---

Доклад епископа Павлово-Посадского Силуана, викария Святейшего Патриарха Московского и всея Руси, заместителя Управляющего Делами Московской Патриархии на Собрании игуменов и игумений монастырей Русской Православной Церкви под председательством Святейшего Патриарха Кирилла (Храм Христа Спасителя, зал Церковных Соборов, 25 сентября 2023 года)

---

С трепетом начинаю я свое выступление, считая весьма дерзновенным, чтобы не сказать дерзким, рассуждать в таком высоком и досточтимом собрании избравших равноангельный путь жизни о том, что, по слову преподобного Иоанна Синайского, составляет главное «дело Ангелов», «пищу всех бесплотных», – о «матери добродетелей, священной и блаженной молитве» [1].

«Пребывание и соединение человека с Богом… утверждение мира… умилостивление о грехах, мост для перехождения искушений, стена, защищающая от скорбей… источник добродетелей… пища души, просвещение ума, секира отчаянию, указание надежды… укрощение гнева, зеркало духовного возрастания… предвозвестница будущего воздаяния...» – так образно и вместе с тем емко определяет молитву великий автор «Лествицы» [2].

Именно молитва представляет собой кульминацию духовной жизни; во-первых, потому что она актуализирует все планы человеческого бытия – дух, душу, тело – и, вместе, все силы внутреннего человека – ум, чувства, волю; а во-вторых, потому что в молитве даже больше, чем в общении Таинств, проявляется ипостасное начало разумного творения, свободно определяющее себя по отношению к Творцу. И только с этих позиций возможна сама молитва как богочеловеческий диалог двух несоизмеримых, но обращенных навстречу друг другу ипостасей.

Будучи прежде всего личным актом, молитва своим качеством, а следовательно, и плодами, главным образом, зависит не от внешних обстоятельств, сколь бы значимыми они не были сами по себе, а от свободно избранной и ежедневно отстаиваемой стратегии духовного самоопределения по отношению к Богу и в общении с Ним. 

Важен опытный духовный наставник! Но глубина усвоения его уроков зависит от ученика. Даже боговдохновенное слово становится действенным мотивом нашей духовной деятельности лишь тогда, когда оно в муках заново родится в нашем собственном сердце. Важен уставной контекст молитвенной жизни и братская атмосфера монашеской общины! Но ни то, ни другое не уберегает в полной мере ни от надрывов неразумной ревности, ни от формализма при остывании духовного горения.

В ипостасном измерении молитвы присутствует удивительное благородство, чуждое и тени самооправдания, способное мужественно нести всю полноту ответственности за каждый свой шаг, за каждый вздох, за каждое движение мысли и чувства. Но здесь же ощущается и великое вдохновение, дерзновенно, хотя и благоговейно, взыскующее «власть быть чадами Божиими» (Ин.1:12). Здесь, как ни в чем ином, в непосредственном, лицом к лицу, предстоянии Самой Истине открывается безграничное пространство той свободы духа (ср. Ин. 8:32), без которой монашество, да и христианство как таковое, утрачивает само себя, потому что перестает быть жизнью в ее наиболее подлинном – духовном – значении.

Но дарованная человеку свобода духовного самоопределения по самому своему смыслу с неизбежностью содержит в себе драматичную альтернативу диаметрально противоположных путей. С одной стороны, искание и постепенное обретение той полноты совершенства, которую апостол Павел именует любовью (Кол. 3:14). С другой, риск сорваться в то самовожделение и своеволие, которое первым явил падший денница и которым увлекаются мириады его последователей.

Ипостасное делание не может быть иным, как только свободным, даже если свобода осуществляет себя на ложном пути. Главная задача делателя молитвы – развернуть свою свободу к Богу так, чтобы дать Духу Святому простор действовать в нашем внутреннем человеке и его проявлениях во внешней, эмпирической жизни.

Святые подвижники в своих богомудрых творениях подробно и всесторонне осветили великое искусство молитвенного делания. Из всего их наследия я коснусь лишь двух аспектов или, правильней сказать, двуединого аспекта, имеющего прямое отношение к теме моего выступления и чрезвычайно актуального в нашу эпоху тотального комфорта и информационных соблазнов. Речь идет о решимости и внимании. Оставляя за скобками такие ключевые основания молитвы, как вера, покаяние, терпение, я, конечно, преследую цель не умалить их значение, а остановиться лишь на том, что обеспечивает действенность и плодоносность этих оснований. Не всякая вера спасает, поскольку «и бесы веруют, и трепещут» (Иак.2:19), но остаются бесами. Другом Божиим (Иак. 2:23) становится лишь тот, кто вслед за патриархом Авраамом «сверх надежды верит с надеждой» (Рим. 4:18) и вместе с апостолом Павлом «в отчаянных обстоятельствах не отчаивается» (2 Кор. 4:8).

Решимость и есть готовность идти до конца, за пределы возможного, невзирая ни на что. Иначе говоря, решимость – это готовность умирать в твердой убежденности, что, «если мы со Христом умерли, то с Ним и оживем» (2 Тим. 2:11). А внимание – это фокус ума, его концентрация на Едином, «заключение ума в словах молитвы» [3] и среди них сосредоточение на самом главном слове – Имени Божием. Такая концентрация предполагает неминуемое совлечение всех мыслей и образов плотского человека и лежащего во зле мира. Причем под «умом» здесь следует понимать не рассудочную деятельность, а «умное чувство» [4], пользуясь термином святителя Григория Паламы. Внимание не только мысль, заключенная в слова молитвы, но и созвучное этой мысли сердечное чувство, так же, как и мысль, всецело обращенное к Богу. Таким образом, молитвенное внимание представляет собой не отвлеченно-интеллектуальную медитацию, а целостный умно-сердечный акт. И если умная грань этого акта означает совлечение всех человеческих помыслов, всей рассудочной деятельности, то его сердечная грань предполагает болезнование сердца.

«Всякая молитва, – читаем в творениях аввы Исаака Сирина, – в которой не утруждалось тело и не скорбело сердце, вменяется за одно с недоношенным плодом чрева» [5]. Так или иначе эта мысль широко присутствует в библейских текстах и святоотеческих творениях. О «духе сокрушенном», который «Бог не уничижит», говорит святой псалмопевец (Пс. 50), о «болезнующем сердце» рассуждает Иоанн Лествичник, свидетельствуя, что без него даже великие подвиги «притворны и суетны» [6].

