Христу не только явные порочные стремления, но и те стремления, которые, по-видимому, кажутся добрыми, по самой же вещи противоречат евангельским заповедям. А такова вся деятельность человека, направленная по влечениям естества падшего.

Дела мнимо-добрые, по влечению падшего естества растят в человеке его «я», уничтожают веру во Христа, враждебны Богу; дела “веры” умерщвляют самость в человеке, растят в нем “веру”, возвеличивают в нем Христа».

Всё сказанное относится ко всем христианам, но поскольку мы сейчас беседуем в рамках монашеского направления, нужно особо сказать о монашестве. Архимандрит Софроний (Сахаров) справедливо называет монашество высочайшей культурой. Как мы сказали, в основе истинного творчества и культуры лежит любовь к Богу и свобода от страстей. А монах посвящает всю свою жизнь, все свои силы и время именно тому, чтобы очистить свое сердце от страстей и стяжать любовь, не отвлекаясь, или точнее, отодвигая на второй план все иные, земные, цели. Поэтому каждого монаха, если он подлинно проходит монашеский подвиг умного делания, можно назвать творцом – независимо оттого, создает ли он произведения искусства, например, иконы или тексты. Монах – творец, поскольку он созидает особую атмосферу жизни, проникнутую молитвой и евангельским духом, созидает образец отношения к ближним и миру. Таким образом он прославляет Бога, открывает Его миру, максимально приближаясь к той первоначальной цели, для которой создан человек, – возделывать и хранить богопознание и обожение.

---

---

 

---

Доклад настоятельницы Никитского женского монастыря г. Каширы игумении Магдалины (Чекулаевой) на XXXII Международных Рождественских образовательных чтениях «Православие и отечественная культура: потери и приобретения минувшего, образ будущего», направление «Древние монашеские традиции в условиях современности», круглый стол «Старчество как плод духовной культуры монашеской жизни» (Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь Москвы, 23 января 2024 года)

---

Сегодня, 23 января, день кончины одной из насельниц Никитского женского монастыря г. Каширы схимонахини Ольги (Ложкиной). Хотелось бы поделиться жизнеописанием этой удивительной подвижницы благочестия XX века, поскольку в данный момент мы готовим материалы для ее канонизации. Мы искренне желали бы, чтобы как можно больше людей узнали о схимонахине Ольге и способствовали ее прославлению.

К нашему монастырю схимонахиня Ольга имеет самое прямое отношение. Ее становление личности и духовное возрастание проходило именно в Никитском монастыре, который находится на окраине древнего города Каширы, на высоком берегу реки Оки. Монастырь великомученика Никиты в конце XIX века был многочисленной, духовно благоустроенной обителью. «Это гора Преображения, на которой воссияет великий свет! Это место святое, здесь будет большая обитель!» – так говорил старец Белопесоцкого монастыря иеромонах Виссарион в середине ХIХ века о монастыре святого великомученика Никиты.

Будущая схимонахиня Ольга поступила в Никитский женский монастырь во время настоятельства игумении Тихоны (Ладыженской), при которой монастырь достиг своего расцвета. Только официально оформленных сестер было 249 и приблизительно столько же проходивших испытание, которое длилось по 10-15 лет.

И матушка Тихона (Ладыженская), и ее предшественница игумения Макария (Сомова) были верными чадами великих Оптинских старцев и все важные решения принимали с их благословения. «Поручаю себя и обитель святым старческим молитвам вашим и испрашиваю благословения», – писала игумения Тихона (Ладыженская) в своих письмах в Оптину пустынь. 

В настоящее время в Никитском монастыре готовится к изданию полное собрание писем Оптинских старцев к игумениям и насельницам Никитской обители. Это около пятисот писем, написанных в промежутке  с 1836-го  по  1910-й годы. Молитвенный покров старцев и их духовное окормление были для настоятельниц и сестер Никитского монастыря надежной опорой.

Сестры обители находились под духовным окормлением преподобных старцев Льва (Наголкина), Макария (Иванова), Илариона (Пономарева), Амвросия (Гренкова), Иосифа (Литовкина), Никона (Беляева), они обращались к ним за советом, молитвой и разрешением недоумений. Из переписки  игумении Тихоны с архимандритом Исаакием (Антимоновым) известно, что старцы Анатолий (Зерцалов) и Никон (Беляев) посещали Никитский монастырь, привозя сестрам благословение Оптиной пустыни и «живое старческое слово, рожденное из опыта, исполненное благодати Божией и любви».

Из наставлений Оптинских старцев сестрам монастыря: «Молитву Иисусову всеми силами старайся держать – она вся наша жизнь, вся краса, все утешение, что вначале она трудна – всем известно, но после зато неоцененна, всерадостна, вселюбезна… А без сего делания тяжка и безотрадна жизнь иноческая», – писал преподобный Анатолий (Зерцалов)

Схимонахиня Ольга родилась 2 августа 1874 года в деревне Иншино Рязанской губернии в благочестивой верующей семье. Была названа Марией в честь равноапостольной Марии Магдалины. Родители матушки  Иван Илларионович и Агрипина /не Агриппина?/ Ивановна прививали  своим детям добрые христианские качества.

23 мая 1895 года двадцатилетняя Мария Ложкина становится насельницей Никитского монастыря. На протяжении всей жизни в обители одно из основных послушаний у ней было клиросное. Была «качеств хороших, к послушанию способна» [1].

Здесь в обители, окормляемой Оптинскими старцами, проходило ее духовное становление и возрастание. 28 лет прожила подвижница в монастыре до его закрытия. 

В 1923 году Никитский монастырь был окончательно закрыт. Наступил период мученичества и исповедничества, насельницы обители разделили судьбу русского монашества.

Сестры с тяжелым сердцем покидали родную обитель. Матушка Ольга отличалась решительным нравом. И когда начали разорять монастырские святыни,  бросилась защищать… Очнулась страдалица с пробитой головой в доме купцов Рудневых. Матушку Ольгу выхаживали долго. Несколько месяцев она находилась между жизнью и смертью. Осталась жива Божией милостью.

Несколько лет подвижница не могла найти пристанища и вынуждена была скитаться, пока в конце 1920-х годов Господь не привел ее в Москву. Ее кельей стала крошечная треугольная комнатка полуподвального помещения двухэтажного дома недалеко от Таганской площади. Матушка делила ее с двумя монахинями. Условия их жизни были аскетические. Живым чудом  было существование в самом центре Москвы старушки-монахини, иногда кажущейся юродивой, иногда – вполне нормальной.  Юродство – одна из форм донесения в смирении истин веры до сознания тех, кто о вере или не знал, или имел самое превратное представление. Для такой миссии нужно мужественное, любящее и обязательно смиренное сердце. Таким Господь для спасения многих доверял Свои духовные дары: дар прозорливости, исцеления, вышеестественные силы для молитвы и бодрствования, не говоря уже о терпении, благодушии, снисхождении к немощам других, рассуждении.

В период с 1942 по 1952 годы подвижница принимает великую схиму с именем Ольга в честь святой равноапостольной русской княгини [2]. Матушка практически ничего не рассказывала об этом. Когда спрашивали, говорила кратко: «Схима – это молитва, а одежда – тряпки… схима – это любовь!» [3].

Многие годы подвижница мужественно переносила выпавшие на ее долю страдания: соседи, желавшие завладеть комнатой старицы, создавали ей невыносимые условия. Несколько раз соседям удалось поместить матушку Ольгу в психиатрическую больницу, выдавая ее странные, непонятные им поступки и слова за сумасшествие.

Со временем врачи стали замечать, что само присутствие матушки Ольги усмиряет больных. Даже тяжело страдающие, «буйные» пациенты при ней вели себя спокойно, некоторые постепенно выздоравливали, и их выписывали. Ее веру в Бога врачи признали «старческим слабоумием».

Около 1962 года начинается открытое служение матушки Ольги людям. К ней приходят страждущие, больные, нуждающиеся в помощи и добром совете. К приходящим настойчиво обращалась: «Молитесь, доченьки! Мир молитвой держится!»  Этот призыв, конечно, всегда актуален. Держаться, то есть стоять, не падая под тяжестью всех переживаний, можно только молитвой, с верой в помощь Божию.

Все, знавшие матушку Ольгу, отмечали, что она никого не отвергала. Приходили всякие, могли и услышать по отношению к себе разное, что естественно, но каждый знал, что получит ответ – явный или прикрытый едва понятным намеком: будь то совет, предостережение, напоминание, призыв к покаянию или что-то другое.

Схимонахиня Ольга всю жизнь ревностно хранила свои монашеские обеты. Она старалась жить по послушанию, придавала большое значение духовному совету и руководству во внутреннем делании.

Сохранились многочисленные рассказы о том, как много времени подвижница проводила в походах по Москве. Она пешком, с непрестанной молитвой,  преодолевала огромные расстояния, с большим мешком за плечами, который она просила поднести то одного, то другого, выбирая из толпы наиболее душевно угнетенных. Матушка Ольга именно просила и просила ласково. Не укоряя, не возмущаясь, не ворча, не раздражаясь на все и вся вокруг. Кроме того она за тех, кто нес ее груз, молилась, и людям становилось легче, уходили невзгоды.

Схимница и многих своих духовных чад направляла молиться в разрушенные монастыри и храмы Москвы. Каждое такое посещение дарило удивительную радость. Часто в этих храмах люди получали исцеления от недугов, болезней, тяжких душевных состояний. Матушка не раз повторяла: «Все это откроется со временем! Нет закрытых храмов, молитесь — и все откроется» [4]. 

Схимонахиня Ольга бывала в храме за каждым богослужением. После службы к ней подходили прихожане за советом, утешением, с просьбой о молитве. Она внимательно всех выслушивала, говорила очень мало, часто отвечала на вопросы словами Священного Писания.

Все предсказания в странных на первый взгляд словах и поступках матушки Ольги приучали знавших ее к мысли о реальной близости силы Божией, помощи Божией. Все знали, что всё делается так по усиленной, постоянной, подвижнической молитве матушки Ольги и учились серьезнее относиться к духовной жизни, к слову Божию, к действиям Промысла Божия, устраивающего внешние обстоятельства для вразумления и спасения людей.

О своей близкой кончине схимонахиня Ольга знала заранее. Как бы прощаясь со всеми приходившими к ней, схимница благословляла их, и каждому дарила что-то в благословение на дальнейший жизненный путь. В ночь на 23 января 1973 года, во время чтения канона на исход души, схимонахиня Ольга тихо предала свой дух Господу. Погребена матушка Ольга на Калитниковском кладбище города Москвы, у стены храма «Всех скорбящих Радосте».

Из воспоминаний протоиерея Виктора Богданова, клирика Марфо-Мариинской обители города Москвы: «Вспоминается, как матушка Ольга велела мне читать Библию. Я листал страницы, а она, сидя напротив, пальцем указывала на какое-то место из Пророков и заставляла читать, затем останавливала, благословляла перелистать страницы – и снова я читал указанные места. Все прочитанное тогда представляется мне сейчас как повествование о всей моей жизни».

Сестры и прихожане нашей обители горячо почитают матушку Ольгу. В 2022 году Никитский монастырь издал книгу, посвященную блаженной памяти схимонахини Ольги, где приведено множество случаев благодатной помощи по молитвам к подвижнице.

В заключение хочется сказать, что схимонахиня Ольга – это добрый плод монашеского воспитания в истинно монашеском духе, и что всегда были и есть люди, способные стать посланниками Божиими нам во спасение.

-----------------------------

[1] ГА Тульской обл. Ф.3. О. 8. Д. 2549. Тульская духовная консистория Святейшего Синода. Послужной список монахинь и послушниц Каширского Никитского женского монастыря. 1915 год (запись № 22 в списке Указных послушниц). 
[2] По воспоминаниям О.Д. Галактионовой, внучатой племянницы схимонахини Ольги.
[3] Там же.
[4] По воспоминаниям А.И. Аляевой.

---

Выступление митрополита Омского и Таврического Дионисия на XXXII Международных Рождественских образовательных чтениях «Православие и отечественная культура: потери и приобретения минувшего, образ будущего», направление «Древние монашеские традиции в условиях современности», круглый стол «Старчество как плод духовной культуры монашеской жизни» (Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь Москвы, 23 января 2024 года).

---

На предложенную для размышления тему – «Духовное руководство как формирование духовной культуры монашествующего» можно посмотреть с разных сторон. Мы, как правило, смотрим на проблему духовного руководства с точки зрения того, как должен действовать послушник, воспринимающий духовное руководство. Но, увы, часто сами мы, призванные быть духовными руководителями, не получаем ни каких-то конкретных указаний, ни утешения, особенно, когда чувствуем свою крайнюю немощь в этой области. Как известно, на Святой Горе Афон есть такой принцип: старцем может стать только тот, кто был у другого старца в послушниках. Многие из нас под этот критерий не подпадают, но священноначалием поставлены быть духовными руководителями. Что делать, и на что нам рассчитывать тогда в ситуации отсутствия и опыта, и святости, и знаний? Какое утешение можно получить? Игумену или игумении, которые относятся к этой ситуации ответственно, по совести, остается только у Господа спрашивать: «Господи, что же нам делать? Мы обязаны быть духовными руководителями, но не способны. Мы не прямые наследники старцев и стариц прошлого….» Хотя, слава Богу, так или иначе преемство имеется в русском монашестве, и сегодняшние наши собеседники это личным и словесным примерами показали. Но что, все-таки, делать с собственной, личной немощью?

К тому же духовное руководство, что общеизвестно, – небезопасная с духовной точки зрения деятельность для того, кто берется или назначен руководить. Большая власть, большая ответственность дается нам в руки, и крайностей здесь более чем достаточно. Одна из крайностей, всем печально известная, – когда человек, поставленный на такое послушание, начинает восхищать себе Божественную власть, нарушая свободу своего духовного чада. Есть другая крайность, не столь заметная, но она, тем не менее, отрицательно, даже разлагающе действует на душу руководителя. Бывает, услышав слова Господа из 23-й главы Евангелия от Матфея: не называйтесь учителями, ибо один у вас учитель – Христос, мы, как будто бы из благочестивых соображений, начинаем уклоняться от обязанностей духовного руководства тогда, когда призваны к этому Промыслом через волю и указание церковного начальства. Это не менее худо, чем желание немилостиво владычествовать над душами своих пасомых. Тут уже поневоле начинаешь вспоминать преподобного Антония Великого с его видением сетей диавольских, которые опутывают мир, с его воздыханием: «Господи! Да кто из людей может избавиться от этих сетей?» И ответ ему Бога: «Смирение спасает от них, ибо смиренного человека они не могут опутать».

Как же нам совместить это завещанное Христом смирение с обязанностью наставничества и учительства?

Естественно, нужно обратиться к святым отцам. Блаженный Феофилакт Болгарский на приведенные выше слова Христовы замечает, что родители, как по плоти, так и по духу, не суть виновники бытия своего чада, а только «содействователи и орудия Божии». И Господь в приведенных словах говорит не о том, чтобы мы отказывались от учительства и наставничества, но чтобы ощущали себя соработниками, содействователями и слугами Божиими в этом деле. Чем не серьезный повод для смирения, способного уберечь послушника церковной необходимости в статусе старца или старицы от ошибок и преткновений?

Когда я готовился к выступлению, прочел слово одного из исповедников ХХ века. Он не монах, обычный приходской священник, но, мне кажется, его мысль очень хорошо подходит к тому, как призывать на помощь смирение, когда ты вынужден быть духовным руководителем. Это отец Сергий Правдолюбов, исповедник Касимовский: «Я вовсе не такой сильный, энергичный, как некий столп, на котором всё утверждается, – я не такой, у меня характер-то другой. Я чаще всего и слабый, и молитвы у меня нет сильной. Нет у меня тех оснований, чтобы быть укреплением для людей, но я вижу, как им трудно, – и я обязан быть для них стержнем и столпом, на который люди опираются...» Вот такое настроение духовного руководителя, ставшего им не по своей воле, в нашем случае - игумена или игумении, – уже, как кажется, некий начаток, залог успеха.