Важно зафиксировать, что эта сердечная боль не является технической стороной молитвы, своего рода, психосоматическими издержками духовной практики, которые нужно просто перетерпеть. Очевидно, природа этой боли не столько психологическая, сколько духовная, и притом благодатная, и, следовательно, болезнование сердца имеет существенное значение для преуспеяния в молитве, но вместе с тем представляет собой и главный камень преткновения для ее делателей, некий огненный рубеж, отсекающий любую имитацию духовной жизни, подмену ее формальным, пусть и уставным, начетничеством, или гедонистическим по своей природе исканием душевных утешений, или, наконец, эгоцентричным устремлением к вышеестественным духовным дарованиям и соцерцаниям. Утешительная сладость и глубина созерцания, конечно, суть закономерные следствия молитвенного подвига, но не они являются главным критерием его истинности, а значит и спасительности.

Понимание природы сердечной боли при напряженном молитвенном труде находим в следующих словах «Лествицы»: «Молитва истинно молящемуся есть суд, судилище и престол Судии прежде Страшного Суда» [7]. Согласно Божественному Откровению, «Суд... состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет» (Ин. 3:19). Какой бы меры совершенства не достигла молитва, если она исходит из верных оснований и направлена к истинной цели, она неминуемо ставит нас перед Лицо Божие, то есть погружает в божественный Свет, Который при наличии упомянутых условий может оставаться незримым для телесных очей, но всегда ощущается сердцем. Причем просвещающий Свет Божества одновременно является и «Огнем поядающим» (Евр. 12:29) для нашей недугующей богопротивлением души. Подчеркну, что этот огонь Страшного Суда дух молитвенника не воображает, не мыслит рассудочно, а проживает в некоей сокровенной очевидности, что ограждает его внимание, но нуждается в великой решимости.

Конечно, такая решимость не может быть результатом исключительно человеческой воли. Важно помнить о диалоговой, богочеловеческой природе молитвы во всех ее сторонах и предпосылках. И в этом смысле внимание и решимость в подлинном молитвенном акте представляют собой не волевой вектор, исходящий из одной точки – точки нашего «Я» – к теоретически мыслимой цели, пусть даже именуемой «Богом», а силовые линии между двумя полюсами, обусловленные своим напряжением реальностью и активностью этих полюсов. Чтобы сохранить свою силу и действенность, решимость и внимание должны постоянно утверждать себя в духовно созерцаемой и непрерывно проживаемой очевидности присутствия Бога в нашей жизни и мире вокруг нас. Это – то «хождение пред Богом» по бескомпромиссному пути заповедей, о котором говорит Писание, или «вертикальное ориентирование в бытии», как выражаются философы [8]. Молитва не что иное, как способ исполнить заповедь Божию.

Остается найти то, что может послужить источником вдохновения для решимости умирать в молитве за заповедь Христову и для удержания молитвенного внимания, совлекающегося всего интеллектуального богатства и означающего добровольную нищету духа и безумие пред миром. Верному очевидно, что для исполнения заповедей, которое является смыслом молитвенного подвига, нет иного истока и одновременно цели, как только любовь ко Христу. Спаситель мира говорит об этом прямо: «Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое» (Ин. 14:23). Однако важно указать, где эта любовь проявляет себя наиболее полно и действенно. И ответ на этот вопрос только один: на любовь распятого за человеческий род Сына Божия сыны человеческие могут ответить лишь распинающейся любовью к Нему.

Нигде так не трудно устоять в вере и любви к Богу, как у подножия Его Креста. «Для Иудеев соблазн… для Эллинов безумие» (1 Кор. 1:23), Крест Богочеловека стал сокрушительным испытанием даже для учеников, бывших самовидцами Его чудес и откровений. Ничто человеческое не выдерживает испытания «мерилом праведным» [9] – Крестом нашего Господа. Но вместе с тем именно на Голгофе явлен способ удовлетворить этому мерилу правды Божией, и этот способ – крест благоразумного разбойника. Именно он представляет собой наиболее плодотворный архетип молитвенного делания, потому что молитва разбойника ввела его в рай.

Сама физическая пригвожденность ко кресту и связанные с этим телесные страдания не имели духовного значения, о чем свидетельствует образ другого распятого рабойника. Распятие для обоих разбойников лишь фиксирует неотвратимость смерти как торжества правды Божией в перспективе Страшного Суда. Естественной реакцией на эту правду для противоестественного, поврежденного устроения человека, утверждающего свою свободу в акте богопротивления, является ропот неразумного разбойника. Не будет ошибкой предположить, что и благоразумный разбойник пригвождается ко кресту в аналогичном духовном состоянии. По крайней мере, двое из четырех евангелистов, повествующих об этом событии, – Матфей и Марк – говорят без различия, что разбойники, «распятые с Ним, поносили Его» (Мф. 27:44, Мк. 15:32).

Что послужило причиной радикального переворота, произошедшего в благоразумном разбойнике, о котором сообщает евангелист Лука (Лк. 23:39–43), мы с уверенностью сказать не можем, просто потому что этот переворот есть изначальная точка акта свободы, ни из чего не выводимая, ничем не детерминируемая, но остающаяся, раз и навсегда, тайной совершенной в своей предельности любви. Так или иначе, но разбойник решается принять невыносимую для человеческой плоти и самолюбия правду Божию, принять все свои страдания и неотвратимость смерти и делает это перед лицом поруганного и умирающего Сына Человеческого, совлекшегося на Голгофе всего Своего величия и славы.

Немногословная молитва разбойника, изнесшая из бездны его ипостасного самоопределения исповедание беспримесного покаяния и всецелого доверия Христу, была актом вдохновения, прозревшего во мраке истощания Богочеловека Свет Его Божества. Безусловно, это не могло произойти без помощи свыше, но сама эта помощь стала возможной лишь в ответ на готовность вдохновиться красотой распятого Христа.

Крестная жертва Сына Божия есть полнота Откровения о Боге. Совершенство Его силы и премудрости известны и ветхозаветному боговедению, и даже за пределами богооткровенной религии. Но совершенство Его кротости и смирения, в котором Он являет полноту Своей любви, как выражение абсолютной, ипостасной свободы, Его благородство в добровольном восприятии образа раба для того, чтобы говорить с нами на равных, – все это есть та «Божия сила и Божия премудрость», которую знает лишь христианство. Бог судит грехи человека не столько Своей правотой, сколько Своей красотой. И только тот, кто поражен красотой распятого Господа, кто в трепетном благоговении повергается в прах перед благородством Его крестного самопожертвования, может решиться во имя этой красоты стоять насмерть против всей силы вражией в напряженном и тщательном внимании к тончайшим действиям благодати Божией в своей душе и окружающем мире.