Итак, мы содействователи и слуги Самого Бога. Если мы имеем смирение сознавать это, – то это сознание служит реальному пониманию наших сил (вернее, если честно, их отсутствия) и естественным образом привлекает нас к молитвенному воплю: «Господи, помоги!» И неужели Господь не поможет?

Самое главное – не заслонить Бога своей личностью. Я не раз уже приводил, и даже, кажется, в этом достойном собрании, эпизод из жизни старца архимандрита Авеля (Македонова). На день Ангела к нему приехало множество людей – и мирян, и священников, и все его поздравляли, и были бесконечные букеты цветов и подарки на трапезе после Литургии. А батюшка как-то не проявлял умиленной радости, когда ему вручали подарок за подарком. И когда эта череда поздравлений закончилась, он несколько печально сказал всем: «Дорогие мои, я вам очень благодарен за то, что вы меня так любите, но для меня было бы самым главным подарком, если бы вы так полюбили Христа, как полюбили меня…»

Господь поможет, если мы не будем заслонять собой Его от нашего духовного чада, монаха или монахини. Я не буду сейчас перечислять ссылки на святых отцов, которые я выписывал, и цитировать их, для того, чтобы еще раз пройтись по содержанию подвига духовного руководства. Пожалуй, назову только несколько инструментов в деле духовного руководства братством или сестричеством, которые доступны любому, даже самому, как ему кажется, неопытному игумену, или неопытной игумении.

Например, условием правильного духовного руководства (это не мое мнение, а святоотеческое) – является равная любовь ко всем братьям и сестрам.

Второй, уже более конкретно-практический, инструмент – это обычный, и не обязательно на специально-духовные темы, разговор. Когда я только стал наместником монастыря, я беседовал с одной умудренной опытом матушкой игуменией, и мне очень было интересно и полезно знать, как она управляется со своим весьма благоустроенным и многочисленным сестричеством. Помнится, я спросил: «Матушка, из чего Ваш день состоит, что Вы в основном делаете?» А она мне отвечает: «Разговоры разговариваю».

– Как так?

– Вот так, – говорит. – Идешь по монастырю, – тебе навстречу сестра. Ты, конечно, можешь ее молча благословить. Для тебя эта встреча мимолетна, таких в течение дня много. Но для нее это целое событие, не на день, а на целую неделю. Если я промолчу, ей будет тяжело; еще и помыслы появятся: вот, со мной матушка общаться почему-то не хочет… Поэтому я останавливаюсь и начинаю с ней разговаривать: «Ну, как, что?.. А вот там… а вот это…» Она, утешенная, будет потом порхать по монастырю, а я иду дальше. А там следующая сестра, а потом еще... И когда приду к себе в келью, у меня язык уже иной раз не ворочается…

На самом деле, матушки игумении и отцы игумены, это ведь тоже опыт монашеский. Это древний опыт, причем святоотеческий. Вот как говорит об этом мать игумения Таисия (Солопова): «Не мешало бы… пользоваться каждым удобным случаем – вести беседу с сестрами духовного характера». А для чего? А для того, чтобы «выяснить им причины и цель того или другого предписуемого им правила, чтоб они, поняв силу и сущность требуемого, не смущались бы помыслами испытующими, зачем то или иное им предписано» [1]. Объяснишь, и им легче. Помыслу уже сложнее вползти, а врагу человеческого рода сложнее смутить монашествующего, что он-де выполняет бессмысленные правила, никому не нужные, и время попусту теряет.

Кто объяснит такие вещи инокам и инокиням кроме игумена или игумении? Для этого не нужно особой святости, не нужно невероятно глубокого образования. Нужно собственное понимание, ради чего ты в монастыре живешь.

Еще один инструмент, который нужно знать и понимать, и о котором, кстати говоря, только что нам рассказала мать игумения Евдокия (Левшук), буквально процитировав возродительницу Полоцкого монастыря матушку Евфросинию: «Сейчас такое время, что строгости не воспринимают, всех надо уговаривать с лаской, любовью. Обличать никого нельзя, к каждому человеку нужен свой подход. Надо знать и чувствовать, как и с кем обращаться. Это как посуда разная. Бывает фарфоровая тонкая – с ней надо осторожно, только тряпочкой можно протереть. А бывает более простая, грубая, даже металлическая. Так ее и пошуровать можно, потереть как следует. Вот так и с людьми».

Неоднократно я рассказывал, как мы спрашивали об отце Авеле двух иноков Пантелеимонова монастыря, совершенно разных людей (они почили уже оба). Один – подвижник несгибаемый, а другой, весьма непростой отец, был постоянно «ветром колеблем». Спросили сначала первого: каким был игуменом батюшка отец Авель?

– Ой, какой хороший был игумен – такой строгий, прямо спуску ни в чем не давал.

Думаем, а что скажет тот вертопрах? Наверное, что слишком суровым был игуменом батюшка… А он неожиданно начинает отца Авеля хвалить:

– Очень хороший был игумен – добрый, снисходительный…

Еще о чем стоит упомянуть, и что полезно было бы помнить приступающим к духовному руководству: игумен, игумения – не только блюстители устава. Прямо прилагается к должности (и опять же это не выдумка, об этом святые отцы говорят) то, что игумен или игумения должны быть источником утешения для братства или сестричества. Об этом прекрасно преподобный Серафим говорит, вы все это знаете: игумен должен быть для иноков своей обители и отцом, и матерью. Как мама заботится о своих чадах: того, кто упал, – поднимает, отряхивает и новую одежду дает. Иногда, правда, и строго скажет, но всегда с любовью. Вот таким и должен быть духовный руководитель. Тогда не шарахаться от него братья и сестры будут, а действительно знать: келья игуменская, где дверь для них всегда открыта, – это источник утешения и понимания.

Ну и, конечно, важнейший – с него, наверное, и стоило начать – инструмент духовного руководства для неопытных руководителей – это молитва за своих духовных чад, за братьев и сестер. Так, бывает, я слышал, многодетные матери вымаливают своих деток, когда, действительно, детей много, за всеми не уследишь: «Господи, я уж за ними не усмотрю. Не оставь их, защити, укрой, наставь! Если я что-то не замечу, подскажи мне, или им подскажи...» Вот так игумен и игумения тоже могли бы поступать. И Господь, Который принимает молитву, особенно тогда, когда мы с особым усердием не за себя молимся, – неужели нам в этом откажет?

Еще нужно помнить об одной особенности в женских обителях: мать игумения там истинная духовная руководительница, Богом для этого определенная. Нельзя – как иногда кажется, по смирению – перекладывать это на плечи служащего священника-духовника. У него только одна обязанность в женском монастыре – принять исповедь. А вот руководить духовной жизнью – это обязанность игумении. Здесь полезно вспомнить такие интересные по своей строгости слова правилополагателя монашеской жизни святителя Василия Великого: «Если пресвитер прикажет что-нибудь сестрам без ведома старицы, то вправе ли негодовать на сие старица?» Ответ святителя Василия: «И очень вправе». Впрочем, в наше время, когда почти никто спокойно негодование другого перенести не может, тут не негодовать надо, а просто каждому заниматься своим делом. Отцу-духовнику исповедовать, молитву разрешительную читать, а уж наставлять и вести, как Господь поможет, – это матери игумении дело.

И еще одно. Мы всё про ответственность, про долг, про обязанности… но на самом деле духовное руководство – это ведь не только важное и ответственное дело по способствованию спасению наших пасомых братьев и сестер. Это еще и способ, особо установленный для игумена и игумении, которым он или она сам или сама спасается в вечности. По крайней мере, это путь или условие для такого спасения. Ведь духовное руководство – процесс взаимный. Слушаешь иногда исповедь, и сам учишься каяться. Обращаешься с проповедью или готовишься вести беседу, – находишь время среди своих игуменских трудов открыть святоотеческие книги и, хоть вынужденно, но читаешь. Наблюдаешь за тем, как братья или сестры борются, идут в сторону Царствия Небесного, – в конце концов и сам себе скажешь: «А ты-то где, ты-то что сидишь на одном месте?» И вот таким образом наша обязанность, и долг, и задача духовного руководства превращается в путь к нашему собственному спасению.

Вот что в качестве утешения можно было бы сказать тем, кто страшится духовного руководства, хотя и должен это делать. Во-первых, это наше послушание Богу. Во-вторых, это наш долг перед вверившимися нам братьями и сестрами, а в-третьих, это наше собственное спасение. А то, с чего мы начали, – смирение, сознание, что мы не виновники спасения, не виновники монашеского бытия наших братьев и сестер, а мы здесь Богу соработники и слуги, – вот это смиренное чувство убережет от крайностей и привлечет Божественную благодать, Божественную милость и Божественную силу. Потому что только Божественной силой, только с помощью Божественной благодати нам можно будет исполнить это наше послушание – быть духовными руководителями.

-----------------------------

[1] Устав Леушинского монастыря, составленный игуменией Таисией. – Издание Леушинского Подворья. Санкт-Петербург – Великий Новгород, 2002. С. 21.

---

Доклад иеромонаха Виталия (Морозова) служащего священника Благовещенского женского монастыря с. Ожога (Липецкая епархия) на XXXII Международных Рождественских образовательных чтениях «Православие и отечественная культура: потери и приобретения минувшего, образ будущего», направление «Древние монашеские традиции в условиях современности», круглый стол «Старчество как плод духовной культуры монашеской жизни» (Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь Москвы, 23 января 2024 года)

---

Как корабль, имеющий хорошего кормчего, при помощи Божией,  
безбедно входит в пристань, так и душа, имея доброго пастыря,  
удобно восходит на небо, хотя и много грехов сделала.

Преподобный Иоанн Лествичник

«Без доброго внутреннего устроения монаха, – говорит авва Исаия, – тщетны молитвы и подвиги его». Все дело, и не иноческое только, но и всякого самоисправления, самосовершенствования, заключается именно в изменении своего внутреннего устроения. Из трудности внутреннего подвига, имеющего целью стяжание чистоты и бесстрастия, открывается все великое значение старческого окормления.

В первом томе «Добротолюбия» из наставления родоначальника монашества преподобного Антония Великого читаем: «Твердо знайте, что ни преуспеть, или возрасти и сделаться совершенным, вы не можете, ни уметь верно различать добро от зла вы не будете, если не будете повиноваться отцам вашим. Отцы наши сами так поступали: повиновались отцам своим и их наставления слушали; оттого преуспели, возросли и сделались сами учителями... Сущность и сила старчества заключается в завете между старцем и учеником, по которому пред лицом Бога духовный отец берет на себя дело руководства души ученика ко спасению, а ученик безбоязненно всего себя, с душой и телом передает наставнику».

«Даждь кровь и приими дух», – вот смысл и цель старчества. Полное предание себя, отречение от своей воли, мыслей, желаний, полная омертвелость своего греховного «я», – вот главное требование от ученика, желающего жить под старческим окормлением. Ученик от всего своего должен освободиться, избавиться для того, чтобы наставник мог вложить в него нового человека. Старец становится для него умом и совестью, и сердцем. Ученик ни в чем себе не доверяет: он всё повергает на усмотрение своего наставника и делает всё только с его благословения.

Принятие, очищение и совершенствование души ученика, материнская заботливость и ответ за нее пред судом Божиим – таковы обязанности старца. Неуклонно шествующие путем послушания старцам довольно скоро преуспевают в духовной жизни, достигают высоких степеней духовного совершенства.

Монашество наиболее пострадало в годы гонений советского периода: оно было или уничтожено, или рассеяно по различным местам. Тем не менее, с самых первых лет советской власти женское монашество проявило свою подвижническую сущность. Вокруг монахинь была сконцентрирована жизнь верующих, особенно в сельской местности.

Высокая степень структурированности общежительного монашества определялась за счет тесной связи со старцами. В этом случае под руководством таких старцев созидалось что-то вроде тайных монастырей из монахинь, новых пострижениц и непостриженных еще лиц.

Старчество было той необходимой реальностью, которая позволила общинному движению состояться, потому что приходилось проходить длинный путь от богадельни при каком-нибудь пригородном или сельском храме до самой общины и, наконец, дорастать до крупного общежительного монастыря. Старцы устанавливали особую духовную дисциплину в общинах, основанную на неукоснительном соблюдении принципа послушания старшему, а также такой порядок, при котором духовная жизнь (молитвенная, аскетическая) главенствовала над всем.

Так, у святителя Зиновия (Мажуги) было заведено, что все приступавшие утром к работе, начиная от священнослужителей до простых техработниц – уборщиц, приходили к нему, испрашивали благословение на дела грядущего дня, а также советовались по личным проблемам и трудностям. А вечером никто не уходил, не испросив на то благословение старца – святителя. Всякий на себе испытал, что только то хорошо бывает, что делалось с благословения старца, а если кто не исполнял его совета, то обыкновенно сам видел, что выходило дурно и без пользы.

Община в селе Бурдино Липецкой области

Схиархимандрит Макарий (Болотов)

В 1970-е годы в селе Бурдино возник уникальный в своем роде тайный монастырь. Здесь существовал приходской храм Вознесения Господня, трехпрестольный, построенный в 1750 году. После Второй мировой войны, когда храм вновь открыли, при нем трудилось много известных старцев.

В 1970 году настоятелем бурдинской церкви был назначен игумен Власий (в миру Болотов Виталий Николаевич, 1936–2001) – человек, тесно связанный с Глинскими старцами. Отец Власий, впоследствии схиархимандрит Макарий, провел долгое время под духовным покровительством чудного старца схимитрополита Зиновия (Мажуги). Святитель Зиновий стал истинным духовным наставником для отца Власия и постриг еще молодого монаха в великую схиму, прозревая его путь долготерпения и страданий.

В период настоятельства схиархимандрита Макария был организован тайный женский монастырь. На приход собрались его многочисленные духовные чада, а также духовные дети Глинского старца схиархимандрита Виталия (Сидоренко), и из них сформировалось монастырское сообщество.

В 1968 году, еще до того, как приход передали схиархимандриту Макарию, церковь требовала огромного ремонта из-за того, что в ней давно не было постоянного священника и некому было ее ремонтировать. Схиархимандрит Макарий с благословения святителя Зиновия (Мажуги) взялся за восстановление храма. Ему активно помогал схиархимандрит Виталий. Он собрал в Бурдино многих своих духовных чад для ремонта церкви. Во время ремонта постоянно горела двухметровая свеча (диаметр – около 20 см). Схиархимандрит Виталий говорил: «Сестры, все подходите и по три поклона положите, чтобы никто из работающих на высоте не разбился».

На волне любви, которая сложилась при восстановлении храма, и родилось то сестричество, которое напоминало чем-то монастырь. Кто-то из трудившихся девушек остался жить при приходе, потом приезжали еще новые люди от схиархимандрита Серафима (Мирчука). В целом община была немалая, около шестидесяти человек. Была назначена тайно поставленная игумения. Существовало общее правило и для тех, кто работал на приходе, и для тех, кто трудился в колхозе. На молитвенное правило все собирались в храме. Также было уставное чтение, каждый был на послушании. Основная часть общины жила на приходе, но были девушки и из соседних сел.

Монашеская община в Бурдино существует до сих пор. За это время здесь установился определенный порядок жизни, основанный на монашеском послушании. Много раз общину посещал схиархимандрит Виталий (Сидоренко), три раза приезжал из Грузии митрополит Зиновий (Мажуга), чтобы молитвенно поддержать это сестричество. Эти приезды действительно укрепляли дух общины, приезжали новые люди, совершались пострижения.

За шесть лет бурдинского сестричества многие девушки прошли здесь хорошую школу монашеского послушания, которая потом пригодилась им на других приходах: здесь они учились и послушанию, и молитве, и пению, и рукоделиям.

Для Бурдино существование монашеской общины было выдающимся событием: здесь не только было много девушек, постриженных в монашество, – отсюда вышли несколько известных современных архиереев, несколько священников, и все они – воспитанники тех лет. Для регента бурдинской Вознесенской церкви монастырем стал ее собственный дом, как и сказал ей духовник – старец Анания: «Живи с мамой, и у вас будет в доме свой монастырь». И действительно, со временем и сама регент, и ее мать, и бабушка были пострижены в схиму, и их маленький монастырек продолжал и молиться, и принимать дорогих гостей из Грузии, из Задонска и Воронежа.