Путь молитвы исполнен тесноты и скорби, о которых предупреждает Своих последователей Христос, но нет другого пути, ведущего в жизнь вечную, и всякому, кто решается идти этим путем до конца, открываются такие горизонты боговедения и самопознания, за которые он искренно благодарит Бога и вслед за апостолом Павлом воспринимает само свое, порой запредельное, страдание как драгоценный дар свыше (ср. Флп. 1:29), как самую полную  и подлинную возможность ответить на любовь Божию своей любовью.

-----------------------------

[1] Иоанн Лествичник, прп. Лествица. Слово 28:1.   
[2] Там же.   
[3] Там же. Слово 28:19.   
[4] Григорий Палама, свт. Триады в защиту священнобезмолвствующих. Триада I, часть 3. Ответ третий, 3.   
[5] Исаак Сирин, прп. Слова подвижнические. Слово 11.   
[6] Иоанн Лествичник, прп. Лествица. Слово 7:64.   
[7] Там же. Слово 28:1.   
[8] Напр., М. Мамардашвили.   
[9] См. кондак Девятого часа.

---

Доклад епископа Лидского и Сморгонского Порфирия, председателя Синодального отдела по делам монастырей и монашеству Белорусского экзархата на Собрании игуменов и игумений монастырей Русской Православной Церкви под председательством Святейшего Патриарха Кирилла (Храм Христа Спасителя, зал Церковных Соборов, 25 сентября 2023 года)

---

Ваше Святейшество, Ваши Высокопреосвященства и Преосвященства, дорогие отцы игумены и матушки игумении!

«Сохраниши ли даже до смерти послушание ко игумену и ко всей о Христе братии?» – звучат во время монашеского пострига эти благословенные слова.

Итак – послушание. Невозможно представить монашеское общежитие, вообще монашескую жизнь и монашество вне этой добродетели. Монах ведь не называется бденщиком, или постником, или молитвенником, но – послушником. В моем докладе попробую напомнить, прежде всего самому себе, почему же монаху так необходимо послушание и почему без послушания нет спасения.

Преподобный Марк Подвижник учит: «Никакой нет пользы тому, кто, отрекшись от мира, живет в свое удовольствие, делая всегда только то, что нравится и приятно сердцу. Ибо что делал он прежде посредством имения, то же делает и теперь, ничего не имея». То есть отречение от мира состоит не в том, чтобы в миру не находиться телом, но прежде всего, чтобы духом устремиться к Богу и отречься мирских пристрастий. Как и сказано в Евангелии: Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе и возмет крест свой и по Мне грядет (Мф. 16: 24).

Но человеку, с его «земной» логикой, или, как говорят святые отцы, «плотским мудрованием», особенно современному, буквально «погруженному» в удовольствия и комфорт, тому, которого ежесекундно пытаются убедить в его исключительности, в том, что он хозяин этой жизни, достойный всех, но, к сожалению, только лишь ее земных благ, автоматически отбрасывая тем самым окружающих на последний план, – такому человеку очень трудно понять и принять эту необходимость отвержения себя, понять, как через покорность можно обрести истинную свободу, почему любяй душу свою погубит ю, и ненавидяй души своея в мире сем в живот вечный сохранит ю (Ин. 12:25). И тогда на помощь нам, немощным, как и во все времена, приходят Священное Писание и святые отцы. 

Как глина у горшечника в руке его и все судьбы ее в его произволе, так люди – в руке Сотворившего их,  говорит премудрый Сирах. (Сир. 33:13). Горе тому, кто препирается с Создателем своим, черепок из черепков земных! Скажет ли глина горшечнику: «что ты делаешь?» и твое дело скажет ли о тебе: «у него нет рук?» (Ис. 25:9).

Бог – первая и главная Причина Бытия, «Всё для всего». По Своей любви Он образует существа и продлевает их жизнь через подчинение и зависимость существ от Него, и без этого связь Творца с творением прерывается. Таково для разумных тварей значение послушания. Мы – не что иное, как глина, персть, но мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, Который есть Любовь (1 Ин. 4:16).  

Когда Адам преслушался своего Создателя, преступил заповедь, вкусивши плод древа, от которого Бог заповедал ему не вкушать, тогда он был изгнан из рая (Быт. 3), отпал от естественного состояния, в каком был создан, пребывая в молитве, в созерцании, во всякой славе и чести, имея чувства здравые, и впал в противоестественное состояние. Пребывал уже в грехе, в славолюбии, в любви к наслаждениям века сего и в прочих страстях, и был обладаем ими, ибо сам сделался рабом их чрез преступление. 
И мы унаследовали эту духовную болезнь, унаследовали человеческую природу, искаженную грехом, и ни наш ум, и ни наше сердце, и даже ни наше тело не действуют так, как это было задумано Богом.
Послушание же является центральным моментом таинства воссоздания человека. Послушание по Богу является тем таинством обновления, к которому мы стремимся, оно является освобождением от того, что привело нас к тлению и смерти. 

«Если перенесете иго подчинения, – говорит в своих писаниях преподобный Феодор Студит, –то освободитесь от греховных страстей и востечете к установлению Божию». Ибо, если не совлачимся ветхого Адама, как облачимся в Нового?

Отвергнуться себя призывает авва Дорофей и остерегаться своей воли: «…вы видите теперь ясно, до чего дошло устроение наше, вот в какие бедствия ввело нас то, что мы оправдываем самих себя, что держимся своей воли и следуем самим себе. Всё это исчадия гордости, враждебной Богу. А чада смиренномудрия суть: самоукорение, недоверие своему разуму, ненавидение своей воли; ибо через них человек сподобляется прийти в себя и возвратиться в естественное состояние через очищение себя святыми заповедями Христовыми». То есть без послушания невозможно исполнять заповеди и духовно преуспевать. Через послушание и через смирение приобретаются добродетели.

Авва Аммон говорил, что «совершая что-либо сам по себе, человек становится бессильным во всех начинаниях своих и на сердце его ложится тяжесть, так как Бог не содействует ему». Но почему? Отчего Благой Бог не хочет помочь стремящемуся, казалось бы, к Нему созданию?Потому что Богом «принимается только та воля, которая принадлежит Ему Самому». Человек не сможет постичь волю Божию на всякий час, если не отречется от всех хотений своих и не будет в [полном] послушании у духовных родителей своих. «А когда он постигает эту волю, тогда взыскует и Силу от Бога, чтобы Она укрепила его в исполнении воли Божией», – сказано там же. И это несомненно, ведь «и сама самопремудрость, Господь наш Иисус Христос говорит о Себе: снидох с небесе не да творю волю Мою, но волю пославшего Мя Отца (Ин. 6:38).

Следование своей воле с ложной надеждой таким образом быстрее достичь духовных вершин и обрести бóльшие духовные блага уводит человека в состояние духовного повреждения. Ведь и Еве под предлогом блага и преуспеяния было обещано: Будете яко бози (Быт. 3:5) 

Преподобный Паисий Святогорец писал, что еще в ранней юности понял: «…наше хотение, будь оно даже и добрым, имеет в себе своеволие. А своеволие препятствует, оно мешает тебе стать свободным, чтобы соединиться со Христом». Так и преподобный Симеон Столпник, удививший всех невиданным образом подвижничества, по слову игумена тотчас покинул место своего великого подвига, оказывая беспрекословное послушание не своему, пусть и духовному, желанию, а своему духовному отцу.

Потому, что и сам Христос, избрав себе учеников, показал нам такой род жизни, и со времени этого назнаменования Божия наставник или игумен есть не что иное, как человек, который представляет собою лицо Спасителя. Как выражался преподобный Ефрем Катунакский: «Старец для послушника – как видимый Бог. То, что говорит старец, исходит из уст Божиих. Старец да будет для тебя образом Бога. Смотри на старца, как на Христа. Не огорчай его. Огорчил ты старца – огорчил и Христа». 

Итак, одним словом – монах спасается не четками, а послушанием игумену. А ключиком, который открывает дверь этого спасительного послушания является доверие.

У старца с учеником должна установиться духовная связь. Если он духовно будет расположен к своему игумену, то все остальное придет. Но важно избежать крайностей. На одной из монашеских конференций прозвучали такие мудрые слова: «Монах не должен быть подобен “квадратному колесу”, которому нужно, чтобы его постоянно кто-то толкал, т. е. вдохновлял его своим “огненным” словом или необычайной добродетелью, но монах сам, ради Христа, должен совершать дело Божие, ради которого оставил мир, пребывать в послушании не формально, из страха или желания быть “отличником”, что еще хуже, но из сыновней любви и радостного подчинения мудрованию старца».

«И как хорошо бывает послушнику, когда он поймет смысл послушания и обретет свободу, и старец будет свободно трудиться над его душой! Тогда оба радуются и веселятся, и тогда Христос – там, где два или трие собрани (Мф. 18:20), – ибо в противном случае могут быть двое или трое и с ними лукавый».

Когда послушник имеет расположение к своему игумену и расположение слушаться, то тогда в расположение игумена всецело отдаются послушнические, словно младенческие, сердце и душа, но вместе с этим на отцовские (материнские) плечи игумена ложится и великая ответственность.

Каким же должен быть истинный духовный отец, способный привести своих чад ко Христу, в Царствие Отца нашего Небесного? 
По моему смиренному мнению, очень емко охарактеризовал личность истинного духовного руководителя преподобный Иоанн Лествичник, когда сказал: «Истинного пастыря укажет любовь; ибо из любви предал Себя на распятие Великий Пастырь».

---

---

 

Доклад епископа Сергиево-Посадского и Дмитровского Кирилла, наместника Свято-Троицкой Сергиевой лавры,  ректора Московской духовной академии на Собрании игуменов и игумений монастырей Русской Православной Церкви под председательством Святейшего Патриарха Кирилла (Храм Христа Спасителя, зал Церковных Соборов, 25 сентября 2023 года)

---

«Стяжи дух мирен и тысячи вокруг тебя спасутся». Великий угодник Божий преподобный Серафим Саровский, произнесший эти всем нам известные слова о стяжании мирного духа как залоге спасения как своей души, так и окружающих нас, разъяснял в своих поучениях, что этот искомый мир душевный приобретается не иначе как скорбями: Проидохом сквозе́ огнь и воду, и извел еси ны в покой (Пс. 65:12).

Этот благодатный внутренний мир как особое духовное сокровище оставил Господь наш Иисус Христос ученикам Своим, а через них всей Своей Церкви. Святой Серафим поясняет, что «мы должны все свои мысли, желания и действия сосредоточивать к тому, чтобы получить мир Божий и с Церковью всегда вопиять: Господи Боже наш, мир даждь нам (Ис. 26:12)».

Преподобный Максим Исповедник также говорит об этом даре одновременно как об аскетической задаче для каждого христианина: «уходя на страдание, Господь послал нам мир, а восстав из мертвых, снова даровал нам мир (Ин. 14:27). Что хотел Он этим обозначить? Что мы должны бесстрастно терпеть неблагоприятные времена, не поддаваясь тягостным обстоятельствам и не лишаясь надежды на лучшее, но и не увлекаться событиями, дающими повод для радости, и не отвергать воспитывающий нас разум, – а оставаться всегда одинаковыми и в страдании, и в благополучии» [1].

Такое устроение души представляется для падшей человеческой природы совершенно сверхъестественным. Однако именно аскетическое усилие монашествующего становится основанием и условием усвоения его душе дара божественного мира. 

В толковании на слова апостола Павла Мир имейте и святыню со всеми, ихже кроме никтоже узрит Господа (Евр. 12:14) святитель Иоанн Златоуст указывает, что здесь апостол соединяет мир со святостью, чтобы показать, что Господь «требует не только чистоты тела, но и мира… чтобы мы и помыслы свои удерживали, не допуская в себе никакого возмущения или смятения душевного, а провождали жизнь спокойную и безмятежную, и чтобы со всеми другими обращались мирно, были тихи, кротки и снисходительны, так чтобы все черты добродетели отражались на нашем лице» [2].

Ученик преподобного Паисия Афонского, наш современник митрополит Афанасий Лимасольский, особо указывает на значение мирного устроения старшего в обители для ее благоустройства, сравнивая взаимоотношения игумена и братства с сообщающимися сосудами. «Если игумен радостен, улыбается, спокоен и в хорошем настроении, то его состояние передается и всей братии, все пребывают в радости и хорошем расположении духа. И наоборот, если игумен ходит нахмуренный, расстроенный, если он раздражен или разочарован, тогда и всё братство словно погружается во тьму этих отрицательных переживаний» [3].