Сохранились дома, где жили старцы схиархимандрит Виталий, митрополит Зиновий и другие.

Община в селе Ожога Липецкой области

Схиархимандрит Серафим (Мирчук)

В 1976 году схиархимандрит Серафим (в миру Мирчук Василий Иларионович, в монашестве Валерий; 1936–2005) был переведен в приходской храм в село Ожогу Липецкой области. При храме он устроил тайный монастырь, которому, как и монастырю в Бурдино, покровительствовал митрополит Тетрицкаройский Зиновий (в схиме Серафим). Тайно отец Валерий принял схиму с именем Серафим.

Батюшка был кладезем церковной мудрости. На светские темы он беседовал редко, поскольку вся его жизнь с раннего детства прошла в монастыре: будучи выпускником начальной школы, он уже принял постриг в Успенской Почаевской лавре. Часто он говорил: «Всё, что я умею, я делаю так, как было у нас в Почаеве». Поражало его знание церковной истории, житий святых и особенно российских подвижников благочестия.

Около него жили человек шестьдесят мужчин и женщин. Монашеское делание у него было скрыто богадельней, приютом, и не бросалось в глаза проверяющим, потому что он любил собирать убогих: горбатеньких, хромых, слепых, стариков, от которых отказались родственники, или одиноких. И сам схиархимандрит Серафим вел себя не как старец, а как старый, измученный болезнями приходской священник, порой юродствующий. При этом в храме была строгая, по-почаевскому уставу служба, в послушаниях также отбор и строгость. Батюшка молился за своих послушников и послушниц, руководил их духовной жизнью, проводил регулярно постриги. Молодые девушки пели на клиросе, трудились на огороде, а старушки выполняли посильную работу. Но у них было принято вычитывать все правило по монастырскому чину. За трапезой читались жития святых.

Батюшка переживал о том, что люди часто не исполняют чего-то, необходимого для духовной жизни. «Матушки, – укорял он своих послушниц, – если вы так будете относиться к духовной жизни, то вы никогда не спасетесь».

Сам он был большой молитвенник. Принимал всех, кто к нему обращался. Ночью почти не спал – болел, но любил, чтобы ему читали жития святых, исторические книги. Утром только немного подремлет, и начинает вести прием скорбящих, всех, кто приходил к нему со своими проблемами.

Община занималась еще и тем, что восстанавливала в округе храмы, помогала трем больницам. Также у отца Серафима было около шестидесяти мест – молитвенных домов в округе, где время от времени проводили богослужения священники из Ожоги.

Постепенно в общине шло пострижение, были и схимницы. Уже после кончины схиархимандрита Серафима на месте его богадельни был открыт женский Благовещенский монастырь.

Дидубе – Святорусско-Иверский в честь Боголюбской и «Взыскание погибших» икон Божией Матери женский монастырь Мцхетско-Тбилисской епархии Грузинской Православной Церкви

Основан в 1975 году схиархимандритом Виталием (Сидоренко) в районе Дидубе города Тбилиси. По прибытию в Грузию из Абхазии схиархимандрит Виталий несколько лет жил при русском храме святого Александра Невского, где после закрытия Глинской пустыни подвизались Глинские старцы – настоятель храма митрополит Тетрицкаройский Зиновий (Мажуга) и схиархимандрит Андроник (Лукаш). Митрополит Зиновий, ставший духовником схиархимандрита Виталия, рукоположил его в 1975 году во диакона, 2 января 1976 года – во иерея, позже возвел в степени схиигумена и схиархимандрита.

Митрополит Зиновий (Мажуга) и о. Виталий (Сидоренко)

В 1975 году схиархимандрит Виталий с келейницей монахиней Марией (Дьяченко; впоследствии схиигумения Серафима) поселился на самой окраине Тбилиси, в поселке Дидубе (ныне район Тбилиси). Небольшой дом, ранее принадлежавший двум схимницам, был разделен на мужскую и женскую половины, здесь же был основан монастырь.

Схиархимандрит Виталий по благословению митрополита Зиновия совершал множество постригов: его постриженицы жили в Тбилиси, Таганроге, Новосибирске, Донецке, Сухуми, Перми, Одессе, Воронеже, Донбассе, Сибири, на Дальнем Востоке и в других местах.

Митрополит Зиновий от рук схиархимандрита Виталия тайно принял схиму с именем Серафим. Умирая, он передал своих духовных чад схиархимандриту Виталию, а духовничество над ним – Святейшему Католикосу – Патриарху Грузии Илии II, благословив схиархимандрита Виталия никогда не покидать Грузию.

Схиархимандрит Виталий обладал дарами прозорливости и чудотворения. Предсказал свою кончину и преставился 1 декабря 1992 года. Похоронен в Александро-Невском храме города Тбилиси.

После кончины схиархимандрита Виталия настоятельницей Дидубе стала его духовная дочь – схиигумения Серафима (Дьяченко Мария Васильевна). Мария Васильевна по благословению митрополита Зиновия и схиархимандрита Андроника (Лукаша) приняла монашество с именем Марии 1 апреля 1965 года. В 1971 году, на праздник Успения Божией Матери, по благословению митрополита Зиновия и схиархимандрита Андроника приняла великий ангельский чин – схиму с именем Серафима. 20 октября 1979 года награждена митрополитом Зиновием правом ношения креста с украшениями. С 1961 по 1980 год исполняла послушание при храме Александра Невского в Тбилиси в качестве псаломщицы. Остальные годы, по послушанию, ухаживала за болевшим после тяжелой операции схиархимандритом Виталием.

Схиигумения Серафима сопровождала схиархимандрита Виталия в поездках в село Бурдино Липецкой области России, пела в хоре Вознесенского храма села. Упокоилась схиигумения Серафима 16 июля 2006 года. Похоронена в монастыре Самтавро города Мцхеты.

***

Таким образом, мы видим, что женское подвижничество имело общую идею – создание новых обителей и возобновление старых – благодаря высоко аскетическим настроениям среди женщин. Главными духовными руководителями женского подвижничества стали великие Глинские старцы, в лице святого митрополита Зиновия (Мажуги), схиархимандрита Виталия, схиархимандрита Серафима (Мирчука), схиархимандрита Макария (Болотова).

Святые отцы не находили в требовании безусловного послушания и откровения помыслов противоречия духу христианства, но видели в этом поднявшуюся на недосягаемую высоту нравственную свободу человеческого духа. А разве нет свободы человеческого духа в стремлении и искании всеми путями спасения и самосовершенствования?

Истинное благодатное старчество, хотя и основано на полном послушании, не лишает человека чувства радости и свободы в Боге, так как он подчиняется не человеческой воле, а через нее воле Божией и опытно знает, что старец ему указывает лучший выход из создавшегося внешнего затруднения, или предлагает лучшее врачевство от духовной болезни.

---

---

 

---

Доклад игумена Алексия (Андреева), наместника Свято-Покровского мужского монастыря г. Корсакова (Южно-Сахалинская и Курильская епархия Русской Православной Церкви) на XXXII Международных Рождественских образовательных чтениях «Православие и отечественная культура: потери и приобретения минувшего, образ будущего», направление «Древние монашеские традиции в условиях современности», секция «Святоотеческое наследие как выражение опыта духовной жизни» (Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь Москвы, 23 января 2024 года)

---

Дорогие Высокопреосвященные архипастыри, отцы, матушки игумении, братья и сестры, спасибо за предоставленную возможность выступить здесь!

Мое выступление посвящено изучению святоотеческого наследия в современных монастырях.

Наш монастырь находится на самом краю земли – на югe острова Сахалин. Ему всего двадцать с небольшим лет. Эта часть Сахалина когда-то была японской провинцией и российской каторгой. Антон Павлович Чехов в свою бытность на острове охарактеризовал его так: «Сахалин – это ад». С той поры прошло уже много лет, и остров сейчас, скорее, красивый и цветущий, но, как все вы знаете, – в местах, где нет древних православных традиций, монашество взращивать очень и очень тяжело. Людям бывает сложно объяснить вещи, которые нам, уроженцам с «материка» (как говорят островитяне), кажутся очевидными.

Безусловно, святоотеческое наследие играет ключевую роль в монашеской жизни. Но так ли просто его изучать? Чтó нам, наставникам, нужно делать, чтобы братия начали им интересоваться?

В нашем монастыре мы столкнулись с проблемой: к огромному сожалению, люди, которые сегодня приходят в монастырь, очень далеки от желания самостоятельно изучать богословские и святоотеческие тексты. Стало понятно, что сначала нужно человеку объяснить: зачем ему вообще духовное знание.

Весь мир сегодня поклоняется маммоне – это реальность общества потребления. Годами безбожия из общества, из культуры и образования вымывалось понятие «Бог». Центр мирской жизни – золотой телец. Так или иначе, каждый живущий в миру пропитывается, к сожалению, духом материализма, потребления, самолюбия. «Покровом на глаза наложены мирские помыслы, пока они есть – ничего не увидим», – говорит преподобный Симеон Новый Богослов.

Поэтому брат, приходящий из мира в монастырь, сегодня, скорее, не к Богу идет, а бежит от людей. С Богом он еще и не знаком. Со временем сердце человека уже понимает, что Истина здесь, в стенах монастыря, но уму это надо еще объяснить, ответить на вопросы, которые появляются в душе. А вопросы он задает себе глубокие: почему он должен отказаться от материальных благ? почему нужно поставить на первое место в своей жизни Господа? почему дóлжно отречься своей воли и подчиниться воле поставленного над ним игумена?

И главное: почему правда жизни монастыря так противоречит правде жизни в миру?

Часто человек не находит для себя ответы на эти вопросы многие годы. И вот появляется грустный монах: жить в миру для него уже невыносимо, а обрести радость от жизни в монастыре он тоже не может, так как еще имеет большую привязанность к земному. «Но, – как замечает преподобный Максим Исповедник, – навык любви [к Богу] невозможно приобрести тому, кто имеет пристрастие к чему-либо земному».

А ведь радость для нас, монахов, будет не потом, когда-то! Она уже здесь и сейчас. Мы живем со Христом! Христос взял наши страдания и грехи на Себя. Он взошел на Крест, принес великую Жертву – отдал Свои Тело и Кровь, чтобы мы избавились от своих грехов и жили в радости.

И для нас жить во Христе – это значит уже сегодня жить в Любви и Счастье. Ведь Он и есть путь, и истина и жизнь (Ин. 14:6).

Когда я только принял постриг, я очень остро чувствовал это: внешний, материальный мир как бы затуманился, покрылся дымкой, а внутренний, духовный, наоборот, вышел на первый план. К огромному своему удивлению я увидел, как иллюзорен этот внешний мир!

Но это продлилось, к сожалению, недолго. Как говаривал преподобный Амвросий Оптинский: «Грехи как грецкие орехи – скорлупу расколешь, а зерно выковырять трудно».

Очень часто мы, монахи, уже после пострига ищем счастье в мирcких вещах. Но счастье не в богато украшенных храмах и не в современных кельях. Оно вообще не в области материи, оно в душе!

Душа чувствует себя счастливой, когда прикасается к другой душе и когда прикасается к Богу. И прикасается не с гневом или желанием, и даже не с просьбой, а с Любовью. Бог есть Любовь (1 Ин. 4:8). Прикосновение к Господу делает монаха счастливым! «Что может сравниться с любовью? Ничто. Это – корень, источник и матерь всех благ», – говорит святитель Иоанн Златоуст. И это любовное прикосновение происходит через молитву.

Этому нас учит святоотеческое наследие. Отцы предлагают жить в любви и радости уже сегодня. И сделать это просто: очистить свое сердце и полностью ввериться Богу. Всего-то. Но мы все знаем, как это невыносимо трудно. Согласитесь, любовь в сердце появляется далеко не на первом году жизни в монашестве, а только когда монах пройдет путь многих горестей и скорбей.

Вот мы и решили с нашими насельниками, благо их совсем немного, проводить беседы, где пытаемся своими словами, из уст в уста, от сердца к сердцу, уже в первые годы монастырской жизни передать простую истину, что духовное знание – это основа существования мира. И что именно духовное знание о мире первично. Что именно духовное управляет материальным. И для того чтобы изменить что-то в этой, земной жизни, мы должны начать меняться духовно.

Мы начинаем с самого понятия «религия». Как вы все знаете, еще со времен блаженного Августина принято считать, что этот термин происходит от глагола «religere» – воссоединять. А значит, чтобы начать меняться духовно, нужно воссоединить разрозненное – нашу душу с Богом. И по-настоящему к этому соединению нельзя приблизиться, лишь опираясь на внешнее, внутренне не пережитое, знание. Духовное знание – это то, что обретаешь внутри: ищите прежде Царства Божия… (Мф. 6:33), которое …внутрь вас есть (Лк. 17:21).

Цель внутреннего знания – не просто узнать мнение святых, но через их опыт богообщения самому приблизиться ко Господу. Обрести Бога в сердце. Без восстановленной связи с Господом мы продолжим заблуждаться и впадать в иллюзии.

Я люблю приводить такой пример: некто начал свое путешествие по морю в лодке. Вдруг его лодка прохудилась и дала течь. А он, вместо того чтобы заделать дыру, начинает вычерпывать воду. Сможет ли он доплыть куда-то? Можно человека сравнить с такой лодкой, его проблемы – с затекающей в лодку водой, а попытку их решить – с вычерпыванием воды. Но чтобы плыть дальше – надо починить лодку! Как? Только милостью Божьей. А починив, важно оградить себя и от новых пробоин – духовным знанием. Нужно выяснить, что же пробило эту брешь в нас. И не грешить больше.

В наше время, к сожалению, к Богу люди приходят чаще через скорби и болезни. Но если бы мы обладали духовным знанием, многих печалей мы могли бы избежать.

В чем же смысл духовных знаний? Они исходят из двойственности природы Богочеловека, через Которого эти знания пришли на Землю. С помощью них можно обрести две вещи:

– научиться, не повреждая себя и окружающих, жить в земном мире и чувствовать связь с Богом;

– сделать так, чтобы окончание нашей земной жизни стало дверью в духовный мир.

Духовное знание – это то истинное знание, которое спрятано от нас за иллюзорными законами материального мира. Все знания о материальном мире – иллюзия, в которую мы уверовали от своего непослушания. Нас изгнали из рая за непослушание! Это главный изъян нашей души.

А Спаситель в Своей молитве в Гефсиманском саду, напротив, явил нам высший пример послушания Воле Отца. Ведь Он мог просить избавить Себя от страданий. Помните, Он сказал Петру, доставшему нож: ...или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? (Мф. 26:54). Но Иисус решительно отвергает человеческий страх в Себе: «Да будет воля Твоя» – вот суть Его молитвы.

Если бы Он отказался от испытаний, разве воссиял бы во всей Славе Своей? Разве исполнил бы Свое предназначение? Только смиренное подчинение воле Отца позволило Ему умереть, чтобы потом воскреснуть. Спаситель дал нам главный ключ к тому, как победить материю. Он в том, чтобы обрести смирение. Смирение с волей Господа – это путь к вершине, к цели нашей жизни. К возвращению в дом к любимому Отцу.

И вот, смысл духовных знаний в том, чтобы показать нам, где наш Дом и где наш Отец, к Которому мы должны вернуться…

А чтобы не свернуть с пути, мы учимся не нарушать законы Божии. Например: «Что посеешь – то и пожнешь» (см. Гал. 6:7). Каждое наше действие, каждое слово, каждая мысль – рождают последствия. С ними мы можем столкнуться как через год, так и через десять лет. И часто забываем о том, что когда-то был грех. А ведь возмездие пришло сейчас, возможно, именно за него.

Каждая душа приходит в этот мир уже с греховным изъяном, и даже врожденная болезнь – Божий промысел. Он дан душе для того, чтобы она наилучшим образом прошла свой путь к Господу.

Поэтому-то, возможно, монаху выпадает так много скорбей – потому что мы поставили себе высокую цель – очиститься от снежного кома последствий нашей жизни и исправить в себе врожденный изъян…

Мои братия часто начинают роптать: «Я прошу Господа, а Он не дает!» А ведь мы не знаем, когда и что нам нужно! Знает об этом только Отец наш небесный. Часто бывает, что просимое человеку пойдет во вред. Например, Господь не дает автомобиль, потому что человек на нем разобьется и станет инвалидом. Такие простые рассуждения вдруг вместо ропота наполняют нас благодарностью к Господу за прозорливую заботу!

Мы с нашими послушниками стараемся утвердиться в мысли, что именно то, что дает Господь здесь и сейчас, – и есть наибольшее благо, которое полезно нашей душе. Потому что Его любовь к нам, Его милость к нам – не знает границ.

И даже изучив все законы мира, мы помним: по воле Господа, по вере в Него, по любви к Нему, по благодарной молитве, Господь избавляет нас от любых скорбей и грехов. Даже тех, что мы, казалось бы, заслужили.

По Его воле созданы законы материального мира, но Он Сам им не подчиняется. И любой земной процесс Господь обращает вспять за доли секунды. Он, как хлеба, раздает Любовь. Он утоляет жажду миллионов. А в его руках всё только приумножается. Он являет великие чудеса. Во все времена. И делает это для того, чтобы показать ничтожность земных законов перед Его волей.

Отрадно, что такие личные и теплые беседы приносят плоды. Хоть мы только-только начали сближаться, – я не так давно поставлен служить им, но отношения и среди них, и их с теми, кто к нам приходят, – качественно изменяются. Мы учимся видеть в каждом малом, приходящем к нам, – Бога. В каждом малом, говорящем с нами, – Бога. И любовь ко Господу, памятование о Нем от этого возрастают.

И я понял, что хочу с Вами поделиться простым выводом: восприятие святых отцов нашими послушниками невозможно без нашего в этом содействия!

Нельзя просто дать список литературы для ознакомления. Мы должны всеми силами стараться пропустить всё учение через свое сердце. Чтобы оно через нас попало в сердца тех, кто с нами соприкасается. И зажгло в них желание изучить оригинальный текст. И обратиться к Евангелию. И памятовать о Господе. И быть в молитве. Ведь, по слову преподобного Максима Исповедника, «молитва очищает ум, подготавливая его к созерцанию сущих».

Конечно, мы, духовенство, – люди, самые невосприимчивые к духовному знанию. Потому что наша гордость уже вознесла нас на пьедестал всезнания: «вот, я священник, у меня есть семинарское образование, я стою у престола, с Богом на Ты, всё у меня замечательно, какие мне еще знания нужны?»

А ведь для того, чтобы росли те, кто нас окружают, мы должны сами учиться всю жизнь! Процесс обретения внутреннего знания не заканчивается семинарией или академией. Хорошо бы личным примером показывать, как воспринимать святоотеческое учение. И суметь сделать каждое свое движение и каждое дыхание – молитвой. Тогда через нашу молитву придет и понимание святых отцов нашими братьями. Как говорил святой Исаак Сирин: «Лучше нам умереть в подвиге, нежели жить в падении»

Так вот, в личных беседах, в личных рассуждениях, в разборе жизни, грехов и ошибок, мы можем помогать братьям входить в духовное знание. Бесполезно заставлять их читать книги, которые они не могут вместить. Они придут к этому со временем. Но нам, тем, кто поставлен на служение им, нам бы всеми силами стараться научить наших насельников не просто изучать духовные откровения отцов, а жить по ним, даже если это сопряжено со страданием. Ведь «как для нас пострадал Бог, так и мы должны страдать для людей», – говорит святитель Иоанн Златоуст.

Конечно, я, рассуждая об этом, понимаю, что для того, чтобы так тепло и душевно стало в наших монастырях, должно в них произойти какое-то великое чудо. Но хочу призвать вас: не ждите чуда, творите его сами!

-----------------------------

Источники и литература

1. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета с параллельными местами и приложениями. В синодальном переводе. – М.: Никея, 2018. 
2. Добротолюбие: в русском переводе [в 5 т.]. Т. 3. Изд. 4-е. – М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2010. 
3. Собрание писем преподобного Оптинского Старца Амвросия к монашествующим. Введенская Оптина Пустынь, 1995. 
4. Сокровищница духовной мудрости: Антология святоотеческой мысли в 12 томах. – Московская Духовная Академия и Введенская Оптина Пустынь, 2007–2011. 
5. Слова подвижнические / Преподобный Исаак Сирин. – Сергиев Посад: Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2008. 
6. Чехов А.П. Остров Сахалин (из путевых записок). – Владивосток – Южно-Сахалинск: Рубеж, 2010.

---

Доклад игумении Евпраксии (Инбер), настоятельницы Вознесенского Оршина женского монастыря Тверской епархии, на XXXII Международных Рождественских образовательных чтениях «Православие и отечественная культура: потери и приобретения минувшего, образ будущего», направление «Древние монашеские традиции в условиях современности (Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь Москвы, 23 января 2024 года)

---

Ваше Высокопреосвященство, досточтимые отцы и матушки игумении, дорогие братья и сестры!

Тема моего сегодняшнего размышления – как привлечь монашествующих к серьезному духовному чтению. Следует сразу уточнить, что мы будем говорить исключительно о чтении святоотеческих творений, которые уже являются частью Священного Предания Церкви.

В наши монастыри приходят люди совсем разные. Подготовленных к монашеской жизни духовниками не надо уговаривать читать, им в радость любая свободная минута, когда можно взяться за любимую книгу. Но двери обители открыты и для совсем иногда почти невоцерковленных людей, которые, как авва Досифей, приходят со словами «хочу спастись», а навыка чтения серьезных книг у них совсем нет. Вот здесь важно с первых дней сформировать у человека привычку к духовному чтению, это важнейшая забота игумении и старших сестер.

Для начала – потребовать сдать в канцелярию смартфон, который в миру уничтожал у человека все свободное время. Или смартфон, или духовное чтение.

Если новоначальный не навык духовному чтению до монастыря, надо с ним работать, приучать, принуждать даже. Есть души, которые сразу отзываются на этот призыв, а есть иные, с которыми ничего не получается. Встречаются простецы, которых не заставишь ничего читать кроме Евангелия и Псалтири, о таких наш батюшка говорил: «Ну что же, значит, будут труженики». Кто знает, может, они так будут молиться, что по водам пойдут, как в современной притче: «Трое нас и Трое Вас, Господи, помилуй нас». Так что не каждого можем мы в своей духовной немощи привлечь к духовному чтению.

Я как-то давно, по своему тогдашнему максимализму, спросила у архимандрита Наума (Байбородина), зачем принимать в наш тогда еще только начинающийся монастырь таких, казалось бы, духовно ограниченных сестер, а батюшка ответил неожиданно: «А она ведро вынести может? Ну, вот и хорошо, а то сама будешь весь день с ведрами бегать». Тем более в нашем лесном монастыре, где паломники-помощники – большая редкость.

Так как же привлечь только что пришедших в монастырь к духовному чтению?

Святитель Игнатий (Брянчанинов) относит благоговейное чтение поучений о молитве к разновидности умного делания. К духовному деланию привлекает благодать Божия. А наша задача – постараться привлечь Божию благодать. Как? Это тема другого доклада и не для этой высокой аудитории, где каждый знает, что для этого нужно делать, и каждый из нас живет в сокрушении сердца, что мало что у нас получается.

Как говорил архимандрит Наум: в школе учитель всех в классе учит одинаково, но одни отличники, а другие троечники. Человек должен захотеть читать, чтобы это стало ему жизненно необходимо. Когда монахи читают, монашество процветает. Недаром же преподобный Сергий по вечерам обходил свой монастырь и посматривал, чем занимается братия; и если замечал, что брат не молится и не читает, постукивал в окно, приводил человека в чувство.

Под одно крыло собираются люди иногда совсем разные. И к каждому нужен свой подход. К счастью, основные, основополагающие книги так или иначе все слышат за трапезой, многое читается во время Великого поста из года в год на уставных службах: и «Лествица», и «Лавсаик», и труды преподобных Ефрема Сирина и Феодора Студита.

Кроме того, во многих монастырях исполняется благословение нашего старца читать вслух всем вместе святых отцов по вечерам, ежедневно, хотя бы по часу. Интересно, как батюшка остроумно привлекал нас к чтению святителя Иоанна Златоустого. Он как-то мне сказал: «У тебя есть умные сестры? Пусть прочитают все 12 томов святителя Иоанна». Я им это благословение дословно передала, и сразу многие сестры принялись читать том за томом Иоанна Златоустого!

«Если внимательно прочесть все двенадцать томов святителя Иоанна Златоуста, – говорил наш старец, – то у человека меняется ум, и он становится способен воспринимать многие духовные вещи».

«Наш духоносный старец о. Наум, – пишет в своих недавно изданных воспоминаниях преосвященный Гурий (Федоров), епископ Арсеньевский и Дальнегорский, – советовал давать начинающим сразу высокодуховную и аскетическую литературу, и если человек будет стремиться к этому, то у него будет духовный рост. Подобное было и у меня, так как первой книгой, которую я прочитал, были “Слова” Симеона Нового Богослова. Это была очень высокая планка – такая, что до сих пор, преклоняясь перед богословием этого святого и других богодухновенных авторов, осознаешь, насколько ты мелок, низок и убог по сравнению с тем, как жили великие святые, и невольно смиряешься и вдохновляешься на подвиги».

Когда у новоначального душа горит, ему дается и разумение, и важно не упустить это его состояние, пусть пока читает побольше… Трудное время духовного охлаждения потом неизбежно ему предстоит, свои 40 лет пустыни рано или поздно проходит каждый монах; вот тогда и помогут ему навыки духовного чтения, и то, что стяжевала душа благодаря этому благодатному времени.

Конечно, по-разному бывает, с иными возможен путь только от простого к сложному. Это как учить плавать: с одним возишься день за днем, и, бывает, он так и не научится, а другого бросают в воду, а он и поплыл…

И еще – необходимо помнить совет святителя Игнатия (Брянчанинова) начинать чтение святых отцов непременно с молитвы, иначе чтение будет бесполезным. Молитва и привлекает человека к чтению, и умудряет…

Когда мы только приходили в Церковь – я говорю сейчас о тех из нас, кто не вырос в верующей семье, о тех, кто пришел к вере уже в сознательном возрасте, – книг было мало, и они ценились больше. Малодоступность книг вызывала к ним интерес. Когда ползарплаты отдаешь за бледную ксерокопию книги «Старец Силуан», тогда тебя не надо уговаривать читать эту книгу. Я помню, как дала ее прочитать приехавшему из Питера на одни сутки моему знакомому, он прочитал за одну ночь и сказал мне, что к утру стал православным. А теперь при таком изобилии книг такая леность и бесчувствие… Впрочем, удивляться особенно нечему.

Еще митрополит Зиновий (Мажуга) рассказывал: «Когда я пришел в Глинскую пустынь, там еще жили монахи, которые знали наизусть Новый Завет и Псалтирь… А теперь появился новый вид монахов, которые ни разу не прочитали Новый Завет от начала до конца, но зато они в курсе политики и знают, о чем пишут в журналах и газетах. Они, бедные, сами не понимают, что лишили себя богатства монахов – благодати, и проводят жизнь в теплохладности; их ни монахами, ни мирянами не назвать».

Архимандрит Рафаил (Карелин) в своей книге «Встречи с прошлым» рассказывает, как «глинский старец (о. Серафим Романцов) дал Виталию (будущему о. Виталию Сидоренко) книгу “Поучения аввы Дорофея” и сказал, чтобы тот внимательно прочитал ее. Прочитав книгу, Виталий хотел вернуть ее о. Серафиму, но тот сказал: “Прочитай еще раз”. Виталий прочитал, стараясь не пропустить мимо внимания ни одного слова; опять пришел к старцу и сказал: “Я прочитал книгу”. Тот ответил: “Пойди и прочти ее в третий раз”. Виталий прочел ее медленно, повторяя каждую фразу про себя, как бы стараясь запомнить наизусть. Когда он пришел к старцу, то отец Серафим сказал: “Теперь выполняй то, что написано в этой книге”».

В еще одной недавно изданной книге – о жизни архиепископа Костромского и Галичского Алексия (Фролова) – рассказывается о владыке, что «он еще по годам учебы любил работать с книгами, засиживался в читальном зале академической библиотеки. Что-то себе выписывал, потом с другими делился…. Мы времени не упускали – свободных часов у нас не было, т.к. после занятий мы несли еще и многие трудовые послушания. Поэтому каждая минута была на счету. Это и внутренне тебя хорошо трезвит. Праздных разговоров не вели».

«Наставники нас ориентировали не столько на теоретическое освоение материала, сколько на практику духовной жизни, – чтобы изучаемое и нас самих внутренне питало».

«Главной была вовсе не его эрудиция, а то, что он неразвлекательно жил духовной жизнью. Хотя мы и не догадывались, что он окормлялся у старцев. <…> Мы просто видели, что человек молитвенного настроя, всегда сконцентрированный на внутреннем делании, старающийся богослужений не пропускать».

Владыка Алексий убеждал обязательно знать жития святых. «Прошел два круга – т.е. два раза прочитал 12 томов Димитрия Ростовского – считай, что два года Духовной семинарии закончил, – говорил владыка, – это приравнивается». «Старайся не читать книг инославных писателей, хотя бы не находил в них ничего плохого, – говорил одному ученому монаху владыка Алексий (Фролов). – В этих книгах другой, тяжелый дух. Так говорили нам наши старцы».

«Читайте “Древний патерик” и напитывайтесь его духом», – советовал нам отец Наум. Огромное значение придавал наш старец воспитанию навыков духовного чтения у монашествующих.

Для монашествующих, послушников, трудников и, конечно, насельниц женских монастырей отец Наум почитал необходимым получение основных знаний в области богословских наук. В качестве отрицательного примера он нередко приводил дореволюционные монастыри России, где человек мог двадцать или тридцать лет провести на послушании в конюшне или коровнике и так за все эти годы и не узнать даже азов богословия. Таких людей он называл «монастырскими рабами» и в их существовании видел слабость прежней системы устройства иноческих обителей, приведшую к ее сокрушительному падению. Поэтому в монастырях, находившихся под его руководством, непременно проводились занятия, представлявшие собой сокращенный курс семинарской учебной программы. В первую очередь изучался «Катехизис» святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского. Батюшка так ценил эту книгу, что даже настаивал на том, чтобы ряд определений из нее заучивался наизусть. Помимо катехизиса в монастырях и сейчас изучаются догматика, литургика, церковное право, аскетика и другие богословские дисциплины.

В некоторых монастырях батюшка благословлял подробно разбирать «Добротолюбие», читая его вслух и беседуя о прочитанном, причем проводившим эти занятия игуменам или игумениям можно было задавать вопросы в случае встречавшихся сложных для понимания мест. Процесс образования в монастырях был организован вполне серьезно. По мысли старца, одной из важнейших задач восстанавливаемых по всей стране обителей была проводимая ими широкая просветительская деятельность.

Однажды наш старец даже высказался, что теперь для монастырей одной из важных задач является и работа с интеллигенцией. «Если мы сейчас не привлечем к Церкви интеллигенцию, – говорил старец, – то и монастыри наши не устоят!»

Примером тому является и наша не столь давняя история – ведь именно сочувствие интеллигенции к революционным идеям в России конца XIX – начала XX века привело к падению как самого государства, так и большинства церковных учреждений. Причиной же этого во многом стала именно неспособность тогдашних монашеских обителей повлиять на умонастроение образованной части общества. В результате были уничтожены и бóльшая часть монастырей, и значительное число дореволюционной интеллигенции. Не перестававший извлекать уроки из истории, старец стремился в корне изменить подобную ситуацию в наше время, направляя процесс повышения уровня образования в монастырях, а затем через проводимую ими просветительскую работу распространяя православное мировоззрение среди представителей умственного труда.

Тем же целям служила и издательская деятельность, с благословения отца Наума разворачивавшаяся в монастырях с первых же лет их существования.