Мы, конечно же, понимаем, что пронести свое служение без возмущения и смятения душевных сил невозможно никому из нас, но духовная борьба за превалирование мирного устроения в сердце и настроении начальствующего есть важнейшая часть того служения, на которое мы поставлены Господом Богом.

Преподобный Исидор Пелусиот призывал церковного начальника стараться «направлять ладью начальствования так, чтобы подначальные, сколько от тебя зависит, пребывали необуреваемыми. Если дело это требует трудов, то имеет оно и радости» [4]. Для этого, по суждению преподобного, мирность и кротость должны приводить начальствующего в святой обители к рассудительности и умиротворению окружающих: «начальственная власть, если не растворяется с кротостью и если не цветет в ней служащая Богу снисходительность, есть более безрассудство и жестокость. Если же соединена она с кротостью, а кротостью правит справедливость, то она и правота, и благость, и путь правосудия, и тишина в делах» [5]. 

Смятение внутреннее почти неизбежно для любого игумена, причем для имеющего большую степень страха Божиего скорби даже увеличиваются, приобретая характер духовного переживания. Так, по мысли преподобного Макария Оптинского, начальствование, проходимое «не для своих выгод и спокойствия, но для спасения ближних, …неминуемо сопряжено со скорбями и с неспокойствием». Скорби здесь имеют более внутренний характер, в том числе от духовного напряжения в заботах о братстве или сестричестве, когда, чувствуя ответственность и перед Богом, и перед людьми, начальствующий неизбежно встает перед мысленными и душевными дилеммами: «как поступить? Духом кротости? – не всем таковая полезна; духом строгости? – никого не останется, или до крайней степени отягчатся и возропщут. Иной живет [в монастыре] сколько лет, по внешним заслугам надо постричь, а по устроению опасно; тут и беда – тесно отовсюду» [6]. 

Нередко начальствующего могут посещать и дух уныния, и малодушия, которые «весьма вредны. Они не только не облегчают… но более усугубляют тяготу начальства, расслабляя дух и как бы отнимая руки от предлежащих дел» [7]. Преподобный Амвросий Оптинский вразумлял своих духовных чад, проходящих начальственное служение мыслями о возгревании монашеского самоотвержения в трудах на благо ближнего, а также взысканием глубокой преданности «воле Всеблагого и Всепремудрого Промысла Божия». Оптинский старец указывает на эти добродетели как главные «причины успокоения душевного», ссылаясь в том числе на «опытнейшего из начальников монастырских» преподобного авву Дорофея, любившего повторять: «Хочу, как будет» (прп. Амвросий Оптинский).

Святой же Серафим Саровский поучает, что «для сохранения мира душевного …всячески должно избегать осуждения других. Неосуждением и молчанием сохраняется мир душевный. Когда в таком устроении бывает человек, то получает Божественные откровения». Нам, безусловно, всем бы хотелось приблизиться к такому устроению, но для начальствующего в обители представляется весьма трудным исполнение  добродетелей, выделенных посреди множества других преподобным Серафимом Саровским, ибо по своему служению таковой призван выносить суждения и, принимая многоразличные решения, озвучивать их подчиненным. Последнее зачастую приводит к противоречиям, а подчас и пререканиям, еще более отдаляя нас от мира душевного. 

В утешение к такой ситуации мы находим в святоотеческом наследии мысль о том, что начальствование избавляет «от неправильного прохождения молитвы Иисусовой и не попускает впасть в прелесть вражию» [8], регулярно приводя нас в смирение через открывающиеся в бурных смятениях немощи. Легко, будучи отдаленным от человеческих страстей и пререканий, ощущать себя достигшим некоторого духовного уровня. Намного тяжелее носить тяготы и немощи ближних. Подаваемый среди множественных немирных ситуаций дар познания себя оказывается спасительным антидотом высокоумия.

Так, по учению преподобного Никиты Стифата «всё к бесчестью нашему с нами случающееся от людей или от демонов, праведным судом Божиим, по Его домостроительству случается к смирению суетного надмения наших душ… ибо Он кроток был и смирен сердцем (Мф. 11:29); каковыми и нам желает быть Он, претерпевший за нас смерть неправедную и бесчестную. Потому ничто другое так Ему не любезно и не привлекательно во всякой воистину добродетели, и ничто так не сильно́ возвысить нас от гноища страстей, как кротость, смирение и любовь к ближнему: так что, когда мы творим добродетели без соприсутствия их, тогда всякое наше делание суетно, и всякий труд подвизания бесполезен и Богу неприятен» [9].

Каждому начальствующему монаху стоит много рассуждать о пути стяжания мира сердечного через поношение и неуважение как подопечных, так и мирских. Оказывается, мы легко забываем, что именно треволнения окружающих нас человеческих страстей (в том числе и наши собственные) способны помочь нам в духовном прогрессе к искомому миру сердечному. 

Здесь мы обратим внимание на особый акцент в духовном наследии святителя Игнатия Кавказского на понятие «подвига нищеты духовной». В эпоху торжества информации и знания, когда души людей невольно надмеваются ощущением своей богатой осведомленности в разных сферах, острую актуальность приобретает именно этот подвиг, который также назван святителем Игнатием «подвигом веры» и означает смиренное «возвеличивание» в нашем внутреннем мире Бога при одновременном смирении самого себя. Такой подвиг называется также святителем «подвигом смирения». Он сам по себе приносит духовную победу христианину, даже не будучи усилен аскезой телесного и душевного плана. В то же время этот самый подвиг веры дает животворную силу телесному и душевному подвигам при их исполнении [10].

«Верою возвеличь в себе Бога, и Он возвеличит тебя безстрастием и духовным разумом» писал святитель Игнатий в одном из своих писем к монашествующим (Письмо 167). Подвигу телесного и даже душевного усилия, по мысли святителя, должен в нашу эпоху предпочитаться подвиг «духовного самоупразднения, самоуничижения – когда христианин отрекается «сам в себе от всякого сознания достоинства к преуспеянию» и пребывает «в нищете духа», предстоя мысленно Богу с терпеливым прошением и ожиданием милости Божией. Такой «смиренный подвиг» (Письмо 229) объединяет в себе добродетели трезвения, благоговения и искреннего послушания Богу и Его Святой Церкви. Человек в таком подвиге как бы отрекается от всего «своего», благоговейно отдавая место Божиему действию, трезво понимая, что все человеческое (даже самое лучшее и возвышенное) ненадежно и непостоянно, привыкая видеть, слышать и понимать Бога в Его Промысле о мире и человеке [11]. Такое духовное делание крайне важно для современных начальствующих и может стать крепким фундаментом для стяжания искомого мира душевного. 