Основное содержание первых изданных книг составили выписки из трудов святых отцов, посвященных благочестию и молитве, подобранные в виде сотниц – своего рода кратких конспектов, состоящих каждый из сотни изречений или цитат.

Он как-то сам мне рассказал, что, встав в 4 утра, составил вместе с отцом Венедиктом (Пеньковым) – своим духовным другом и учеником, впоследствии наместником Введенской Оптиной пустыни – сотницу из цитат святителя Иоанна Златоустого. Одно перечисление батюшкиных книг с самым кратким их описанием займет несколько страниц печатного текста.

В общей сложности за все эти годы по батюшкиному благословению и под его непосредственным руководством было издано более сорока томов ценнейших книг! По 1000 и более страниц каждый(!) том, посвященный духовной жизни, молитве, умному деланию.

Во многих книгах повторяется работа под названием «Сокровенная жизнь и богопознание по “Добротолюбию”». Это его кандидатская диссертация о внутреннем делании и Иисусовой молитве, написанная им при окончании духовной академии. И старец щедро раздавал своим посетителям увесистые тома, зовущие своим содержанием к тому совершенствованию, к которому он стремился своей многолетней, многотрудной жизнью, а важнейшей составляющей его жизни являлось ежедневное чтение святоотеческих творений.

Стремясь создать для своих чад библиотечку из самых необходимых святоотеческих трудов, отец Наум подготовил к изданию и трехтомный сборник «Аскетика» – своего рода хрестоматию аскетических сочинений, постоянное перечитывание которых способно поддерживать в человеке дух православного подвижничества.

Этот последний сборник, выпущенный уже в 2011 году, стал как бы духовным завещанием старца, всю жизнь глубоко изучавшего аскетическую литературу и желавшего привить любовь к этому деланию и своим духовным детям.

Отец Наум не только сам составлял хрестоматии и сборники святоотеческих сочинений, но, подобно Оптинским старцам, духовно руководил большой работой по переводу и изданию на русском языке целой библиотеки патристической литературы. Его верным и главным помощником в этом деле был выдающийся ученый-патролог Алексей Иванович Сидоров, много лет являвшийся преданным духовным чадом старца.

Алексей Иванович неоднократно отмечал, что, делая переводы или изучая творчество какого-нибудь святого отца, необходимо молиться ему о помощи и вразумлении. Патрология была для него не объектом науки, а предметом его духовной жизни. Он не внешне изучал ее, а внутренне постигал. Это необыкновенно живое, молитвенное отношение к святым отцам во многом было воспринято Алексеем Ивановичем через постоянное духовное общение с непосредственным преемником их опыта, со своим духовным отцом архимандритом Наумом.

А еще батюшка рассказывал, что одним из его первых монастырских послушаний было послушание за свечным ящиком в Троицком храме. Под прилавком у него всегда лежала очередная книга, к чтению которой он обращался в любую свободную минуту, как только иссякал людской поток.

И в более поздние годы жизни отец Наум нередко заставлял себя вставать за час или два до общего подъема, посвящая это время келейной молитве, чтению Священного Писания или творений святых отцов, из которых он и делал выписки, составлял сотницы.

Батюшка прочитывал, просматривал, прорабатывал ежедневно огромные объемы печатного слова. И это при том, что в 5:30 утра он неизменно присутствовал на братском молебне (успев уже к этому времени прочитать 3–5 глав Евангелия!), потом до 12:00–13:00 принимал народ, а вечером непременно каждый день посещал вечернее богослужение!

У батюшки был очень пытливый ум, способный проникать в глубины вещей. Его интересовали все отрасли человеческого знания. Но все это он рассматривал и оценивал с высоты знания церковного, христианского. Он вообще глобально переосмысливал всю историю человеческого бытия и человеческого знания с позиций Божественной истины. Батюшка вскрыл до самых глубин и старался преподать нам это знание, чтобы мы не были безграмотными в этом мире, но имели истинное понимание, правильно оценивали окружающие нас явления и события.

Так жили наши наставники. Но не все могут находиться в постоянном горении духа. «Сон моея лености ходатайствует души моея муку» (Богородичен тропарь по окончании 7-й кафизмы). И бывает, к сожалению, так, что монах, уже прожив в обители долгое время, охладевает к чтению. Как его вновь привлечь к нему?

Прежде всего, нужно понять, почему это произошло.

Часто бывает, что просто из-за усталости и множества послушаний становится сложно нести труд изучения серьезной духовной литературы. Такая проблема может быть разрешена достаточно легко – надо лишь физически отдохнуть.

Сложнее, когда причиной является обмирщение, утрата интереса к духовной жизни вообще. Это уже признак духовного заболевания, которое может привести к самым отрицательным последствиям, вплоть до ухода из обители и нарушения монашеских обетов. Здесь врачевством является, в том числе, и понуждение к чтению, к тому, чтобы лишенная духовной пищи душа вновь напиталась благодатью святоотеческого духа. Имже образом желает елень на источники водныя… (Пс. 41:2).

Когда в России начался упадок монашества? Когда в Синодальный период запретили монахам читать и даже держать в кельях письменные принадлежности. А с просветительской деятельности преподобного Паисия (Величковского), с его стремления вновь открыть инокам богатство святоотеческой мысли началось возрождение монашеской жизни. «Добротолюбие» в славянском переводе преподобного Паисия было настольной книгой и преподобного Серафима Саровского, и оптинских старцев.

Закончим наше сообщение прекрасными словами другого преподобного Паисия, нашего современника – преподобного Паисия Святогорца: «Очень большая польза от различных святоотеческих книг, которые в наши дни издаются, слава Богу, тысячами. В этих книгах можно найти то, к чему ты стремишься, в чем ты нуждаешься. Они – подлинная духовная пища, они безопасно ведут по духовному пути. Однако для того, чтобы они помогли, их должно читать со смирением и молитвой. Святоотеческие книги подобны томографии: подобно тому как на томографии запечатлевается телесное состояние человека, так в духовных книгах – его духовное состояние. В каждом предложении святоотеческих текстов кроется не один, а множество смыслов, которые каждый понимает в соответствии со своим духовным состоянием. <...> для того чтобы уразуметь святых отцов, надо сжать себя, сконцентрировать ум и жить духовно, ибо святоотеческий дух воспринимается только духом. <…> Итак, читайте отцов, хотя бы одну-две строчки в день.

Это витамины, весьма укрепляющие».

-----------------------------

Литература

1. Авва Дорофей, прп. Душеполезные поучения. – М.: Сибирская Благозвонница, 2013.
2. Гурий (Федоров), епископ Арсеньевский и Дальнегорский. Продолжатель дела Сергиева: Воспоминания о дивном лаврском старце архимандрите Науме (Байбородине). – М.: Сибирская Благозвонница, 2022.
3. Достигайте любви. О жизни архиепископа Костромского и Галичского Алексия (Фролова) / Ольга Орлова – М., Изд-во Новоспасского монастыря, 2023.
4. Паисий Святогорец, прп. Слова. Т. II: Духовное пробуждение. – М.: Орфограф, 2020.
5. Поминайте наставников ваших. Архимандрит Троице-Сергиевой лавры Наум (Байбородин) в воспоминаниях современников. – М.: Сибирская Благозвонница, 2019.
6. Рафаил (Карелин), архим. Встреча с прошлым. – М.: Сибирская Благозвонница, 2022.
7. Труженик Божий. Жизнеописание архимандрита Наума (Байбородина) / авт.-сост.: иером. Нектарий (Соколов). – М.: Сибирская Благозвонница, 2022.

---

Доклад Игоря Владимировича Гарькавого, директора Мемориального центра «Бутово», члена Церковно-общественного совета по увековечению памяти новомучеников и исповедников Церкви Русской при Патриархе Московском и всея Руси, на XXXII Международных Рождественских образовательных чтениях «Православие и отечественная культура: потери и приобретения минувшего, образ будущего», направление «Древние монашеские традиции в условиях современности» (Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь Москвы, 23 января 2024 года)

---

Ваши Высокопреосвященства и Преосвященства, Ваши Высокопреподобия, досточтимые отцы игумены и матушки игумении, уважаемые коллеги, братья и сестры!

Думаю, что о необходимости увековечения памяти новомучеников и исповедников Российских в этой аудитории нет нужды говорить. Так же нет нужды, наверное, напоминать присутствующим об указаниях Священного Синода 2015 и 2022 годов о том, что при приходах и монастырях Русской Православной Церкви рекомендуется создавать музейные экспозиции. Но устроители этой секции заострили тему моего доклада, попросили меня рассказать о состоянии музея памяти новомучеников, что говорит об актуальности этой проблематики.

Музей – это не просто экспозиция. Напомню, что отечественная музеология исходит из понимания музея как явления, в котором сочетаются три необходимых элемента: это фонды, то есть музейная коллекция, это экспозиция и – научно-просветительская работа. То, что не имеет одного из трех этих элементов, музеем не является. Но создать полноценный музей очень сложно. Музеи разные, не буду сейчас входить в эту довольно интересную тему, скажу только, что для нашей сегодняшней беседы имеет значение только один тип музеев, к которому сейчас во всем мире проявляют большой интерес. Это так называемый «музей памяти».

По оценкам международных специалистов крупнейшим музеем такого рода является Яд ва-Шем [1] в Израиле, посвященный геноциду еврейского народа. По техническому и концептуальному оснащению он является, наверное, самым развитым музейным комплексом такого рода в мире. Но это не значит, что в других местах нет ничего подобного, не значит, что музеев памяти не было раньше.

Может быть, возникнет вопрос: а вообще, зачем мы создаем музеи, почему нам надо тратить такие колоссальные ресурсы для создания музейных экспозиций (а это действительно и дорого, и сложно, и трудозатратно)? Дело в том, что современная наука пришла к одному очень важному выводу. В работах германского египтолога, антрополога, культуролога Яна Ассмана было ярко выражено утверждение, что через 90 лет после любого исторического события социальная память о нем – память в обществе – элиминируется [2], то есть стирается. У исторического события, прошедшего этот рубеж, есть в дальнейшем только два варианта: либо оно воплощается в культурных формах, либо просто исчезает из памяти поколений. Остаются, конечно, какие-то воспоминания, ассоциации, но это уже не та яркая память, которая влияет на жизнь общества. Вот одной из таких культурных форм, и самой развитой, является музей.

Понимая всё это, понимая миссию, которую несут Бутовский полигон, приход храма Новомучеников, наш мемориальный центр, мы и ставили перед собой задачу. Немного расскажу о том, как мы попытались ее решить исходя из наших очень ограниченных сил и возможностей.

Икона Новомучеников Бутовских напоминает нам, что это самый большой местный Собор святых Русской Православной Церкви. Но не только святые, не только православные пострадали в Бутове: 20762 человека расстреляны с 8 августа 1937 по 19 октября 1938 года. И наша задача была, конечно, рассказать, так или иначе, обо всех этих людях.

Здание музея находится рядом с храмом – это восстановленный флигель усадьбы Дрожжино-Бутово. В рамках восстановления исторического памятника у нас не было возможности использовать все желаемые площади, поэтому наше экспозиционное пространство очень небольшое, всего лишь 150 квадратных метров. Я думаю, те из вас, у кого есть в обителях музеи, имеют бóльшие площади для своих экспозиций. На ограниченном пространстве нужно было решить очень непростые задачи. Мы восстановили главную систему комнат, благодаря этому удалось создать определенную концепцию.

Современный музей не может существовать без концепции, без музейного сценария. Просто собрание исторических предметов, выложенных в витрине с напоминанием, как выглядели кадильницы XVIII века, как они выглядели в XIX веке… – это сейчас, к сожалению, не работает, не оказывает практически никакого влияния на массовую аудиторию, для которой музей строится. Музей должен нести идею, сквозную мысль, но выраженную очень аккуратно, ненавязчиво, в разных формах, – для того чтобы она оказала на человека всемерное воздействие.

Первый зал у нас называется «Усадьба», здесь мы рассказываем о самóй местности, об усадьбе Дрожжино-Бутово, затем переходим к теме спецзоны НКВД. Зал разделен на две части: одна из них напоминает о том, что было «до», а другая – «после». Стол начальника спецзоны НКВД, как мы можем его сейчас реконструировать, факсимильные документы того времени… Очень интересен маленький зал – короткий, он не имеет ни одного предмета внутри – это зал перехода. Люди проходят его строго по одному, в полумраке – это зона дискомфорта, для многих, очевидно, неприятная (я думаю, для музея это нормально, это все-таки не супермаркет). И вот, пройдя через эту небольшую зону (как она устроена, не буду раскрывать, потому что вы, возможно, приедете и испытаете это на себе), вы попадаете в зал, который называется «Барак». Здесь воспроизведена атмосфера того самого барака, где приговоренные к смерти находились последние часы своей жизни во время сверки-идентификации перед расстрелом. В центре находится инсталляция которая называется «Расстрельный ров» – это портреты нескольких человек, один из них архимандрит Кронид (Любимов) и еще несколько братьев Троице-Сергиевой лавры. Напомню, что архимандрит Кронид и практически вся остававшаяся активная часть братии Троице-Сергиевой лавры были расстреляны на Бутовском полигоне 10 декабря 1937 года. И вот вокруг этого дня, вокруг 10 декабря построен рассказ в этом зале. Через него мы переходим в следующий, который называется «За Христа пострадавшие».

Это экспозиционное помещение имеет несколько витрин, достаточно традиционно, на первый взгляд, оформленных: вещи, мемориальные предметы, связанные с пострадавшими на Бутовском полигоне. В центре стол, здесь лежат подлинные документы и музейные копии документов из семейного архива отца Сергия Кедрова, приходского священника, который оказался – может быть, каким-то особо благословенным образом – главным героем экспозиции. Он – один из девятисот человек, расстрелянных по церковным делам в Бутове, один из трехсот тридцати двух бутовских новомучеников. Так получилось, что Господь послал нам сотни документов из его личного архива, и мы сделали их центром экспозиции.

Задача наша – не только рассказать о событиях, но помочь посетителям музея соприкоснуться с этими людьми. Помочь увидеть их не только на иконе, но увидеть реалии их жизни, их судьбы, их отношения. Один из интересных приемов, который мы создали специально для этого музея, – это «бутовские складни»: простые, на первый взгляд, портреты на стене раскрываются – и внутри вы видите последнюю фотографию человека, сделанную в тюрьме перед расстрелом. Это производит на посетителей очень сильное впечатление.

Не вдаваясь во все детали, не раскрывая все маленькие тайны нашего музея, я хотел бы заострить внимание на одном тезисе из нашей концепции. Дело в том, что музей – это особый способ коммуникации. Таково понимание музея в христианской культуре. Мы не просто рассказываем о прошлом, не просто собираем исторические предметы, – с помощью всего этого мы выстраиваем живую, вполне реальную связь с предшествующими поколениями, для того чтобы через их судьбы рассказать об историческом событии. Иначе мы либо впадем в политиканство и будем пугать ужасами большого террора, не давая выхода из этого тупика и ада, либо просто уйдем в частные судьбы, и потеряем тогда то общее, что связует этих людей.

Мы, во всяком случае на Бутовском полигоне, нашли такое решение, оно кажется нам глубоко традиционным. Музеи подчас имеют сложные отношения с церковными учреждениями, но на самом деле мы и начинались в монастырях и в храмах; музеи зарождались именно внутри храма – как собрание реликвий, исторических предметов. Протомузейные формы в русской культуре можно встретить еще в XI–XII веках – это и святыни, привезенные князем Владимиром из Херсонеса, и «гробы» святых Бориса и Глеба в Вышгороде [3], и Смедынь [4], и многое другое. Мне кажется, в этом смысле христианская культура подразумевает, что музейное делание может быть не просто «нагрузкой» и для кого-то «обязаловкой», а одним из видов христианского служения.

У нас еще проектируются и делаются два зала – зал, посвященный дворянам и офицерам, и зал, посвященный самым разным людям которые пострадали на Бутовском полигоне. Пока они заняты выставкой, рассказывающей о художниках, расстрелянных в Бутове. Их здесь погибло 80 человек, и это тоже важно, потому что мы должны в ходе музейного показа деконструировать сталинистский миф о том, что этих людей расстреляли правильно, что эти люди враги народа, которых надо было убить, уничтожить. Мы на конкретных документах показываем, что это ложь, что эти люди и были тем самым народом, во имя которого совершались страшные злодеяния.

Конечно, создать музей, не имея команды, не имея иногда ресурсов, очень сложно. Это действительно большое и серьезное предприятие. Поэтому родилась идея, и она получила уже благословение Святейшего Патриарха Кирилла и даже поддержку Президента Российской Федерации, о создании на базе Бутовского полигона Общероссийского мемориального центра «Русская Голгофа», который должен быть посвящен подвигу исповедников веры ХХ века. Для этого предполагается музеефицировать оставшиеся нам в наследие от сотрудников МГБ СССР складские помещения, построенные в конце 40-х годов. Это огромное и страшное здание, к сожалению, находится в аварийном состоянии, но его можно привести в человеческий вид и сделать общецерковным музеем.

Потому что одна из главных, на мой взгляд, проблем, с которой сталкивается сейчас наша Церковь, – это то, что у нас, несмотря на последние 30 лет церковного возрождения, нет ни одного общецерковного музея. Не только памяти новомучеников, но и, к сожалению, истории Русской Православной Церкви. Музейные проекты, которые, возможно, вы создаете и будете создавать в монастырях, рискуют стать очень маленькими огоньками, незаметными издалека. Нам нужно объединить усилия, создав «музей музеев». Соединить усилия ваши, команды Бутовского полигона, Свято-Тихоновского Богословского университета – главных наших партнеров… – для того чтобы собрать воедино нашу память о новомучениках.

Пока мы не имеем, к сожалению, должного финансирования для того, чтобы восстановить это здание как музейное помещение, но мы уже можем начать работу. Это и сбор материалов, и фиксация устной истории, чему надо уделить, как мне кажется, особое внимание, поскольку носители устной истории уходят. Но это еще и передвижная выставка «Русская Голгофа», в которой мы предлагаем всем вам принять участие безвозмездно, то есть это благотворительный проект. Выставка передвижная, она является визуализацией материалов, собираемых нами для будущего музея. Первый модуль охватывает время с 1917 по 1921 год. Открылась она в 2020 году в Храме на Крови в Екатеринбурге, что очень символично, – буквально на том самом месте, где пролилась кровь Царственных страстотерпцев.

9 февраля этого года в Санкт-Петербурге будет открыт второй модуль, который будет охватывать время с 1922 по 1925 год. Это планшетные стенды, легкие в транспортировке. Они могут, как в Екатеринбурге, сопровождаться музейными предметами, если таковые у вас есть. Выставка путешествует по России, объехала уже немало городов. В Липецке, например, это имело очень серьезные последствия для жизни Липецкой митрополии: после того как эта выставка в городе прошла, между епархией и Липецким областным музеем было подписано соглашение о многолетнем сотрудничестве. Музей понял, что епархия может осуществлять серьезные музейные проекты, которые на самих музейщиков производят, как правило, очень плодотворное впечатление.

Поэтому, уважаемые коллеги, я хотел бы поблагодарить вас за внимание и еще раз сказать в заключение, что музейное служение памяти новомучеников, конечно, очень сложно, требует привлечения специалистов и больших расходов, но это, наверное, единственное, что мы можем сделать, чтобы память о них и об их времени сохранилась не только внутри Церкви, не только в литургических формах, но стала памятью всего нашего народа.

-----------------------------

[1] Израильский государственный национальный мемориал Катастрофы (Холокоста) и Героизма в Иерусалиме. Основан в 1953 году. Представляет собой комплекс, расположенный на площади в 18 гектаров и включающий в себя Музей истории Холокоста, мемориальные объекты (Детский мемориал, Зал памяти, Мемориал депортированным «Вагон для скота», Партизанская панорама, Стена памяти, колонна Героизма и монумент Еврейским солдатам), открытые памятные площадки (Долина общин, площадь Надежды, площадь Януша Корчака, площадь Семьи и площадь Варшавского гетто), Музей искусства Холокоста и выставочный павильон, синагогу, научно-исследовательский институт, визуальный центр, библиотеку с архивами, издательство и образовательный центр, именуемый Международная школа/институт исследований Холокоста, и другие объекты. – Примеч. ред
[2] Элиминация (лат. еliminare – изгонять) – удаление, исключение, уничтожение чего-либо. – Примеч. ред.
[3] Центром почитания святых Бориса и Глеба с конца XI века стала церковь в их честь, построенная в Вышгороде, недалеко от Киева. Кроме мощей в ней хранились и другие реликвии, связанные с братьями, в том числе меч святого князя Бориса. В Вышгороде же пребывала Владимирская икона Божией Матери до того, как князь Андрей Боголюбский перевез образ во Владимир-на-Клязьме. – Примеч. ред.
[4] Смедынь (Смядынь) – историческая местность на западной окраине Смоленска, место убиения святого князя-страстотерпца Глеба, где был затем основан Борисоглебский монастырь. – Примеч. ред.

---

Доклад архимандрита Иннокентия (Руденко), наместника Санаксарского Богородице-Рождественского мужского монастыря на XXXII Международных Рождественских образовательных чтениях «Православие и отечественная культура: потери и приобретения минувшего, образ будущего», направление «Древние монашеские традиции в условиях современности», секция «Святоотеческое наследие как выражение опыта духовной жизни» (Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь Москвы, 23 января 2024 года)

---

Наследие святых отцов – их жития и наставления – это часть Священного Предания Церкви, это их опыт жизни по евангельским заповедям, опыт жизни во Христе, это действие Святого Духа в них. Изучать их наследие необходимо для того, чтобы по силе приобщиться к их духовному опыту, а через это ко Христу.

По традиции в монастырях святоотеческое наследие изучалось прежде всего через живое общение с его носителями – с преуспевшими монахами, имеющими опыт духовной жизни, а затем – через чтение житий и наставлений. Сейчас, во время оскудения духоносных наставников, главным учителем духовной жизни и святоотеческого наследия являются книги.

Современное иноческое жительство по Священному Писанию и совету святых отцов и братии освящено примером главы монашества преподобного Антония Великого. Он не был в послушании у старца, но в новоначалии своем жил отдельно и заимствовал наставления из Писания и от разных отцов и братии… стараясь усвоить себе добродетель каждого добродетельного инока, всем оказывая по возможности послушание и смиряясь перед всеми.

Святитель Игнатий (Брянчанинов) советовал прибегать больше к чтению святых отцов: «Пусть они руководствуют вас, напоминают вам о добродетели, наставляют на путь Божий. Этот образ жительства принадлежит нашим временам. Он заповедан, предан нам святыми отцами позднейших веков. Жалуясь на крайний недостаток в богопросвещенных наставниках и советниках, они повелевают ревнителю благочестия руководствоваться в жизни своей отеческими писаниями».

Никогда в истории Церкви не было такого изобилия духовной литературы, какое есть сейчас. И потому сейчас, как правило, во всех монастырях есть хорошие библиотеки. Поскольку монастырь это община, в которой насельники учатся жить по Евангельским заповедям и советам святых отцов, то главными делами монахов является послушание, молитва и чтение соответствующих Священных и святоотеческих писаний. Но для этого делания есть серьезные препятствия. Всё, что препятствует духовной жизни вообще, препятствует и усвоению святоотеческого наследия.

Первым и самым главным таким препятствием является отсутствие послушания. Послушание – это отсечение своей воли в добром, т. е. делать не так, как ты хочешь, а как сказали или как это требуется, принимая во внимание Промысл Божий над всеми людьми и миром. Послушанием также называют работу, потому что всякая работа в монастыре должна выполняться с отсечением своей воли.

Сущность греха Адама – преслушание, приведшее к рассогласованию воли человеческой с волей Божией. Преслушание это уход от Бога. Возвращение возможно только путем полнейшего послушания Богу.

Суть подвига Господа Иисуса Христа – послушание Богу Отцу. Две воли во Христе всегда оставались согласованными: человеческая воля всегда подчинялась Божественной. Для личного усвоения искупительного подвига Христова все христиане должны идти путем послушания, согласованности воли своей с волей Божией.

Преподобные отцы шли как раз этим путем и оставили нам опыт своего смиренного восхождения к Богу и познания Его.

Если будет желание посильно подражать святым отцам, будет и желание читать их наставления о том, как проходить путь, ведущий к Богу.

Вторым препятствием, на мой взгляд, является чтение святоотеческих наставлений, не соответствующих образу жизни и устроению души. Самочинное чтение творений святых отцов может увести человека в прелесть, т. е. еще сильнее отдалить от Бога.

Это происходит по причине тонкой духовной гордости, которая незаметна для самого человека. Она может скрываться под личиной внешнего смирения.

Если нет опыта, необходимых духовных знаний, навыка послушания и молитвы, то он читает наставления святых, находясь под влиянием страстей, – в основном самомнения, самооправдания и осуждения. И тогда происходит то, о чем сказал авва Дорофей: «Самые изречения отцов наших мы употребляем сообразно с лукавою волею нашею и к погибели душ наших» (Поучение 7).

В 90-х годах один трудник нашего монастыря спросил у известного старца, схиархимандрита Макария (Болотова) благословение читать «Добротолюбие», и старец ему не благословил. После этого духовник нашего монастыря, схиигумен Иероним не благословил ему вообще читать святых отцов и потом сказал, что это было нужно для него, чтобы он не впал в прелесть. Спустя некоторое время, когда этот насельник уже был иноком и приобрел небольшой духовный опыт, отец Иероним благословил ему прочитать все «Добротолюбие».

Сейчас в монастырях практически нет таких духовников, которые по откровению свыше могут сказать, что кому нужно читать, а что нет. Поэтому монахи руководствуются общими советами. Главными руководствами для духовной жизни являются: поучения аввы Дорофея, «Лествица», руководство к духовной жизни Варсонофия Великого и Иоанна, наставления святителя Игнатия (Брянчанинова). Особенно ценны наставления современных старцев и подвижников: Паисия Афонского, отца Иоанна (Крестьянкина), игумена Никона (Воробьева) и других.

Третьим препятствием для духовной жизни и изучения святоотеческого наследия является обмирщение монашества. Оно проявляется прежде всего в общении, а именно в празднословии. К сожалению, нередко в общении монахи практически ничем не отличаются от мирских людей за исключением одежды и места проживания. Если монах без необходимости общается на мирские темы, то в нем угасает духовное чувство, необходимое для внимательной духовной жизни и для изучения святоотеческих творений. Ярким примером разрушительного действия празднословия для монашества является тот факт, что в V веке на берегу реки Евфрат была обитель Неусыпающих, в ней непрерывно читалась Псалтирь. На вопрос о том, почему она разошлась, преподобный Нил Мироточивый сказал: «Потому что празднословие не усыпает», т. е. причиной ее закрытия стало празднословие. У святителя Игнатия (Брянчанинова) в «Отечнике» читаем: «Авва Мегефий говорил: Прежде, когда мы собирались друг к другу и беседовали о пользе душевной, укрепляя друга друга, – мы уподоблялись стройным полкам и восходили на небо. Ныне, когда собираемся, чтоб злословить друг друга, – мы нисходим во ад».

Второй стороной обмирщения является то, что часто монашествующие теряют духовный смысл монастырской жизни: их целью становится исполнять данное им послушание, и они забывают, что внешнее послушание – это лишь средство для внутренней духовной жизни. Наш духовник схиигумен Иероним отмечал, что послушание – это форма, а содержание – это спасение души.

Раньше были монахи, хорошие или плохие, но монахи. Теперь появилось столько людей, которые сами хорошо не понимают, чего они ищут в монашестве.

Святитель Григорий Богослов выразил саму суть монашества в словах: «Пусть всё возьмет у меня мир и оставит только одно – Христа».

Эта духовная нищета, которая имеет только одну любовь ко Христу, стала для современного монашества непонятной. Оно боится всесожегающей любви и не хочет оставить мир, и мир продолжает жить в глубине его души под видом служения людям, проповеди христианства, помощи нуждающимся и больным, строительством новых монастырей и корпусов и т. п. Монахи как будто боятся выйти из суеты на простор сердечного безмолвия, где дух человека ощущает дыхание вечности и присутствие Божества.

Мирские дела как бы ни были сами по себе полезны и достойны, являются областью, чуждой монаху, страной которую он покинул. Эти дела отворяют дверь души для целой толпы помыслов, воспоминаний, планов, картин, мысленных бесед, за которыми вторгаются в душу гнев, боязнь, тщеславие, похоть и другие страсти. Молитва становится внешней, поверхностной. Она вспоминается между мирских дел как что-то второстепенное.

Монашество это подвиг непрестанного обращения ума и сердца к Богу и очищение души от мирских образов и помыслов.

Один из древнейших христианских писателей сказал так: «Когда дух отвращает око ума от Бога, то душа становится жестокой и холодной. И когда ум монаха обращается к земному и образы мира наполняют его сердце, он становится мертвым для Бога и негодным для людей, свет его духа гаснет».

Монашество – это искусство непрестанной Иисусовой молитвы, которое святые отцы назвали художеством из художеств и наукой из наук. Только эта внутренняя, сердечная, неведомая миру молитва может сделать иным существом. Древние отцы учили молитве своих учеников; они считали ее самым главным делом монаха, а все остальное – только приготовлением к ней.

И последним препятствием, о котором хотелось бы сказать в этом кратком докладе, является очень слабое желание подражать святым отцам и жить по евангельским заповедям. Преподобный Серафим Саровский назвал это отсутствием решимости. (В XIX веке в России решимостью называли твердое намерение; сейчас решимостью называют смелость в принятии и исполнении решений.) Святейший Патриарх Кирилл писал, что человек может усвоить столько знаний, сколько он готов применить в жизни. Главным условием для изучения и усвоения наследия святых отцов является стремление подражать их добродетелям. Согласно Священному Писанию, учение святых отцов является мудростью, сходящей свыше. Апостол Иаков назвал свойства этой мудрости: мудрость, сходящая свыше, во-первых, чиста, потом мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, беспристрастна и нелицемерна (Иак. 3:17). Насколько монах стремится к этим добродетелям, настолько он вмещает умом и воплощает в своей жизни учение святых отцов. Мы, монашествующие священнослужители, призваны к тому, чтобы стремиться к этому самим и призывать других – призывать прежде всего своим примером, а потом и словом.

---

---

 

---

Доклад игумена Лаврентия (Балаева), братского духовника Введенского ставропигиального мужского монастыря Оптина пустынь на XXXII Международных Рождественских образовательных чтениях «Православие и отечественная культура: потери и приобретения минувшего, образ будущего», направление «Древние монашеские традиции в условиях современности», секция «Святоотеческое наследие как выражение опыта духовной жизни» (Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь Москвы, 23 января 2024 года)

---

Монастыри и монашеская жизнь всегда вызывали живой интерес и внимание не только верующих, но и общества в целом. Во многом это обусловлено тем, что от того, насколько правильно устроена жизнь в монашеских общинах, зависит и жизнь самой Церкви.

Уже начиная с первых веков существования Святой Православной Церкви стали появляться такие христиане, которым было сложно, а порой и невозможно, совмещать жизнь в мирской среде и исполнение всех заповедей Христовых. Они удалялись в пустынные места и устраивали свою жизнь так, чтобы полностью предаваться общению с Богом. Таким образом формировались различные типы монашеских общин, происходило и образование крупных монастырских обителей с большим количеством монахов.

Сама монастырская жизнь постепенно привела к созданию выверенных правил жизни в обителях. Когда пришло время, Господь послал, как мы знаем, Ангела удивительному святому Пахомию Великому с подробным предписанием устроения устава монастырской жизни.

Следует заметить, что во всех обителях имеются свои особенности. В каждом монастыре есть свой устав богослужений, устав устроения повседневной жизни, свод правил поведения монахов.

По мере устройства монашеской жизни остро встал очень важный вопрос руководства монахами, воспитания послушников монастыря.