При этом, конечно же, не отменяется посильный подвиг аскетических усилий. Так, например, преподобный Серафим Саровский говорил, что нам особенно важно хранить язык в момент душевного возмущения, чтобы исполнить слово Псалмопевца: Смятохся и не глаголах (Пс. 76:5): «Когда человек придет в мирное устроение, тогда он может от себя и на прочих издавать свет просвещения разума». А в смятенном духе человек даже если изречет истинно правдивые суждения, то,по мысли святителя Иоанна Златоустого,) обрекает себя на то, что не будет понят и услышан. 

Если сравнить игумена (игумению) с родителями многочисленной семьи, то вполне можно перенести на монашескую обитель наставление великого чудотворца XX века преподобного Порфирия Кавсокаливита: «Больше говорите Богу о детях, чем детям о Боге!» Старец, живя в столице Греции и наблюдая множество примеров неправильных воспитательных подходов, отмечал: «Матери умеют переживать, советовать, многословить, но не умеют молиться. Многие советы и указания приносят вред. Детям не нужно много слов. Слова ударяют в уши, а молитва идет в сердце. Требуется молитва с верою, без стрессов, но и с хорошим примером» [12]. Думается, что и в опыте монастырской жизни этот совет очень благоприличен.  

Не будем забывать, что такой отличительный признак нашей эпохи, как яркое проявление своеобразной атмосферы «отсутствия авторитетов», девальвации авторитета старшего поколения, имеющий своей причиной множественные возможности самообразования, пускай даже поверхностного, но создающего ложное впечатление глубокой осведомленности, делает наше слово весьма трудноусвояемым. «Поднахватавшиеся» множества аскетических и богословских идей – как через Интернет, так и посредством огромного количества свободно распространяемой духовной и псевдодуховной литературы [13], – современные послушники и иноки часто напоминают возгордившихся подростков. И здесь крайне уместными видятся следующие наставления преподобного Порфирия: «Когда ты видишь, что лукавый побеждает твоего сына, вместо того чтобы гневаться на него из-за его непослушания, помолись Богу. Научись говорить с Богом о своих детях, вместо того чтобы ссориться с ними; поведай Богу все свои скорби о них… Больше молись и меньше говори. Всем требуется много молитвы и мало слов» [14].

---

---

 

Доклад митрополита Саранского и Мордовского Зиновия на Собрании игуменов и игумений монастырей Русской Православной Церкви под председательством Святейшего Патриарха Кирилла (Храм Христа Спасителя, зал Церковных Соборов, 25 сентября 2023 года).

---

Ваше Святейшество, Ваши Высокопреосвященства и Преосвященства, досточтимые отцы игумены, дорогие матушки игумении, братия и сестры! Благословите!

Заявленная тема – «Монашеский подвиг как путь христианской аскезы» – в настоящее время является важной для тех, кто решил посвятить себя следованию Христу, стать Его учеником и осуществить подвиг достижения христианских добродетелей, т. е. монашествующих, к которым применимы слова Спасителя: Вы есть свет миру (см. Мф. 5:14). Но актуальной она является и для всего христианского мира, поскольку принципы, о которых пойдет речь, затрагивают в целом жизнь каждого христианина, желающего спастись.

Аскеза – это осознанное усилие, осуществляемое человеком для достижения поставленной цели. Христианская аскеза призывает человека применять усилия для обретения качеств души, необходимых для ее спасения. Об этом сказано в словах Евангелия: Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11:12). 

Цель спасения заключается в достижении Царства Небесного. Для этого человек осуществляет труд, чтобы воспитать необходимые высокие нравственные свойства души, заповеданные нам Богом. Но одновременно с этим созидательным процессом люди совершают и ненужные действия, подчас противоречащие общей задаче и разрушающие уже достигнутое. Как этого не допустить? Отчего это происходит? Святой апостол Павел так пишет об этом: Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех (Рим. 7:19–20).

Что нам нужно сделать с собой, чтобы победить эту силу греха, которая не дает стать тем, кем призваны стать – сынами Божиими по благодати? Есть ли такая жизнь, такие средства, и такой путь, которые позволят достичь врат Царствия Божиего и войти в них?

Об этом Евангелист говорит: Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их (Мф. 7:13–14).

Кто достигал врат Царствия Небесного и вошел в них? Это сонмы святых, которые совершили самое важное дело в своей жизни – они достигли святости во Христе и спасения души. Они оставили нам свой бесценный опыт. Опыт святых отцов – это та сокровищница, которая открывает самый главный опыт для всего человечества: опыт победы над грехом, вечной смертью и достижение вечной жизни в Царстве Божием, Царстве любви.  

Что же важно знать об их пути из того, что, возможно, ускользает от нашего внимания? 

Достижение Царства Небесного не только требует от человека целенаправленных усилий или движения по этому пути, но достижению этой самой великой цели нужно посвятить всего себя, нужно вложить и душу, и сердце, необходим победоносный подвиг… 

Такой путь и такой подвиг всегда осуществлялся в монашеской жизни, которая названа «наукой из наук и искусством из искусств». Во всяком деле, в котором необходимо достигать высоких результатов, очень важно, как пчеле, собирать всё лучшее. Так в мирской жизни для временного успеха люди применяют большие усилия, чтобы достичь желаемого, проявляют заинтересованность, вкладывают в свой труд высокое качество деятельности и накапливают положительный опыт. Положительный опыт всегда ценен, потому что является плодом многих целенаправленных, системных усилий, правильно организованного труда, применения методов, которые уже проверены и обязательно приводят к успеху. И если всё это так важно для достижения успехов в «царстве земном», в котором всё преходящее, то насколько значим такой опыт в духовном пути. И благодарение Богу, что в монашестве всё это и было и есть.

В истории монашества известно большое количество монастырей, в которых почти все монахи достигали совершенств и святости. Так, монастырь преподобного Феодора Студита именовался «фабрикой святых», потому что при неукоснительном соблюдении всех условий существования в нем, все его насельники достигали особых дарований в духовной жизни. И таких обителей было много. Мы можем судить о них по оставшимся письменным трудам, которые свидетельствуют о высочайшем уровне духовной культуры. Каждый подвижник таких монастырей вкладывал все силы души в свой молитвенный труд и монашеский подвиг.