В деле воспитания ученика всегда исключительную роль играет личный пример наставника. Обучение в духовной жизни происходит на основании собственного положительного духовного опыта, и только в этом случае каждое слово из уст учителя приносит видимую пользу ученику.

Со временем среди общего числа монахов постепенно выделялись наиболее опытные, которым и поручалось водительство более молодых насельников. Постепенно духовничество и старчество оформились как особое служение и как особый вид послушания.

Понятия «старец» и «старчество» в церковной истории со временем приобрели несколько значений, но в первоначальном и основном своем значении старец – это духовный руководитель, наставник монашествующих.

Старчество как Божие установление едино, но понятие о высшем его проявлении подразумевает «особое благодатное дарование, харизму, непосредственное водительство Духом Святым, особый вид святости» [1]. Старец, призванный на это служение Самим Богом и получивший от Него дары Святого Духа, проходя путь трезвения и умно-сердечной молитвы, очищался от страстей и, пребывая в молитвенно-покаянном состоянии, видел свои грехи даже в тончайших помыслах и движениях сердца. Он обладал дарами прозорливости, чудотворения. Старец мог видеть в самой глубине души человеческой зарождение зла и причины его зарождения и, зная душу человека, указывал верный путь ко спасению, открывая людям волю Божию.

Хотелось бы остановиться на теме старчества в Оптиной пустыни. Сам монастырь Оптина пустынь и Собор преподобных отцов и старцев пустыни – особенное явление милости и благодати Божией.

В целом расцвет старчества на Руси связан с именем преподобного Паисия (Величковского). Первые Оптинские старцы Леонид (в схиме Лев), Макарий, Моисей и Антоний по милости Божией сподобились иметь в роли наставников учеников преподобного Паисия. У каждого старца был свой путь духовного развития и свои особенности личных взаимоотношений с наставниками.

Несколько слов следует сказать о преподобном Паисии. Это был удивительный, святой человек, который прошел много различных монастырей России, Афона, Молдавии. Его усилиями была восстановлена база учения о монашестве: собрана святоотеческая библиотека и сделаны новые переводы текстов святых отцов Церкви.

Оптинское же старчество берет свое начало с 1829 года – момента возвращения в Оптину пустынь старца Льва (Наголкина) со своими учениками: с 1797 по 1799 год он состоял в числе братии монастыря, после чего прошел несколько монастырей, где и познакомился со своим основным наставником схимонахом Феодором. Как обычно это и происходит, встреча преподобного старца Льва не прошла совершенно гладко и безмятежно. Не вся братия сразу восприняла прибытие старца с пониманием. И если бы не великое духовное мужество старца Льва, его уверенность в своей правоте и его могучая духовная сила, неизвестно, как сложилась бы судьба обители.

Особенностью оптинского старчества, благодаря которому монастырь получил всемирную известность, помимо своего прямого назначения – духовного воспитания братии и возрождения внутреннего делания в монашестве, стала обращенность к миру – духовная работа с мирянами. Так сложилось отнюдь не случайно, но по великой потребности того времени. Работа с мирянами заключалась не только в принятии исповеди богомольцев, она стала широким общественным служением монастыря/ «К старцам в Оптину шли за утешением, исцелением, за советом, руководством, указанием» [2]. Помимо простого народа, в монастырь стремились выдающиеся мыслители эпохи, философы, художники. Как заметил И.К. Смолич, «это был своеобразный прорыв сквозь преграды, которая воздвигла «государственная церковность» вокруг верующих людей и монахов» [3] . В совокупности это явление и называется оптинским старчеством.

Необходимо подчеркнуть и традиционность оптинского старчества. Изучение источников показывает строгое следование преподобных оптинских старцев православному святотеческому учению.

Важно также отметить, что старчество в Оптиной Пустыни достойно внимания тем, что оно преемственно. «Мы удивляемся не столько самому старчеству…, сколько неизреченному Промыслу Божию над обителью Оптинской, где целое столетие не оскудевал обильный источник пророческого старческого служения на благо … всей Церкви Божией» [4].

Также следует обратить внимание на «соборность» оптинского старчества. Преподобные старцы Оптинские различались по происхождению, образованию, характеру, но всех их объединял единый дух преданности воле Божией и дух любви Божией.

Именно Оптинские старцы показали своим примером, что «доля старца – быть на служении всему человечеству… Если мы можем гордиться, так только тем значением, какое имели наши монастыри в народной жизни… Мы подарили миру великие сердца» [5]. Русский народ любил и любит монастыри как свои народные святыни. И старцы отвечали на эту народную любовь.

Нас, сейчас живущих в Оптиной пустыни, часто спрашивают, стараемся ли мы сохранить заветы Оптинских старцев? Я должен сказать, что мы не просто стараемся сохранять заветы дорогих нашему сердцу старцев Оптинских, мы живем согласно этим заветам!

Как и ранее, нашей первоочередной задачей является воспитание братии Оптиной пустыни, особенно только пришедших во святую обитель. Большое значение имеет, какое первое наставление получит только что поступивший в монастырь подвижник. От этого зависит и весь дальнейший его монашеский путь. Придя в монастырь с желанием монашеского жития, послушник с первых дней должен стремиться проводить свои дни по-монашески.

Большинство трудностей, с которыми мы сталкиваемся – те же, что были и в древние времена, и при преподобных старцах. Однако обращает на себя внимание факт гипертрофированного эгоизма современного человека, который воспитывается в самоугождении, в удовлетворении своих личных потребностей. Современное общество приучает человека думать только о материальном, не о вечном.

Первое, с чем сталкивается подвижник, переступив порог монастыря, – это необходимость отсечения своей воли. Он должен отдать игумену и всей во Христе братии самое дорогое, что у него имеется, – свою свободу. Но только отдав свободу он становится по-настоящему свободным на пути ко спасению своей бессмертной души, на пути искоренения своих страстей и привязанностей.

Для прохождения этого пути, как и прежде, к каждому вновь пришедшему послушнику у нас прикрепляется свой духовник, свой «старец», с которым послушник может разрешить все недоуменные вопросы. Духовник преподает окормляемому первые уроки благочестия, поведения, отношений между братиями, учит основам духовной жизни и духовной борьбы. Обучение всему этому невозможно без правильного совмещения трудовых послушаний и молитвы.

Как и прежде, основой нашей жизни и воспитания являются следование Священному Писанию, чтение наследия святых отцов, посещение богослужений, исполнение вверенного послушания. В ряде случаев и для воспитательных целей, и для единения братии практикуется смена послушания, изменение места жительства.

Гармонично устроенная жизнь в нашей обители направлена на достижение главной цели – спасения души. Братия старается относиться друг к другу с добротой, взаимным почтением, смирением и послушанием.

Очень важным является обучение послушников и монахов основам духовной борьбы. Часто подвижник смущается от сложных моментов, и важно в этих условиях объяснить, что в терпении и молитве как раз и состоит наша борьба. Претерпевый до конца, той спасен будет (Мф. 24:13). Необходимо, конечно, запасаться любовью, терпением, смирением, мудростью, опираясь на советы святых стцов. Несомненно и то, что основной груз ложится на плечи игумена монастыря. А мы, духовники, исполняем послушание, лишь помогая в этом. Главное в жизни монастыря – сохранять между всеми братиями дух любви, терпения, взаимной помощи. Мы стремимся к тому, чтобы наша жизнь служила ярким примером проявления этого духа.

Немалую часть нашей жизни занимает социальное служение – служение Богу через служение людям. Монастырь посещает множество паломников из самых разных уголков. Все они, как правило, приезжают за разрешением своих недоуменных вопросов, за укреплением в вере, за утешением. Наибольший дар, которым мы можем поделиться с приезжающими к нам – это вера.

Мы искренне стараемся делать всё, чтобы, как и раньше, по мере приближения к Оптиной пустыни «взгляды становились приветливее, поклоны ниже и участья к человеку больше» [6], в чем да поможет нам Господь Бог молитвами преподобных и богоносных старцев Оптинских.

___________________________

[1] Концевич И.М. Стяжание Духа Святаго в путях Древней Руси. М, 2009 г. С. 50.

[2] Там же. С. 204.

[3] Смолич И. К. Русское монашество 988–1917. М., 1999. С. 351.

[4] Венедикт (Пеньков), архим. Старчество, его происхождение в деле спасения / Б-ка Оптиной Пустыни, 1995 (машинопись).

[5] Экземплярский В.И. Старчество // Дар духовничества. Сост. П.Г. Проценко. – М.: Руссико, 1993.

[6] Гоголь Н.В. Письмо графу Александру Петровичу Толстому, 10 июля 1850 г.

---

Доклад игумении Екатерины (Чайниковой), настоятельницы Кресто-Воздвиженского Иерусалимского ставропигиального женского монастыря на XXXII Международных Рождественских образовательных чтениях «Православие и отечественная культура: потери и приобретения минувшего, образ будущего», направление «Древние монашеские традиции в условиях современности», круглый стол «Старчество как плод духовной культуры монашеской жизни» (Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь Москвы, 23 января 2024 года)

---

Старец – это носитель «ума Христова», выразитель внутренней силы Церкви. Как апостолы и мученики, вместитель не только сердечного опыта, но и сверхъестественных даров: различения духов, прозорливости, врачевания. Недаром средневековый византийский святой Симеон Новый Богослов называл своего авву «апостолом и учеником Христа», подчеркивая сущность его служения. Старчество является необходимым элементом православной аскетической традиции и важной составляющей православной культуры. Важно также заметить, что старчество обладало и обладает богатым потенциалом знаний не только о спасении души, но и о ее лечении.

Россия всегда была сильна верой и любовью к Богу Триединому, Всеблагому, Всемилостивому Богу крепкому, живому. Троица Святая живет в сердцах простых людей, не зараженных гордым неверием. За это полюбил Бог Россию и прославил в Царстве Своем множество ее подвижников веры православной. Среди них схиигумен Савва (Николай Михайлович Остапенко) – благодатный старец, живший в середине ушедшего столетия в Псково-Печерском монастыре.

Благодарю Бога за то, что и мне посчастливилось быть духовным чадом одного из величайших старцев ХХ века – схиигумена Саввы. В своем завещании отец Савва просил чад духовных после его смерти молиться о нем, раздавать милостыню до сорокового дня и отслужить хотя бы семь заупокойных Божественных литургий. До сегодняшнего дня, более 43-х лет, чада молятся о своем духовнике и чтут его память. В день Ангела старца 18 декабря, и в день его блаженной кончины 27 июля собираются духовные чада и почитатели не только в Печорах, но и в Иерусалиме, на Афоне, в Грузии и на Украине, в местных храмах, в обителях, чтобы отслужить Божественную литургию о почившем пастыре.

После того как минуло 30 лет со дня смерти духовного отца, мною была организована экспедиция по собиранию среди духовных чад и людей, знавших отца Савву, фактов и свидетельств о его жизни и служении. Пока можно еще было застать в живых свидетелей не только последних лет его жизни, но и тех, кто духовно окормлялся у него еще в Лавре преподобного Сергия. Мы посетили Грузию, Абхазию, Украину, Кубань, Ростов-на-Дону, Дивеево, Московскую и Псковскую области… Митрополиты, духовенство, монахини, миряне – кладезь свидетелей встретили мы, порой очень неожиданно, на этом пути.

В своем докладе считаю правильным не повествовать об отце Савве от своего лица, но представить вашему вниманию духовный портрет этого старца от имени его чад – свидетелей жизненного подвига, труда и молитвы.

Простота и скромность, общительность и благожелательность ко всем, а также молитвенность украшали этого седовласого старца с большими голубыми глазами, с любовью взирающими на окружающий мир, погрязший в грехах. Освященный благодатью Святого Духа батюшка был доступен каждому, кто приходил к нему за помощью, советом, благословением или молитвой. И он всех утешал делом и словом, раздавая в благословение иконки, крестики, книжицы, четки, святое масло и просфоры. К нему в сложном, безбожном двадцатом столетии ехали тысячи людей, искавших совета и утешения. «Каким был ваш духовный отец схиигумен Савва?» – спросили у одного из духовных чад. «Он творил любовь», – был ответ. Не было человека, соприкоснувшегося с батюшкой и оставшегося без утешения. Для каждого у отца Саввы находились слова любви.

Николай Михайлович Остапенко, будущий схиигумен Савва, родился в 1898 году, 11 ноября (ст. ст.), на Иоанна Милостивого, в простой христианской семье на Кубани. С шести лет мальчика отдали в церковно-приходскую школу, и учение ему давалось легко. Он с удовольствием прислуживал в храме, пел на клиросе. Все это постепенно приводило Колю к желанию служить Богу. Неудивительно, что ребенок говорил: «Вырасту, буду монахом!»

Случилось так, что незадолго до начала Великой Отечественной войны Николай Михайлович сломал ногу и поэтому работал по строительству различных сооружений в тылу всю войну. Война закончилась. И наконец-то настал долгожданный час – открылись Троице-Сергиева лавра и несколько духовных учебных заведений. Николаю Михайловичу было тогда 48 лет. Казалось бы, уже поздно начинать жизнь сначала, тем более что лучшая часть ее (по мирским меркам) уже прожита. Но ничто не могло помешать будущему старцу. Успешно сдав экзамены в духовную семинарию, он садится за изучение Премудрости Божией. Вспоминая учебные годы в семинарии, отец Савва говорил, что, изучая предлагаемые там науки и особенно богословие, он старался всё понять и воспринять сердцем, поэтому отвечал на задаваемые преподавателем вопросы по существу, так, как понимал своей душой и сердцем, так, как приходилось ему наблюдать в жизни.

Курс семинарии Николай Михайлович закончил за три года, но настоящей духовной школой был для него храм. Рассказывали, что во время церковной службы он забывал обо всем и нередко опаздывал на уроки. Когда педагоги спрашивали: «Где Остапенко?», то дежурные студенты отвечали: «У преподобного Сергия на молебне» или: «Читает записки на панихиде». Некоторым студентам это казалось странным, и они втихомолку подшучивали над ним (на что он отвечал только улыбкой), но когда приближались экзамены, то шутники первыми просили у него молитв. Многие впоследствии с благодарностью вспоминали отца Савву именно за то, что он своим примером учил их: самое главное в жизни христианина, особенно священнослужителя, – непрестанная молитва.

Настоятель Богоявленского собора приглашал его служить вместе у мощей святителя Алексия. Но давняя многолетняя мечта о монастыре не оставляла будущего схиигумена, и он отказался от этого приглашения.

И вот наконец Николая Михайловича Остапенко принимают послушником в число братии Троице-Сергиевой лавры. Послушание эконома Лавры он нес усердно, с Божией помощью и испрашивая совета у своего духовного отца, минуя искушения и соблазны. Духовник благословил новоначальному послушнику не иметь переписки с миром и даже близким не писать на бытовые темы (последнее письмо родным он отправил в 1946 году, известив об уходе в монастырь), тем самым обрывая полностью связь с миром. Это послушание будущий старец выполнял до конца и писем не писал. И это неудивительно: вся его жизнь была направлена к достижению совершенного служения Богу.

Вскоре наместник Лавры архимандрит Иоанн (Разумов) ходатайствует перед Святейшим Патриархом о пострижении Николая Остапенко в монашеский чин. Встав на путь совершенного служения Богу, монах становится добровольным невольником, принимая скорби и поношения, претерпевая испытания и искушения. После рукоположения в иеромонахи он оказался в числе гонимых светскими властями, а отчасти и своими собратьями. Дело в том, что отца Савву постоянно окружал народ; около монастырских ворот можно было видеть толпу богомольцев, которые часами ожидали, когда он выйдет из келии, чтобы взять у него благословение или спросить о чем-то очень важном для себя. Какая сила притягивала к нему людей? Это сила непрестанной молитвы, которая делает человека подобным духовному магниту. Молва о великом молитвеннике шла по всей Руси и с каждым днем собирала около него все больше духовных чад. Это было единственным и самым тяжелым обвинением против него для негласного суда. Такие суды, чем-то напоминающие «тройки» тридцатых годов, вершились в кабинетах уполномоченных при закрытых дверях. Гонения на отца Савву продолжались несколько лет со всё возрастающей силой. Ложь, угрозы, притеснения, оскорбления, клевета обрушивались на него. Наконец власти потребовали, чтобы его перевели в какой-нибудь монастырь подальше от столицы. Отец Савва получил указ о направлении его в Псково-Печерскую обитель (1954 год).