Святой апостол Павел, обращаясь к Тимофею, в Первом послании призывает: Подвизайся добрым подвигом веры, держись вечной жизни, к которой ты и призван (1 Тим. 6:12).

Какова цель христианской аскезы?

По словам святителя Иоанна Златоуста,  «наше спасение нуждается в перемене прежнего состояния для того, чтобы мы стали другими, по сравнению с тем, что мы – теперь… начали иную жизнь, которую проводили до преступления» («Слово о том, что ученику Христову надлежит быть кротким и не гневаться поспешно»). Сущность этого изменения, ведущего ко спасению, заключается в достижении любви как особой способности, уподобляющей человека Богу. А это, в свою очередь, приводит к теснейшему, непосредственному общению с Богом во Христе. Именно любовь как свободное религиозно-личностное стремление к воссоединению со Христом становится главной движущей силой на пути   усвоения человеком основного содержания жизни Иисуса Христа как Спасителя мира.

Кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцом Моим, и Я возлюблю его и явлюся ему Сам (Ин. 15:21). Любви как высшей добродетели Господь призывает нас научиться у Него Самого, через реально осуществляемые дела, и показывает, что это не только возможно, но и должно.

Пребудьте в любви Моей. Если заповеди Мои соблюдете, пребудете в любви Моей, как и Я соблюл заповеди Отца Моего и пребываю в Его любви (Ин. 15:9–10). Условием получения человеком этого самого драгоценного дара – любви является исполнение заповедей.

Именно любовь ко Христу – главная способность, а отсюда и главное содержание жизни христианина.  Это та почва, на которой только и может возникнуть и возрасти, действием Святого Духа, реальное общение со Христом.

Как высшим даром любви, наш Творец наделяет нас свободой, которой во всей полноте обладает только Он Сам. Но, обладая полнотой Своей свободы, Творец при этом не утесняет нашей свободы. Взаимодействие свободы Божией и свободы творения – человека осуществляется в пространстве действия любви.

По словам преподобного Исаака Сирина: «Бог по великой любви Своей не благоволил стеснить нашу свободу, но благоволил, чтобы мы приблизились к Нему любовью собственного нашего сердца». 

Как и всякая истинная любовь, любовь ко Христу неразлучно соединена с аскетическим подвигом целой жизни, коренным преображением всей личности христианина. Она требует особого труда и осознанного подвига борьбы и победы над страстями до полного очищения души. Любовь как реальное необходимое условие и средство Богообщения требует внутреннего уподобления верующего Христу, Его жизни, Его учению, Его Личности. Она призывает христианина к возможно полному слиянию всех сил его души – его намерений, действий, душевных состояний – с основным характером и содержанием деятельности Христа Спасителя, с максимальным внутренним уподоблением Его богочеловеческой Личности. Все это возможно лишь при наличии благодарной любви к Спасителю. Именно истинная любовь ко Христу ведет к осознанному переустройству всей жизни человека. Вот почему, по словам святителя Григория Нисского, «любовь к Богу возникает в нас не просто и самопроизвольно, но посредством многих трудов и великих забот» («О цели жизни по Богу»).

Сущность этих трудов и этих подвигов состоит в стремлении христианина воспринять своей душой богооткровенную истину Христову, уподобившись Христу всецело, сделавши своим собственным содержанием образ Его мыслей, действий и строй Его чувствований. По слову апостола Павла в его Послании к Филиппийцам: Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе (Флп. 2:5).

Побуждаемый любовию ко Христу, христианин в своей жизни и деятельности воспроизводит всё то, что созерцает в образе Его: ум верующего уподобляется  уму Христа (1 Кор. 2:16), чувствования Христовы становятся чувствованиями верующего (Флп. 2:5). Предмет желаний христианина – то, что во Христе (Флп. 2:21), цель всех поступков его – Христос (Колос. 3:17). Во Христе вся его жизнь (Фил. 1:21; Кол. 3:4). Перенося в себя, таким образом, всё содержание жизни Христа, верующий представляет в самом себе образ Спасителя (Гал. 4:19). Такое нравственное уподобление Христу представляет собой воссоздание природы человека по образу Христа Спасителя: Каков небесный, таковы и небесные; и как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного (1 Кор. 15:47–49).

Таким образом, единение верующего со Христом в союзе живой любви с Ним своим последствием имеет новую жизнь (Рим. 6:4.), чуждую греховного самоугодия (1 Ин. 3:9), своей главнейшей целью и содержанием имеющую  возможно полное, всестороннее, глубокое усвоение Христовой истины и правды, действительное приобщение Христовой божественной вечной жизни через отражение ее в своем нравственном существе.  

Так как подвиг Христов был совершенным, идеальным осуществлением святой воли Божией (Ин. 6:38), то «плодом» христианского подвига усвоения святости Христовой для приобщения жизни вечной (Рим. 6:22) является именно святость.

Таким образом, в христианстве требование от человека святости, богоподобия, богообщения сохраняет свою полную силу. Главная цель явления на земле Христа Спасителя есть то, что Он открыл для людей действительную возможность служить Ему [Богу] в святости и правде пред Ним во все дни жизни их (Лк. 1:75).

Достижение святости и богоподобия вносит в религиозный мир христианина свой особый характер.

В конкретной Личности Богочеловека Христа на земле осуществилась совершеннейшим образом иполнота Воли Божией и Божественной жизни: Я ничего не могу творить Сам от Себя. Как слышу, так и сужу, и суд Мой праведен; ибо не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца (Ин. 5:30).

Учение Христа Спасителя представляет собою совершеннейшее откровение воли Божией. Он сказал людям всё, что слышал от Отца Своего (см. Ин. 15:15.). В Своей жизни Он идеально осуществил волю Божию, явился идеальным человеком во всем его внутреннем религиозно-нравственном величии, воплотив и в Своем человечестве безусловно совершенное богоподобное достоинство.

Богоподобное совершенство всецело дано во Христе. Христос единственный явил людям идеальный образ человеческого совершенства и реально показал в Своей собственной Личности и жизни, каков должен быть человек, воссоздаваемый по Его образу. Учение и жизнь во Христе осуществились в полном гармоническом единстве. Его слово только разъясняло Его Личность и жизнь. Учение Христово было живым истолкованием действительного, конкретного богоподобного совершенства, явленного миру в Его богоподобной Личности.