Архимандрит Рафаил (Карелин; клирик Грузинского Патриархата) позже вспоминал о последнем дне пребывания отца Саввы в Лавре: «Что меня поразило в отце Савве в тот день? – То, что он был совершенно спокоен, как будто все происходящее не касалось его, как будто вся его жизнь сосредоточилась в имени Иисуса Христа, а до остального ему мало дела. Он вверил себя и свое сокровище – чад своих – воле Божией и Покрову Пресвятой Богородицы. Мне казалось, что если бы его послали не в Печерский монастырь, а в степи Казахстана или в заполярную тундру, то он принял бы это с таким же душевным миром и готовностью, как послушание, данное от Бога. Я подошел к нему, взял благословение и попросил уделить мне несколько минут. Я спросил о том, что считал самым главным: как научиться Иисусовой молитве. Отец Савва внимательно посмотрел на меня. Кажется, ему понравился мой вопрос. Он стал излагать мне учение святых отцов об Иисусовой молитве по “Добротолюбию”. Я был удивлен тем, что он помнил наизусть целые страницы из святоотеческих творений. Раньше я читал “Добротолюбие”, но в его устах оно звучало по-другому. Слова отцов были как бы оживотворены и согреты его личным молитвенным подвигом. Я воспринимал их так, будто слышал в первый раз. Словно раньше, открывая книгу, я видел ноты, а теперь слышу их дивное звучание. Страницы “Добротолюбия” засияли передо мной внутренним светом. Мне казалось, будто древние отцы-аскеты говорят его устами. Что я испытывал в эти минуты? – Какую-то необычайную живую теплоту в своем холодном сердце. Тогда я почувствовал, что значит жизнь и смерть сердца. Я понял всем своим существом, почему люди уходили в монастыри и пустыни, какое духовное сокровище, подобное златоносной жиле, они находили там. И еще мне казалось, что если бы тогда отец Савва сказал мне: “Оставь все и иди за мной”, то я бы пошел за ним хоть на край света».

В Псково-Печерском монастыре отца Савву ждало ответственное послушание благочинного. С первых же дней он предложил по примеру Лавры ввести ежедневный братский молебен перед ракой с мощами преподобномученика Корнилия, а после вечернего богослужения ежедневно читать акафисты в храме. Для тех, кто впервые приезжал в Печоры и не был осведомлен об истории обители, он написал книгу «Краткое описание Псково-Печерского монастыря».

Иеродиакон Никон (Муртазов), духовное чадо отца Саввы позже вспоминал: «В то время духовных книг, кроме Священного Писания, не было, и о. Савва ревностно взялся за составление молитвословов, поучений и правил христианской православной жизни, рискуя попасть на скамью подсудимых за религиозную пропаганду. Господь хранил батюшку и всех его духовных чад. Одни печатали на машинке книги, другие делали фотографии с икон, кто-то переплетал и раскрашивал анилиновыми красками эти иконы. Это было одно из моих послушаний. Однажды я то ли поленился исполнить послушание батюшки, то ли не было времени, только не принес ему иконки к службе. Заметив меня на клиросе (я пел в братском хоре), при всех старец мне ничего не сказал, а после, вздохнув, укоризненно произнес: “Послушание выше поста и молитвы. Вот если ты не придешь на клирос, то служба не остановится, а не принес иконки – и дело остановилось, люди уехали неутешенные. Выбирай всегда из двух дел главное”. С этого дня я старался выполнять это послушание в срок».

Так в трудах и молитвах проходили дни отца Саввы. Не всё было гладко у него в монастыре, находились люди, которые не понимали его пастырского служения. Несколько раз отца Савву направляли служить некоторое время на приходах Псковской епархии, которым грозило закрытие из-за отсутствия прихожан и крайней степени разрушенных храмовых зданий. Вокруг отца Саввы быстро собиралась паства, и чада духовные не оставляли своего пастыря, помогая в трудах на новых местах служения. Но несмотря ни на что он возвращался в обитель и учил никогда не оправдываться: «Кто оправдывается и старается доказать свою правоту, то, может быть, и найдет справедливость, но только тем нарушит планы Божии об исцелении души! Кто ищет покоя, в том не может пребывать Дух Божий. Где скорбь, там и Бог». Люди съезжались к отцу Савве со всех концов страны. Что они обретали рядом с духовным отцом? Любовь и утешение, покаяние и прощение. И на любовь своего духовного отца отвечали такой же горячей и преданной любовью. Он был всегда радостен, как будто только что получил какую-то дорогую для него весть и хочет поделиться ею со всеми, но особенно преображался во время храмовой молитвы. Его взгляд был лучистый, ясный и глубокий, как будто проникающий до глубины души. Эти глаза были чистыми, как кристаллы, через которые сияет вечность.

Отец Савва был очень добрым, многие братия в монастыре почитали и любили его.

Однажды двое послушников захотели красного вина и пошли к батюшке, прося утешить их перед обедом. Батюшка налил каждому кагора и отпустил с миром. На другой день эти послушники вновь пришли к старцу с той же просьбой. «Я вам дам вина, – ответил он. – Но только давайте сначала помолимся, прочтем акафист Божией Матери». Братия, смущаясь, согласились и, быстро прочитав акафист и получив желаемое, удалились. Больше они уже не беспокоили батюшку.

Еще очень жалел он людей, страдающих духовной болезнью, одержимых, и благословлял их причащаться почти каждый день…

Вообще причащение он считал центром духовной жизни и убеждал своих чад причащаться как можно чаще. Старец делал выписки из творений праведного Иоанна Кронштадтского и других отцов о пользе частого причащения. Отец Савва говорил, что лишить человека Причастия так же жестоко, как лишить грудного ребенка молока матери. Отец Савва редко отлучал грешников от Причастия. Он говорил: «Исповедуйся, смири себя в своем сердце как самого недостойного и спеши к Святой Чаше».

Отец Савва очень любил Псалтирь. Он считал, что чтение Псалтири необходимо для Иисусовой молитвы, что псалмы и Иисусова молитва – живая вода из одного источника: Псалтирь поддерживает Иисусову молитву, как стены храма – его кровлю. В Псково-Печерской обители отец Савва возглавил чтение Неусыпаемой Псалтири. Своим духовным чадам благословил распределять между собой псалмы Давида и читать их в определенное время суток, так, чтобы чтение Псалтири в его духовной семье никогда не прекращалось. Это делание продолжается и сегодня во многих городах России. Некоторые спрашивали его: «Как быть, если не понимаешь Псалтирь», на что отец Савва отвечал: «Зато бесы всё понимают и трепещут». Старец считал необходимым и ежедневное чтение Нового Завета. Он советовал своим чадам, если это возможно, уделять час времени для чтения Евангелия и Апостольских Посланий.

Небольшая келья батюшки была увешана иконами, а посреди кельи стоял шкаф, в котором хранился узел с заранее приготовленным для погребения облачением, много книг перепечатанных на машинке или переписанных от руки. Многие чада получали благословение переписывать от руки Евангелие, акафисты, молитвы, а затем приносили их отцу Савве. В этой келье батюшка читал письма и исповеди, ответы писал на духовные темы маленькими брошюрками (о смирении, о кротости, о гордости и т. п.). Жил батюшка не для себя, а для людей. Все приношения, какие он получал от прихожан и паломников, оставлял в обители или отправлял духовным чадам как благословение. (Отец Нафанаил (Поспелов), казначей монастыря, после смерти отца Саввы говорил: «Вы сами не знаете, какой ваш отец Савва, а я знаю… как закроются ворота монастыря, он несет завернутые в головной платок деньги «голова к голове».) Кстати сказать отец Савва запрещал с записками передавать деньги в алтарь и отчитывал людей за эту небрежность.

Когда я исследовала образ жизни схиигумена Саввы, мне в руки попал его послужной список, и поразила меня в нем характеристика из семи слов, написанная наместником монастыря, архимандритом Алипием (Вороновым): «Нестяжателен, трудолюбив, смирен, кроток, благочестив, трезв, послушен». Всего семь слов – семь добродетелей.

Отец Савва много читал святых отцов, отца Иоанна Кронштадского, которого очень любил и почитал, святителя Игнатия (Брянчанинова). В своих проповедях отец Савва стремился затронуть сердечные струны, зажечь сердца слушателей. Говорил он вдохновенно о подвигах святых, о чудотворных иконах. В пример ставил жизнь праведных людей, почитал Ксению блаженную. В его словах оживали евангельские события, события, описанные святителем Димитрием Ростовским в Житиях святых. Монастырские богослужения наполнялись богомольцами в огромном количестве. Старец горячо молился, и по его молитвам Господь творил чудеса.

Иеродиакон Никон (Муртазов) вспоминал: «Все годы общения с дорогим батюшкой я не почувствовал ни усталости, ни болезни: его молитвы помогали мне нести мой крест. И познакомился я с ним чудесным образом. А случилось это так. Я испытывал острую нужду, поскольку пенсия моя еще не была переведена в Печоры. И я зашел в Никольский собор, подошел с печальным сердцем и думой к образу святителя Николая и слезно попросил его дать мне хотя бы пять рублей на проживание. Потом вернулся в Успенский храм, встал на свое место на клиросе и стал петь. Вдруг подходит ко мне о. Савва и молча сует мне в руку пятирублевую купюру. “За что?” – ошеломленно спросил я старца. “Зайдешь ко мне после”, – ответил он и удалился. Так и стал я ходить к нему, получая духовное и телесное окормление, и благодарил Бога за Его милости ко мне, грешному».

И еще один чудесный рассказ отца Саввы вспоминается мне. Как-то попросил он меня подправить краской небольшую икону святого Предтечи Господня Иоанна, который держал на блюде свою честную голову. «У меня в молодости, – сказал батюшка, – сильно болела голова. Стал я молиться святому Иоанну Крестителю об исцелении. И вот вижу его во сне. Положил он мою бедную голову себе под мышку и стал сильно давить на нее, так что она готова была расколоться, а я, испытывая нестерпимую боль, просил только: “Раздави ее совсем, отче Иоанне. Лучше мне умереть, чем жить и так страдать”. Конечно, я остался жить, но головных болей с тех пор, по милости Божией, не стало. Потом как-то пришел я к одиноким знакомым старичкам, увидел у них на божнице икону с изображением Иоанна Крестителя и попросил на молитвенную память. Они отдали мне этот образ со словами: “Бери, сынок. Мы уже старые, скоро помирать, вот и помолишься за нас”. С тех пор я чту этот образ».

Однажды старец рассказал мне, как он увидел своего Ангела Хранителя. «Живя в миру, – вспоминал батюшка, – я ходил к одной монахине, и как-то дерзнул спросить ее: можно ли увидеть своего Ангела Хранителя? “Можно, – улыбнулась матушка, – и ты его увидишь, если будешь молиться ему утром и вечером и просить о встрече”. С этими словами матушка дала мне краткую молитву. Целый год я терпеливо молился и однажды ранним утром увидел его. Ангел стоял у моего изголовья и молча, ласково смотрел на меня. Грудь его перепоясывала яркая лента. Мы смотрели друг на друга минут пять, и я был так счастлив, что ничего не стал у него спрашивать, и он ничего не сказал мне. Потом Ангел исчез, оставив в моей душе чувство умиления и радости».

Схиигумен Савва написал много книг о внутренней, духовной жизни. Тогда опубликовать их было невозможно: они перепечатывались на пишущей машинке или переписывались от руки. Язык этих книг очень прост и ясен; в них найдут духовные советы люди различного интеллектуального уровня, от малого ребенка до богослова.

Почти все его книги, наставления и поучения направлены к одному: заставить человека задуматься, что он есть раб Божий, и, только обратившись целиком к Богу, можно увидеть мир таким, каким тот создан своим Творцом. И тогда, увидев всю силу и благодать Божию, проститься со своей неправильной жизнью и начать новую. Об этом батюшка написал книгу «Плоды истинного покаяния», в которой доступно и просто рассказал о том, что такое исповедь и как к ней нужно готовиться. Как через сокрушение сердца, плач необходимо порывать с грехом, ощущая всю его мерзость.

«Если мы будем постоянно сожалеть о грехах и каяться, то Господь пошлет обильные слезы и раскаяние, душа заплачет вместе с телом, и эти слезы будут лучшим даром Христу... И делать это нужно скорее, пока не поздно. Мы не знаем, как долго продлится наша жизнь. А там, за гробом, если и будем плакать, то слезы уже не смогут утешить нас, а будут палить огнем», – говорил он в одной из своих проповедей.

Отец Савва всю жизнь подвергался гонениям. Можно ли сказать, что он покорялся своим обидчикам и принимал это бесстрастно? Нет. Он духовно боролся, только не с ними, а за них. У него был особый помянник, куда он записывал имя каждого человека, от которого исходила эта диавольская неприязнь. В начале проскомидии или у себя в келии на молитве он читал этот помянник, а потом уже молился о близких себе людях. Он также давал своим чадам листы, где были написаны имена его недоброжелателей, и говорил, что это его лучшие благодетели и духовные друзья. Однажды такой список он дал отцу Рафаилу (Карелину). Тот по своей неопытности подумал: наверное, это те люди, которые сделали какие-нибудь пожертвования для монастыря. А потом случайно узнал об этой его духовной милости от одной хорошо знавшей его монахини.

---

• Быть во всем справедливым и беспристрастным до мелочей.

• Никогда, даже шутя, никого не обманывать.

• Быть бескорыстным даже в мелочах.

• Искать случая, где только можно, быть кому-нибудь полезным.

• Во всех неприятностях судить строже самого себя и быть снисходительным к другим.

• Никогда ни над кем не шутить и не насмехаться.

• О себе никогда ничего хорошего не говорить и забывать самого себя для других.

• Более молчать, нежели говорить, выслушивать других и по возможности избегать споров.

• Всегда стараться не быть праздным.

• Не горячиться, а ежели будешь чувствовать, что гнев так овладел тобою, что тяжело преодолеть себя, то тотчас замолчать и, если можно, уйти.

• Всякое дело освящай молитвой, призыванием имени Божия, если ищешь успеха. Помни сказанное: Без Мене не можете творити ничесоже (Ин. 15:5).

• Возлюби Бога, и обрящеши в душе рай, возлюби ближнего во имя Божие, как чад Божиих, и все будут тебе друзьями, себя отвергая по заповеди Божией.

• Кто себя любит, тот не может любить Бога и не послужит ближнему самоотверженно.

• Все грехи от любви к себе. Начало добра – отвергнуть себя, распять плоть со страстьми, терпеть огорчения, обиды, напасти.

• Грехи очищаются покаянием, слезами и терпением обид в духе кротости. Поэтому не уклоняйся от обид, не лишай себя венцов, не беги от исцеления души! Кто оправдывается и старается доказать свою правоту (невинность), тот, может быть, и наведет справедливость, но только тем разрушит планы Божии об исцелении души.

• Кто ищет покоя, в том не может пребывать Дух Божий. Где скорбь, там Бог.

• Главная жертва Богу – дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс. 50:19).

• Смирение приобретается тяжелыми трудами, терпением несчастий, болезней, обид, бедности. Терпя скорби извне, в душе будешь иметь утешение от Духа Святаго.

• Оказать любовь ближнему, послужить ему – выше чтения молитвенного правила и поклонов.

• Следи за помыслами: здесь начало греха.

• Всякую службу проходи как послушание от Бога, без ропота.

• Возлюби молитву, пост, милосердие – это отверзает небеса.

• Никого не осуждай, и не будешь осужден. Судя ближнего, вычеркнешь себя из книги жизни и не увидишь своих грехов, диавол закроет их.

• Чаще говей, читай слово Божие и духовные книги, в них источник живой веры.

• Имей руководителя и имей откровение, тогда удобно обрящешь Царствие Небесное.

  ---

  ---