Вот почему люди могли полюбить совершенство только во Христе и ради Христа. Сам Спаситель именно в любви к Своей личности указывал единственно возможный путь осуществления людьми Его заповедей и учения, как воли Божией. Кто любит Меня, тот соблюдает слово Мое (Ин. 14:23). А также,«кто соблюдает заповеди Христа, достигает подобия Его, ибо в нем образуется Христос», как писал преподобный Симеон Новый Богослов. 

Следовательно, богоподобие достигается уподоблением Христу через исполнение воли Божией и другим путем невозможно и недостижимо.

Для достижения этой высокой цели – следования Христу и уподобления Ему нам необходимо учесть, что деятельность человека, связанная с достижением богочеловеческого совершенства, никогда сама по себе не достигает этого совершенства, но является результатом внутреннего совместно-нераздельного взаимодействия благодати Божией и человеческой свободы. 

Таким образом, по общему смыслу православного учения об отношении благодати Божией к человеческим силам, человек, со своей стороны, должен делать всё от него зависящее и, напрягая все свои силы, участвовать в каждом акте своей религиозно-нравственной деятельности – своею мыслью, сознанием и свободой; особенно это проявляется и реализуется в молитве. Нераздельно с этими актами его волевого напряжения, именно в них осуществляется и благодатное содействие божественной силы Святого Духа. Благодать восполняет недостаточность собственных сил человека, но сам человек не должен допускать себе никакого послабления, потому что благодать дается человеку в меру его личного напряжения. Человек может и должен надеяться на мощное содействие его силам божественной благодати, но не может и не должен рассчитывать на совершение благодатью дела спасения без него, помимо него. Сила Божия проявляет свое мощное действие именно в укреплении немощи, слабости человеческих сил, в особенности, когда в человеке живо пробуждается чувство и сознание своего бессилия. Смирение сопутствует нравственной деятельности, служит для нее мотивом, основою, а не исключает эту деятельность. Поэтому очень важно формирование внутреннего мотива в выборе цели человеком. Таков подлинный смысл слов Апостола: когда я немощен, тогда силен (2 Кор. 12:10).

Особое значение в деле аскетического подвига спасения человека имеет покаяние (греч. μετάνοια). Именно  покаянием  начинается христианская религиозно-нравственная жизнь человека. Покаяние есть фундаментальный акт нравственного воссоздания человека, необходимая переходная ступень из состояния невозрожденности и греховности к жизни нравственной и богоугодной и является одним из основных общехристианских аскетических средств для спасения. В нем человек сознательно и свободно подвергает оценке свое наличное, религиозно-нравственное состояние. В Евангелии покаяние означает не просто перемену образа мыслей, но восприятие в свой разум новых мотивов, новых целей, нового качества по Образу Христа. Покаяние приносит человеку такое обращение, вступление в такие отношения к Богу, которые не стоят более в противоречии с волей Божией. В покаянии человек устремляется к Самому Богу, Христу, отвращаясь от прежнего устроения жизни. Покаяние проникает всю жизнь человека от начала и до конца, на всех ступенях подвижничества и обусловливается тем, что наличная действительность никогда не может совпасть с идеалом, всегда и далеко остается позади него. Потому монашеский подвиг весь исполнен покаянного изменения – от дольнего к горнему. «Жизнь инока есть не что иное, как деятельное и непрестанное покаяние…» (свт. Игнатий Брянчанинов). 

Преподобный Исаак Сирин говорит, что «покаяние есть вторая благодать, и рождается в сердце от веры и любви к Богу… Покаяние есть второе возрождение от Бога».

Преподобный Иоанн Лествичник: «Покаяние есть возобновление крещения. Покаяние есть завет с Богом об исправлении жизни. Покаяние есть примирение с Господом через совершение благих дел, противных прежним грехам и есть очищение совести».

Сущность нравственного переворота в покаянии заключается в отречении от своей поврежденной воли и взыскании и подчинении воли Божией: если кто хочет идти за Мной, отвергнись себя, и возьми крест свой и следуй за Мной (Мф. 26, 24).

Важнейшим средством достижения способности исполнять благую волю Божию, является подвиг послушания. 

Истинная жизнь может начаться для человека в том случае, когда определяющим началом его жизнедеятельности будет служить воля Божия. А это, в свою очередь, требует такой способности, как самоотвержение. Преподобный  Авва Дорофей говорил: «Святые приносили себя в жертву, живя не для себя, но поработив себя заповедям Божиим и оставив свои пожелания ради заповеди и любви к Богу и ближнему».

Образ совершенного послушания явил нам Христос, Который смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной (Флп. 2:8).

Человек отрекается от воли, поврежденной грехом, для приобретения воли Божией, спасающей его и освящающей. В глубине человеческого духа заложено начало иной богоподобной жизни, потребность испособность самоотверженной любви, которая раньше у человека подавлялась страстными и греховными началами самоугодия. Освобождаясь от влияния этого плена греховного, человек получает полную разумно-нравственную свободу и приобретает способность и возможность действительно осуществлять высшие запросы духа. 

Самоотречение в его практическом осуществлении проявляется, как послушание, сущность и смысл которого заключается в готовности христианина подчинить свою волю и желания воле Божией, направляющей жизнь человека всегда к лучшему. По словам преподобного Антония Великого: «Если вы будете терпеливы и покорны отцам своим, то прекрасное воздаст вам Господь воздаяние; и вот тот труд, который помянется перед лицем Господа. Кто повинуется отцам своим, ради Господа, тот Господу повинуется, и кто Господу повинуется, тот и отцам своим повинуется». Преподобный Авва Исайя учит: «Предай сердце свое в послушание отцам своим и благодать Божия будет обитать в тебе». 

Итак, напряжением своей воли, вспомоществуемой благодатию, человек переставил приоритеты своей жизни с себя самого на Бога и ближних, он решил служить Богу и ближним ради Бога, руководиться началом самоотверженной любви. Любовь фактически сделалась содержанием его внутренней духовной жизни. С этого этапа духовной жизни сознание и свобода христианина обращены теперь к Богу.

Исходя из вышесказанного можно заключить, что жизнь в состоянии освящения невозможна без борьбы и подвига. Христианская жизнь и нравственное подвижничество – это понятия соотносительные, неразрывно связанные между собой.

Анализ процесса обращенности человека ко Христу обнаруживает присутствие в нем подвига («аскетизма» в широком смысле) в качестве необходимейшего элемента, который должен красной нитью проходить по всей жизни христианина. Аскетизм коренится в самой сущности христианского возрождения и, безусловно, неотделим от него.

---

---